Текст книги "Своими глазами"

Автор книги: Всеволод Овчинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

На Суэцком канале

Как раз в последний день моего пребывания в Египте Министерство информации дало разрешение на поездку в Суэц, ставший прифронтовым городом с «шестидневной войны» 1967 года.

Машина мчится среди безбрежной песчаной равнины. Ее однообразие нарушают лишь стальные опоры линии электропередачи, которая тянется сюда от самого Асуана. Присмотревшись внимательнее, убеждаюсь, что пустыня обитаема. Тут и там пылят грузовики, на барханах видны следы гусениц. То, что я поначалу принял за кустики перекати-поле, на самом деле оказались закопанными в песок зенитками.

От Каира до Суэца немногим более 120 километров. То и дело на горизонте показываются озера. Всякий раз приходится удивляться тому, что это мираж. Да и на асфальте шоссе то и дело видятся лужи, которые по мере приближения к ним исчезают. Немногим больше часа езды, и линия электропередачи уходит куда-то вправо к горному кряжу. Перед этими незаметно выдвинувшимися из-за горизонта горами возникает отчетливое серебряное сияние. Сначала кажется, что это тоже мираж, но потом на этом серебристом фоне все яснее проступают минареты, пальмы, городские здания. Это и есть Суэц. А горное плато, обозначившееся справа, – это Синай, где Азиатский континент смыкается с Африкой.

Город непривычно пуст. Почти не видно автомашин. Нет уличной толпы. После перенаселенных египетских городов этот контраст особенно разителен. От бомб и снарядов пострадало почти две трети зданий Суэца. На стене мечети – следы осколков. Угол многоэтажного дома снесен фугасной бомбой. В заливе торчат из воды мачты затопленных на фарватере судов.

С офицером из штаба египетской бригады едем в порт Тауфик – поселок, выросший возле устья Суэцкого канала. К нему ведет насыпная дамба. Во время перемирия по краю ее сделали земляную насыпь. Так что движущиеся по дамбе машины теперь с противоположного берега не просматриваются. Порт почти полностью разрушен. Под ногами хрустит стекло, улицы засыпаны обломками, деревья искалечены снарядами. На крыше шестиэтажного здания размещается наблюдательный пост войск ООН. Подходим ближе к каналу, где в чьем-то роскошном особняке с мраморной лестницей размещается наблюдательный пункт египетской роты. Все вокруг разрушено, но каким-то чудом в холле уцелел паркет.

Итак, я смотрю из Африки на Азию. Смотрю с той точки, где берет свое начало Суэцкий канал. Вилла стоит у самой воды. Ширина канала здесь не превышает ста пятидесяти метров. Поэтому хорошо видны израильские позиции. Они тоже расположены на узкой косе. Дамба эта предназначалась для таможенного досмотра судов, входящих в канал с юга. На этой узкой полоске земли израильтяне тоже не могут иметь сколько-нибудь значительных сил. Потому что позади них снова вода. Лишь дальше виден голый берег, примерно в полукилометре от которого на возвышенности расположены артиллерийские позиции. По берегам канала и на египетской, и на израильской стороне тянутся траншеи, видны брустверы, сложенные из мешков с песком. Командир роты водит меня по своему участку обороны. Ловлю себя на мысли о том, что почему-то особенно жалко видеть проломы в стенах новых, недавно построенных домов. Сколько бессмысленных разрушений! А справа, со стороны Суэца, узким заливом подходит сюда Красное море. Выглядит оно, впрочем, точно так же, как и Черное. Во всяком случае, в этот солнечный январский день.

Пора возвращаться. На обратном пути в Каир мне посчастливилось увидеть очень редкое зрелище: проливной дождь в пустыне. Сплошная стена воды обрушилась на машину. Она мчалась, словно глиссер, рассекая широкие волны. Лицезреть пустыню, сплошь покрытую лужами, – действительно чудо!

И вот снова перед глазами Нил, одна из самых длинных рек на нашей планете наряду с Амазонкой и Миссисипи-Миссури. Прав был Геродот, сказавший об этой реке, которая протянулась на шесть с лишним тысяч километров, не принимая ни одного притока: Египет – дар Нила.

СОМАЛИ

Июль в Экваториальной Африке

В разгар необычно жаркого для Подмосковья лета узнал, что предстоит лететь в Сомали.

– Вам не позавидуешь: на июль – да в Экваториальную Африку! – говорил, склонив потное лицо к вентилятору, сотрудник консульского управления МИДа, когда оформлял мой паспорт.

Но как трудно судить из Москвы о других странах! Оказывается, июль в столице Сомали, городе Могадишо, – лучшее время года.

С океана все время дует освежающий бриз. В гостинице нет нужды включать кондиционер. Распахнул дверь на балкон – шторы колышутся от ветра. Даже сюда, за добрые полкилометра, доносится шум прибоя с того места, где Индийский океан встречается с волнорезом порта. Небо покрыто низкими, быстро мчащимися тучами. Другая неожиданность: перелет до Могадишо занимает тринадцать часов, а время в столице Сомали – московское. Дело в том, что мы все время летели на юг. Первая посадка в Симферополе, вторая в Луксоре (вот уж никогда не думал, что вновь окажусь в столице Верхнего Египта!). Потом еще один почти пятичасовой перелет над Нубийской пустыней.

Я знал, что большую часть территории Сомали занимают такие же пески. Но после полета над безжизненным оранжевым маревом мы увидели облака, а в их разрывах – пусть редкую, но все же зелень. Близость Индийского океана сказывалась тугим, могучим ветром, внезапно налетающими ливнями. Никак не предполагал, что в Экваториальной Африке в июле можно преспокойно выйти из гостиницы прогуляться по городу в послеполуденные часы. Среднемесячная температура июля колеблется на побережье от 29 до 31 градуса. Как явствует из справочников, климат в Сомали экваториально-муссонный, пустынный или полупустынный. Ну а на собственном опыте хочу засвидетельствовать, что в Могадишо чувствуешь себя куда комфортнее, чем во влажной духоте Сингапура, который лежит примерно на той же широте, только на противоположной стороне Индийского океана.

Могадишо – захолустный, но опрятный город. Причем чистоплотность присуща его жителям и в моральном смысле. Никто не попрошайничает, как в Дели или в Каире. Видимо, сказывается то обостренное чувство собственного достоинства, которое является характерной чертой кочевников-скотоводов. На базаре торгуют бананами, арбузами, папайей. Все эти фрукты выращивают на юге страны, в заболоченной пойме реки Джуба.

Запомнились чайные Могадишо. В тени деревьев расставлены табуретки. Люди сидят у вынесенного на улицу репродуктора, часами слушая радио. Газеты еще не получили в стране широкого распространения. Сомалийская письменность была введена лишь несколько лет назад. Телевидения нет и в помине. Да и радиоприемник пока еще роскошь, доступная немногим. И вот люди собираются в харчевнях, чтобы за кружкой чая с верблюжьим молоком послушать новости из репродуктора.

Сомалийцы высоки ростом, пожалуй, даже долговязы. Говорят, что в этой стране самые красивые женщины в Африке. Хотя мои познания континента ограничиваются лишь Египтом, хочется поддержать эту точку зрения. Сомалийки действительно очень красивы. За статность и грациозную ловкость движений их сравнивают с быстроногими газелями. Держатся эти смуглые восточные красавицы с горделивым достоинством. Пожалуй, тип сомалийца больше всего отвечает нашему представлению о том, как мог выглядеть арап Петра Великого. То есть это человек смуглый, темнокожий, но скорее с арабскими, чем с негритянскими чертами.

Словом, сомалийцы весьма отличаются от жителей Западной Африки. В их внешнем облике чувствуется соседство Аравийского полуострова, близость Индии. Большинство городов на восточном побережье Африки, вплоть до Занзибара, возникли как центры арабского мореплавания и торговли. Они издавна имели связи с индийским штатом Керала. В XV веке на обратном пути из Индии в Могадишо побывал русский купец Афанасий Никитин.

Очертания Сомали на карте напоминают голову жирафа. Длинная шея животного наклонена к Индийскому океану, а голова резко повернута к Красному морю. Берег у Африканского рога – так можно назвать эту страну. В Древнем Египте восточный выступ Африканского континента называли страной Пунт. Мыс Гвардафуй, отделяющий Аденский залив от Индийского океана, еще в глубокой древности был прозван мысом ароматов. Здесь издавна торговали благовониями – ладаном и миррой. Особенно славился этим порт Бербера на севере Сомали.

Возле него и сейчас можно видеть неказистые карликовые деревья или кусты, дающие ароматические смолы. В сильную жару эти эфироносные растения способны самовозгораться. И здесь разгадка одного из библейских чудес – притчи о том, как пророк Моисей благодаря заветному кусту, который вспыхивал голубым пламенем в пустыне, узнавал, что его призывает к себе всемогущий бог Яхве.

Лавочники в Могадишо заговаривают с иностранцем по-итальянски. Это – наследие истории. В конце XIX века южную часть страны захватила Италия, северную – Англия и Франция. В начале Второй мировой войны фашистская Италия оккупировала весь Сомалийский полуостров. Потом англичанам удалось разгромить войска Муссолини, вернуть свои колониальные владения и захватить итальянские. В 1960 году на месте итальянского и британского Сомали была создана независимая Сомалийская Республика.

Банановые рощи Джубы

Летим из Могадишо на юг, в город Кисимайо. Там, у границ Кении, в океан впадает река Джуба. Лишь на ее берегах возможно тропическое земледелие. Именно там создали в свое время банановые плантации итальянские-колонизаторы.

Самолет плывет над бутылочной гладью Индийского океана. Берег Африки прочерчен как по линейке. Вот море, а вот суша. Причем слово «суша» здесь ближе, чем где-либо, к своему первоначальному значению. Это рыжевато-бурая прокаленная солнцем пустыня, которая вдруг обрывается кромкой морского прибоя. Нигде ни островка, ни бухты. Дальше на юг пустыня сменяется саванной. Растительность проступает зеленовато-бурыми пятнами. Пилот объявляет: «Пересекли экватор». Совершаем посадку в Кисимайо. Осматриваем и фабрику, где упаковывают на экспорт сомалийские бананы. Лента транспортера медленно передвигает огромные гроздья. Мужчины ножами срезают бананы, бросают их в мойку, а потом упаковывают в целлофановые мешки и коробки.

Назавтра еще в сумерках отправляемся на север «пощупать рукой» линию экватора. Едем на английском «лендровере», специально приспособленном для любителей сафари – африканской охоты. Примерно час мчимся по саванне. Очень колоритны зонтичные акации. Их листочки имеют такую же форму, что и у обычной акации, но по размерам в несколько раз меньше. Но еще интереснее форма кроны. На мой взгляд, она скорее похожа не на зонт, а на шляпку плоского гриба. Дерево старается защитить своей тенью побольше земли вокруг ствола, чтобы солнце не испаряло оттуда влагу. Пожалуй, все своеобразие африканской саванны связано с силуэтом этих деревьев. На творения художников-сюрреалистов похожи толстые баобабы с короткими ветками и редкими листочками. У нас так иногда выглядят липы на бульварах, после того как им только что обпилили кроны. Неправдоподобно толстые стволы баобабов напоминают каких-то гигантских раздувшихся червей. Своеобразный вид придает саванне и пальма дум-дум. Немного поднявшись над землей, ее ствол делится надвое, а затем каждое из этих ответвлений снова раздваивается. В результате – удивительная по геометрической правильности четырехкронная пальма.

Рассвет мы встретили на экваторе. Увидели кабана с длинными пожелтевшими клыками и торчащим вверх хвостом, похожим на антенну. Сомалийцы утверждают, что, передвигаясь в глубокой траве, кабан кончиком хвоста чувствует приближение опасности. Попадались нам стада антилоп и обезьян, аисты и пеликаны. Водятся тут также зебры, львы, гиены, шакалы, а в прибрежных зарослях – носороги.

Сама по себе линия экватора не представляла собой ничего примечательного. На шоссе стоял аляповатый столб. Рядом валялись расколотые бетонные блоки. Говорят, что здесь в свое время был установлен бюст Муссолини. Но когда англичане прогнали отсюда итальянских колонизаторов, статую диктатора тут же взорвали.

На обратном пути произошел забавный диалог с представителем Министерства информации.

– Скажите, а в России есть экватор? – поинтересовался он.

– Нет. У нас есть только Полярный круг.

– А у нас в Сомали даже два экватора. Вы видели старый. А есть еще новый – шоссе, что недавно проложили дальше от побережья…

Каждый, что называется, судит со своей колокольни. А разве я мог бы предположить, что погода на юге Сомали окажется в июле прохладнее, чем в Подмосковье? Мы ночевали в новом туристическом центре, построенном среди саванны на некотором удалении от океана. Эти бунгало заведомо строились без расчета на какое-либо кондиционирование. Из-за ветра с моря тут прохладно: 26–27 градусов. Нет ни комаров, ни москитов. Искупаться на восточном побережье Индийского океана, впрочем, не удалось – слишком велики приливные волны. Местные жители называют эту страну Соомаал, что означает Молочная страна, или Сифтар – Страна верблюдов. Второе название, пожалуй, больше всего подходит для государства, где почти три четверти населения составляют скотоводы-кочевники. Верблюд доныне кормит, поит и одевает большинство сомалийцев.

ЗИМБАБВЕ

Между Замбези и Лимпопо

Вот уж не думал, не гадал, что когда-нибудь попаду в часть Африки, расположенную между этими двумя реками! Ведь сначала Замбези, а потом Лимпопо, куда ездил лечить зверей добрый доктор Айболит, служили политическим водоразделом Черного континента. Каменный уступ, образующий знаменитый водопад Виктория, упирался тогда одним концом в независимую Замбию, а другим – в расистскую Родезию.

Вспомнился завершающий год моей корреспондентской работы в Лондоне. Там, во дворце Ланкастер, состоялась конференция, положившая конец семилетней вооруженной борьбе патриотов Зимбабве против расистского режима Яна Смита. Его партия Родезийский фронт пренебрегла советами из Лондона и в 1965 году пошла на «одностороннее провозглашение независимости» от британской короны. Хотя большинство африканских государств в ту пору уже освободились от колониального гнета, четверть миллиона белых в Родезии узурпировали власть, не пожелав ни в какой форме делить ее с семью миллионами темнокожих африканцев. Лишенное политических прав большинство не смирилось с этим. Вооруженные выступления против расистского режима приняли форму национально-освободительной войны. К концу 70-х годов партизаны были близки к победе.

И тогда Лондон поспешил выступить в роли посредника, дабы урегулировать конфликт политическими средствами. Британским колонизаторам не откажешь в умении и готовности идти на компромисс, если возникает угроза потерять все. А в Родезии их волновала и судьба английских капиталов, и судьба белых поселенцев, большинство из которых имеют родственников на Британских островах.

«Когда кофе начинает закипать, нужно снять его с огня, пока оно не убежало». Следуя этому правилу, Лондон постарался, чтобы участники конфликта пришли к взаимоприемлемой договоренности. В стране впервые состоялись всеобщие выборы по принципу «один человек – один голос». Была провозглашена Республика Зимбабве – пятидесятое по счету независимое африканское государство. Помню, как трудно было британской печати отказаться от привычной для нее терминологии. Ведь участников партизанского движения она обзывала не иначе как «террористами». А тут их главного вожака Роберта Мугабе пришлось скрепя сердце именовать премьер-министром, бывшую Родезию называть Зимбабве, а ее столицу – не Солсбери, а Хараре.

И вот мне представилась возможность увидеть эту далекую африканскую страну, лежащую к югу от экватора, между реками Замбези и Лимпопо. Если говорить о первых впечатлениях, то они прежде всего касаются благодатного климата. Я вылетел из Москвы в один из последних дней лета. А погоду в Хараре хотелось сравнить с началом осени в Крыму. Термометр показывает 28 градусов тепла, но ходишь по улице в летней рубашке и совершенно не ощущаешь зноя, хотя солнце висит буквально над головой. Усядешься в тени – и тут же хочется что-нибудь накинуть. Хотя моря поблизости нет, все время продувает свежим ветерком. Хараре расположен примерно на высоте Кисловодска – около 1600 метров над уровнем моря. Да и воздух тут такой же, как на Северном Кавказе или в Крыму: сухой, пахнущий полынью. Пожалуй, подобное сочетание яркого солнца и бодрящего, прохладного воздуха я встречал только в Австралии.

Какую все-таки огромную роль играет влажность! В Сингапуре температура тоже держится на уровне 28 градусов. Но там трудно пройти по улице даже полчаса: тут же обливаешься потом и спешишь отдышаться где-нибудь в помещении с кондиционером. Попав в Хараре, понимаешь, что эта часть Африки, кроме всего другого, привлекла британских колонизаторов и своим климатом, который не доставляет человеку неприятностей круглый год. К тому же это одно из немногих мест на Черном континенте, где можно пить сырую воду из-под крана, не опасаясь инфекции.

Над одним из скверов Хараре возвышается старинный флагшток. Сейчас на нем развевается государственный флаг Республики Зимбабве. Но на потемневшей бронзовой табличке можно прочесть, что 12 сентября 1890 года на этом месте был впервые поднят британский «Юнион Джек». Инициатором церемонии явилась «Британская южноафриканская компания», которую основал Сесил Джон Родс. Именем этого человека впоследствии и была названа страна – Родезия. В этой части Африки белым жилось неплохо, о чем, пожалуй, наглядно свидетельствует и облик Хараре. Зеленый, хорошо распланированный, просторный город, где ни ширина улиц, ни размеры земельных участков словно бы ничем не лимитированы. В Хараре легко ориентироваться. Город четко расчерчен на квадраты почти по странам света: с юга на север идут авеню, с востока на запад – стриты. Вдоль оград выстроились джакаранды – деревья, которые в сентябре, то есть в начале весны, покрываются лиловыми цветами.

Белые виллы под черепичными крышами поражают разнообразием архитектуры, обширными, тщательно ухоженными садами. С самолета Хараре выглядит как сплошной зеленый массив, среди которого краснеют прямоугольники крыш и зеленовато поблескивают бесчисленные бассейны, похожие издали на вкрапления здешнего полудрагоценного камня – вердита. Еще в колониальные времена сложилась формула благосостояния белого человека в Родезии: «три – два – один». Эти цифры означают: «трое слуг, две автомашины, один бассейн». Данные слагаемые белая община привыкла считать критериями пристойной жизни. Южную часть Хараре – так называемый Сити – хочется назвать миниатюрным южноафриканским Сингапуром. Транснациональные корпорации и банки возвели там немало современных многоэтажных зданий. Несколько магистралей, закрытых для автомобильного движения, образуют торговый центр. В толпе на центральных улицах Хараре то и дело встречаются белые лица. Правда, в магазинах видел белых продавщиц лишь в парфюмерном отделе дорогого универмага, а белых мужчин – только в магазине, где продаются охотничьи ружья. Судя по тому, как смело, даже вызывающе одеваются в Хараре белые девушки, они, видимо, привыкли чувствовать себя в безопасности среди уличной толпы.

В половине пятого в Сити начинают опускать металлические шторы на витринах. Закрываются офисы и магазины. Ровно в пять центр Хараре пустеет. А еще минут через сорок, незадолго до шести вечера, город погружается в темноту. Думаю, что жизнь в столице Зимбабве столь стремительно обрывается не только из-за скоротечности тропических сумерек. Это, видимо, инерция тех времен, когда белый обитатель бывшего Солсбери спешил засветло добраться домой, запереть ворота, спустить собак и расчехлить станковый пулемет.

Попав в Хараре в связи с Конференцией глав государств и правительств неприсоединившихся стран, я, разумеется, жаждал узнать, как складываются в стране расовые отношения. Удалось провести вечер в состоятельной белой семье. Об интересовавшей меня теме хозяева заговорили сами. Главное, по их словам, что после прихода африканцев к власти никакой варфоломеевской ночи не произошло. Черное большинство получило политические права. Белое меньшинство выиграло от воцарившегося мира и стабильности. Фермеры и бизнесмены по-прежнему занимаются своим делом – под защитой закона, отныне единого для всех. Хотя в Ланкастерских соглашениях были провозглашены принципы национального примирения и единства, многие белые семьи поспешили покинуть страну: из 250 тысяч эмигрировало 150 тысяч человек. Но после того как период первых страхов прошел, примерно третья часть уехавших вернулась обратно. Можно, конечно, обосноваться и в Австралии – стране, наиболее близкой по природным условиям.

Но в том-то и дело, вздохнули мои собеседники, что лишь по природным. Где взять в Австралии дешевую прислугу, без которой белые обитатели Южной Африки плохо представляют себе свое существование? А в Зимбабве даже банковский клерк может держать и шофера, и повара, и садовника. Формула «три – два – один» остается в силе.

Итак, волна миграции изменила направление. Самый чуткий барометр – цены на дома и земельные участки в Зимбабве. Они вновь поползли вверх. Страну покидают лишь обладатели редких профессий, уверенные в том, что смогут хорошо устроиться на новом месте. Сейчас в республике насчитывается свыше 100 тысяч белых на 8,3 миллиона африканцев.

Итак, массового бегства из Зимбабве не произошло. Межобщинные отношения стабилизировались. И этому во многом способствовал реалистический подход нового руководства страны к экономическим проблемам. Правительство предпочло воздержаться от широкой национализации частной собственности в промышленности, сельском хозяйстве и торговле.

Это наглядно видно на примере сельского хозяйства. Когда едешь из Хараре на юг, в сторону реки Лимпопо, вокруг видишь саванну, похожую на шкуру леопарда: рыжая трава и темные пятна деревьев. Но временами среди этой пожухшей растительности, словно оазис, появляется обширный зеленый массив. Чуть ли не до горизонта простираются тщательно ухоженные посевы пшеницы. Ее изумрудные всходы орошаются дождевальными установками. За проволочной сеткой пасутся породистые черно-белые коровы. А вот и усадьба белого фермера. Под навесом – грузовик-фургон, трактор, набор других новейших сельскохозяйственных машин. Несколько тысяч таких ферм (каждый их владелец обычно нанимает десятки чернокожих батраков) производят свыше половины сельскохозяйственной продукции страны – то есть больше, чем один миллион африканских дворов с общим населением около пяти миллионов человек. Лишь после свержения расистского режима африканская община стала обеспечивать себя продовольствием, увеличив свою долю в валовом производстве кукурузы с 8 до 40 процентов. Однако почти все товарное зерно, две трети хлопка и табака поставляют хозяйства белых фермеров. Выращиванием табачного листа в Зимбабве занимаются около полутора тысяч белых фермеров. Они поставляют пятую часть всего табака, который продается на мировом рынке.

Зимбабве – одно из немногих африканских государств, которое не только обеспечивает себя продовольствием, но и продает его, держит первое место в мире по экспорту табака, остается крупнейшим производителем хлопка в Африке к югу от Сахары. И немалую роль в этом сыграла гибкая политика правительства, сумевшего поддержать заинтересованность белых фермеров в сохранении их хозяйств как наиболее эффективных производителей сельскохозяйственной продукции.

Итак, гибкая политика правительства позволила предотвратить дезорганизацию хозяйственной жизни. Было бы, однако, неправильным считать, что после того как рухнула власть меньшинства, в стране ничего не изменилось. Закон одинаково защищает теперь как черных, так и белых. Установлен минимальный размер заработной платы для промышленных рабочих, а также для батраков и прислуги. Введено бесплатное начальное образование и медицинское обслуживание для малообеспеченных слоев. Появились профсоюзы, в которых объединены главным образом африканцы. В Хараре нет нищих, бездомных, нет типичных для африканских городов трущоб. Происходят перемены и в сельских районах. Примерно половина возделанных земель по-прежнему находится в руках белых фермеров. Но наделы тех из них, кто покидает страну, выкупаются государством для африканских семей. По новому закону владельцы ферм обязаны обеспечивать своих батраков жилищами, медицинскими пунктами, школами.

В какой же степени опыт Зимбабве может стать примером для ЮАР? При несомненных чертах сходства обстановка в этих странах весьма различна. В бывшей Южной Родезии максимальная численность белой общины составляла четверть миллиона человек. В Южно-Африканской Республике насчитывается около пяти миллионов белых.

По сравнению с Зимбабве белая община в ЮАР не только более многочисленна, но и менее однородна.

Военные, чиновники, фермеры – это, как правило, буры, составляющие около двух третей белого населения. Что же касается предпринимателей и лиц свободных профессий, то это чаще всего выходцы из Англии. Грань между консерваторами и либералами проходит в основном по этому водоразделу. Размежеванию белой общины во многом способствует политика Африканского национального конгресса. Он всячески акцентирует, что ведет борьбу против расового неравенства, а не борьбу против белых. В «Хартии свободы» АНК, принятой еще несколько десятилетий назад, говорится, что Южная Африка принадлежит всем, кто в ней живет. Белая община рассматривается, стало быть, как неотъемлемый фактор национальной жизни.