Текст книги "Чудеса в Гарбузянах (илл. А.Василенко)"

Автор книги: Всеволод Нестайко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава шестая, в которой наши герои задумывают и проводят блестящую операцию. «На! Теперь ты загадывай…»

Заснул Сашка Цыган и… сразу же проснулся. Словно и не спал вовсе.

Солнышко, как всегда, улыбалось с неба. Весело щебетали на деревьях птицы. Хрюкала в хлеву свинья. Жизнь была прекрасна.

Но мальчик мгновенно вспомнил вчерашние события, и свет померк для него, как в самую неистовую непогоду.

«Нет! Так дальше жить нельзя!» – подумал он, и неожиданная решимость охватила его.

Он быстро спустился с чердака и, даже не позавтракав, отправился к Марусику.

Марусик еще спал. Во сне его лицо было печальное и скорбное.

– Алё! – тронул его за плечо Сашка Цыган.

– А? – испуганно открыл глаза Марусик.

– Вставай! Хватит спать. Надо решить, как нам дальше жить.

– Что? – не понял спросонья Марусик.

– Ты как хочешь, а я думаю убежать из дома, – тяжело вздохнул Сашка Цыган.

– Как?!

– Обыкновенно. Убегу да и всё. Пусть себе ездят на этой машине сколько влезет. У меня вчера с отцом… разговор был.

– И у меня, – вздохнул Марусик.

– Неинтересно мне стало дома. Понимаешь? Неинтересно.

– А куда же убежишь?

– Не знаю еще…

– Слушай, – неожиданно взбодрился Марусик. – Надолго убежать, конечно, трудно. Всё равно милиция найдёт и вернет. А вот на несколько, чтобы проучить их, – это можно. Тогда и я с тобой. А?

– Давай! Хоть на несколько дней… – Сашка Цыган даже повеселел. Откровенно говоря, он и сам не представлял, как он убежит.

– Ну, а куда убежим, как ты думаешь? – спросил Марусик. Он привык, что идеи исходят от Сашка Цыгана.

– Ну… я думаю… – Сашка Цыган насупил брови, что должно означать раздумье, – я думаю… лучше всего… в лес.

– В лес? – скривился Марусик.

– А что? В македонском шалаше спрячемся.

– А есть что будем?

– Что-нибудь со мной возьмём. А потом Журавль принесет. Грибы будем собирать, ягоды…

– Грибы-ы… – снова скривился Марусик. – Уже собирали… Чтоб они пропали! Может, всё-таки не в лес? А? Как-то оно в лесу всё-таки…

– Ну, ты всё-таки!.. И убежать хочешь, и чтобы всё было, как дома на печи. Уже выяснили, что тот незнакомец абсолютно не страшный. Даже наоборот. Может, что-то нам ещё и посоветует. Хорошо… Если встретится…

– Ну, хорошо! – махнул рукою Марусик. – В лес, так в лес.

…Журавль возился со скособоченными дверями сарая, которые он так и не отремонтировал ни позавчера, ни вчера. Поэтому так рано и встал.

Увидев друзей, он вздрогнул, очень уж решительный вид у них был. А когда друзья изложили ему суть дела, Журавль печально вздохнул.

– А я? Меня, значит, бросаете?

– А тебе убегать незачем. У тебя нет причин. Да и еду носить нам будешь, – сказал Сашка Цыган. – И тебе же надо… вон сарай… и дрова, и воду…

Журавль еще раз вздохнул, но спорить не стал. Не умел он спорить.

Македонский шалаш ребята нашли в прошлом году совершенно случайно, когда ходили за грибами.

Он стоял на краю впадины среди густых кустов и был почти незаметен. Сплетенный из мощных веток, покрытый толстым слоем почерневшей слежавшейся листвы, он, казалось, стоял тут целую вечность.

– Ого! – посмотрел Журавль. – В нём, наверно, еще Александр Македонский жил.

Он как раз тогда читал книжку про Александра Македонского.

Так и назвали они его – македонский шалаш. И как-то, когда их застала в лесу гроза, они прятались в шалаше от дождя. Было тихо, пахло грибами, прелыми листьями и хвоей. Где-то вверху шуршал дождь в кронах деревьев, сверкало и гремело, но в шалаш не попадала ни одна капля.

Потом долго ребята с удовольствием вспоминали македонский шалаш.

Его поставили, наверно, туристы-грибники, которые частенько наведывались на машинах в наш Губановский лес.

Самый короткий путь к македонскому шалашу проходил вдоль Бакая. Но ребята, не сговариваясь, свернули в сторону и дали хороший крюк, обходя озеро. Будь оно неладно! Никто его, конечно, не боится, но просто неприятно смотреть на наго. А зачем, спрашивается, делать то, что неприятно?!

Как всегда в решительный переломный момент жизни, настроение было тревожно-торжественное. Не хотелось ни говорить, ни слушать.

Шли молча.

Сашка Цыган и Марусик несли по большой сумке с едой. Журавль нёс два одеяла.

В лесу было тихо, слышно как комар пролетает, словно лес вместе с ними переживал торжественность момента.

Они едва разыскали шалаш. Дважды проходили мимо и возвращались потом назад. Где-то тут должен быть, а не видно…

– Не найдут, – убежденно сказал Сашка Цыган. – Раз мы не сразу нашли, никто нас тут не найдут.

– Ага, – сказал Марусик, и в голосе его было не столько радость, сколько спрятанной грусти.

Журавль мялся, переминаясь с ноги на ногу. Ему не хотелось расставаться с друзьями.

– А может… может, давайте грибы поищем, – несмело предложил он.

– А что, давайте, – поддержал Сашка Цыган. И пошли ребята за грибами.

Тот, кто собирал когда-нибудь грибы, знает, какая это заразительная штука, – только начни. И как это успокаивает. Все мысли из головы – фить! – и нету. Все чувства из сердца – прочь. Ни о чём не думаешь. Одно только на уме гриб! Где ты, голубчик, прячешься – то ли этим приподнятым опавшим листом, то ли под этою кучкой хвои? А когда улыбается удача тебе, ты уже ничего не слышишь, ничего не видишь, не замечаешь. Голову к земле и – как пёс охотничий.

Сегодня ребятам везло, как никогда. А когда везет, и время летит как на крыльях. Солнце уже повернулось на вечерний круг, когда они опомнились. Грибов у каждого – полные сумки.

– Что с ними делать? – пожал плечами Сашка Цыган, когда подошли к шалашу.

– Может, пусть Журавль домой заберёт, – сказал Марусик.

– Нет! Нет! – замахал руками Журавль. – Я и свои вам оставлю. А то сразу поймут, где я был. И вас начнут искать в лесу.

– О! Правильно! Разумно! – похвалил его Сашка Цыган. – У тебя иногда котелок варит.

– Вы их посушите, – посоветовал поощренный похвалой Журавль. – На ветки поразвешивайте, как это белочка делает.

– Остановись, – сказал Цыган. – У меня уже не хватает слов, чтобы расхваливать твой ум. Не утомляй меня. Иди уже домой. А то сорвёшь нам всю операцию.

Журавль скривился, словно у него болели зубы.

– Иди! – повторил Сашка Цыган. – А то стемнеет, самому будет страшно идти.

– Вы уж тут осторожно… С волками и медведями не задирайтесь, – пошутил на прощание Журавль.

После того, как он ушёл, Сашка Цыган и Марусик какое-то время молчали, потом Цыган Сказал:

– Мне тут нравится. Никто не упрекает, не издевается.

– Ага, – без особого воодушевления кивнул Марусик.

– Пусть!.. Пусть они теперь делят эту машину… Хоть пилой режут. Я её, пусть теперь меня хоть упрашивают, не хочу.

– И я, – уже совсем искренне подхватил Марусик.

В лесу темнеет быстро. Только зашло солнце, и – не успеешь оглянуться – хоть глаза выколи.

Сашка Цыган хотел зажечь костёр, но Марусик горячо запротестовал:

– Нет! Нет! Еще страшнее будет. Давай спать укладываться. Цыган не стал настаивать.

Завернувшись в одеяла, они лежали в полной темноте, ожидая сон. Но сон не приходил. Где-то недалеко треснула ветка. Что-то вроде ухнуло…

– Что… что это? – прошептал Марусик. – Хо… ходит кто-то…

– Да нет. Спи.

– Ох! Пропадём мы тут ни за понюшку табаку.

– Да ну тебя! – Сашка Цыган старался шептать бодро, но у самого мелко дрожало возле пупка.

Что не говорите, страшно ночью в лесу.

То ли инстинкт далёких доисторических предков просыпается (когда в любой момент можно было ожидать нападения саблезубого тигра, или пещерного медведя, или еще кого-то). Но даже взрослый неуютно чувствует себя ночью в лесу.

Поэтому я целиком понимаю наших героев.

Когда долго не спишь, как – то утрачиваешь чувство времени. Кажется, прошёл час, а прошло всего лишь пять минут. И наоборот…

Цыган не мог бы сказать сколько прошло времени. Но вдруг… Послышались шаги. Мигнул свет фонарика. И… В шалаш кто-то заглянул.

– А-а, старые знакомые! Привет!

У Цыгана перехватило дыхание, словно кто-то холодными пальцами сжал горло. Это был незнакомец…

– Ну, как? Теперь убедились?.. То-то же…

«Нет! Нет! Не хочу! Хватит с меня…» – мысленно закричал Сашка Цыган. Но незнакомец услышал его.

– Ну, это уже твоё дело. Не хочешь – не надо. Можно и отменить. Ну, спи, спи! Только не забудь утром передать волшебный талисман другому…

Свет фонарика погас. Незнакомец исчез.

Сашка Цыган словно полетел в черную бездну. И сразу проснулся.

Лес был наполнен птичьим гомоном. Где-то вверху, просто над головою, лекарь-дятел старательно выстукивал сосну. Солнечная паутина опутала вход в шалаш.

Сашка Цыган не мог даже сообразить, то ли приснилось ему, то ли действительно заглядывал в шалаш незнакомец. Настолько чётким было воспоминание о нём, настолько явственно слышался его голос.

«Нет, наверно, таки сон», – решил он.

Мальчик вылез из шалаша. Утренний лес был такой красивый и весёлый, что ночные страхи представлялись теперь просто странными и смехотворными.

«А даже если и заглядывал ночью? Ничего страшного. Он же ничего плохого не делает. Даже наоборот. Чего же бояться».

И таинственный незнакомец уже казался ему даже симпатичным.

Проснулся и Марусик. Из шалаша высунулась его взлохмаченная голова. Глаза смотрели испуганно.

– Привет! – весело сказал Сашка Цыган. – Вылезай. Завтракать будем.

Он уже разжигал костёр. Нигде так вкусно нельзя поесть, как утром в лесу. Ребята слопали чуть ли не половину сумки еды.

– Интересно, как там наши старики, – улыбнулся Сашка Цыган.

Марусику захотелось вздохнуть, он едва сдержался. Он очень переживал.

«Мои, наверно, глаз не сомкнули. Папа курил целую ночь, хоть три года, как бросил. Он, когда очень волнуется, всегда закуривает. И потом ему плохо. Мать корвалол пила и плакала…»

Раздумья его прервал Сашка Цыган.

– На! – Сказал он и протянул Марусику лягушачью лапку.

– Зачем? – вздрогнул Марусик.

– Как «зачем»? Теперь ты загадывай. Только смотри, не так, как я…

– Да… Не надо. Не хочу я…

– Как это не хочешь? Это же, можно сказать, из-за тебя всё заварилось. Я же хотел выкинуть, помнишь. А ты… На, возьми! Только смотри: не забери из магазина всё подчистую. Не будь жадиной, – Сашка Цыган силой сунул лягушачью лапку Марусику в карман.

Глава седьмая, в которой наши герои убеждаются, что взрослые – очень сложные люди. На Бамбурах снова поют

Они сразу навострили уши. Им показалось, что издалека сквозь чащобу к ним продирается дикий кабан или еще какой-то зверь.

Трещали и ломались ветки. Даже земля дрожала под тяжелыми быстрыми скачками.

Ближе… Ближе… Ближе… Они уже собрались броситься наутёк, когда из кустов выскочил… задыхающийся Журавль.

– А ну тебя! – в один голос облегченно воскликнули ребята.

– Фу! Фу! Фу! – пыхтел, как компрессор, Журавль, не в состоянии вымолвить и слово.

Наконец он немного отдышался и только тогда выдохнул:

– Оххх!.. Там такое творится! Такое творится!.. Полночи меня допрашивали. Никто не спал. Матери голосят. Отцы вдоль речки с фонарями бродят… А сегодня утром твой, Цыган, отец на мотоцикле в район поехал. В милицию.

– Ой-йой! – Марусик даже присел от испуга. – Что же теперь будет?

Сашка Цыган нахмурил брови:

– Да-а!..

Потом вздохнул и спросил, словно без всякого интереса, притворно равнодушным тоном:

– А… а билет уже сдали в сберкассу? Не знаешь?

Журавль как-то странно посмотрел на друзей, сунул руку в карман и вытащил… лотерейный билет:

– Вот он…

– Что-о?!

Не знаю, можно ли удивится больше, чем удивились ребята.

Журавль махнул рукою:

– Да чтоб ему! Вот как пришел я вчера вечером из леса домой, там уже обстановка была неспокойная. Хотя паники еще не было. «Не видел?» – спрашивают. «Не видел. Мы, – вру, – поругались немного. Они куда-то отправились. А куда, не знаю». Час прошёл, второй. Стемнело. Матери ваши всё больше нервничают. Отцы, правда, держатся. Только сопят угрюмо. А потом вдруг вижу, подходит твой, Цыган, отец к твоему, Марусик, и говорит. Хрипло так, приглушенно: «Нате вам, сосед, этот билет лотерейный, везите в сберкассу». И протягивает. А тот удивленно: «Так вы же собирались утром сами!.. Чего же…» – «Некогда было… – И рукой махнул. – Берите, вы же просили». Твой, Марусик, брови как насупит: «Нет, – говорит, – не хочу!» – «Да возьмите же!..» – «Не хочу и всё…». Этот даёт, а этот не берет. Этот даёт, а этот не берет. И оба красные, глаза прячут, отворачиваются. Просто как дети. Тогда твой, Марусик, замахал-замахал руками и убежал в хату. А твой меня увидел и мне: «На, сынок, матери отдашь!». Силой мне в руку билет вложил и ушел. Я – к матери. А она: «Да ты что! Не хочу! – И тоже руками замахала. – Пусть учительница эти занимается! Таисии Николаевне отдашь…» Вот так! – Журавль усмехнулся и протянул лотерейный билет Сашке Цыгану. – На! Сам Таисии Николаевне отдавай.

Сашка Цыган покраснел и отшатнулся:

– Нет! Не буду.

– Да ты что? Это же ты выиграл.

– Ну и что? А теперь я к нему и притрагиваться не хочу.

– Марусик… – сделал шаг Журавль.

– Нет! Нет! Нет! Меня не впутывай! Я вообще был против. – И Марусик отскочил, будто Журавль держал в руке не бумажку, а пылающий факел.

– Ну, знаете… – начал было Журавль. Но Сашка Цыган перебил его:

– Не пори горячку. Билет у тебя, так пусть у тебя и полежит. А там видно будет…

– Вот-вот! Верно! – подхватил Марусик. А сейчас айда домой. А то…

Журавль не умел спорить.

…Домой они возвращались мимо Бакая, самым коротким путём. Что быстрее. И зловещее страшное черное озеро не казалось им сейчас ни страшным, ни зловещим.

Когда они уже подходили к Бамбурам, Марусик тяжело вздохнул.

– Не дрейфь! – понял его вздох Сашка Цыган. – Ну, подумаешь, подзатыльников пару дадут. А даже если и больше… Зато…

– А я и не боюсь. Подумаешь, – снова вздохнул Марусик. – Просто маму жалко. Как они переживали, наверно…

Подзатыльников не было. Были слёзы, крик и причитания. Даже Семен Семенович отвернулся и вытер слезу. А когда примчался из района на мотоцикле отец Цыгана, он крякнул, увидев сына, что-то хотел сказать, но перехватив взгляд жены, еще раз крякнул, махнул рукою, сел на мотоцикл и поехал в бригаду.

И остальные родители тоже заспешили на работу.

А вечером, когда все пришли и готовились к ужину, на дороге неожиданно появился Кузьма-почтальон. Он с такой силой крутил педали, словно заканчивал дистанцию велокросса на мировое первенство.

С разгону въехал во двор Цыганов и так резко затормозил, что оторопевший Бровко даже не гавкнул, а лишь удивленно раскрыл пасть. Лицо у запыхавшегося Кузьмы-почтальона было очень смущенное и виноватое.

Сначала подумалось: это потому, что два дня он не развозил почту (так как гулял в соседнем селе на свадьбе двоюродной сестры). Но…

– Эх, люди добрые, – жалобно скривился почтальон. – Извините меня, если можете. Неприятно, ох, как неприятно приносить горькую новость, но разве же я виноват…

– В чем дело? – всполошилась мать Цыгана, Ганна Трофимовна.

– Ох, лучше бы не от меня вы услышали…

– Да что такое? Говори уже! – нахмурился Павел Максимович.

– Да вот… в газете вчерашней поправка. В лотерейную таблицу вкралась ошибка. Вместо тройки восьмёрка была напечатана. – И Кузьма-почтальон, виновато опустив голову, протянул газету.

Павел Максимович посмотрел на газету, потом на почтальона, потом на газету, потом на сына, потом на Семен Семеновича, который стоя на крыльце внимательно слушал, – и вдруг… захохотал. Да так оглушительно, что Бровко даже присел и прижал уши.

– Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха!.. А мы тут чуть не того… не… Ха-ха-ха-ха-ха!

Через минуту захохотала и Ганна Трофимовна, а за нею Семен Семенович, и Мария Емельяновна, не говоря уже о мальчишках, которые даже визжали от хохота.

Кузьма-почтальон, ничего не понимая, вытаращился на этих странных людей, которые весело хохотали, услышав такую невеселую новость.

– Сосед! – закричал Павел Максимович своим громовым голосом Семену Семеновичу. – Ну, сосед! Это надо отметить! Это надо отметить! Обязательно!..

Часа через два вечерние Бамбуры снова наполнились звонким пением. Только песни были уже не те, что накануне.

«Ой, соседка, соседка, соседка…» – обнявшись и, как голубки, прижавшись головами, выводили Ганна Трофимовна и Мария Емельяновна.

А Павел Максимович и Семен Семенович густыми голосами басили: «По опята ходили…» Только вместо «По опята ходила, лукошко потеряла» пели: «По опятам ходили, «Запорожец» потеряли…» и при этом смеялись (так им понравилась их шутка).

Ребята смотрели на своих родителей с нежностью.

Ох, эти взрослые!

Какие они всё-таки сложные люди…

Глава восьмая, в которой вы знакомитесь с киногруппою, а также с феноменальным талантом шестиклассника Гриши Пасечного. «Эх ты! Артист!». Ссора

Прошло несколько дней.

Приключение с лотерейным билетом немного начала забываться.

Жизнь, как пишут в романах, входила в свою привычную колею.

И о волшебном талисмане, о лягушачьей лапке, не вспоминали.

Журавль о ней, кажется, совсем забыл. А Сашка Цыган решил, что Марусик, наверно, просто боится вспоминать. И махнул рукой: боится, так боится, его дело.

Как-то Сашка Цыган поехал с отцом на мотоцикле в район.

После того приключения с выигрышем машины отец Сашки Цыгана заметно подобрел и стал часто катать сына на мотоцикле.

Марусик и Журавль сидели на чурбаках у ворот и лузгали семечки.

И вдруг увидели, как на дороге, поднимая пыль, прямо на них мчится автомобиль.

Бровко аж зашелся от лая, бешено рвясь на привязи.

Не доезжая до ворот, машина остановилась. Это была «Волга» с шашечками – такси. Только на лобовом стекле косо воткнута продолговатая табличка с надписью «Киносъёмочная».

Марусик неожиданно побледнел как полотно. Но Журавль не заметил этого. Всё его внимание было сосредоточено на машине.

Три двери открылись одновременно – как в кино, когда ловят преступников и из машины выскакивают детективы. Вышло четверо: трое мужчин и одна женщина.

Женщина была уже немолодая, но одетая, как студентка, – в потёртых джинсах, в майке с эмблемою авторалли и в велосипедной шапочке с длинным козырьком.

Высоченный человек с двумя фотоаппаратами на шее восхищенно всплеснул руками и воскликнул:

– Вот село! Писанка! Эльдорадо!

– А что я вам говорил! Что? – самодовольно захохотал толстяк в белой шляпе, сдвинутой на затылок, – Курнатовский сказал – значит, всё! Всегда слушайте Курнатовского. На выбор натуры без Курнатовского ехать немыслимо. А с Курнатовским всегда будет всё хорошо!

Третий из мужчин, худенький, щупленький, в больших темных очках, кисло кривился и молча крутил носом.

– Гелий Борисович, а вам что-то не нравится? – спросила женщина.

– Ммм… – невнятно пробормотал Гелий Борисович.

– Не слушайте его! Этим художникам никогда не угодишь. Такое село! – Курнатовский вскинул руки. – Да красивее села нет на всей планете!

– То-то и оно! Слишком уж красиво. Неестественно, – скривился Гелий Борисович.

– Оператору нравится, режиссеру нравится, мне нравится. Это главное. А смотрите, какие типажи! Мы еще тут и главного героя найдём, – Курнатовский жестом показал на Журавля и Марусика.

И снова женщина, а за нею и мужчины направились к ребятам.

– Здравствуйте, ребята! – подчеркнуто сердечным голосом, которым всегда разговаривают горожане с сельскими мальчишками, поздоровалась женщина.

Мужчины молча кивнули.

Марусик и Журавль вежливо поднялись с чурбаков. Марусик был в этот миг очень бледный.

– Мы с киностудии, – сказала женщина. – Я – режиссер. Это – главный оператор. Это – художник. А это – директор картины. Снимает фильм для детей. О приключениях сельских мальчиков. Ищем натуру, то есть село, где можно было бы проводить натурные съёмки. И кандидатов на роли заодно ищем. Как тут у вас, есть хорошие ребята, живые, с характером, чтобы в самодеятельности выступали, и учились хорошо? А?

Ребята переглянулись.

– Да что там спрашивать! Вот этот, по-моему, по типажу абсолютно подходит, – Курнатовский кивнул на Марусика. – Точно по сценарию. Курносый, веснушчатый… Абсолютно.

Теперь уже переглянулись киношники.

Долговязый оператор взглянул на Марусика и поднял бровь. Что это должно означать – или одобрение, или сомнения – трудно было сказать.

Щуплый художник Гелий Борисович подбадривающе улыбнулся Марусику – тоже непонятно, то ли сочувствуя, то ли приветствуя его.

Марусик, казалось, вот-вот потеряет сознание.

– А что? Можно. Попробуем. Попробуем, – покладисто произнесла режиссерша. – Как твоя фамилия? Имя, адрес… – Она достала из кармана джинсов блокнот. Директор Курнатовский предупредительно протянул ей авторучку.

Фамилию, имя и адрес Марусик сказал Журавль. У самого Марусика отнялся язык.

…Уже давно развеялась пыль после того, как уехали киношники, и Бровко уже замолк, успокоился, залез в будку, а Марусик всё еще не мог прийти в себя.

Он тяжело дышал широко раскрытым ртом, словно рыба, которую только что вытащили из воды.

– Ты что? Обалдел от счастья, что ли? Приди в себя! – Журавль хлопнул его ладонью по спине.

Но Марусик не среагировал. Не на шутку встревоженный, Журавль хлопнул его еще раз – со всей силы. Марусик покачнулся, едва не упал, и наконец вымолвил пересохшими губами:

– Ля… лягушачья лапка…

– Что? – Журавль почувствовал, как у него похолодело в животе.

– Лягушачья лапка, – повторил Марусик и перевел на Журавля остекленевший взгляд. – Я еще вчера подумал, что мне больше всего хотелось бы и решил – наверно, стать киноартистом. И вот, видишь…

– Тю! – только и смог вымолвить Журавль.

И тут послышалось тарахтение мотоцикла и к воротам подъехали Сашка Цыган с отцом.

Отец ссадил Сашку возле ребят, развернулся и исчез за пылью.

Сашка Цыган был обветренный, раскрасневшийся, радостно возбужденный.

– Привет, ребята, – бодро сказал он и вдруг, внимательно посмотрев на них, удивленно поднял брови. – Что это вы какие-то, будто вас из колодца только что вытащили? Что случилось?

И Журавль, сбиваясь, начал рассказывать, что именно произошло.

Сашка Цыган слушал, и на лице его сменялась, как это говорят, целая гамма переживаний: и удивление, и восхищение, и сожаление, что его не было в это время, и, не будем скрывать, зависть к Марусику.

В конце Журавль поспешил добавить:

– Не волнуйся, ни я, ни ты по сценарию не подходим. По сценарию им нужен веснушчатый, курносый, именно такой, как Марусик.

– Хм… – насмешливо хмыкнул Сашка Цыган. – Так говоришь, спрашивали, есть ли у нас хорошие, живые, бойкие, с характером, чтобы и в самодеятельности выступали, и учились хорошо, и вообще… – Сашка Цыган прищурился. – А про Гришу Пасечного вы не сказали?

Марусик густо покраснел и отвернулся. Журавль растерянно улыбнулся, глянул на Марусика и пожал плечами.

– Ну, вы! Кадры! Я вам скажу!

Гришу Пасечного знало всё село. Ни одного праздника не было, ни одного вечера, чтобы Гриша не выступал в концерте художественной самодеятельности. И как выступал! Такого успеха не было ни у кого. Ни наш гарбузянский соловей – победитель районной Олимпиады доярка Ганна Тертичная (колоратурное сопрано), ни баянист комбайнер Мирон Кандыба, ни акробаты-механизаторы братья Затягайло (Иван, Павел и Александр…).

Когда только объявляли: «А сейчас выступит Гриша Пасечный», – зал уже взрывался аплодисментами. И этот мальчик такое вытворял на сцене – зрители так хохотали, что из-за смеха не было слышно половины слов. А слова в выступлении Гриши Пасечного имели немаловажное значение. Потому что номер его назывался «Художественное чтение». Он читал юморески Остапа Вишни, отрывки из повести Ивана Микитенко «Гавриил Кириченко – школьник», рассказы Панаса Висикана и другие смешные вещи. Казалось, на сцене не один курносый веснушчатый пятиклассник, а целый театр сатиры. Это был талант, настоящий талант! Как это говорят – от бога.

– Не вспомнить Гришу Пасечного – это, знаете… – презрительно скривился Сашка Цыган.

Журавль снова растерянно улыбнулся, взглянул на Марусика.

– А где… где его было искать?.. И вообще… они же спешили… эти киношники.

– Не напускай тумана! – отрубил Сашка Цыган. – Скажи, что сам хотел. Сам высунулся. Славы захотелось. Не думал я, что ты такой… Артист!

И тут неожиданно Марусика прорвало:

– Ты… ты сам, а не я… Ты просто завидуешь, что не ты… что не тебя… Привык всегда командовать, быть первым, а тут… Кто-то ему, видишь, нос утёр. Просто завидуешь! И всё!

Сашка Цыган растерянно замер. Журавль с изумлением и с испугом смотрел на Марусика.

Это был настоящий бунт. Впервые в жизни Марусик поднял голос против Сашки Цыгана. Да еще как поднял!

Что это сейчас будет?

Сашка Цыган побледнел, потом покраснел, потом снова побледнел.

– Ну… ну… ну и пень… Я завидую! Ему! Ха! Да… да пусть тебе жабы в болоте завидуют! Да я… да я после этого и знать тебя не хочу! Всё! Ты мне больше не друг! Чтобы и дорогу забыл ко мне!

Он круто повернулся и пошёл прочь.

Журавль какое-то мгновение растеряно смотрел ему вслед, потом повернулся к Марусику:

– Зачем ты так?

– А чего он? Чего? Всегда… Всегда давит… Ему всё можно, а другим ничего. Ничего! Надоело! Проживу без него! Что я ему – горох при дороге: кто идёт, тот и сорвёт. Я тоже человек. А ты… беги за ним, если тебе его жаль! – И Марусик тоже повернулся и тоже пошёл прочь. Только в другую сторону.

Журавль стоял и оторопело крутил головою, смотря то на Сашку Цыгана, то на Марусика.

Вот так неожиданно, нежданно-негаданно, ни с того ни с чего поссорились ребята.