Текст книги "Роман воспитания"

Автор книги: Вячеслав Букур

Соавторы: Нина Горланова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Настя сразу заметила, что квартира изменилась: стены выпученные, в клопиных веснушках. Или ей после квартиры Ивановых здесь так?.. Память вытолкнула, как Настя здесь делала чертиков и рыбок, чертиков и рыбок... Тетя Фая включила радио и укорила его:

– Ты утром говорило, что снега не будет, что ветер стихнет! А ничего не потеплело. Зачем ты меня обманываешь?

Ответило радио:

– ...честь и совесть простого народа. В эфире передача пермского радио "Писатели у микрофона". Выступает писатель К-ов...

– Добрый вечер! – немного не своим голосом начал писатель. – В литературе сегодня чувствуется забота партии о нас, молодых...

Ничего себе, подумала Настя, писатель К-ов старше Цветы на десять лет, а считает себя молодым писателем... у Ивановых он критикует эту партию, а тут благодарит... А Настю приучают правду говорить еще...

Тут тетя Фая выключила радио.

– Ой, скота, скота... Вышарили девку. – Она пощупала пальто и поморщилась: – Шерстишка-то плохонькая, никто не возьмет.

Но Настя уже не слушала ее – она сомлела, задремала. Тетя Фая бросила на пол фуфайку, Настя повалилась на нее и захрапела.

Утром тетя Фая начала упрекать радио: оно говорило, что хлеб не подорожает, а хлеб подорожал ведь! В ответ послышался голос артиста Леонова, сдобный такой, какой у него бывает в ролях пьяниц. Голос сказал:

– Курица свежая... и яйца свежие, вчера еще были в жопке... рынок это рынок...

Настя открыла глаза и увидела, что "Леонов" сидит здесь и считает деньги. Красные его глаза окружены коричневыми кругами, как на иконах. Будто он что-то вредное для здоровья, но полезное для народа вытерпел.

– Теть Фай, где мое пальто? Пойду я...

– Шелупонь! – басом крикнул "Леонов", и она поняла, что надо молчать.

– Няргушу-то пите? – с пермским акцентом спросила тетя Фая.

– Какую няргушу? – спросила Настя.

– Брага. Мужики ее выпьют и няргают, стонут. Куда ты, Наська, без пальто пойдешь! Холод ведь... замерзнешь. Вон у тебя что с носом – по этим соплям можно в окиян выплыть.

Тетя Фая сказала "окиян" и "сопли", Настя вспомнила, как плакала Сонечка: "Ага, у меня сопли, а у принцесс не бывает соплей!"

Значит, продали на рынке Настино пальто и купили еду: курицу, яйца... ну и ну! Показали что? Свою сучность... Ивановы, конечно, дураки; дураков, конечно, много, но все они злые, а Ивановы – добрые дураки.

Настя заскулила и сразу же увидала, как над ее головой навис огромный кулак "Леонова". Она замолчала. Но из кулака вдруг на нее посыпались... семечки.

– Дай девке хлеба-то! – сказал он тете Фае.

– А пошел ты! – отмахнулась она.

– Пошел бы я, да очередь твоя... – "Леонов" сам протянул Насте кусок.

Два паучка опустились к Насте на плечо. Она осторожно стряхнула их, но паучки не стряхнулись, они повисли на паутинках перед носом Насти, как две добрые вести.

Слово к читателю

Наш терпеливый друг! Тебя ждет здесь небольшая неожиданность. Дело в том, что следующие восемнадцать страниц романа пропали. Их сжевала кошка, обустраивающая гнездо для своих будущих котят. Она сжевала их очень добросовестно – в вату такую бумажную превратила. И мы не помним, о чем там шла речь, зато хорошо помним выражение кошкиной морды: "Какая обида! Они еще чем-то недовольны! Я стараюсь, строю дом, жую эту мерзкую бумагу, рожаю им первосортных котят – чего им еще-то!.. Не ценят меня!"

Конечно, мы могли бы заново придумать эти восемнадцать страниц романа, но тогда бы читатель так и не узнал, что горести случаются не только с героями, но и с самими авторами!

И оказалось, что восемнадцати страниц – увы – нет, а есть бумажная вата... мы ее всю по миллиметру перебрали и нашли несколько недожеванных кусочков, которые разгладили и расшифровали, дополнив по смыслу недостающие слова. Вот они:

1. Чего-то тетю Паню сегодня не видно – наверное, сидит, добрые дела записывает в тетрадку (Света? Антон?).

2. Заварку в тарелку с творогом! Ты чего, Света! Думаешь, вечно тебе будут всякие Львы Израилевичи чай дарить? Вечно, думаешь, возле тебя будут крутиться пожилые мужчины? (Миша).

3. Настя пишет поздравительную открытку в тюрьму матери, восклицательные знаки выводит с такой любовью красной пастой, что получаются настоящие сердца, а точка выглядит каплей крови, капнувшей из... (дневник Светы?).

Тебя ждут дома

Света проснулась, когда солнце уже пускало зайчиков по стене. Опять долго не могла встать с постели. "Где ее искать?" Она наконец поднялась, взяла в руки будильник и уронила его на пол.

– Все валится из рук-ног... Антон, мусор уже ждет тебя на кухне. Она говорила про мусор при соседке Нине, чтоб та видела: Света еще беспокоится о чистоте, она еще не сдалась.

Но соседка так довольна была, что нет Насти, что в квартире стало одним человеком меньше, что и насчет мусора не ругалась.

– Интересно, на какое время она ушла от нас? – в который раз спросила Света у мужа.

– На долгое время, близкое к бесконечности, – ответил он.

Прошло долгое время, близкое к бесконечности, – десять дней. И Света решила идти в милицию. Дежурный милиционер встретил ее жалобами: за ночь два трупа, три ограбления, две квартирных кражи и одно нападение на таксиста. Все как на Диком Западе, сказала Света. Что?! Милиционер на секунду отключился. Потом дернулся, открыл глаза:

– У вас-то что? Повторите.

Света покусала губы и ничего не сказала. Надо через два часа прийти, когда новая смена будет, свежие головы...

Дома сильно пахло вареной рыбой. Света прошла на кухню: там в кастрюле рыба кипела так, что давно сошла с костей. Миша в это время вышел из туалета с "Наукой и жизнью" в руках, весь взволнованный изобретением лазерного скальпеля, который режет без крови.

– Значит, скальпель и лазер – хорошие? – спросила Сонечка.

– Он не хороший и не плохой. Все зависит от человека, который его использует... Мне на работу пора, вечером обсудим.

И тут раздался звонок: Настя без пальто и в порванной одежде!

– Я знаю: вы меня искали! – зачастила она. – И машину послали, да? К подъезду тети Фаи. А я читать умею. "Тебя ждут дома" – там написано. Большими буквами.

На самом деле Настя даже догадалась, что на машине было написано не для нее, но предлог-то нужен был для возвращенья.

– Почему ж ты долго не возвращалась? – спросил Миша.

– А они меня не пускали без пальто. Холод... Простые люди, хорошие. Народ...

На коленке, в дырке, у Насти была нарисована грустная рожица. Чем же? Ну хорошо, все же рисовала... Но пальто! Но деньги! Ивановы только что купили Сонечке диван, потому что она выросла из своей детской кроватки. А где теперь взять на пальто Насте?

Миша совсем в другом направлении мыслил:

– Вот что! Скульптор-то Веденев хочет нашу семью лепить!.. Так надо ему сказать, чтоб фигуру Насти сделал съемной. Она то уходит, то приходит... Как она уйдет, мы снимем ее вот... а вернется, ее фигуру поставим снова... на постамент...

Но Настя! Но диван! Но сердце Светы!

Она закрыла дверь и увидела, как оглаживает Настя новый диван, сил уже не оставалось на борьбу. Она махнула рукой – спите вдвоем, девочки! И девочки – Настя и Соня, – довольные, вскоре заснули в обнимку. А потом сколько визгов было, когда в бане все увидели, что тела обеих девочек покрыты розами лишаев. Почти что сплошь... Их выгнали сразу же. А лечение нитрофунгином так длительно, а нитрофунгин такой ядовито-желтый, он никогда не отстирывается. В итоге ядовито-желтыми стали простыни, пододеяльники, наволочки, ночнушки, футболки, трусики и прочее, и прочее. Света сняла с руки обручальное кольцо, схватилась за сердце, надела обратно. Что же продать, чтоб купить девочкам по футболке, по смене белья? Лев Израилевич предлагал тетради заочников проверять – в педе... придется взять эту работу на дом... меньше читать детям... И из завтрашней зарплаты купить пальто Насте, а то она ходит в демисезонном, а уже пошли сопли...

– Сопли – значит, живая! Если есть сопли, значит, ребенок точно живой! Успокойся, – говорил Миша. – Купим пальто, куда ж деться...

Поступки в древней Советии

– Неужели ты, Цвета, думаешь, что пальто можно купить в магазине, когда сезон?! – воскликнула Настя и дернула плечиком.

Да, Света так думала. И в субботу они отправились туда. Но перемерили не менее двадцати пальто – все были либо длинны, либо коротки, либо широки. Рядом ходил растерянный мужчина с девочкой возраста Насти. "Русский лес, уныло повторял он. – Русский лес".

– Неужели не найдется одно нормальное пальто? – спросил Миша у продавщицы и потребовал заведующую.

Заведующая выскочила, стала хватать пальто с вешалки по пять-шесть штук сразу и сбрасывать их на пол. Она кричала:

– Я звоню им, звоню! Сколько можно везти к нам это гунье! В гуньях-то нынче никто уж не ходит!

Покупатели разбежались. Света начала говорить Мише: люди хотят разнообразия, вот и ходят в магазины, но покупают все только на рынке.

– Да-да, – подтвердила Настя. – Мама Лады после работы обходит все магазины... И получает, это, разное... впечатление...

Миша представил себе зарубежного рабочего, который за пять минут может купить в своем магазине все. Бедняга! Он не успевает получать разнообразные впечатления... Надо на рынок, что ж... нечего делать...

В трамвае была такая давка, что Света решила ублажать мужа какими-то щебетаньями про Карлсона, который говорил в таких случаях: "Дело житейское".

– Конечно, он не ездил в наших трамваях, Карлсон! Поэтому так и говорил про все: "Дело житейское", – фыркнула Настя. – А если б поехал, уже никогда бы так не говорил... Он же на вертолетике летал!

– Но Малыш научился у Карлсона этому, хотя не летал на вертолетике, как Карлсон.

– У Малыша была отдельная комната, Цвета! Ничего себе бедное семейство в Швеции – шесть комнат у них.

– Цена дрына, – объявила водитель трамвая, что в переводе означало: "Центральный рынок".

Там иней покрывал прилавки и волосы продавцов. И было там все, чего не было в магазинах. Стояли рядами фарцовщики с перекинутыми через руку пальто.

– Это хочу! – закричала сразу Настя и остановилась.

"Это" стоило полторы сотни, а у Ивановых было в два раза меньше.

– Не могли, что ли, полторы взять! – зарыдала Настя.

– Будешь так себя вести, перекину через руку тебя и продам за полторы сотни, – решительно ответил ей Миша.

Настя замолчала. И тут нашли подходящее пальто. С неба шел снег, пухлый, красивый.

– Успокойся! Купили же! Наступило же это прекрасное мгновенье. Света заставила себя улыбнуться.

– Мгновение скорее незабываемое, чем прекрасное! – Миша тоже заставил себя улыбнуться и вдруг понял, что он свободен, что может успеть зайти в "Кругозор" и купить что-нибудь почитать. Света уверяла, что поздно, но он побежал бегом.

– Купить-то все равно нечего... – начал он говорить Свете дома. Крупицы информации растворены в море мифологии.

– Да, и мы должны выхлебывать все море, чтобы выпарить эти крупицы, ласково поддакивала ему жена.

Всюду в квартире Ивановых разбросаны стиральные резинки, и на каждой нарисован ручкой огромный глаз. Так Настя помечает свои резинки. Это называется: у нее все приготовлено для рисования! И так отовсюду смотрят глаза, словно кто-то наблюдает за жизнью семьи.

Привели Настю в художественную школу.

Директор-отставник в кителе а-ля Сталин зачесал при Мише расческой свои властные брови а-ля Брежнев.

– У нас. Так. Не рисуют. – Он отстранил рукой рисунки Насти. – Просто Матисс какой-то. Безобразный. Но... ничего. Это у нее пройдет.

Ивановы решили отдать девочку в художественную школу. Тогда они будут уверены, что это у нее уже не пройдет.

Влияние

– Ваша светлость! – Соседка Нина на кухне так обращалась к Свете, когда хотела сообщить какую-нибудь гадость. – Почему Соня-то у булочной стоит? Зубы уже стучат, замерзла вся... стоит. Говорю: ну, пойдем домой! Не идет.

– Ничего не понимаю. Она час назад отпросилась погулять во дворе... побегу узнаю... Темнеет ведь.

Сонечка в самом деле стояла у булочной и слизывала языком слезы со щек. Оказывается, вчера она покупала хлеб и некий мальчик выпросил у нее сдачу – двадцать копеек. Он обещал за это сегодня ей рубль принести. И вот она ждет рубль. Поверила! Да не в том беда, что поверила, а в том, что все это от Насти, ее влияние, тоже даром рубль захотела! Выгоды ищет девочка! И это дочь, родная... Плачет, что нет рубля... А ведь это Света должна плакать, что дочь такая растет... Света привела Соню домой, причитая: Настя, потом Соня все нервы вытянут из родителей! Миша сразу запел:

– Настя – за Соню, Соня – за Антона, тянут-потянут – вытянули нервы!.. Свет, ты бы хоть соседку поблагодарила: она за Соню запереживала... Ничего не ценишь! Еще бы десять минут, и застыла Соня в лед бы...

– Папа. – Соня взяла отца за руку. – Давай сходим вместе к булочной! Вдруг тот мальчик пришел и рубль принес! Он ведь обещал мне!

– Он обязательно придет и принесет, просто заигрался, забыл. А ты иди, постой. Даже если ты застынешь и превратишься в статую из льда, он рубль вернет.

Тетя

– Здравствуйте! Мы – ваша тетя. – Дама в мехах с девочкой, почему-то убого одетой, стояли на пороге. – А где она?

– Вам Нину? Нет? А кого? Настю? Она гуляет, а что? – Света ничего не могла взять в толк: если это тетя Насти, то где она была, когда мать девочки посадили в тюрьму?

Гости успели как-то мгновенно пройти в комнату и сесть на диван.

– А у вас взять-то нечего совсем! – сказала тетя. – Да, трудно нынче с мебелью. Столько у вас книг – не боитесь с ума сойти? Мандельштамт... Это кто? Сколько стоит? У-у. – Меха заходили от смеха на даме. – Такие деньги вы за книги отдаете! Ну, это хорошо! Значит, деньги у вас есть! Жинсы же можно вместо этой книги... хорошие жинсы...

– Джинсы?

– Мы-то все имеем: машину, ковры, золото...

Вдруг Антон начал тоже про золото: мол, мама вот на днях нашла золотые часы, да-да, настоящие золотые, Настя просила их, но нет, мама решила сдать в милицию. И сдали в милицию!

– А это не вымышленность? Вымышленность, конечно! Кто ж сдает золото в милицию нынче!.. Ну, у нас все есть... муж таксистом.

– Вы Настю забрать пришли? – обрадованно сказал Миша. – Денег у вас много, а нас она плохо слушает...

– Вы наши деньги не считайте! – резко ответила дама. – Все они менингитные! От пьяниц дети менингитные родятся... – Вдруг взгляд ее загнулся за угол, чтоб разглядеть все, что есть в другой комнате.

– У Насти столько болезней! – заговорила горячо Света. – Хронический пиелонефрит, хронический аллергический гепатит, хронический аппендицит. Аденоид огромный, надо вырезать, операцию... И гланды... тонзиллит первой степени. Ревматизм. Что еще? А у нас денег нет ее в санаторий повезти...

– Нет-нет, нам она не нужна. Мы так... познакомиться. Мало ли, но видим – взять с вас нечего. Вот! – Дама протянула Соне старую матрешку при открывании та оказалась пустой, бездетной.

Миша уже изнемог от их присутствия, взял в руки будильник. Но гости были не из тех, кто понимает какие-то намеки. И тут вдруг девочка толкнула Соню в бок и прошепелявила:

– Лысая башка, дай пирожка!

– Лысая, потому что Настя уходила бродяжничать, потом всех наших заразила вшами, лишаями... ужас! – Света пустилась в подробности.

Тут дама решительно начала прощаться.

– Какие пузатые глаза сделались у тети, когда ей сказали: берите Настю себе! – рассказывала вечером Сонечка самой Насте.

– А, – махнула рукой Настя. – Знаю я их! Теперь и вам свою сучность они показали вот...

Кто кого имеет

– Так джинсы хочу, Цвета! – ныла Настя, вся в поисках резинки с глазом, наконец нашла и села рисовать. – Импортные джинсики такие!

Но тут звонок в дверь, и Настя сорвалась открывать.

– Цвета! Там йог Андрей, у него борода крупинками и шишка стоит!

Света представила, как шишка на лбу стоит – как банка (она часто ставила Насте банки). В это время йог Андрей успел раздеться.

– Дядя Андрей, а правда, что джинсы в Америке дешевые? – кинулась к гостю Настя (может, при нем Ивановы ей не откажут и купят).

– Ты хочешь их иметь, Настя? Но ведь и они будут иметь тебя! Да-да. Ты должна их стирать, беречь и прочее. Чем больше одежды, тем больше ты должна ее обслуживать. И в конце концов... – Тут он уронил голову на стол и замолчал.

– Цвета! А когда я прославлюсь, ты у меня будешь ходить только во французских платьях, как Дороти! Да-да.

Кто бы еще сумел так вырулить из тупикового диалога! Настя – гений общения.

Настя уже сделала набросок Андрея и фломастером рисовала крупинки бороды, йог уверял, что фломастер пахнет спиртом – нельзя ли его выпить тоже?

Педагогика Светы

– Слушай, Миш, если бы не этот проклятый атеизм, окрестить бы Настю... и тогда мысль об аде каждый миг сдерживала бы девочку... Но ведь из партии тебя исключат, меня... с работы выгонят, из школы!..

– Бог – как педагогическое средство! Ты думаешь, что говоришь? Оскорбление просто для Бога... Если уж Бог – то верить, а не так... практически, примитивно, – ты чего, подумай!

– Да... ты прав, что-то я не то... Надо уж простое какое-нибудь средство. Вот попрошу написать ее на бумажке "вспыльчивость" и заставлю сжечь бумажку. На чем сжечь? А на газовой горелке...

И написали, и Настя сожгла и два дня была спокойной. А на третий...

Мама?

– А можно, Цвета, я буду звать тебя мамой?

Света замерла с торжественным лицом дипломата – как при вручении верительных грамот.

– Но... ведь тебя растила же... родила твоя мама! – растерянно отвечала Света. – Надо подумать... немного.

– Чего думать-то! Цвета! Не та мать, которая родила, а та, которая воспитала, правда?

Настя отрывала лепестки от цветка в горшке и слюнями приклеивала себе на ногти: цветочный маникюр.

– Мама так делает, такого цвета! – похвасталась она.

– Какая мама? – переспросила Света.

– Ну, моя мама! Родная мамочка! – любуясь ногтями, отвечала Настя.

Света снова замерла, но с кислым выражением лица – вручение верительных грамот не состоялось. Света вышла в другую комнату, чтобы там незаметно вытереть слезы. Из-под Настиной подушки торчал уголок конверта. Это было письмо от Настиной матери. "Кровиночка моя! Настенька! Милая! Птичье молоко ты мое! Как я по тебе соскучилась! У чужих людей живешь, сиротиночка! Горек хлеб-то чужой, я знаю, милая моя рыбочка! Я о тебе каждый день думаю, звездочка! Алименты я перевела сюда, когда выйду, куклу куплю..." Кто передал ей это? Что теперь делать?

Расисим и опять Настя

Что делать, что делать – вслух бормоча "что делать", Света прошла на кухню. Настя подсказала:

– В школу сходи. Короче, Расисим просит, чтоб ты зашла. Со мной не соскучишься!

Еще новости! А Свете до вечерней смены час остался. Надо успеть. И она побежала. Расисим – это Раиса Васильевна (в Настином произношении). Она ведет в обе смены, значит, кого-то заменяет. Света внутренне приготовилась ко всему.

– Ваша Настя вчера еще украла у девочки шоколадку. А вы в школу не шли... С первых дней, с рождения надо воспитывать!

– Дело в том, что, когда она родилась, нас не было рядом...

– Что-о?

– Ну, мы – опекуны... Разве вы не знаете?

Расисим вдруг обняла Свету и доверительно засмеялась: когда никто в классе не сознался, она сказала, что сейчас всех на рентген поведет и там просветят животы! Настя сразу созналась.

– Блестящий ход, – рабски восхитилась Света, но сразу же пожалела об этом, потому что Расисим подкачалась энергией в этот миг и с новой силой стала учить Свету:

– Вы ее завтраком не кормите, что ли? Почему она все время есть хочет? – Расисим даже перстом погрозила, как будто Света была перво-классница. – Взяли ребенка, так кормите как следует.

И вдруг Расисим начала странно отдаляться – это Света падала в обморок. К счастью, сзади был подоконник, и она даже увидела краем глаза, как по двору медленно идет кошка, похожая на Безымянку.

– Вам котенок не нужен, Раиса Васильевна? – вдруг спросила она.

– Звонок, мне пора, – ответила та.

Свете тоже было пора бежать на свою работу. И она опять побежала. Успела выдать учебники своим вечерникам, и тут к ней зашла Лю с двойняшками: там, в соседнем магазине, импортные детские футболки дают!

– Ты думаешь, в футболках счастье! У тебя сыновья не читают, а ты все об одежде!

– Ну! Я хотела тебе как лучше!.. – Лю повернулась и пошла, а ее сыновья схватили коробку канцелярских кнопок со стола и, конечно, тут же ее всю рассыпали.

– Лю! – Света догнала Архипову. – Подожди! Ты меня извини... У меня с Настей так плохо... Делаешь добро, а выходит...

– Я смотрю, ты в процессе делания добра совсем озверела!

Света вернулась в свою библиотеку, собрала кнопки, потом закрылась на крючок, раскрыла первый попавшийся том Чехова и вдоволь поплакала над ним. Вместе с Антоном Павловичем она сопротивлялась тому ходу вещей, когда пропадает что-то неповторимое, творческое, что дается один раз... словно это обещано было навсегда... кем-то.

– Ты знаешь, что такое "Тени исчезают в полдень"? – спросил ее Миша на пороге. – А это Настя взяла без спросу твои тени! Но это не все. Еще что такое "Тени исчезают в полдень"? Это картина, да-да! Собирайся, идем в кино.

В погоне за счастьем

Соседка Нина запнулась в коридоре о Настин портфель. Миша сразу спросил: почему Настя так плохо воспитывает свой портфель – никогда он не уходит сам на место, а это и есть невоспитанность, нужно сейчас же провести с ним беседу... Вместо этого Настя сделала лицо, утомленное Мишиными шутками, и отпросилась к соседке в гости – помочь стряпать пельмени. Света строго наказала, сделав губы кувшинчиком, не есть много: пельмени, Нина говорит, свиные, а в этом месяце уже трижды вызывали "скорую" к ее величеству печени Насти Ивановой.

– Я – Новоселова!

– Удочерим, – пообещал Миша.

Сразу же из Нининой комнаты послышалось: "Лаванда-а! Горная лаванда!" Видимо, такой шум помогал стряпать. Вдруг прибежала Настя с усталым лицом мудреца: будут ли давать ей материальную помощь в школе, если ее удочерят? Нет? Ну, тогда не нужно... вон сколько вещей купили Насте на двадцать рублей помощи! Она убежала. Снова донеслось: "Лаванда-а!" Света наскоро записала в дневнике: девочка рассуждает слишком по-взрослому, но в чем-то она и права – денег совершенно ни на что не хватает. Настя упала на диван и убила Свету своим умирающим видом.

– Да здравствует немытье пола? – спросила Света, привыкшая к тому, что в день, когда нужно мыть, Настя разыгрывает что-нибудь вроде приступа болей в желудке.

– Как мне тошно, Цвета. Я съела пельмень... счастливый. С солью. Думала: счастье будет...

С ее-то печенью съесть комок соли! Света лихорадочно перебирала: вызвать рвоту, поставить клизму, дать желчегонное? Что еще-то, что?

Фантазии Насти Новоселовой

– Я сегодня упала в обморок... из-за нее. Эту ногу, растущую из ключицы, она у Дали украла... – Света раздевалась и смывала косметику.

– У Босха! Это Дали у Босха взял, я могу показать, – выскочила из детской Настя.

Тот, кто не отбрасывает тени, был изображен Настей как бы слегка растерянным, с поднятыми руками – так в кино сдаются немцы в плен русским. Черный цвет на красном фоне – это Настя взяла от икон, конечно.

– Нарисуй ему еще запах изо рта... шоколадный. Как у той шоколадки, что ты украла... у девочки в классе! – не очень уж зло сказала Света, но еще и не очень по-доброму.

– Лопни мои глаза, чтобы я еще когда-нибудь красть буду! – начала клясться Настя, а глаза ее говорили: нужны вам мои клятвы – ешьте их. Цвета, а у дьявола бывает запах изо рта? Серьезно?

– Не знаю, никогда не видела его...

– А я тоже не видела, но голос черта мне всегда вредит – возьми да возьми, Настя, то и это... Теперь я ему не поддамся, вот увидишь!

Но всех милей

– Инстинктивно (так Настя звала Инну Константиновну) опять тетради потребует! – Она бешено приводила в порядок свои тетради и вдруг закричала на одну из них: – Дура! Блинов объелась! – (Света узнала интонации Расисим.)

– Спрячь ее скорее. – Миша даже прервал свое лежание на диване и пошел в магазин, чтоб только разминуться с инспектором по опеке.

Инна Константиновна посмотрела на Свету так, словно не Света была Главздравсмысл, а она, инспектор по опеке, Инна Константиновна, а Света словно была сейчас... Заумец некий...

– Да! – обрадованно вдруг захлопнула тетрадь Насти Инна Константиновна. – У меня вашу Настю просит артистка ТЮЗа, я сказала ей, что у вас трудности материальные, а она сама вяжет, все сама! Одинокая и обеспеченная.

Новости... просят... ребенок ведь не котенок, чтобы из рук в руки! Конечно, Инне Константиновне хочется общаться с артистками ТЮЗа, а не с простыми обывателями, как Ивановы, все это понятно, но... Нет, пока Света еще поработает ради Насти, она вот тетради заочников взяла в педе. Инна Константиновна тогда взяла повышенные тона в беседе:

– Значит, ремонт пора вам сделать. Ребенок должен расти в уюте.

Света энергично заявила: ну, тогда пусть инспектор по опеке проявит заботу, где девочкины алименты, почему до сих пор ни копейки, ремонт требует средств... Инна Константиновна поняла, что проще отстать от этих Ивановых, а то с них требуешь, а они тут же начинают с нее требовать, пусть уж живут как хотят. Когда Инна Константиновна ушла, Света сказала:

– Надо вот портрет Инны Константиновны... сделать. У нее же тициановское такое лицо... В смысле "Любовь земная"... Да?

– Я заметила – тициановское, но... внутри-то у нее и не Босх, словно Лактионов какой-то, да? Цвета? И я еще хотела сказать тебе, что мне у вас так хорошо, даже засыпать страшно: вдруг я засну и не проснусь...

– Кто тут боится не проснуться? – спросил Миша, возникнув на пороге с полными сумками еды. – И ты, Настя, права – ты можешь проснуться в другом мире. Вчера была в мире, где три солнца, а сегодня – одно... В том мире не было конфет, а здесь вот они!

– А в каком доме мы жили в том мире? – спросила Настя нервно, словно до конца не была уверена, что настоящий, окружающий ее мир прочен.

– Мы жили в доме у моря. Получили его в наследство...

Потом девочка долго писала что-то в своем дневнике. Света подумала: о маме? Надо посмотреть. Но там было написано: "Сегодня я съела три конфеты "Белочка", четыре конфеты "Весна", четыре "Каракум" и одну неизвестную шапочкой". (Это она трюфели имела в виду, догадалась Света.)

– У меня галло...цинации! – вдруг крикнула Настя. – Портфель шевелится!

Портфель Миши на глазах стал съеживаться и оседать. Но ничего странного – он просто оттаял в тепле, кожа-то искусственная. Так что можно засыпать – ночь скоро.

Ночью Настя стала умирать. Ноги посинели. Растянется, растянется потом резко встряхнется, опять задышит. Света побежала звонить в "Скорую". Но там сказали, что вызовов слишком много, поэтому нужно дать анапирин – и все. Света вернулась домой: Миша оборачивал девочку мокрой простыней, приговаривая, что Александра Македонского тоже так лечили – мокрыми простынями. Света вспомнила, что Александру эти простыни, смоченные в уксусном растворе, так и не помогли. Она снова побежала звонить, ухнула вниз по лестнице, почему-то формулируя, что Настя – как пульсирующая вселенная (то приходит в себя, то умирает). Возможно, она ловила из воздуха мысли Миши. А если позвонить писателю К-ову, вдруг он со своим авторитетом поможет вызвать врачей?! Трубку взяла Дороти:

– У нашей Насти температура от Шопена падала, – сонно вспомнила она аристократическую деталь. – Да-да, мы ставим ей пластинку с Шопеном, и Настя приходит в себя...

– Ну, у вас всегда есть чему поучиться, – как в бреду бормотала Света.

Света бросила трубку. В "Скорой" опять говорили про множество вызовов и вдруг спросили: "Рвоты ведь не было?" – "Была!" – радостно закричала в трубку Света – на весь микрорайон. "Так бы сразу и сказали! Ждите".

Света подошла к подъезду, а "скорая" уже стояла возле. Две женщины в белых халатах пытались разобрать цифры на табличке. Света подхватила их под руки и бегом потащила вверх. Увидев судороги Насти, врач закричала на Свету: "Где вы были раньше?" Но ведь раньше было много вызовов! Ну уж в этом они, врачи, не виноваты. А Света тоже не виновата. "Если укол не поможет..." – повисла в воздухе страшная фраза. Но укол помог. Через полчаса врачи уехали, повелев наутро вызвать врача. Света заснула раньше, чем ее голова коснулась подушки.

И проспала до обеда. Миша давно отвел детей и ушел на работу, по пути вызвав врача. Его звонок и разбудил Свету сейчас.

– У нас так разбросано... ночь не спали... такой букет болезней! заметалась Света, убирая то одно, то другое.

– Значит, вы с мужем любите друг друга, – заметил молодой человек, начиная мять Настин живот.

– Какая тут связь: беспорядок и муж?

– Простая. Вы уверены друг в друге. И главное для вас не в порядке заключается...

Такой молодой человек – и так интересно рассуждает. Интересно еще, когда он закончил вуз? Ах, еще не закончил, без году врач... Хорошо в пермском меде психологию дают... Света любила психологию, но...

– Печень сильно увеличена, – частил без году врач, быстро выписав рецепты и направления на анализы. – От газов можно массаж живота по чайной ложке.

– А желчегонные давать по часовой стрелке?

Они были довольны друг другом.

Настя тоже была довольна: в школу не идти. Но из-под подушки торчала записка Миши: "Из Америки в Китай поросенок мчится, и желает он тебе хорошо учиться!" Скоро каникулы, улыбнулась она и задремала.

– А когда я была маленькая, – сказала Соня, – думала, что наша солонка – волшебная! Да, соль ведь там никогда не кончалась. Но однажды я увидела, как мама сыплет в солонку соль... – И она грустно покачала головой – не хотелось ведь расставаться с волшебством в этой жизни.

– Сколько несчастья нам принесла твоя погоня за счастьем! – И Света давала Насте желчегонное, ставила градусник, разводила клюквенный морс.

– А сами-то!.. А вы... Собаку увезли в ветлечебницу и там... сделали укол, чтоб он уснул навсегда. Мне Нина это по секрету сказала.

Тут Света прямо обезглаголела. Они с Настей вместе были, вместе пса потеряли, а теперь что?! Слова соседки стали реальнее реальности! Нина еще сегодня утром говорила на кухне: конечно, делать добро нужно, но уж очень Настя некрасивая девочка. Сколько денег на нее уходит, лучше бы Ивановы купили лишний кубометр альбомов по искусству... Она поссорить хочет Свету с Настей... чтобы на кухне народу меньше было, когда девочка уйдет. Но... худой мир лучше доброй ссоры. Настя прочла все эти метания на лице Светы и разочарованно отвернулась к стене. Ссора принесла бы ей какую-нибудь да выгоду... от соседки, например! Но Ивановы все наоборот делают...

– Давай градусник. Ого, сорок один...

– А еще я Ладу ненавижу, потому что она лучше учится, умнее! – в стенку подала реплику Настя.

Вошел Миша и пытался понять ситуацию.

– Ха! – сказал он. – Значит, любишь ты глупых? Умных ненавидишь? Все понял. Внимание: я глупый!