Текст книги "Роман воспитания"
Автор книги: Вячеслав Букур
Соавторы: Нина Горланова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
– Ну, прочти, что у меня на лице написано! – Писатель К-ов говорил голосом под Смоктуновского и смотрел взглядом под Янковского.
Настя прочла у него на лице, что она никому не нужна. Эта мысль была плохая – она не помогала выживать.
– У вас написано то же, что у Ван Дейка – на автопортрете, но только рука не свисает интел...лигентно, а в кулак сжата. – Она пригвоздила его и замолчала громче всех – огромный аденоид не давал ей дышать свободно, и Настя все время как бы пыхтела.
В это время Света ушла на кухню ставить чайник, и писатель К-ов пошел вслед за нею, напевая, и посмотрел на Свету, безнадежно далекую от совершенства, а с Настей на руках и ногах она еще более удалилась от...
На секунду он показался Свете стариком с мефистофельскими складками на лице. Его глазами Света увидела Настю:
1. Голова обрита.
2. Глаз заклеен бинтом.
3. Рука в гипсе.
4. Во рту аппарат для исправления зубов.
– Брежневская дочь коллекционирует бриллианты, а ты продаешь единственные сережки ради девочки с помойки! Кому это нужно?! Зачем?
– А зачем пишешь?
"Для денег", – пальцем по муке написал К-ов на столе кухни.
– Для денег иди натягивай струны! Не струны в душах людей, а карниз такой есть – струна. Для штор. Шабашники к нам пришли с дрелью, за десятку две штуки сделали...
Дороти
Дороти уже сидела в Светиных сережках, а рядом с нею курила сестра Миши – Людмила Архипова и своим прекрасным низким голосом (за что ее прозвали Охрипова) хвасталась: все, что сейчас на ней, связано ее руками.
– Мне бы маму такую! – восхитилась Дороти.
Света внутренне ахнула: если Архипова и старше, то года на два всего. Ну и Дороти! Небось брякнула и сама кается сидит. И Света с междометиями кинулась гладить рукав связанной золовкой кофты. И тут Дороти повторила: ей бы маму такую!
Света ждала, что сейчас Архипова ответит как следует, даже писатель К-ов понял, что жена его переборщила, и стал срочно забинтовываться своим длиннейшим шарфом, потом перетек в плащ. Архипова же в ответ на все встала во весь свой великолепный рост и красиво прошлась по комнате походкой манекенщицы. Дороти оказалась ниже ее на голову, а писатель К-ов даже ниже жены. И хотя он взял в руки трость, а в губы – трубку, росту от всех этих манипуляций не прибавилось. Но рост писателя К-ова не сам по себе был наказанием, конечно, а лишь как причина его комплекса сверхчеловека.
– А гены-то! – пылко напомнил на прощанье писатель К-ов и кивнул на Настю.
Света поморщилась. Все мы, конечно, говорим банальности, но именно как банальности, а писатель К-ов – с выстраданным видом.
– Что такое гены? – сразу же спросила Настя.
– А это когда тебе хочется беситься вместо того, чтобы сидеть спокойно, – это и есть гены, – ответила Света. – Миш, почему писатель К-ов еще ничего такого уж великого не написал, а ведет себя словно знаменитость какая-то?
– А это магическое поведение. Он думает: буду вести себя как знаменитость – и тогда напишу великое... что-то. Им. Да...
Внучка графини-бабушки
– Дороти все еще говорит, что она внучка графини-бабки?
Дело-то в том, что Света, Лю, так звали сестру Миши, и Дороти жили когда-то в одной комнате университетского общежития. Иногда к ним приезжали родители, в том числе к Дороти – старушка-уборщица, которая, сильно окая, говорила: "Учись, учись, доченька, – белый хлеб на черный день готовь..." А когда доченька ее решила, что белый хлеб на черный день ей обеспечит писатель К-ов, то пришлось отбить его у жены. Она оделась во все черное, сказала К-ову, что из Франции ей две урны прислали. Погибли родители. Якобы в командировке. И писатель К-ов ее стал утешать, а уж она ему про бабушку-графиню... про фамильную библиотеку...
– Мать, налей еще – чай у тебя хорош, прямо на редкость! – Это Лю прервала историю про внучку-графиню.
А Настя думала: вот для чего ей пригодится история про графиню-внучку – для будущего... мало ли чего в жизни пригождается. Так, собрав на этот раз всю свою мудрость, Настя села рисовать – копировать "Автопортрет" Ван Дейка. Она думала, что рисование – это тоже белый хлеб на черный день.
Соседка Нина
– Люблю эти две полосы на фасаде: белая и черная, как инь и ян, как добро и зло, как Пушкин и Дантес... – Йог Андрей умолк, потому что Света прямо в руки ему положила замороженный кусок мяса.
– Прокрутите мясо, мужчины! А то заведетесь сейчас про свою йогу!
Это про какую – про бабу-ёгу? Только Настя это произнесла, как в проеме кухонной двери выросла вдруг соседка и настороженно оглядела всех не про нее ли говорят тут?
– Ниночка, как съездила отдохнула? – засуетилась Света, понимая, что соседка будет недовольна появлением на кухне собаки.
Но Нина в первую очередь была недовольна Светиной неблагодарностью:
– Я вам тут огурцы оставляла – нашли?
В это время йог Андрей повернулся к Нине своим аскетичным лицом, полным красивых костей, – она сразу же решила присоединиться к веселью, к пельменям и вынула из сумки несколько груш.
– Бутылку-то тоже доставайте! – проронил йог Андрей, в последний раз проворачивая ручку мясорубки.
– Вам бы хорошо в торговле у нас работать, предчувствовать ревизии. Ивановы говорят, что вы – гений. Это правда?
– Да, я гений, вот – рука гения, вот – нога, а вот так гений пьет из стакана. – Он уже налил себе из бутылки и выпил.
– Не выйогивайся! – строго заметил Миша. – Настя чтоб вино не... заметила...
Нина внимательно и в то же время незаметно для всех осмотрела тело Андрея со всех сторон: вены уже набухшие, конечно, а зубы? Ну-ка анекдот им... ха-ха-ха! Да, и зубки-то тоже... не в комплекте, недешево встанут коронки нынче...
– В коридоре у нас сейчас видела жучка синего цвета, – сообщила Сонечка, всегда желавшая общаться.
– Кыш-кыш! Идите в комнату – сейчас принесу вам пельмени!.. – Света замахала руками на детей и устало сообщила гостю: – Бонна опять заболела, приходится самой все...
Когда дети вышли из кухни, взрослые успели быстро чокнуться, причем Нина просунула руку между Светой и Мишей: нельзя чокаться супругам – деньги не будут водиться!
– А, чего там, все равно мы уже разорены революцией. – Миша махнул рукой и чуть не разбил бокал.
Нина вздрогнула. Ивановы живут здесь уже несколько месяцев, и она привыкла к некоторым их играм, к тому, например, что есть бонна, но она всегда "заболела", однако... за это!.. Могут и посадить ведь! Ишь революцию высмеивают... Она была старше их на десять лет и еще застала ночные аресты... Чтобы срочно перевести разговор, она побежала в свою комнату и вернулась с синим плащом для Насти – после стирки он ей мал, а девчонке в самый раз будет.
Разговор
– Настя, ну почему у тебя такие грязные ноги? – спросила Нина.
– Так я ведь везде хожу.
– А руки почему грязные?
– Но я ведь все трогаю.
– Хорошо. А шея-то почему грязная?
– А я кувыркаюсь.
– Молодец! – закрыв глаза, сказал Насте йог Андрей.
Радости от похвалы у Насти было столько, что не обхватить руками, она даже примерилась, но нет, не смогла обхватить, так и пошла в комнату, неся впереди себя на вытянутых руках огромный кусок радости.
– Нирвана, – выдохнул йог Андрей.
– От плаща у Насти нирвана...
– Да нет... Жизнь с Настей теперь... будет приближаться к нирване, сказал йог Андрей.
Но нирвану пришлось пока отложить. Пельмени-то все слиплись! По двое! Как варить? Света заметалась по кухне, побежала в комнату, стала делать замечания всем детям, в квартире запахло грозой.
Василий
– Запомни, Настя, дядя Вася сочиняет сказки и пиццы – ух какие вкусные пиццы он сочиняет! Только мама... считает, что это яд... – Антон с надеждой посмотрел на дядю Васю – если тот возразит, то начнется спор, а спор – это разве плохо, это почти приключение, только в виде слов таких интересных.
Дядя Вася оправдал надежды Антона, ринулся в это приключение:
– А надо говорить себе про пиццу: это салат! Ем пиццу, но воображаю зелень, овощи, салат, все ведь от мозга зависит...
– А ты полон идей! – заметила Света.
– Что делать – это форма моего существования, – захохотал Василий, и Настя подумала: какое у него грудастое лицо: щеки, как груди, трясутся, не Василий, а Васишна это, тетя Фая таких толстых звала на "шна", точно Васишна!
– А я так говорю: "Яд! Ну что ж, давай с тобой поборемся, яд! Кто кого".
Настя уже поняла, что это медоносный гость, но кто он – друг, родственник или?.. Ах, земляк! Из одного с Мишей места под Одессой, так, но, кажется, моложе много?
– Раньше-то Миша был на десять лет меня старше – теперь, надеюсь, тоже... А пицца сегодня знаете с чем – с загадкой! Маленький, удаленький, сквозь землю прошел – красну шапочку нашел. Что это?
– Гриб! – Антон, довольный, развалил свою улыбку во все стороны рад, что приключения в виде слов начались.
– По рельсам прошел – ничего не нашел. Что это?.. Сдаетесь? А это трамвай, да, он ведь ничего не находит... – Включилась в игру Настя.
У Василия был "лягушачий глаз": он не видел то, что лежит, ему нужно было, чтоб предмет двигался – тогда-то он уж его сразу замечал. И сейчас в поле его зрения оказалась Настя, и Василий загреб было девочку, чтоб приласкать, но Ивановы закричали: осторожно! Он осторожно, как дуновение, достал из кармана шоколадку и вручил детям, успев при этом раскрошить ее. Он не умел рассчитывать свои силы и уже много чего так вот раскрошил у Ивановых. В детской он сломал шкаф, который с тех пор звали "шкаф, который сломал Василий". Он сломал кресло, точнее – винт регулятора в нем, и с тех пор кресло выбрасывало гостей, как катапульта. Однажды соседка Нина попросила Василия помочь перенести стол, он взялся за него двумя пальчиками, и тот буквально на глазах рассыпался на шесть частей.
– Что за жизнь, – пропыхтел Василий, – стоит мне в автобусе сделать глубокий вдох, соседи кричат, что я хам и всех растолкал.
Света, которая жалеет всех, кто живет с нею в одно время и в одном месте, всегда скажет что-нибудь ласковое мужчине, например: "Где это выдают такие широкие плечи?!" И вот сейчас нашла время напомнить Василию о женитьбе:
– В старости будешь говорить внукам: "У меня была такая грудная клетка, такая грудная клетка, что в автобусе – после глубокого вдоха хамом обзывали". А внуки: "Что такое автобус, дедушка?"
– Увы, они будут спрашивать: "Что такое грудная клетка?" – предсказал фантастическое будущее Миша.
За счет других
Мише всегда скучно было решать задачки про юннатов.
– Мне казалось, что два отряда посадили грядки, а потом заспорили, кто больше старался, подрались и две грядки вытоптали...
Света мыла посуду и телепатировала Василию, чтобы он шел домой, хотя она прекрасно знала, что об этом можно лишь только мечтать. Хорошо, что Настя пока его занимает – показывает носки и варежки, запасенные на зиму. Она уж и гладит шерсть, и прижимает к себе: наконец-то у нее на время холодов есть защита! И тычет Васишне в лицо, чтобы он тоже ощутил...
Соня поставила пластинку с песенками, Антон взял в руки "Фауста".
– Мне Цвета это все связала!
– Настя, ты раз в пятый это говоришь, а я не могу из-за тебя сдвинуться с первой страницы "Фауста"...
– А тебе какое дело – кошка тапочки надела...
Свете пришлось вступить в перепалку:
– Настя, если не будешь вести себя хорошо, я тебе посуду не разрешу мыть! Как можно грубить – вы должны любить друг друга!
Она свирепо призывала детей любить друг друга.
Оно
– Ох, Настя! Какое ты все-таки оно! – полыхнула Света, узнав, что в классе та украла шоколадку. – Куски яблока валяются, как будто в семье миллионеров ты, Антон, растешь!
– Света, ты устала? – полуспросил Миша. – Воровство ведь тоже из мифа, трикстер... вспомни... должен был перемещать элементы вселенной.
– Устала. Да, я устала: белье прокипятила, в магазины сходила, полы помыла...
– Цвета, я больше не буду, прости меня! – И Настя завыла, выдвинув из нижней губы корыто, – клин клятвы опять больно уколол ее куда-то, и в то же время она подумала, что если сквозь слезы смотреть на мир, то он становится очень интересным, надо бы нарисовать, и она тут дала волю рыданиям, стали слышны внутренние всплески, словно там, внутри, целое море слез, бурлит, шумит, вот-вот выплеснется наружу и все затопит.
А в это время...
...директор знаменитого гастронома в Москве закапывал глубоко под землю свои миллионы, а в резиновой камере Лефортовской тюрьмы (так называемой "резинке") московские кагебешники избивали диссидентов (но лишь тех, чье имя не было широко известно за рубежом, то есть за кого не могли заступиться на Западе). Если мы поставим посредине Мишу со Светой, возмечтавших отучить Настю от воровства, то контраст будет огромен в обе стороны. Директор гастронома украл миллионы таких шоколадок, за какую ругали Настю. Но и диссиденты из-за своих благих порывов страдали в миллион раз сильнее, чем Света с Мишей.
Но... обо всем этом они прочтут лишь десять лет спустя. А пока-то что же отвлечет их от тоски в этот холодный октябрьский вечер, что или кто развеет их отчаянную тоску? Да уж у жизни нашлось средство, хотя и не сразу. Сначала жизнь пыталась лечить простыми лекарствами – лучом солнца там, улыбкой Сонечки, сентенцией Антона о том, что люди должны раз в день сильно задумываться, что такое хорошо, что такое плохо: так вот сесть и думать, думать...
И тогда жизнь применила к Ивановым сразу два сильнодействующих и отвлекающих средства: приход Льва Израилевича с бутылочкой коньяка и появление тети Пани. Причем тетя Паня, как вепрь, ворвалась. Это слова Антона, который тут же Сонечке объяснил, что вепрь – это дикая свинья.
Добрые дела
– Я вам, Света, давала фартук? – заполошно спросила тетя Паня, словно речь шла о жизни и смерти.
– Ну! Тетя Паня!.. Фартук всего лишь, а я уж думала, за вами гонятся убийцы, – меня бросило сначала в жар, потом в холод...
– Потом в сверхплотное состояние, наконец – в сверхпроводимое. – Это уже вышел Миша.
– Но я записываю! В тетрадь. Все добрые дела! – возмутилась в ответ тетя Паня. – Уже к вам к пятым захожу – никто не сознается ведь! Люди ведь такие: я шесть фартуков сшила, а записано пять! Если уж подарила кому, так обратно не вырвешь, во люди-то! (Тут она спохватилась, что не то сказала, и поправилась.) Не учтешь уж... в тетради... У меня по годам. На каждый год отдельная тетрадь добрых дел.
– Одно доброе дело осталось незаприходованным, значит, внутри лучше, чем снаружи. Сделали больше добра, чем записали, – пытался по-своему утешить ее Миша, представляя, как тетя Паня грозно закричит на Господа Бога: "А это доброе дело мое ты учел? А тетрадь добрых дел за последний год ты видел, нет?!"
Тетя Таня не поняла, о чем он, и затеребила свой фартук, тогда Света перевела ей Мишины слова так: "Внутри вы лучше еще!"
– А на вас-то фартук – записан? – спросил Антон.
– Во! Точно! Его-то я и не записала! – И тетя Паня побежала вон, чуть не сбив с ног гостя, подходящего к двери Ивановых.
Лев Израилевич
Да, это был он. И дворничиха с ходу ему объяснила: она записывает добрые дела из такого расчета: пять сама делает, так в ответ одно бывает – получает... добро...
– Вот бы заглянуть в эту ее книгу добрых дел! – задумчиво сказал Лев Израилевич, когда тетя Паня простилась.
– Я думаю, там чисто, ничего не записано, – ответил Миша. – Тогда почему она прибегала? А чтоб кусочек энергии от нас оторвать...
Да, не будем о ней, а будем о... Достоевском! Так сказала Света, но Лев Израилевич достал пачку индийского чая, и она послала Антона ставить чайник.
– Подождите, это слишком высоко! – закричал гость.
– О Достоевском – слишком высоко?! Ах, нет... живем высоко, у вас дыхание перехватило... понятно... значит, коньяк сначала? Ну, вы нас балуете... – Света уже достала свои любимые (свадебный подарок) "ситцевые" чашки, которые доставала лишь для дорогих гостей.
– А выгодно она делает добрые дела: то домоуправше, то паспортистке дарит фартуки, – заметил Миша задумчиво.
– Опять! Ты позволил ей присосаться, поставляешь ей энергию, не вспоминай... Миша! Лев Израилевич, какой у вас свитер! Откуда? Женщины вам вяжут?
– Вяжут. А что с ними делать! – И он разлил коньяк прямо в ситцевые чашки.
– Это Лев Израилевич, как всегда, после бассейна, – пояснил Антон Насте.
– Я полный... хлорки... ох, льют ее!.. – Он вытер слезящиеся глаза. Безобразие прямо... Почему давно не был? – продолжал он. – А, писалось, наверное. – (Докторская диссертация то идет, то нет, объяснил Антон Насте.)
Миша мрачно листал подаренные тома "Индийской философии". Чем ценнее подарки Льва Израилевича, тем сильнее он подозревал гостя во влюбленности, взаимности и так далее. Вечно эти книголюбы и холерики где-то знакомятся.
– Вы девочку взяли? – второй раз спрашивал Лев Израилевич у Миши, и губы его так сильно сжимались и разжимались при этом, словно он с огромной силой бросал их друг на друга.
Неужели будет отговаривать? Взяли, а что?
– Мы там приготовили мешок всего... постельное белье, кофточки... Вы бы приехали да увезли, а?
Света улыбалась, Света обещала приехать, Света резала колбасу на закуску.
– А кто сидел рядом с Львом Израилевичем на последнем заседании у книголюбов? – спрашивала она. – В синей кофте и с крашеными волосами!
– Неужели с крашеными? – изумился Лев Израилевич.
– А вы что, не заметили?
– Мы, мужчины, ведь не воспринимаем внешне, мы больше внутренне... свечение... Свечение от женщины усиливается или уменьшается... А это кто вас так написал – Настя?! Где я уже видел такие облака, показывающие кукиши, – у Пикассо? – И тут он почувствовал, что свечение от Светы усилилось. И Миша это понял, поэтому срочно обнял жену: вот она у него какая, взяла девочку, научила рисовать...
– Вам нравятся мои доски? А некоторые говорят... ярко чересчур. Настя принесла из детской еще несколько работ, несколько своих "яркостей".
Вот один человек видит в картине красоту, а другой – не видит. Что это значит? Значит, она внутри нас, красота-то, в душе, говорил Насте Лев Израилевич. Выпили за красоту.
– Ты какие книжки любишь читать, Настя? – спросил он.
Пока что она еще над "Пеппи" засыпает, призналась Света. Свечение усилилось, заметил Лев Израилевич.
– А можно... я сделаю набросок ваш... для портрета, дядя Лев?!
О законах
– Цвета, Цвета! А как нарисовать это? Ну-у кааак?..
Что же это? Оказывается, Настя видела... увидела... нет, не подглядела, а так вышло, что... в общем... нет, не так! С самого начала. Ведь в комнату соседки Нины дверь всегда заперта! А тут была открыта. Ее ветром-сквозняком открыло... Окно было настежь, когда Настя вбежала, чтобы узнать, что случилось. Вбежала и замерла. Чуть не умерла, как Настя говорит. Нина за ноги изо всех сил держала йога Андрея, который хотел выброситься в окно. Хорошо, что он не успел. Оказалось: Нине тополь мешал ветками своими лез в окно. Свет-то нужен... На самом деле, Света уж не стала Насте этого говорить, тополь служил Нине поводом для близкого знакомства с тем или иным мужчиной. Нина сама даже этот тополь под окном поливала-удобряла, чтоб рос побыстрее, давал листья пожирнее. Потом она звала знакомых якобы ветку отпилить, а сама в это время сильно держала человека за ноги! Потом, когда все отпилено, она еще и за талию мужчину как бы поддерживает – обычно. И уж тут либо сразу произойдет то, что должно было произойти, или... какое-то уже начало положено, так говорила Нина Свете. И хоть нынче Настя все испортила, забежала, заорала, бог весть что подумала. А Настя потому так закричала, что ей показалось, Нина и йог Андрей должны сейчас вместе вывалиться и погибнуть, но не в окно вывалиться, а в другое, странное и страшное место, в окно бы – так еще ладно... Она не могла сказать, что именно ей почудилось страшное, но и не могла забыть потом это происшествие, вот и собиралась написать картину. Но картина никак у нее не получалась.
– А это кинематографично! – сказала Света. – Есть, Настя, разные виды искусства, и каждое живет по своим законам! Сцена с окном – не для живописи, а для кино. Или для театра. У всех видов искусств – свои законы... – Она бы еще и еще говорила, не замечая, что Настя скучает, но тут суп с кухни подал голос своим вскипанием.
Я думала, размышляла Света, что русло жизни должно с годами расширяться, как река, и что Настя вольется естественно, как ручей в речку... Вместо этого она, как плотина, перегородила русло жизни! Врет, ворует, я ночи не сплю...
Отец лжи
И верно: грустна наша Россия-матушка! Когда кто-то у Ивановых рассказал, что врач, ставя диагноз "мания преследования", пишет вместо "агенты КГБ" – "агенты ФБР", Миша заявил:
– Тот, кого в Евангелии назвали отцом лжи, все-таки покажется менее ловким, чем КГБ. В нашей стране отец лжи и есть КГБ...
Муж Лю, бравый подполковник Архипов, разъяснил, что пишут "ФБР" вместо "КГБ" потому, что боятся международных проверок, ведь слишком яркая статистика боязни КГБ будет, если все точно записывать! Дороти переключила всех на другую, хотя и тоже грустную, тему:
– В смятении чувств я надела левую линзу на правый глаз сегодня, и сразу так плохо мне стало, так дурно...
– Ахматова бы нынче писала не "на левую руку надела перчатку с правой руки", а "на левый глаз я надела линзу с правого глаза", – сразу подхватила разговор Лю.
Пришел йог Андрей, уже нетвердой походкой.
– Ежик-девочка, хочешь играть в двенадцать записок? – предложила синяя Настасья, дочь Дороти, тоже Настя, только в синем платье.
Света сжала в руке бокал – вдруг на "ежик-девочку" Настя обидится, ведь у нее только-только вырос на голове этот ежик, которым она так гордится.
Но Настя не обиделась, она захотела играть и даже написала такие записки: "Следующая находится там, где не ступала нога человека", "Клад находится между небом и землей". Словно ей не семь лет, а все семнадцать! Но у детей так и бывает. Это у взрослого все определено, он привязан к возрасту, а ребенок – то взрослый, то дитя, и переходы от идиотизма к разумности возможны каждую минуту.
– Тепло, холодно! Холодно, Соня, а еще сундвиник! – руководила Настя поисками клада.
– Не сундвиник, а сангвиник, – поправил ее Антон. – Ты думала что: от сунуть и двинуть это? Хм-хм...
Света думала, что Настя сейчас огреет за его хмыканье, но она вдруг запричитала, как в сказке:
– Антонушка, братушка, интровертушка, выгляни на бережок самого себя, ищи получше снаружи, а не внутри себя!
Вот пример Настиной ускользаемости от любого окончательного мнения о ней. Она еще так много раз уйдет, изменяясь по собственному разумению, рванет вперед... "Еще ее картины так обгонят время, что будут мне непонятны".
– Цвета, а кто такой... этот... отец лжи? Черт? А-а...
Света вернулась своим вниманием к застолью: там все еще правит бал новость про КГБ – ФБР. Но пора, пора жарить пирожки с мясом!..
Опираясь на свой душевный опыт, Света делает верный прогноз на будущее: да, Настя станет знаменитой как художница... Но дело в том, что есть будущее – и есть послебудущее время в жизни Насти. Ее судьба не описывается в системе времен русского языка, слов не хватает просто, приходится новые рождать на ходу...
Если Настя говорит "диктатор", значит, имеется в виду диктор радио. Вместо "этюдник" ей слышится "ютюдник", так она и пишет в дневнике: "Мне купили ютюдник". Лото и моро – это лето и море. А что такое "каки"? Света не сразу поняла, что это союз "как и" (бабочки, каки цветы...).
Серебряные ручки
Что это слышится в квартире Ивановых – прерывистое, нервное, переходит от крика к причитанию, от напева к скороговорке, потом слышны просто отдельные слова: моя, где, серебряная?
Это Настя потеряла ручку. Света купила три немецких ручки: они были гранено-серебряные, как марсианские стрелы. И было сказано в магазине, что каждый шарик может провести линию длиной в три тысячи метров! Настя сразу на своей ручке сделала ножом зарубку-нарезку, чтоб никто ее шариком не исписал линию в несколько сантиметров, чтоб она сама все три километра провела этой драгоценной немецкой красавицей. Но ручка ее потерялась. А Света видела, что кошка Безымянка несла в зубах что-то блестящее, проскользнула в кухонную дверь. Она гнездо вьет для будущих котят. Иди, Настя, поищи ручку на кухне. Пошла Настя на кухню раз, пошла другой, потом пошла в третий раз и закричала: "Ура! Нашла! Моя, с зарубкой!"
Тут заплакал Антон: он тоже потерял ручку. Настя ему ободряюще говорила: мол, ищи, брат, получше, всегда можно найти, если искать как люди, снаружи, а не внутри себя... Наверное, тоже кошка утащила.
– А кто-то в это время уже провел ручкой первые сто метров! – как бы в пространство сказал Миша.
Антон понял, что все над ним смеются, а ведь он ничего плохого не говорил, просто хотел опыт провести: сколько метров напишет шарик, если обвести все линейки в тетради...
Антон решил выть внутри себя: найти самый глухой угол внутри себя, забиться в него и там выть, чтоб папа не смеялся над ним.
Умнее всех
"Как всегда, я умнее всех", – думала Настя.
Как всегда, Настя оказалась умнее всех: она нашла способ сделать ручку Антона – своей (провела ножом нарезку-зарубку и на ней, и все!). Но Света уронила пробку на кухне, полезла ее искать под шкаф, а там серебряно блестела ручка. И она была с зарубкой. В самом деле кошка Безымянка построила себе великолепное гнездо из немецкой ручки, жеваной бумаги, двух тряпочек и трех перьев голубя. Безымянка оказалась превосходным архитектором: Нимейер или Корбюзье позавидовали б ее идее совмещения несовместимого, а уж Гауди бы прямо закричал: моя идея, плагиат, караул, грабят!
– Миша! Миша! Иди сюда! Скорее! – закричала Света.
– Скорее?! – оскорбленно переспросил он, словно этим словом его призывали на что-то страшное, словно его пригласили украсть что-нибудь.
– Цвета! – прибежала на кухню Настя. – А вы, когда были маленькие, об камень огонь зажигали, да?
А был солнечный осенний денек с зайчиками: зайчики от лужи бегали по стене кухни Ивановых. Или это Настина ручка в руках Цветы пускает их? И в такой день мир напал назло и коварно на Настю. Мир иногда бывает специально плохой, специально против. Иногда, конечно, он специально "за". Вот когда она придумала ручку Антона "зарубить" ножом и выдать за свою! Казалось, само время-пространство покровительствует ей: на кухне есть нож, нет Ивановых в эту минуту... а чем все кончилось?! Ивановы не дают ей быть хорошей – взяли, чтобы мучить ее. Ведь когда у нее была ручка, она была лучше. "Чтоб сделать меня лучше, мне нужно что-нибудь давать в руки".
– Как же так? – вопрошала Света у Насти. – Почему теперь две ручки с зарубками, а?! Ты украла у Антона ручку... сделала зарубку...
– А Антону выгодно мое воровство, да! Он будет впредь... внимательнее, бди...тельнее. Он развивается...
Миша сунул ей бумагу, карандаш: пиши расписку, что больше не будешь воровать! Эту расписку можно на стену повесить, чтоб... видели!
– Ага! Расписку! А потом что – на магнитофон будете записывать? А еще после что – на видеомагнитофон запишете и по телевизору?!
Света и Миша, переглянувшись, молчали. Миша и Света, Заумец и Главздравсмысл, хором закричали:
– Ты что, планируешь надолго вперед воровать, да? – это Света, Главздравсмысл.
– А по телевидению показать выгодно – за это платят больно много! вступила в разговор Настя.
Глупые Ивановы еще не знали тогда, что деньги за выступление по советскому телевидению получить ничуть не легче, чем рукой радиоволну поймать.
Обмены
Свою злополучную ручку Настя невзлюбила и поменяла ее на пудреницу, которая была у Лады. Зачем пудреница, восклицала Света, когда есть в квартире большое зеркало, на стене висит, как раз на уровне роста Насти, специально так повесили!
– Как ты не понимаешь? – ехидно вставил Миша. – Если из зеркала кто-нибудь полезет, то Настя успеет захлопнуть пудреницу, и все! В пудренице есть крышка.
Настя в ужасе посмотрела на Мишу и убежала гулять с пудреницей. Там она поменяла ее на серебряную цепочку. Цепочка была с пробой!.. Света просто ошалела: такая дорогая вещь! Где же Настя ее взяла? Со Славкой поменялась? А где он взял? Во Дворце Свердлова нашел на полу? Во время киносеанса? Надо пойти и проверить... спросить. Она ушла. А Настя колебалась: говорить или нет, зачем цепочка. Ведь все пьют, кругом пьют по-черному, а Ивановы никогда почти не выпивают, так, пригубят если... она уж видит. Но! И они ведь могут запить вдруг? А тогда она цепочку дорогую продаст и на эти рубли будет еду покупать. Но если Ивановым сказать всю правду, они что? Получится, что она им только напомнила! Что можно и запить... Запросто напомнила. "Сама же и буду себя винить после". Миша скажет: кстати, можно ведь и запить.
– Цвета, что тебе сказал Славка?
– Что нашел во Дворце... Слушай, Настя, ведь если так дело пойдет далее, то у тебя к весне – в результате всех этих обменов – будет дача!!! Нельзя же, а? За какую-то ручку, шариковую, рублевую, – дача!
Но сама при этом она понимала, что Настю не остановить. Одна надежда пока на то, что круг знакомых ее ограничен и жизнь сама прекратит цепочку выгоды... Но пока жизнь ничего не прекращала, потому что вскоре Настя принесла импортную новую сумку. Где взяла? А поменяла на цепочку. Вот.
– Знаешь! Так уж нечестно! Отнеси ее обратно, а? Она очень дорогая вещь, сумка. Настя, ты меня поняла?
– Да, – сказала Настя, надела пальто, добавила: – Прощайте! – и хлопнула дверью.
Таких дураков, как эти Ивановы, много на свете, а сумка-то у меня одна, думала Настя, выбегая из подъезда. Весь светодень она носилась по городу, раза два подходила близко к дому Ивановых, а когда совсем стемнело...
Настю похитили
Дорогой читатель! Ты уже покачал головой и усомнился в таланте авторов романа: мол, все те же старые романные приемы завлечения читателя погони, похищения... тому подобное. Но что нам делать, если Настю в самом деле похитили? Кто? Зачем? В том-то и неожиданность, что не кто, а что... старая жизнь похитила ее. Зачем? А вот сейчас вы это узнаете.
Настя только уселась на скамейку отдохнуть. И вдруг поняла: здесь живет тетя Фая! А вот и сама тетя Фая – откуда ни возьмись. Подошла к Насте, потрогала воротник пальто.
– Новоселиха? Матушка ты мое! Дед мой помер. Пойдем ко мне?
Настя побежала впереди тети Фаи. Чувство пермского подъезда у нее было развито удивительно. Она не только не запиналась в полной темноте, но еще и тараторила при этом:
– Приутили и выгнали! – Настя так и произносила "приутили": она думала, что "у" от "утенок гадкий", которого в сказке все не любили... Всю свою сучность они показали мне... (а слово "сучность" она тоже произносила именно так, с буквой "ч", думая, что оно от слова "сука", "сучьи дети").
– Ах, сердце занялось... – бормотала тетя Фая. – Вот они, ученые-то люди! Вышарили девку. Простые-то так не сделают, нет. Народ, он не такой...
