Текст книги "Роман воспитания"

Автор книги: Вячеслав Букур

Соавторы: Нина Горланова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Но Настя закрыла глаза, показывая, что она спит.

Света принесла анапирин, но Миша засомневался, согласится ли дитя принять лекарство со столь умным именем – анапирин! Вряд ли, ой ли.

Вдруг из детской донесся крик Антона. И Света схватилась за грудь. Сил у нее так мало. Что там?!!

– Я нашел на карте целых три города Сантьяго: в Чили, в Панаме и в Доминиканской Республике!

Миша начал умолять Свету не бегать на каждый крик детей с помертвевшими щеками, ибо девяносто пять процентов криков ни о чем плохом не говорят. Он, Миша, бежит всегда только на второй вскрик, а они повторяются лишь пять раз из ста. Таким образом, девяносто пять процентов нервов остаются сэкономленными.

– Свари кашу на ужин, а? Ты же сэкономил девяносто пять процентов.

Самое большое вранье

– Цвета, знаете, какое вранье самое большое? Когда детей бросают. Сначала рожают: вы хорошенькие, хорошенькие, – а потом бросают. Вот и наврали!

О чем это Настя? Почему именно сегодня? Надо в окно выглянуть. Но окно было затянуто бельмом изморози, и к тому же пора кур купить. Света вышла на улицу. Во дворе гуляла парочка: рот женщины был похож на расческу с выломанными зубами.

– Я люлю-у! – запела она и осеклась, начинала заплетать ноги, опираясь бедром на своего хилого спутника.

Они скрылись за углом, следом пробежали дети с санками, поднялась в воздух и улетела стая голубей, вспугнутая детьми. И вдруг снова выплыла из-за угла та парочка – видимо, они просто обошли вокруг дома. Но спутник-то был уже другой, а если тот же, то вдруг переставший быть покорным.

– Не кричи, как потерпевший! – укоряла она его.

– Хрен тебе на горло, – случился у него ответ.

Тут снова пробежала стайка детей с санками. Для чего же жизнь показала Свете этот кусок?

– Сбежала ведь! – качала головой дворничиха тетя Паня. – А таких надо расстреливать и не закапывать. А вы Настю кормить должны...

Значит, эта красавица с выломанными зубами – мать Насти? Так вот почему девочка с утра в таком настроении. Но тут же участковая милиционерша взяла под локоть красавицу, и та покорно оперлась на блюстительницу закона своим мощным бедром.

– Я люблю-у тебя, жизнь!.. – пьяно запела она.

– Настя, – говорил дома Антон. – Некоторые матери бросают детей, это так, но ведь некоторые женщины берут чужих!

– Да-да. И знаешь, Цвета, я вырасту, тоже возьму девочку! Чужую. Буду ее растить и любить. Как ты вот. Точно возьму! Точно девочку!

Вокруг

Вдруг Настя почувствовала, что ей хорошо. А ей когда хорошо? Когда люди вокруг поссорились и обе стороны вербуют Настю в свой лагерь. Тогда они дают шоколад ей и много чего. А вот сейчас стало хорошо, когда пообещала Цвете взять девочку. Словно дали много шоколада, Настя ест, всем дает, а шоколад никак не кончается. Когда она клялась не врать или не воровать, словно острый клин вонзался в тело. А когда пообещала взять девочку, стало хорошо. А поскольку ей хорошего-то хотелось до бесконечности, то она мно-го-мно-го-мно-го раз говорила за эти часы: точно, девочку на воспитание потом возьмет!

Я тебя поражу

– Настя, можно тебя на минутку? – позвала соседка Нина. – Помоги мне босоножки застегнуть!

Настя с золушкиным видом застегивала ей босоножки, а Нина сушила о воздух свой маникюр. Лицо ее сияло непривычным образом. В чем дело?

– Андрей мне сегодня... сейчас... – прошептала Нина Свете, – сказал, что сегодня меня поразит!

И она кинулась на кухню помогать – в этом и состоял ее подарок на день рождения Свете.

Тут же появился на кухне сам йог Андрей: если можно заказывать, то пусть картофель будет жаренный во фритюре, картофель фри, так сказать. И Света покорно дала Нине масло: фри-фри... А сама про себя возмутилась: если можно заказывать! Когда она и так из последних сил принимает ораву гостей... все им угождай... Как будто еда – такое важное дело у йогов!

Поразил так поразил

Хотела скопировать икону.

Взяла доску,

Прогнала двухвостку,

Которая мешала,

Но вместо нее Цвета прибежала:

"Я тебе помогу, помогу!

Ой, не могу..."

И все наискажала...

Настя сочиняла стихи в подарок имениннице, потому что Антон и Соня уже сочинили.

Гости волновались: где же Миша? А он в "Диете", ушел за вином, пока сядем за стол, он появится. Света даже заклинательным голосом крикнула в сторону "Диетки":

– Миша, скорее приходи, гости ждут, где ты?!

– Я здесь, – раздалось из шифоньера, и Миша выскочил к гостям (они не знали, что он с фонариком давно сидел в шкафу и читал газету). – Ну, жена, сознавайся: кто из них твой искуситель, а точнее – соблазнитель?

День рождения начался. Произносили тост за Светину основательность, которая с годами не становится тяжеловесной, как у иных (она просто перескакивает из одной основательности в другую, не успев стать тяжеловесной), йог Андрей налил себе сразу два бокала вина и тоже быстренько перескочил от одного к другому, но взгляд его стал, однако, тяжеловесным после второго бокала. Нина напряженно сияла, все еще надеясь, что он ее сегодня поразит, как обещал. Близнецы Архиповы, Вадик и Вася, тоже стремились привлечь к себе внимание: они брезгливо ковыряли в Светиных салатах своими вилками, ничего не пробуя при этом.

Нина увидела, что йог Андрей налил себе полный стакан белой (водки) и, чтоб не уронить эту драгоценность, судорожно прижал его к щеке, а потом на ощупь подвигал емкость ко рту. Выпил. И сразу упал головой на стол. Поразил так поразил, подумала она, каменея внутри от обиды. Света одна поняла ее взгляд и подняла тост за дружбу.

Всех привлек шум в коридоре: это близнецы кричали у туалета.

– Ты дурак! – Вадик локтем заехал брату в бок.

– Я – это я, а кто дурак?

– Ты!

В чем дело? Лю хотела прекратить безобразную сцену. В туалете кто-то закрылся? Ну и что, можно подождать.

– Они же у вас ничего не едят! – мимоходом бросил Антон, уносящий на кухню пустые тарелки из-под салата.

– Послушайте! Кто в туалете? Сколько можно там сидеть, – начала возмущаться Лю, постукивая в дверь туалета своим кулачком. Молчание было ей ответом. Тогда она прибежала к гостям и стала всех пересчитывать: – Миша, Света, Антон на кухне, Соня, Настя, синяя Настасья, Дороти, писатель К-ов, Нина, Лев Израилевич... нет йога Андрея, вот что!

– Так меня-то ты почему не сосчитала? – возмутился муж ее Архипов. За человека не считает, вы подумайте...

– Он повесился! – запричитала Нина. – Он же меня предупредил, а я...

– Что за глупости! Эта русская ментальность! Почему сразу повесился? – возмутилась Дороти, но в глазах ее был страх – влипли в историю, следователь будет вызывать и прочее.

– Он на такой тяжелой работе! – продолжала кричать Нина. – Ты вот, Миша, сам в издательстве, а для друга ничего не сделал! Вчера они разгружали на аптечном складе глюкозу, он пришел весь липкий, мешки с глюкозой потаскай-ка... На днях мешки с хлоркой – тоже не радость...

Звонок в дверь прервал ее причитания. Это телеграмма от Василия из Москвы, сказала Света, открывая. Но это была соседская бабушка с Тобиком. К телефону Мишу, сказала она. Миша страшно удивился. Дело в том, что телефон старушки они дали знакомым со строгим наказом: беспокоить в крайних случаях! Неужели Василий звонит из Москвы, нет... он бы Свету позвал. Именинницу... Из трубки до ушей Миши донесся замогильный голос Андрея:

– Миша, здесь так жарко! Миша, слушай... Я сейчас подъеду к вам...

– Ой, не надо! – Миша натурально перекрестился.

– Но меня все равно повезут... к родителям или к вам. Штраф-то за вытрезвитель я должен... не ночевать же мне в этой жаре!

– Так ты в вытрезвителе! Ха-ха-ха...

– Тебе смешно... Не ожидал...

– Приезжай, Андрей, не обращай внимания на мой смех. Просто тут у нас в туалете кто-то закрылся, мы думали, что там... в общем... Я тебя жду!

Он через две ступеньки шагал к себе наверх, слыша, как Света оправдывается перед соседкой Ниной: ничего они йога Андрея не спаивали, он сам выпить не дурак... в общем, Света была не из тех, кто хорош в споре.

– Тихо! – закричал сразу Миша. – Йог Андрей сейчас приедет сюда.

Тут и йог Андрей с милиционером появились. Миша сунул деньги представителю закона, а Нина сразу кинулась с вопросом к Андрею: чем же он хотел тогда ее поразить? А? Чем, чем... анекдоты Хармса он с собой принес, но где они сейчас... Никто этого не знал.

– Молчать! – крикнул Андрей Нине, когда милиционер простился и ушел, выпив поднесенную рюмочку. – Скажи: "экзистенциализм"!

– Экзистенциализм, – зло сказала Нина и ушла в свою комнату.

Когда близнецы вышли из туалета после долгого сидения там, Архипов спросил Свету: что, здорово они украсили ее день рождения? А если испортили, то не очень, сказала Лю. Если украсили, то сильно, если испортили, то не очень, повторил со значением Миша.

– На своих посмотри! – ответила ему сестра.

На пиру у феодала

На своих посмотреть – это, конечно, про Настю, которая чавкает, приканчивая под шумок уже третий апельсин, бормоча: здесь столько витаминов. Как древний ящер, она резким движением головы отрывала от сочной оранжевой мякоти кусок за куском и, давясь, глотала, глотала. С локтей у нее уже капал золотистый сок. Потом несколько сладострастных судорог передернули ее маленький организм.

– Почему кошки бегают, а вороны летают? – завела застольную беседу Сонечка, неторопливо очищая апельсин (она могла себе это позволить – не торопиться, ведь ее детство не прошло в борьбе за существование).

А Настя никак не могла оторваться от апельсинов: казалось, что их мякоть поступает ей прямо в кровь и уже растекается по жилам. Она не замечала, что при этом уже икала, как лошадь екает селезенкой при беге. Тогда Миша решил устроить конкурс чавканья.

– Чемпион-чавкун в среднем весе! Советский Союз! – объявил Миша. Надо сказать, что недолго проносила она это звание – до 1991 года, когда Союз распался...

Чужая

Вдруг нашлись анекдоты Хармса: однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пошел в гости в Вяземскому... А что такое анекдоты, Цвета? Анекдот, дитя мое, значит – неизданное. Народ их устно сочиняет. Настя сразу вообразила, как все идут по улице и сочиняют, словно в игре "глухие телефоны": один несколько слов недослышал, сам придумал и другому пересказал. Получается смешно. Близнецы в это время в детской беспрерывно кричали и вдруг замолкли. Оказалось, что они велосипед сломали – педаль отвалилась и смотрела на всех своим печальным взглядом.

Света не выдержала: зачем было ездить прямо через Мишину гирю!

– Слушай, ты прибирай получше в своем доме! – пригвоздила ее к месту Лю, обнимавшая любимых сыновей.

– А ты? Следи за своими детьми, – проскандировала Света голосом Льва Толстого из анекдота.

– Архипов, пошли отсюда! – Лю схватила сыновей в охапку. – Нас здесь не любят.

Миша стал показывать близнецам, как опасно после еды беситься. Он на колготках показывал, что такое заворот кишок. Вот так кишки переплетутся: в этом месте сразу непроходимость, воспаление – и смерть. На близнецов это произвело сильное впечатление. Они запросились домой. Света думала, что Миша сумел конфликт сгладить.

Но Лю никак не понимала юмора. Она считала, что Миша выгнал их, они еще пожалеют о таком отношении, они думают, что чужие дети лучше родни, но это не так. Пусть они потом вспомнят ее золотые слова: Настя еще бросит их в беде!

Глобус

– Мама, я так люблю географию, дай двадцать копеек на мороженое – я карту СССР куплю.

– Ты, Антон, правильно делаешь, что серьезно изучаешь свою страну. Света опять говорила мораль голосом Льва Толстого из анекдотов, но Миша на работе, поэтому она не боялась, что ее высмеют. – Впрочем, посмотри в сумке дяди Левы, там глобус. По-моему, вам... И много чего еще.

– Антарктида похожа на утку! – Антон тянул глобус к себе. – А материки двигаются! Индостан ведь оторвался от Америки и врезался в Евразию. Край у нее смялся, у бедной, в складочки. Горы Гималаи.

– Что, сильно двигаются материки? – азартно переспросила Настя, которую волновали только быстрые движения.

Антон важно пояснил: двигаются со скоростью пять сантиметров в год. Ох, Евразия ведь врежется в Австралию.

Света засмеялась: ну да, врежется со скоростью пять сантиметров в год. Обитатели Австралии в страхе разбегутся кто куда...

– Вчера видел лужу, похожую на Южную Америку, – по ней можно было заниматься, как по карте.

Стало ясно, почему Антону вчера пришлось стирать брюки, – он, видите ли, лужу видел, по луже занимался, как по карте. Значит, канализацию где-то прорвало. Света заставила его срочно гладить брюки. И Антон заспешил: хотел начать заниматься по глобусу. Глаженье его напоминало движенье континентов: одни складки разглаживались, а другие – появлялись.

– Люксембург такое маленькое государство, что ему карта не нужна, рассуждал будущий географ.

Из детской донесся грохот, и что-то покатилось по полу, как мяч.

– Глобус сломали? – с надеждой на обратное спросил Антон, поставил утюг и побежал в детскую. – Да! Ну! Голову можно вставить, а кто трещину заклеивать будет? Глобус сломали, все сломали, одну только луну не сломали! Идите в магазин за липкой лентой!

Раздался оглушительный рев. Даже Света понимала, как ему обидно: только подарили глобус, а из-за этой показушницы Насти, которая поставила его на подоконник, чтоб с улицы все видели, – глобус, глобус... и нет глобуса! Но Настя же холерик, начала было Света...

– Холеры все-е... – рыдал безутешно Антон.

– Слезки на колесках! Слезки на колесках! – Сонечка таким образом пыталась напомнить Антону, что он мальчик и должен быть сдержанным, но увидела, что слезки уже не на колесках, что они низвергаются потоком чуть ли не до пола: даже озоном запахло после слез, как после дождя.

– Когда я была маленькая, – традиционно начала она, – я с мамой шла, а сама все думала: если б я не родилась Соней, кем бы я была? Пустым местом? И как бы я жила-была пустым местом?..

Сладкое лекарство

О, сахар, о, мед! Света вдруг кинулась к сахарнице, как кидаются к колодцу в пустыне, – стала буквально забрасывать себе внутрь ложку за ложкой (песок), потом еще проглотила ложку меда. Настя тут сразу поняла, что у Цветы случилось страшное дело, которое она называет дребезжащим словом "стресс". Стресс – это звучит как "тряс" или как "резь", похоже на шнурок, крепко натянутый – так крепко, что он уже дрожит и вот-вот лопнет. Есть у Цветы еще более страшное слово "дистресс" – оно похоже на дихлофос, а им можно отравиться. И вот во время стресса Цвета ест сладкое, в обычное время – никогда. Настя сразу представила, что сейчас Ивановы на нее закричат, она хлопнет дверью, и только во сне... потом... порой ей будут сниться обрывки ивановских разговоров:

– В картине должна быть какая-нибудь странность...

– Материки двигаются со скоростью...

– Миша ушел внутрь себя...

СТОП! СТОП! СТОП! надо спасать этих Ивановых! Они же без нее, Насти, пропадут... не умеют жить-то! Это им она будет сниться иногда, если вот сейчас, в эту же секунду... что? А вот что! У соседки-то Нины Настя видела на полке липкую прозрачную ленту – целый моток... надо кусочек взять. И склеить этот глобус, тогда Цвета будет довольна, Ивановы – спасены, Настя останется с ними навсегда, а с нею уж они не пропадут, конечно! И когда глобус был склеен, Миша спросил:

– Неужели совесть детей заговорила?

Трещина по земному шару шла страшная, смертьнесущая. Вокруг треснувшего шара-глобуса дети с ножницами и липкой лентой. Сейчас все будет сделано хорошо. И совесть детей чувствуется.

– Назовем ее "Совесть детей", – предложила Настя.

– Лучше "Совесть людей", – отредактировал Миша.

Света впервые видела в Насте такого ребенка, потенции которого так высоки, что скорее можно – нужно – некое мистическое слово типа чудо, а не научный термин "потенция" вспомнить. А раз чудо, то рядом хочется слово Бог услышать. Буквально можно поверить в Бога, глядя на работы этой щуплой девочки. Еще три часа назад она готова была превратить выходной день в кошмар скандалов, а сейчас почти готова картина-предупреждение. У Светы сердце не выдерживает такого перепада, как железо порой не выдерживает перепада температур. Внутри у Светы что-то тоже как бы треснуло и разорвалось, а где взять такую липкую ленту, которая это склеит? Нет на свете такой липкой ленты... А что есть? И Света еще раз зачерпнула ложку меда. И тут вошел Андрей.

– Буйство красок, – равнодушно начал Андрей анализировать новую вещь Насти. – Изумрудный лес, так, рыжие белки, так, желток солнца... От столкновения яркости красок и мятущихся белок картина получилась напряженная... Чья идея?

– Ну, у Босха "Несение креста" так же – краски яркие, радостные, а смысл-то! – Настя в отличие от Андрея захлебывалась эмоциями – даже слюной брызнула пару раз туда-сюда. – Цвета всегда мне на Босха намекала!

Андрей спросил: талант Насти – электричество, так сказать, а где его исток – турбина, которая вращает воду, и прочее? Где причина всего? Как обычная девочка-первоклассница могла придумать такой сюжет, например?

– А! Цвета сказала: бедные белки – глобус-то треснул по тому месту, где леса... – Настя вдруг сама поняла, что турбина ее таланта-электричества пока в Свете.

Как хорошо, что Андрей в этот день к Ивановым явился: Света пришла в себя, а Миша ушел в себя – таким образом, выходной продолжался мирно.

Последняя новость

Света и Нина продолжили свои кухонные разговоры ("Завучу дали звание заслуженного учителя". – "Понятно, он ставит часы зав. районо, а тот получает денежки"...), когда из комнаты донеслись громкие голоса: "Он его убил!" – "Убил его лопатой?" – "Да". В чем дело? Неужели сегодняшняя суббота так и не кончится благостно?! Света побежала узнать: кто кого убил, где? когда? Оказалось, что это Геракл убил Авгия лопатой! Последняя новость, слыхали? Антон с удивлением посмотрел на мать: для него эта новость в самом деле была последняя, отец ему только что сообщил. Неужели мама этого не понимает? Мама понимающе кивнула и пошла... в стену. Уткнувшись, она поняла, что все еще нормально, жить можно.

О плодоносной пустоте

Вечером пришел после бассейна Лев Израилевич. К нему из детской, живописно закутанная в простыню, выбрела Настя со своей новой картиной. Это был просто набросок карандашом на доске: под напором ветра из висящего на улице белья (выстиранное) образовались странные люди – пустые.

– Есть теория о плодоносной пустоте – у буддистов, – начал гость и почувствовал, что от Светы усилилось свечение ("Как она любит Настю, если рада похвалам, что ж, надо это учесть, так, через Настю, и мне перепадет... одно-другое свечение").

Плодоносная пустота, конечно, сказала Света, что-то в этом есть, взять хотя бы этого... великого почтальона, с толстой сумкой на ремне, Гауди, который не кончал архитектурного, впрочем, может, я его путаю с великим художником Руссо, который тоже работал как примитивист... так Гауди хотя бы лепил свои великолепные фантазии на столе, буквально словами объясняя, как строить, а Вагнер, тот просто насвистывал музыку (мелодию), лишь в конце выучил нотную грамоту, а так все его помощник, интерпретатор, наигрывал: "Так? Нет? А как?"

Про Вагнера, впрочем, добавил уже Миша, который хотел и далее рассказывать – про дружбу Вагнера с Бакуниным, но Света тут его остановила. Она вчера вот играла с детьми в архитекторов ("Свечение усилилось"), Антон сразу предложил баню, облепленную снаружи (по стенам) мыльными пузырями из стекла, переливающимися...

"Свечение усилилось", – взглядом отблагодарил Свету за сопереживание Лев Израилевич, который прекрасно понимал, что Миша ревнует и что для этого у него есть все основания.

Настя выбежала попрощаться с гостем и так кстати загладила неловкость своей болтовней: она на днях болела гриппом и каждую ступеньку лестницы полила слезами, буквально каждую!

– Что вы, Миша! Я сам! – Лев Израилевич отбивался от помощи при одевании пальто.

– Да, спасибо, Миша, но я сам... ну!

– Ничего, – говорил Миша, насильно втискивая Льва Израилевича в его пальто, – когда я буду в вашем возрасте, мне тоже станут пальто надевать!

Все смешалось в доме Обломовых: и лицо, и одежда, и мысли, как говорил Лев Израилевич, Света прямо обезглаголела. Что это с Мишей вдруг? И почему Лев Израилевич не ответит ему, хаму, хотя бы так: "Да-да, я все понимаю... надеюсь, я не окончательно дряхл, иначе вы, как интеллигентный человек, мне бы об этом ни гугу!"

Во время Настиного бессмысленного тараторенья Света наконец пришла в себя: ты чего, зашипела она на мужа, как с гостями-то нужно! Миша в ответ показал ей кулак.

– Имейте в виду! – на прощанье попросил Лев Израилевич. – Когда вы ссоритесь, я в это время в параллельном пространстве все чувствую и страдаю.

– Ну? А мы вам будем кричать в параллельное пространство: не страдайте уж очень-то! Там! – Миша охотно переключился с ревности на всякие параллельные пространства, потому что это по крайней мере интересно, а ревность – это озлобление, скука и не для Миши, нет.

– А ты, Света, в старости замучаешь детей ежесекундной нравственностью, да-да! – говорил Миша.

Света молча оделась и ушла в магазин, а когда вернулась, муж в финской своей дубленке, вывернутой наизнанку, листал "Морфологию сказки"; но каждая сказка начинается с недостачи – яблоки в саду кто-то ворует, пшеницу потоптали... Волк! Пусть волк украдет посох, так-так... а без посоха и елку не зажечь, правда?

– Бороду сбрей, а то вспотеешь: на тебе еще будет борода ватная, мирно отвечала Света...

Дед Морозище

– Здорово, Дед Морозище! – зычно приветствовал Мишу глава пермской писательской организации Омлетов. – Я внуков на елку привел!

Миша хотел ответить: "Здорово, графоманище!", но он внутри чувствовал себя уже почти Дедом Морозом, поэтому сделал Омлетову щедрый подарок в виде того, что не сказал ему гадость.

– Разбинтуйте мне конфетку! – кинулась к Мише – Деду Морозу маленькая снежинка с конфетой в руке.

Мише было совершенно некогда разбинтовывать конфету – ему посох спрятать надо, поэтому он попросил Антона помочь крошке снежинке, но та с рыданиями прямо заставила лично Деда Мороза "разбинтовать" ей конфету.

– Негодство! – прошептала Настя и толкнула снежинку локтем.

– Это твой папа? – спросила снежинка. – Тебе повезло! Но я знаю, что если поехать на юг, то можно привезти папу. – И вдруг она топнула ногой и закричала на мать: – Вычеркните в паспортах ваш развод, не могу больше!

Мама снежинки, телевизионщица Сухова, заткнула рот дочери шоколадной конфетой.

Настя покосилась на Свету: может, та тоже даст ей конфетку, но та разглядывала с Сонечкой игрушки на елке.

Подошел Омлетов и запанибратски спросил у Светы:

– У тебя очень красивые дети – где ты таких берешь?

– Если бы нового года не было, то и людей бы на земле не было! доверительно сообщила Омлетову девочка-снежинка.

– Почему? – не понял Омлетов: у него было лицо упитанного доцента.

Но снежинка вдруг задала совершенно из другой оперы вопрос: можно ли навсегда сохранить воздушный шарик? Миша – Дед Мороз вышел без посоха и тоже сильно заинтересовался вопросом о шарике. Ему вдруг захотелось быть настоящим повелителем ветров и снегов. Он спел басом партию вьюги: ии-ууу-о-ы-и-и-и...

– Де-е-ти! Во-о-олк украл мой волшебный посох (тут снова голос пурги). А без посоха нам не видать и подарков! Одна надежда на вас! Тут где-то должна быть записка от доброй волшебницы...

Антон подал ему нужную записку: "Твой посох в пяти шагах от елки". Дед Мороз отмерил пять шагов – там его ждала в щели пола еще одна записка: "Нужно прыгнуть влево". Миша с гиканьем прыгнул – посох в его руках. Он начал стучать им об пол, но елочка не зажигалась.

– А может, нужно еще головой об стену постучать? – спросил Миша и трижды стукнулся головой об стену: елочка зажглась. – Вы что, заскучали, дети?

– Они не заскучали, они забалдели, а внешне это выглядит одинаково, ответила ему Света, провожая взглядом женщин, которые побежали от детей в туалет: от напряженного смеха с ними случилось то, о чем в романах не пишут применительно к женщинам (исключение – Рабле).

Миша играл Деда Мороза, как чай пил: он с удовольствием гикал, прыгал, выл вьюгой, проклинал невидимого злого волка, который опять спрятал подарки. В записке доброй волшебницы было указано: "Парами, держась за руки, проползти четыре метра". Дети подозрительно быстро построились и, потея, поползли к подаркам. И вдруг из пары выскочила все та же девочка-снежинка и спросила у Деда Мороза:

– А есть где-нибудь дома – такие, как с брошенными детьми, но только там брошенные папы, чтобы выбрать получше и непьющего?

Миша вместо ответа сунул ей в руки подарок и поцеловал ручку, как у взрослой дамы. И пошел переодеваться. Только Миша с Антоном вышли из директорского кабинета, как девочка-снежинка подлетела и крикнула:

– А вы были Дедушком Морозом! Я вас узнала! Я вас знаете как узнала по тому месту, из которого у мужчин борода растет!

Чего она привязалась к этому месту, из которого борода растет? Антон стал оттирать девочку-снежинку от своего отца, а отец в это время вспоминал, когда же он обнажал свой подбородок – разве что в то время, когда он головой бился об стенку, борода несколько сползла...

– Бывший! Бывший Дедушка! Вы придете к нам домой на елку Дедом Морозом? Или быть дядей?

Миша якобы в рассеянности рванул вперед, и вся семья бегом за ним. Настя вцепилась в рукав Миши, Антон язвил: "Нашла родственников, дядю еще придумала..." Миша вдруг заявил, что вообще-то восемьдесят процентов населения России – родня Ярославу Мудрому, значит... в самом деле почти все родственники... Света считала, что не восемьдесят процентов, а лишь семьдесят семь... Восемьдесят, утверждал опять Миша. Так в уютных спорах о родстве с Ярославом Мудрым и добрались до дома.

А дома Света спросила Мишу: выпить надо? Нет-нет, не хочется, отвечал он. Дети угостили родителей сладостями из своих подарков, и Света еще раз спросила у мужа, может, все-таки он выпьет? Да ведь он уже сказал, что не хочет, чего это Света?..

– А ты говори, говори! – вот чего это она. – Мне так приятно это слышать.

О тонкости художников

Настя с утра первым делом закричала голосом своей пьяной матери:

– Дура! Безымянка! Спать не даешь! Как дам под зад... кошатина.

– Настя! – укорила ее Света. – Разве так можно? Художник, тонкий человек, только представь, что Ван Гог бы с утра на кого-нибудь грубо закричал!..

– О да, Ван Гог такой тонкий, что даже пытался зарезать Гогена!

Света была умна, но она забыла, что умна. Вот и сейчас, выпустив кошку Безымянку на улицу, она пошла на кухню и там угрюмо уставилась на градусник за окном, предчувствуя, что день пройдет неважно. А Миша, увидев Свету в таком состоянии, пошел в комнату и "наехал" на Настю: чего это она ест сладости из своего кулька лежа в постели!

– Древние римляне тоже ели лежа, ты сам говорил!

– Настя! И где ты видишь сейчас древних римлян? Они все вымерли! – не растерялся Миша, после чего опять пошел на кухню и озадачил жену заявлением: – А что касается безжалостного Ленина, то он в Россию не с неба упал такой – ты Печорина проанализируй!..

Настя стянула все лицо вниз, превратив его в какой-то рваный ботинок, который просит каши. Лицо Насти еще молчало – в раздумье и ожидании взрослых, без которых рыдать было бессмысленно. И тут в дверь позвонили. Сначала появилась кошка Безымянка с выражением обиды на морде: эх вы, люди, грубые какие, а еще называете себя высшими существами, а как со мною, такою тонкой натурой, обращаетесь! Чуть что – на улицу выставили. Следом за кошкой вошли писатель К-ов и Дороти, которая была вся в конфетти. Прямо с елки, что ли? Нет, просто... в конфетти – нет, это она под компостером сидела, насыпались бумажки, значит. Что же такое случилось у них, что не заметили, как на Дороти сыплются какие-то ничтожные бумажки? Писатель К-ов мял свое пухлое лицо о косяк двери:

– Взялся писать о доярке! Хотя мне это совершенно до лампочки, но начальству нужно... Вдохновение приходит и уходит, а кушать хочется всегда. У меня семья.

Дороти взмахнула руками, чтобы было видно ее новое платье модели "летучая мышь", и все объяснила: доярка не захотела, чтобы про нее писали! Да-да, героиня очерка не согласилась. Закочевряжилась почему-то. И нельзя понять: если просто из скромности, то можно через обком нажать еще... Обком ведь должен создавать свой иконостас. Ван Гога вот не заставляли рисовать колхозников.

– Быть или иметь – вот в чем вопрос! – сказал Миша. – Ван Гог написал же "Едоков картофеля", но сам... – Тут Миша перехватил взгляд Светы, который можно было перевести так: "Как я устала от ссор!" Миша тотчас вспомнил, что для Дороти общение – это обмен общими местами, и продолжил так: – А кстати, почему вы не были на елке в Домжуре? Я там всех заморозил... ах, синяя Настасья там могла бы повеселиться... простужена? Понятно.

– А куда уходит старый год? – спросила Сонечка, всегда желавшая общаться с гостями.

– В дом престарелых... Где старые года все вместе вечность коротают, – с ходу сочинил Миша, для которого общение – всегда сочинение сообща.

– Ну хорошо, – созрела для общения и Настя, – заставят меня рисовать... дояру... доярку, да... так я с помощью фона уже смогу свое сделать! Штора там в золотых цветах, как на картинах Возрождения, это одно, а если фоном сделать картину "Едоки картофеля", то... ваще оняне!

– Что в переводе означает "вообще нормально", – отредактировал Миша.

Настя подпрыгнула так, что сразу снизу соседки застучали по батарее. Это был тоже способ общения для тети Пани.

На горку

Настя обещала в каникулы сводить детей на горку, и вот они наконец выбрали день, с утра начали собираться. Причем Антон, как всегда, наполовину одевшись, замер в глубоком раздумье над раскрытой "Жалобной книгой" Чехова. "Ты – картина, я – портрет. Ты – скотина, а я нет". Разве картина и портрет не относятся друг к другу как род к виду, а, Настя?.. Папа говорил, что машина и трактор вот относятся... Антон очень любил надеть одну штанину и что-нибудь осмыслить. Но Настя торопила, и скоро они вывалились из квартиры. У Светы болела спина. Хоть бы дети подольше покатались, пока Света намажется змеиным ядом и полежит. Их не было три часа. Наконец Настин голосок послышался за окном. Почему голосок такой скандальный? Что случилось? И Миша выглянул в форточку: никого, лишь мирно замерзает пьяный на скамейке.

– ...я не понимаю, зачем это Троцкого проклинают за его теорию перманентной революции, а Кубу хвалят, но Кастро именно по теории Троцкого.

Света остановила красноречие мужа и послала его растолкать пьяницу. Во-первых, вдруг он не пьяный, а больной. Во-вторых, пусть дети меньше видят такое. Миша решил по пути и на горку сбегать. Он собирался, в то время как Антон то и дело прерывал одевание размышлениями вслух. Наконец он ушел. И вернулся без детей. На горке их нет. Света тут же забыла про свою спину. Ох эта Настя! Куда они ушли? Позвонить нужно всем-всем...