Текст книги "Роман воспитания"
Автор книги: Вячеслав Букур
Соавторы: Нина Горланова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
– Ну зачем в Москве деньги? Мороженое бесплатно. – Света вспомнила чей-то рассказ про такой Всесоюзный съезд: главное впечатление – мороженое бесплатно давали.
– Ты же знаешь главную заповедь? – спросил Миша. – Пионер, к поеданию мороженого будь готов! – Всегда готов! А что, в самом деле тебя выбрали? Не зря мы столько сил, я и мама, потратили на сына своего!
– Со всего Союза я увижу пионеров, – мечтательно ответил сын. – С Чукотки, из Грузии, из Эстонии...
– А мы в газетах будем дома читать: Антон съел девять порций мороженого – настоящий советский пионер! – Но Миша все же хорошо чувствовал брежневскую политику. По его расчетам выходило, не Антона должны послать в Москву, а сына обкомовца, например. – Так тебя точно выбрали делегатом, Антон?
– Папа, газеты читать нужно! Это Всесоюзный съезд, понял? Все пионеры съедутся в столицу нашей родины. – Антон даже пожал плечами: для чего и в пионеры вступать, если не для того, чтобы всем детям в Москве на съезде встретиться.
– У родины не бесконечные запасы мороженого, – ответил отец. Поэтому сделали выборы. Из каждого города по одному-два. У вас в школе были выборы уже?
Еще и выборы? Если бы Антон заранее это знал, он бы боролся за возможность быть выбранным... как-нибудь. А теперь что? Ходил, мечтал – и все зря! Это в отца он такой мечтатель, вот что. В душу Антона впервые закрались диссидентские настроения: зачем вообще нужно вступать в пионеры, если на Всесоюзный съезд не едешь? Загоревал он, сразу начал покашливать, родители поняли, что нельзя дать сыну ослабнуть, а то мусор придется самим выносить.
– И туалетов не хватит! – сразу заявила Света. – Всю Москву завалить, что ли, пионеры хотят?
– Мама, ну можно ведь по квартирам расписать пионеров! – не сдался Антон.
Но и Света не сдавалась: что значит по квартирам? Вот в нашей квартире есть один туалет, мы в очередь по утрам выстраиваемся, а представь, что в это время на лестничной площадке еще очередь из пионеров извивается. Кому это понравится? Москвичам? Нет, завалят пионеры Москву своим пионерским... на букву "г"...
Антон: можно было этот съезд всех пионеров сделать по республикам, но куда-то пионер ездить должен! Пионер – значит первый, не зря роман у Купера так и называется – "Пионер". Первопроходец... Вон Инна Константиновна уже в четыре страны спутешествовала, а детям ничего.
– Для таких глупых, как она, лучше бы сидеть на одном месте, тогда хоть что-то начнешь понимать, а путешествие – это самовычитание для Инны Константиновны. Она съездила в четыре страны, и ее самой стало меньше, сказал Миша.
– Ничего она не глупая! Надо о комнате для Насти хлопотать – Инна Константиновна все силы отдает, ты чего! – вскинулась Света.
– Придумал! – закричал Антон. – Напишу в газету и предложу Всесоюзный съезд пионеров у моря, у Черного, на берегу! Вот что!
– Ну и что? Море – это природа, и она не понимает, что есть пионеры, что надо выдерживать, у природы нет шеи, на которую можно красный галстук надеть и сказать: "Будь готова ко всему!.."
И тут звуки арифмометра в квартире дали знать, что Антон все понял и успокоился, сел на арифмометр просчитывать очередные расходы на фотодело, которым увлекся в последнее время. Арифмометр громыхал и сотрясался – он был куплен Настей в магазине уцененных товаров, и под его скрипучее громыханье шла жизнь.
То, что хочется забыть
Настя хотела убить Ладу, а потом аппендицит хотел убить Настю. Гюго бы тут написал главу, полную содроганий сердечной мышцы, а один из соавторов этого повествования тоскливо заявил:
– Там был дежурный врач, который ночью спал и не хотел идти к умирающей Насте, хотя Света стояла перед ним на коленях. Его можно описать, но не хочется о него пачкать русский язык!
– Ты опиши лишь бестеневую лампу в операционной, нестерпимый блеск инструментов, кровь...
– Не будем. Опишем, как хирург вынес Настин аппендикс: черный, нефтяной, словно набитый черноземом... мол, никогда такого не видел! И что у вас ребенок ел все детство?
– К душе Насти это не имеет прямого отношения. А что она говорила тогда?
– "Цвета, я никогда не забуду, как ты спасла меня, но вы не берите бурята... умного".
– Сентиментальность – слишком сильное оружие, его нужно использовать в микроскопических дозах, а не заливать ею мозги читателей, как лавой... Напишем лучше, что произошло далее.
– Настя уронила Сонечку с качелей. На юге. Ты побледнел, а ведь это была не беда, а чудо! Соня не дышала, но в это время и в этом месте подумай! – оказался единственный человек, который умел делать искусственное дыхание. И он спас Соню, значит, она очень нужна в этом мире.
– Но полная потеря зрения!
– Она уже через сутки все видела. Зрение вернулось.
– Почему Света разрешила им качаться на этих качелях, когда за неделю до этого на них насмерть убилась первокурсница?
– Именно что Света запрещала! А Настя же расторможенная, ей Соня кричала: "Остановись – у меня голова закружилась!" И Антон кричал. Даже старушки со скамейки и те орали, чтоб остановили качели... Но Настя еще сильнее их раскачивала... Света когда прибежала на зов, Соня уже была на коленях у тренера, но надо же "скорую" вызывать и прочее. Лишь через год Света спохватилась и захотела найти того тренера, отблагодарить, но его уже не было в живых. Машина перевернулась, на которой он ездил за спортинвентарем... Вот так. У него запоминающаяся фамилия: Простосердов.
В больнице Соню увели в процедурную, чтобы сделать внутривенно хлористый кальций, а потом оттуда медсестра выходит, а другая спрашивает ее: "Ну что?" – "Кончилось". Сердце Светы, конечно, остановилось. А медсестра продолжает: "Немой заговорил!" – "Заговорил? Вот и немой..." Это очередная серия по телевидению шла. Закончилась просто серия, телевизор-то стоял в процедурной.
– Ладно. А Настя что?
– Настя все повторяла два дня: "Я вся обескожуренная! Цвета, я вся обескожуренная".
– Ну понятно. Хотела сказать "обескураженная", но умишко-то слабенький. А Света дальше что?
– Дальше интересно. Перед поездкой на юг не было денег. Мишу в очередной раз лишили премии, наверное. А Василий же зарабатывал в своем военном институте кучи денег. И хвастался. И Ивановы у него попросили двести рублей взаймы, а он отказал. "Я не хочу рисковать". – "Да мы тебе вернем долг, а если не вернем, то это будем уже не мы!" – "А вдруг у вас не будет, не хочу так рисковать!" – "Но мы вот рискнули – Настю взяли, а ты!.. Мы тебе не простим этого никогда!" – кричала Света.
А деньги дали родители йога Андрея. Он попросил, и они запросто... И вот тут, в приемной, когда Сонечка уже живая, но еще слепая, Света помянула добрым словом Василия, что не давал денег, мол, не он сам – он выполнял волю судьбы, а Андрей... он зря дал... Тем более что от Миши из Перми пришло письмо, в котором в очередной раз было написано: "Самая большая новость: Андрей бросил пить! Говорит, что получил последнее предупреждение свыше..." И Света опять прокляла йогов, которые только говорят о мистике, а сами ничего не предчувствуют...
– Слушай, давай что-нибудь веселое напишем сейчас! Как Настю с картинами снимали на телевидении или как Света лежала на сохранении с Дашей.
– Что ж тут веселого-то? Подумай! У Светы гемоглобин сорок при норме сто тридцать, за нею заведующая консультацией на машине приехала...
– Ну а Света в это время ушла на "Осеннюю сонату" Бергмана.
– Не ушла, а уползла, висела на локте Миши... А на другой день легла на сохранение, заведующая обращалась с нею, как с умирающей: "Как сегодня спали? Как головка – не кружится?" Так в советских больницах говорят лишь с кандидатами на тот свет.
– Все плохое хочется забыть. Напишем что-нибудь повеселее!
– Кстати, надо написать, почему Ивановы не взяли бурята: в районо отказали, мол, жилплощадь не позволяет, и все...
Вопросы
Папа, а почему у Экзюпери "Маленький принц" грустно кончается, в сказках ведь должен быть счастливый конец? Это в народных сказках, Антон, все хорошо кончается, потому что с точки зрения народа вообще все хорошо кончается: народ-то остается жив! А с точки зрения одного человека, увы, конец может быть всяким... Цвета, а английские кошки без переводчика поймут русского кота или тоже должны выучить кошачий английский язык? Не должны. А почему не должны?.. Как это дядя Андрей ушел в моих суконках от нас – я ведь ношу маленькие, а у него ноги чуть поменьше папиных? А вот на этот вопрос, Сонечка, никто в мире никогда не сможет ответить, хотя факт остается фактом: в твоих суконках он дошел до дома...
– А где вы бываете, черти, когда у меня нет белой горячки?
– А вот это, Андрей, хороший вопрос, нам еще никто его не задавал. В мире довольно людей, и всегда у кого-нибудь белая горячка!
Когда он сидит у Ивановых и молчит, глаза его бегают – значит, прислушивается к голосам. Ну что с ним делать? И на этот вопрос у Ивановых нет ответа.
– А где мой вельвет – японский, который свекровь подарила? Все перерыла – нет.
– Цвета, это материал весь в морщинках, как лоб у матери Дюрера? А мы сшили из него мишек на ярмарку государности.
– Настя! – строго поправил Антон. – Не государности, а солидарности! Ярмарка солидарности, мама, – это в фонд мира, мы поделки продаем для стран Африки, ну... голодающим помощь...
Света поняла, что скоро у нее лоб будет как у матери Дюрера. Пока она с Дашей лежала в больнице, японский корд в виде мишек улетел в Африку! А после родов все юбки Свете тесны.
Давай я так тебя нарисую, говорит Настя, что я – хуже Дюрера, что ли?! И появился очередной портрет, глядя на который писатель К-ов спросил:
– Настя, если б ты могла спасти из пожара свои картины либо... человека, ты бы картины спасла?
– Картин-то я смогу еще написать сколько угодно, – выпалила Настя, и тут вельветовый лоб Светы разгладился, словно только и ждал этого ответа.
– Ну... как хотите, господа! А я заметил, что стал гораздо хуже, а дела мои пошли лучше. Я стал менее любящим, менее благодарным, а денег прибавилось. Я стал скупее, черствее, а дела идут все лучше и лучше. Почему дела мои шли хуже, когда я сам был лучше?
– Потому что ты – атеист. Верующий бы с ужасом говорил об этом...
– А ты, Миша, рассуждаешь прямо как христианин какой-то! – захохотал писатель К-ов. – А как же дарвинизм?
Йог Андрей в это время отдирал от груди невидимых чертей и отшвыривал их в угол. Ивановым было трудно выносить и этих чертей, и дьявольские рассуждения К-ова, но империя зла, в которой они родились, заставляла держаться вместе. Дружба продолжала оставаться горьким, но необходимым лекарством. "Я тебя видеть не могу, но без друзей совсем пропаду", примерно так думал каждый.
Средства от желтухи
– Мама, почему у тебя под глазами... словно два спущенных шарика? Сонечка удивленно смотрела на мать.
– Всю ночь не спала, думала, где деньги взять.
– И сколько дают за час бессонницы? – не удержался от ерничества Миша.
Дают. Советы в основном. Вот посоветовали кольцо обручальное сдать. У Насти желтуха, а на дворе апрель. Сорок дней нужны Насте фрукты с рынка... А деньги-то откуда? У Миши был способ самоуспокоения: походка Петра Первого. Когда он шел такой походкой, Света едва за ним успевала. Она все причитала: "У нас и так четверо детей, мы и так забиты жизнью..." Ну и что, отвечал он, мы еще долго будем ею забиты, пока она не забьет нас в могилу. На моей прошу написать: "Он забит сюда жизнью".
За кольцо им дали восемьдесят рублей.
– Настя мне сказала в форточку, что у нее гепатит, вирус А! Высокая температура. И просит принести ей пилочку для ногтей и щипчики, – сказал Антон.
– Да, единственное, что спасет от вируса, – это пилочка и щипчики! Во всем мире никто до этого не додумался, а наша Настя додумалась. – Миша всем своим видом давал понять жене, что еще много раз все безвыходные положения обойдутся как-нибудь, через пилочку и щипчики.
Что бы Миша ни сказал просто так, сразу ни с того ни с сего к его словам начинала подверстываться реальность. Он сказал "во всем мире" – и тут же со всего мира в квартиру Ивановых сошлись югославские туфли, французские колготки, английское пальто, а внутри всего этого – Инна Константиновна. Этот ансамбль стоял на пороге комнаты Ивановых и говорил улыбаясь:
– Вы меня потеряли? В Париже была... В дождь Париж расцветает, как серая роза... Эйфелева башня, как часовой, возвышается над древней Лютецией – это другое название Парижа. Как подумаешь, что эти холмы помнят еще легионы Цезаря... Я уже знаю, что у Насти желтуха!.. Купила там альбом Ингреса.
– Вообще-то у нас укоренилось чтение "Энгр", – скромно сказал Миша, а потом скромно же, с видом трепетного ученика, спросил: – В самом деле воздух Парижа отдает золотой пылью – блещет золотой вечностью? А камни Латинского квартала?
– Да-да! – молитвенно сжала руки на пышной языческой груди Инна Константиновна. – Я вот что зашла. Вам нужно удочерить Настю. Срочно. Это ее поддержит в болезни.
Ивановым даже ничего понимать не нужно было. Все тонкие глубинные расчеты Инны Константиновны лежали на поверхности ее лица, они проступали через холодную красивую кожу: либо в службе опеки шла кампания по усыновлению-удочерению, корни которой, как и корни любой кампании, лежат во тьме, либо она решила уменьшить себе объем работы.
– Настя будет четвертая, а потом пятого родите, и Света в пятьдесят лет – на пенсию!
– Ничего себе! – сказал Миша. – Бурята вы нам не дали – площадь не позволяет, а родить советуете! Это ведь на той же площади... И такое советуете.
– А все по закону, – ответила Инна Константиновна. – Никто вам не может запретить рожать на любой площади. Просим удочерить такую-то. Я все завтра же начну оформлять.
Миша и Света были не против удочерить Настю, но их напугал сверхъестественный напор со стороны инспектора.
– Мы должны подумать, – несколько раз повторили Ивановы. – Мы к вам зайдем в районо... Надо посоветоваться с юристом, ведь у Насти есть родная тетя...
Инна Константиновна отреагировала словами: ах, вам не угодишь, я хотела как лучше, смотрите сами, – и клацнула красивой вставной челюстью. Когда она ушла, Миша сказал: мозги бы себе еще вставила! Что мозги, сердце-то не вставишь, ответила Света...
Вдруг ее осенило: комната для Насти, вот что! Инна Константиновна обязана девочке комнату материну вернуть, а не хочется ведь работать-то! Если Настю удочерят, то все – нечего для нее стараться! Уже по закону она потеряет право на ту комнату... Но Мише Света ничего не сказала, он и так мрачен, наливает слесарю спирт:
– Кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево.
– Зато кран не течет, – подбодрила мужа Света. – И знаешь, челюсть-то у Инны Константиновны... ей ведь чья-то пьяная мать кирпичом выбила зубы, кинула в инспекторов, когда целая группа пришла лишать материнства, да попала в челюсть. Работа такая – никому не пожелаешь, правда!
Настя рассказывает
– По телевидению снимают так: приезжает машина, Цвета бодро: "Настя, к тебе", назначают, когда мы должны приехать в студию с картинами, потом снова машина, а съемки переносят, наконец приезжает на трамвае девушка с запиской, чтоб мы были в студии через два часа, а картины без Миши не увезти, надо его с работы отпрашивать... Капельница уже не помогает, а тебе, Лада? Ах, что я делаю, за что я мучаю больной и маленький свой организм!.. Это Рубцов написал, которого баба пьяная топором убила, знаете? А не пей много, сам виноват, правда?
Тобика я нарисовала вместе с бабушкой, он похож на нее, или она – на него. На телевидении спросили, почему у меня так много собак на картинах, скоро ли эта капельница закончится, в школе сейчас третий урок, наверное английский, да? Цвета хотела, чтоб все в семье много говорили по-английски, Мишу звали Майклом, а ее – не Цвета, а Флёр – цветок, давайте звать друг друга "май френд"? А этот желтый цвет мне надоел, бесит уже, на картинах я его любила сочетать с синим, сочетание такое – звенит, наверное, теперь выброшу все тюбики желтого, лимонного и даже охры, после желтухи... Рембрандт, наверное, никогда не болел желтухой, у него на картинах золота!.. Цвета хотела, чтоб я писала так же, в том смысле, чтобы каждый квадратный сантиметр картины был драгоценен сам по себе, как жемчуг или серебро. Миша сказал: не требуй, художник сам решает, у Насти есть преломление, как говорит Инстинктивно (это из районо инспектор, Лада, ты ее знаешь ведь?). Когда я на весь мир прославлюсь, Цвета у меня будет носить лишь французские платья, я так ей и заявила. Нечего было надеть на передачу, тетя Люся дала ей свою вязаную кофту, словно из радуги, режиссерши на студии крутились возле Цветы, пошли провожать, мы им: надо зайти тут кофту вернуть! А разве это не ваша кофта? Мы же хотели зайти к вам и рисунок расспросить... Они не Цветой восхищались, а кофтой, а мы думали... Эта тошнота мне надоела, мутит, как в самолете, болезнь лезет. Скоро Миша-Майкл ко мне придет, а капельница не кончается. Главное, Дашка просила мне передать подарок слов! Она такая быстрая: не успеешь оглянуться – уже залезла на шведскую стенку, не успеешь испугаться – уже слезла. "Я без держась могу на стенке!" – говорит. Ничего желтого я больше не хочу, раньше Цвета утром спрашивала: "Яйца вкрутую, яйца всмятку или яичницу?" Я написала натюрморт "Богатый выбор завтраков". В школе мне на выставке грамоту за него дали, а директор сказал: "Почему твои родители пишут заявление на материальную помощь, когда у вас выбор богатый?.."
Я бабушку написала помоложе, она говорит: да, у Насти к искусству что-то есть... Зимой легче рисовать, я тогда все могу найти на замороженном окне, даже попугая могла найти. А теперь на Карла Маркса нужно ехать, там возле двадцать второй школы дерево, как человек, ну, с головой и руками, капельница закончится, я его набросаю. Мне на выставке самодеятельных художников дали лауреата и приз, дутый из стекла, Миша теперь зовет меня "дутый лауреат".
Сейчас в школе третий урок начался – математика. Мне Цвета все иксы конфетами заменяет: восемь икс равно восьмидесяти, восемь конфет стоят восемьдесят копеек – одна конфета по десятчику, так хорошо решается, даже конфет не хочется, когда желтуха, правда?.. И ничего острого будет нельзя, хотя я люблю капусту по-корейски, Дороти вкусно ее готовит, ее вообще-то зовут тетя Таня, Цвета однажды спросила рецепт, а Дороти как закричит: "У всех есть кулинарные тайны, мне же не приходит в голову спросить у тебя рецепт торта "Птичье молоко""! А чего, мы бы ей дали рецепт, нам и не жалко. А пирожное можно после желтухи нам, а? Я в театре, когда на "Войну и мир" два вечера ходили, за два раза съела восемь пирожных. Потом она в дневнике моем об этом прочла, ужасно рассердилась, она, конечно, хотела, чтоб я писала про Наташу или про народную войну.
А вы когда-нибудь видели раздетое пианино? Когда его купили и поднимали, грузчики сняли некоторые доски, чтобы легче было нести, оно голое такое интересное, там пружины, мы сразу мешочек с антимолью внутрь повесили, чтобы моль не съела там что... Я не нарисовала, потому что сразу пианино тут одели. Цвета, чуть что, сразу: поставь стакан с кефиром на пианино – пусть согреется. Я спросила: "У нас что, пианино горячее?" Антон закричал: "Настя, не бери девочку, ты ее заешь!" А я вырасту и собаку возьму, Дороти говорит, что у меня на лице написано: "Вырасту и возьму собаку". У меня на картинах это точно написано, на одной стоит одинокая колли, вывеска там "Вино-водка", хозяин в магазин зашел, а у колли уже сосульки на лице и взгляд такой... человеческий, тоска. Я желтая все еще или уже меньше? Капельница скоро закончится, я бы с вами поиграла в такую игру, называется "жизнь и живопись", мы с Мишей играем, когда идем к зубному, мне тетя Инга безболезненно лечит, конечно, она этот... ас, кажется, называется, но все равно неприятно, и Миша меня дорогой отвлекает. У какого художника могло быть такое небо? И такое дерево? И лицо в морщинах?.. Кстати о морщинах: Миша считает, что морщины – это трещины, когда душа растет, у кого морщин нет, у того, может, и души-то нет. Дашка сейчас, наверное, на дневной сон ложится, Антон переоделся опять в папу, он из шали бороду делает, надевает очки и Мишин плащ, Дашка сразу пугается и засыпает. Один раз я переодевалась в Мишу, а на другой раз Дашка спросила: "Кто сегодня папой будет?" Она такая смешная, говорит вечером: "Настя, луну сделай!" Это настольную лампу прикрыть с одной стороны полотенцем, чтоб осталось полукружие мне почитать.
Василий так много курит, один раз у него кончились сигареты, так он бегом по лестнице вниз побежал, словно задыхается прямо от свежего воздуха, – сигареты, сигареты! Я его напишу в красных тонах, как его румянец, а сигареты дымящиеся будут внутри мозга, Дали заплачет от зависти, его скрюченные усы от слез намокнут и распушатся. А все-таки эта капельница мне немного помогла, легче стало. Сейчас врач придет: Настя, лежи, у тебя кардиограммочка неважная... На телевидении тоже: "Здесь мы прозвучим музычкой, а тут просветим картиночкой!" И главное, оператор все время камеру туда-сюда возит и ворчит: "Я не могу, не могу больше!" С похмелья, наверное. И все: "Как ты, Настя, написала такую прекрасную льдину – смесь плывущей раковины с раненой птицей, которая вот-вот утонет?" А просто там мальчишки увидели, что я рисую, и стали расстреливать снежками эту льдину, она такая сама получилась. Интересно, нам жвачку можно после желтухи, нет? Один боксер, правда, во время соревнований жвачку жевал, ему дали в живот, он подавился и умер. А я медсестру Лилю нарисую, она мне за это одноразовый шприц обещала: в постели буду сквозь одеяло брызгать себе на лицо, Цвета увидит слезы – даст мне жвачку или денег на нее, не узнает, что шприц...
Сколько плохих людей на свете, Даша, ты бы только знала! Но мама говорит, что все равно жизнь идет вперед благодаря хорошим... Ну зачем ты ломаешь прутья в кровати? Антон, сделай этот прут! Давай я математикой с тобой буду заниматься! Чего у нас на теле по два? Уши, глаза, щеки. Так... руки, ноги, молодец, Даша! Еще? Губы, так, все. Не все? А что еще-то? Точки? Какие? В носу дырки? Нет? А что? Какие точки? Из которых груди вырастут, а, это соски называются, Дашенька, ты молодец, внимательно в зеркало смотришься, спи сейчас, завтра гулять пойдешь, на проспекте деревья побелили, ну, как мы гольфы белые надеваем... красиво... Мама с папой скоро придут, а ты не спишь. Даша, нас же и ругать будут, спи, Дашенька! Заснула, что ли? Умница, спи, наша маленькая! Антон, кончай играть, Даша спит уже.
Солнечная Нателла
Когда Настя убежала во двор по своим Настиным делам, а Света ушла в магазины по своим Светиным делам, Миша лег на диван по своим Мишиным делам. По телевизору показывали грузинский танец: хоровод из мужчин, а на плечах у них – еще хоровод из мужчин.
– Папа, папа, смотри: на плечах танцуют!
– Это горы их научили так, – пояснил папа, не поднимаясь с дивана. Это подтянулось к вашему чтению книги о Пиросмани.
И тут в самом деле действительность подверстала приезд грузинки Нателлы из Тбилиси, из Музея детского творчества. Она вошла, как солнце: в черном плаще, а сверху – желтая шаль с кистями, кисти, как лучи, струились по плечам ее.
– У вас сверчок? – спросила Нателла.
– У нас счетчик так сверчит, – отвечал Миша, помогая гостье раздеться.
– А я думала, у вас сверчок.
– Вам жалко – жалко Пиросмани, что он умер под лестницей? – чуть не в слезах вышла встречать Нателлу Сонечка. – Жалко как...
– А чего его жалеть: дай Бог каждому так умереть, как он, – оставив столько шедевров. – И Нателла подняла глаза кверху, словно прислушиваясь к мнению самого Пиросмани.
– А у нас тут шумно, – крикнул Миша, включая телевизор.
– Почему шумно? – криком спросила Нателла.
– Здание напротив, – крикнул Антон, – разрушается, в окно видно... камни падают.
– Что? – спросила Нателла.
– Билдинг, а еще под подъездом сделали крышу, чтоб не убить, камни долго по крыше скатываются, грохочут.
– А где Настя?
– О, если она выживет, то придет домой с прогулки! – сказал Миша. Представляете... После желтухи, – криком пояснил Миша, – взяла и съела ящик грецких орехов... мои родные прислали посылку, а она всю съела.
Нателла опять подняла глаза кверху, словно прислушиваясь к мнению Пиросмани насчет непослушания художника...
– Мы увидели по ЦТ ее картины на досках... Как у Леонардо да Винчи: фигуры так влиты, что не сдвинуть ни вправо, ни влево – ни на сантиметр... Чудо!
Нателла достала из сумки бутылку шампанского. Миша поставил бокалы, и тут пришла Света. Пока она раздевалась, а Миша распаковывал сумки с продуктами, оказалось, что Нателла уже поит шампанским... Дашу.
– Что вы делаете? – закричала Света.
– А что? У нас всех детей поят немного...
Так вот они почему такие задумчивые, разом подумали Миша и Света. А с другой стороны, на рынке иные грузины очень уж вертлявые и быстрые...
– Что вы на меня так смотрите? – спросила Нателла у Миши.
Миша удивился: может, его блуждающий взгляд и притормаживал на Нателле, но не более чем на всем остальном в этом мире. А Света сейчас мысленно всю Грузию в развалины превратит. От ревности.
– Мой взгляд! – крикнул Миша. – Это не я! Я в это время нахожусь... был... в другом месте!
Света успокоилась и стала заваривать чай. Она мысленно уже восстановила Грузию из развалин – Миша понял это по тому, как щедро она сыплет заварку. Чай был грузинский.
Выпив шампанского, Нателла рассказала, что она из рода грузинских священников, которые знают дорожки в море, да-да, те самые, по которым можно ходить пешком. Не все, конечно, дорожки, ибо все знает лишь сам Иисус Христос. Когда святая Нина, покровительница Грузии, благословляла священников, она дала каждому по такой дорожке, научила, как ее угадывать. И Нателла, как наследница рода, может ходить по морю! Главное, уметь угадывать, где дорожка проложена.
– И вы можете нам показать, как ходите по морю? – спросил Антон.
– Ну... шампанского пить не надо было! Теперь вот три года не смогу показать. За грехи наказывают нас... если живешь греховною жизнью, то не угадаешь ничего. – И Нателла бросила на Мишу долгий, как действие грузинского вина, взгляд, не относя его в разряд грехов.
– Вы знаете, наша галерея пока на ремонте, но вообще выставки обычно после нас едут в Париж, – говорила Нателла уже настолько громко, что шум камнепада удавалось преодолеть.
"Париж" для Ивановых тогда звучало точно так же, как сейчас "Марс", но Миша на всякий случай важно ответил: мол, уж, во всяком случае, он признает, как велика роль Грузии в культурной жизни страны.
– Давайте мы посмотрим все картины, составим список в двух экземплярах, а когда я дам телеграмму, вы пришлете картины багажом! Но я не вижу того портрета женщины во весь рост, по которой ползут маленькие карлики или гномы... Его по ЦТ первым показали. Где он?
– Дороти? А он у нее... Но мы попросим, конечно, ради выставки...
– Какая фантазия у девочки! – крикнула Нателла, опять подняв глаза к невидимому Пиросмани за подтверждением своих слов.
– Просто Дороти рассказала нам сон, а Настя написала, ну а чтоб "сонность" передать, все в сиреневых тонах. А вот и она сама! Знакомьтесь, Нателла, это Настя – сестра молнии и племянница урагана.
– Лада с... ком... идет! – крикнула Настя.
– Лада в исполком идет? – удивилась Света.
– Дорогая, тебе всюду чудится исполком... говорил я, не надо было ни о какой комнате хлопотать, ты с ума сойти можешь! – Миша сразу понял, что Настя сказала: "Лада с пауком идет".
Для Нателлы хватило одного камнепада бы, столь слышного в квартире Ивановых, но Света, конечно, высыпала еще ряд тяжелых, невыносимых слов: райком, исполком, жалоба в ЦК, жилищная проблема. В какой-то момент рассказа Светы Настя вдруг побледнела и вся вытянулась. Миша и Света переглянулись. Они напряженно ждали, когда же Настю вырвет после жирных грецких орехов.
– А кусты меня узнают и кланяются, – заявила Настя серьезно.
– Надеюсь, ты им кланяешься в ответ? – не менее серьезно спросил Миша.
Нателла завела глаза к потолку, словно сообщая духу Пиросмани, какая вот тонкая эта девочка-художница!
– Эта яичница, похожая на карту двух Америк, когда написана? Нателла в своем списке ставила даты, чем совершенно поразила Настю, ведь даты ставят у настоящих мастеров.
– Лада, ты иди, я пока не выйду гулять, – крикнула Настя в окно и громко проглотила слюну, чем опять вызвала переглядывание Ивановых: вот-вот, сейчас ее вырвет, и все – можно будет расслабиться.
Но ее так и не вырвало. Сияющее счастье будущей выставки, которая поедет в Париж, переварило все орехи. Когда Нателла надела свой черный плащ, а сверху – шаль-солнце, Света вдруг сникла и простилась с гостьей неприлично рассеянно.
– Что случилось? – спросила у нее Настя.
– Видишь, как Нателла одета! Прекрасно выглядит, а ведь она со мной одного возраста, тоже с сорок седьмого года. А я-то...
– Так у нее всего один ребенок! Ты что, с одним Антошечкой хотела бы остаться, да? – Настя выпалила это ни секунды не раздумывая. – Вот Нателла и выглядит островагантно, подумаешь!
– Экстравагантно, – поправила Света, а про себя подумала: Настя-то совсем уже моя, пора удочерять. И она подняла глаза кверху, как недавно это делала гостья, смутно чувствуя, что благодарить за все нужно кого-то, находящегося высоко.
Появление нового человека
"Здравствуйте, дорогие Цвета, Миша и Даша! Как получила ваше письмо, сразу вам отвечаю. Особенно нам понравилось, что Даша спросила в гостях у Дороти: "Почему так мало зубных щеток?" Она привыкла, что у нас их много. Мы живем у бабушки хорошо, только тетя Люся учит жить с мощностью двадцать Инн Константиновн...ов? И Вадик залимонил Антону в глаз – наглость выше Гималаев, сказал Антон. Но глаз уже заживает. Цвета, ты пишешь, что картины на выставку послали, завернув в пеленки, но во что мы будем заворачивать ребенка? Мы все хотим, чтобы родилась девочка. Бабушка говорит, что девочки у Цветы умнее. Мы бабушку слушаемся со второго раза, иногда даже с первого, а тетя Люся все недовольна, она хочет, чтобы мы слушались с нулевого. Мы играем в определение. Вчера определяли зеркало, пишу ответы: кривое, хрупкое, старинное, волшебное, обличающее (это Антон победил). А Соня сказала: рождающее зайчиков, но из двух слов не считается. На этом кончаю, будем ждать от вас телеграмму о рождении девочки. Хочется, чтоб ее звали Лиза! Цвета, ты пишешь, что комнату дали, но ни слова про шкаф и люстру! Ведь Нина нам обещала, что оставит за то, что поедет в мою комнату? Срочно напиши, я так волнуюсь! Антон ходит на рыбалку, я написала портреты дедушки, в очках отражаются цветы из нашего сада. Он купил мне за это босоножки. На этом кончаю. Ваша мисс жевательная резинка. Настя. К сему Антон Иванов, эсквайр. И мисс тургеневская девушка, Соня. Цвета, а кто такой Кортасар? Кортасар Иванович? Целую всех!"
