355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Всеволод Соловьев » Злые вихри » Текст книги (страница 5)
Злые вихри
  • Текст добавлен: 10 ноября 2017, 13:00

Текст книги "Злые вихри"


Автор книги: Всеволод Соловьев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

XII.

На слѣдующій день, ровно въ половинѣ двѣнадцатаго, лакей разбудилъ князя Вово. Онъ, глядя на часы, десять минутъ зѣвалъ, потягивался и разминался подъ своимъ алымъ атласнымъ стеганнымъ одѣяломъ, а затѣмъ сдѣлалъ надъ собою усиліе и спрыгнулъ съ кровати.

Просунувъ ноги въ мягкія туфли и накинувъ мохнатый купальный халатъ, онъ, какъ сумашедшій, кинулся въ сосѣднюю со спальной ванную. Здѣсь лакей уже ожидалъ его и подхватилъ на ходу сброшенный халатъ. Вово съ крикомъ, визгомъ и фырканьемъ окунулся въ холодную, душистую ванну, поплескался въ ней съ минуту – и выскочилъ продолжая визжать и отфыркиваться.

Лакей накинулъ на него халатъ и принялся, съ почтительнымъ и серьезнымъ выраженіемъ, растирать его до-красна.

Затѣмъ послѣдовалъ, въ строгой постепенности, обрядъ умыванья, чистки зубовъ, лощенія ногтей и всякаго прихорашиванья.

Къ половинѣ перваго Вово, въ визитномъ одѣяніи, свѣжій, сіяющій, сидѣлъ въ небольшой своей столовой за завтракомъ. Онъ пробѣжалъ политическія новости въ газетѣ, просмотрѣлъ уже болѣе внимательно, перемѣщенія по службѣ и назначенія, заглянулъ въ объявленія о смертяхъ и панихидахъ – и отбросилъ газету.

Окончивъ завтракъ, онъ перешелъ въ свой кабинетъ. Кабинетнаго и вообще мужского въ этой комнатѣ оказывалось весьма мало. Это былъ настоящій будуаръ легкомысленной, избалованной женщины. Причудливая низенькая и мягкая мебель. Всюду пришпиленные и набросанные куски старинныхъ пестрыхъ матерій и парчи. Пушистые ковры, тигровыя шкуры, душистые цвѣты въ корзинкахъ, фарфоровыя куколки, мелкія вещицы, альбомы, фотографіи пріятелей и пріятельницъ.

Вово подсѣлъ къ маленькому дамскому письменному столу, просмотрѣлъ кучу приглашеній и записочекъ, а потомъ развернулъ свой бюваръ. На болѣе чѣмъ полдюжинѣ крохотныхъ бумажекъ съ художественно сдѣланнымъ гербомъ Вово набросалъ каллиграфическимъ почеркомъ по нѣскольку привычныхъ французскихъ фразъ, заклеилъ въ конвертикъ съ такимъ же гербомъ и подавилъ пуговку звонка.

– Вотъ, отошли,– сказалъ онъ вошедшему лакею:– да закладывать скорѣе и никого не принимать, скажи швейцару, а какъ Петръ подастъ карету, сейчасъ же доложи мнѣ.

Сдѣлавъ эти распоряженія, Вово быстро замелькалъ по своимъ коврамъ и тигровымъ шкурамъ, находясь, очевидно, въ необычномъ нервномъ настроеніи. Ему, дѣйствительно, приходилось рѣшать задачу, а это никакъ ужъ не входило въ его всегдашнее утреннее препровожденіе времени.

Вово нерѣдко брался исполнить чьи-нибудь порученія, даже иной разъ и довольно деликатнаго свойства, требовавшія отъ него осмотрительности и такта. Онъ всѣмъ былъ радъ услужить. Но при этомъ онъ относился къ дѣлу всегда очень спокойно и равнодушно, чужіе интересы и затрудненія не волновали его, не нарушали его внутренняго равновѣсія.

Теперь же онъ волновался,– этотъ «Миша» не выходилъ у него изъ головы и не давалъ ему покою. Вчера, возвращаясь отъ него и даже лежа въ постели, онъ думалъ о словахъ Платона Пирожкова.

Сегодня проснулся, и опять, сразу, тѣ же мысли.

Кончилось тѣмъ, что онъ рѣшилъ побывать у Лидіи Андреевы.

Это было не особенно для него пріятно, Лидія Андреевна, со времени своего разрыва съ мужемъ и внезапнаго его отъѣзда изъ Петербурга, сдѣлала все, что можетъ только сдѣлать женщина, для того, чтобы удержать при себѣ всѣхъ его друзей и знакомыхъ. Относительно большинства, и большинства подавляющаго, ей удалось это. Но все же оказалось нѣсколько человѣкѣ, незамѣтно прекратившихъ посѣщать ее. Въ ихъ числѣ, и даже раньше другихъ, былъ князь Вово.

Съ тѣхъ поръ, изрѣдка встрѣчая Лидію Андреевну, онъ ясно видѣлъ, что она не только вычеркнула его изъ своего списка,– а прежде онъ пользовался всѣми знаками большого ея расположенія,– но прямо занесла его въ новый списокъ – своихъ личныхъ враговъ. Онъ зналъ, что многіе изъ «ея друзей», поддерживающихъ съ нею постоянныя сношенія, не стѣсняются осуждать ее и подсмѣиваться надъ нею. Онъ же никогда и никому не говорилъ о ней ничего дурного.

Вся эта семейная драма оставалась ему непонятною, и онъ склоненъ былъ считать въ ней виноватымъ, главнымъ образомъ, Аникѣева. Но дѣло въ томъ, что онъ безсознательно любилъ «артиста», влекся къ нему, а Лидія Андреевна никогда не казалась ему привлекательной.

Пока закладывали лошадей, Вово нѣсколько разъ измѣнялъ свое рѣшеніе... Ѣхать сегодня и сейчасъ, чтобы застать навѣрно, ѣхать до вечерняго свиданія съ Аникѣевымъ. Можетъ быть, что-нибудь и выяснится. Потомъ являлась мысль: нѣтъ, лучше подождать; послушать что онъговорить будетъ... Однако, вѣдь, «дятелъ» сказалъ достаточно, и все ясно...

Ѣхать ужасно не хотѣлось.

Все-таки, садясь въ карету, Вово объяснилъ кучеру адресъ Лидіи Андреевны и даже прибавилъ: «пошелъ скорѣе».

Карета остановилась у большого, новаго дома на Фурштатской. Швейцаръ весьма предупредительно распахнулъ двери и на вопросъ Вово отвѣтилъ, что госпожа Аникѣева дома. По широкой отлогой лѣстницѣ, на каждой площадкѣ которой оказывалось четыре двери, Вово поднялся въ третій этажъ и прямо передъ собою увидѣлъ ярко-вычищенную мѣдную дощечку Лидіи Андреевны.

Онъ позвонилъ. Ему тотчасъ же отперла франтоватая горничная, впустила его, повѣсила его шубу въ темной передней, пригласила войти и пошла докладывать.

Вово оказался среди просторной гостиной, гдѣ все находилось на своемъ мѣстѣ, какъ всегда бываетъ въ «приличныхъ» домахъ средняго круга. Вово узналъ не мало знакомыхъ прежнихъ вещей. Вотъ и Мишинъ рояль. Но Мишинаго духа, его вкусовъ и слѣда не осталось въ этой комнатѣ... Она полна Лидіей Андреевной, она представляетъ полную противоположность тому жилищу, гдѣ вчера ночью витали призраки и слышались ихъ печальные вздохи. Здѣсь нѣтъ, да чувствуется, что и не можетъ быть никакихъ призраковъ.

XIII.

Въ сосѣдней комнатѣ легкое покашливанье, шорохъ,– спущенная портьера раздвинулась и пропустила высокую, темноволосую, массивную фигуру Лидіи Андреевны. Совсѣмъ еще молодое,– ей было не больше тридцати лѣтъ,– лицо ея съ крупными очертаніями и большими сѣрыми глазами многими признавались очень красивымъ. Въ немъ, однако, недоставало главнаго: изящества и выраженія. Глаза ея ровно ничего не говорили. Вся она казалась какою-то тусклой, несмотря на блескъ волосъ и здоровой румянецъ, почти никогда не сходившій съ ея крѣпкихъ, круглыхъ щекъ.

Лидія Андреевна оказалась въ темномъ, но весьма нарядномъ платьѣ, которому, впрочемъ, тоже недоставало изящества.

На губахъ ея мелькнула не то улыбка, не то усмѣшка, когда она, немного прищурясь, взглянула на Вово и протянула ему руку.

Онъ почтительно поцѣловалъ эту бѣлую, крупную руку и попробовалъ было сдѣлать ту самую милую и невинную физіономію, за которую ему обыкновенно прощалось очень многое.

На этотъ разъ, однако, «физіономія» не подѣйствовала.

– Князь, какими судьбами? Чему я обязана удовольствію васъ у себя видѣть?– медленно произнесла Лидія Андреевна, присаживаясь на диванчикъ и указывая ему на кресло передъ собою.

«Parbleu! le commencement ne promet pas grand'cliose!» подумалъ онъ.

– Я къ вамъ по дѣлу, Лидія Андреевна...

– Я очень хорошо знаю, что безъ дѣла вы бы не пріѣхали, знаю, вѣроятно, и больше того... Вы, конечно, по порученію Михаила Александровича.

– Даю вамъ слово, что безъ всякаго порученія и что онъ бы изумился, если-бъ узналъ, что я у васъ. Пожалуйста, вѣрьте мнѣ, я скажу вамъ все... если-бъ я пріѣхалъ отъ него или съ его вѣдома, то не сталъ скрывать отъ васъ... croyez-moi, je vous prie!

– Но, вѣдь, вы его видѣли, конечно... я знаю, что онъ въ Петербургѣ уже нѣсколько дней.

– Да, вчера я съ нимъ встрѣтился на вечерѣ у madame Вилимской и потомъ къ нему заѣхалъ вмѣстѣ съ нимъ...

– Вчера... у madame Вилимской?– съ удивленіемъ, помимо своей воли, переспросила Лидія Андреевна и сильно покраснѣла

Отъ Вово не скрылись ни ея удивленіе, ни краска, ни выраженіе явнаго неудовольствія, мелькнувшее на лицѣ ея.

«Проговорился!» – подумалъ онъ и продолжалъ:

– Миша прямо мнѣ ничего не сказалъ; но изъ двухъ-трехъ его намековъ я не могъ не понять, что онъ и пріѣхалъ-то сюда главное затѣмъ, чтобы видѣть Соню... Voyons, Лидія Андреевна, не дѣлайте сердитаго лица, будемъ говорить откровенно.

Она неласково усмѣхнулась и пожала плечами.

– Говорить съ вами, князь, если-бы вы обратились ко мнѣ по порученію Михаила Александровича... это я еще понимаю...

– Ну, хорошо конечно... вы правы... Только, вѣдь, вы знаете мои отношенія съ Мишей... Et quis... enfin... я могу обратиться къ нему по вашему порученію... Затѣмъ я и пріѣхалъ...

Она опять усмѣхнулась, потомъ сдвинула брови, очевидно соображая.

– Я охотно просила бы васъ передать ему что-нибудь,– медленно сказала она:– но въ томъ-то и дѣло, что мнѣ передавать ему совсѣмъ нечего... Наши взаимныя отношенія и дѣла окончательно выяснились уже больше четырехъ лѣтъ тому назадъ... и никакихъ вопросовъ, какъ есть ничего, съ моей стороны, по крайней мѣрѣ, теперь, быть не можетъ... Я все пережила, какъ смогла, но теперь... теперь это для меня далекое прошлое.

– Вопросъ только въ Сонѣ,– проговорилъ Вово:– отецъ хочетъ видѣть своего ребенка и, я надѣюсь, вы не будете настолько жестоки, чтобы желать лишить его этого права.

– Ah! ne parlons pas de cruauté!– воскликнула, оживляясь, Лидія Андреевна.– Съ моей стороны никогда не было и не будетъ никакой жестокости. Какъ ни тяжело мнѣ это, какъ ни вредно это, наконецъ, для моей дочери, я не въ силахъ отказать ему увидѣться съ нею здѣсь, въ моемъ домѣ... Но, вѣдь, онъ, по своему всегдашнему упрямству, по своему деспотическому характеру, чтобы только поставить на своемъ, требуетъ ее къ себѣ. Этого никогда не будетъ! Слышите, князь,– никогда!

Лицо ея вдругъ исказилось, стало злымъ и совсѣмъ некрасивымъ. Она поднялась съ мѣста и трагически произнесла:

– Только черезъ мой трупъ Соня переступитъ порогъ его дома! Я переносила все, я всегда поддавалась, не имѣла своей воли... но всему есть предѣлъ, и въ этомъ вопросѣ ни ему, да и никому со мной не справиться. Онъ зналъ, на что идетъ, онъ самъ отказался отъ дочери. А у меня только она одна и осталась. Я, кажется, его ни въ чемъ не стѣсняла и не стѣсняю, я ничего ни прошу и мнѣ ничего не надо... Если бъ онъ оставилъ меня безъ всякихъ средствъ, совсѣмъ нищей – я и тогда бы не сказала ни слова, я стала бы работать, чтобы кормить мою дѣвочку. У меня все, какъ есть все отнято, и я молчу; но единственнаго моего сокровища, моего ребенка, я не отдамъ! Передайте же ему это!

Вово глядѣлъ на нее во всѣ глаза и уже почти былъ готовъ восхищаться ею. Онъ никогда не видалъ ее такою, въ такомъ экстазѣ. Жалко Мишу: но, вѣдь, и она права, она мать... и вотъ ей ничего не надо, она готова работать, чтобы кормить своего ребенка.

Однако, онъ все же началъ соображать кое-что и вспоминать. Его всегдашняя невольная антипатія къ этой женщинѣ прорвалась сквозь восхищенія ея горячей рѣчью.

– Хорошо,– со вздохомъ сказалъ онъ:– je vais lui dire tout... съ вашей стороны вы, конечно, правы. Сочувствуя Мишѣ, я все же не могу не сочувствовать и вамъ, особенно какъ подумаю о будущемъ... Счастье еще, что вы такъ мужественны!..

Лидія Андреевна насторожилась.

– О чемъ вы говорите?– тревожно спросила она.

– Вы, конечно, ужъ знаете, каковы теперь денежныя дѣла Миши?

– Ничего я не знаю,– вся замирая, прошептала Лидія Андреевна.

– Онъ разоренъ въ конецъ, благодаря этому негодяю Медынцеву. Снѣжково почти не приноситъ доходу, какой же Миша хозяинъ! Въ банкъ платить нечего, того и гляди съ аукціона продать придется...

Лидія Андреевна забыла все.

– Господи, что же это! Только этого и недоставало!– всплеснула она руками и вдругъ заплакала горько, неудержимо.

Вово поднялся. Но она внѣ себя, всхлипывая, его удерживала.

– Князь... постойте... мнѣ надо поговорить съ вами... пожалуйста, устройте наше свиданіе... вѣдь, онъ въ дѣлахъ какъ малый ребенокъ... я должна помочь ему... мнѣ необходимо его видѣть...

– Ну, вотъ мы и договорились,– скромно сказалъ Вово:– только знайте одно, chère Лидія Андреевна, никто не помышляетъ отнимать у васъ единственное, что вамъ дорого,– вашу Соню... но Миша непремѣнно долженъ ее видѣть... отъ этого зависитъ очень многое...

– Боже мой... да развѣ я противъ?!. Вы очень, очень ко мнѣ несправедливы... Привезите его ко мнѣ, уговорите его... это будетъ съ вашей стороны истинная дружеская услуга...

XIV.

Садясь въ карету, Вово увидѣлъ подъѣзжавшія извозчичьи сани, а въ саняхъ толстую даму неопредѣленныхъ лѣтъ, съ крупнымъ мясистымъ лицомъ, круглыми сѣрыми глазами на выкатѣ, со вздернутымъ и въ то же время какъ-то странно загнутымъ носикомъ,

«Вдовица Бубеньева... совушка!» – мелькнуло у него въ головѣ, и онъ приподнялъ свою маленькую «котиковую» шапочку.

Но дама, по своей крайней близорукости, не замѣтила ни его самого, ни его поклона. А онъ, несмотря на свою всегдашнюю любезность и услужливость, не нашелъ нужнымъ подойти къ ней. Онъ скорѣе захлопнулъ за собою каретную дверцу, спустилъ переднее стекло, крикнулъ кучеру, куда его везти, и помчался.

«Бѣдный Миша!– не то съ гримасой, не то съ усмѣшкой подумалъ онъ.– Вѣдь, теперь и косточекъ отъ него не оставятъ вдовица Бубеньева съ Лидіей Андреевной, on va le massacrer... en effigie»...

Между тѣмъ толстая дама, до смѣшного оправдывавшая одно изъ своихъ прозвищъ: «совушка-вдовушка», съ помощью швейцара вылѣзла изъ саней и стала подниматься по лѣстницѣ.

Время отъ времени она комично подпрыгивала, глядя передъ собою во всѣ свои круглые совиные глаза, и все-таки наткнулась на кресло, поставленное на одномъ изъ поворотовъ лѣстницы. Она испуганно прищурилась, сразу не отдавая себѣ отчета, на что это такое наткнулась, на неодушевленный предметъ, или живого человѣка. Затѣмъ она грузно упала въ кресло и крикнула:

– Швейцаръ, гдѣ ты тамъ!? Да позвони же къ Лидіи Андреевнѣ, чтобы дверь мнѣ отворили поскорѣе!

Швейцаръ внизу разслышалъ ея пронзительный голосъ, подошелъ къ проведеннымъ изъ квартиръ, помѣщавшимся у вѣшалки электрическимъ звонкамъ и позвонилъ.

Черезъ минуту дверь наверху отворилась.

Тогда толстая дама закричала:

– Катя, это вы?

Франтоватая горничная Лидіи Андреевны, узнавъ ея голосъ, спустилась къ ней по лѣстницѣ.

– Снимите съ меня, милая, шубку!– отдуваясь и вздыхая, калобно заговорила дама.– По четвертой лѣстницѣ нынче поднимаюсь, замучилась совсѣмъ... мое больное сердце...

Горничная, не безъ труда, боясь какъ бы гдѣ не лопнуло, стянула съ нея шубку и стала помогать ей взбираться.

Лидія Андреевна встрѣтила madame Бубеньеву въ гостиной и звонко расцѣловалась съ нею:

– Ахъ, chére amie, прикажите стаканъ сахарной воды!– съ глубокимъ вздохомъ выговорила «совушка», протягиваясь на низенькой кушеткѣ.– Сердце у меня... сердце!.. Едва забралась къ вамъ, думала умру на лѣстницѣ... Всю-то жизнь, всѣ непріятности въ одно мѣсто... прямо вотъ сюда, въ сердце! Ну, и нельзя вынести... Je finirai mal, je le sens...

– Mais vous, cliére, qu'avez vous donc? Что съ вами!?– воскликнула она, вдругъ оживляясь, прищуривая глаза и замѣчая слѣды волненія и слезъ на лицѣ своей пріятельницы.

Лидія Андреевна печально махнула рукой.

– Ахъ, дорогая Варвара Егоровна!– съ глубокимъ вздохомъ произнесла она.

Варвара Егоровна забыла свое сердце, спустила ноги съ кушетки и захватила пухлыми руками руку Лидіи Андреевны.

– Il y a du nouveau?! Что такое, что?! Какъ хорошо, что я собралась къ вамъ, у меня это просто предчувствіе вѣрно было, съ утра я о васъ думала и сердце за васъ щемило... Разскажите все, отведите душу... Вы знаете, какъ я люблю васъ, какъ высоко цѣню всѣ ваши душевныя качества и героизмъ въ несчастіяхъ. Вы знаете, что я все это время, всѣ эти годы, вашъ самый горячій адвокатъ!

– Знаю, милая Варвара Егоровна!– съ новымъ вздохомъ сказала Лидія Андреевна, цѣлуя пріятельницу въ толстую, дряблую и пылавшую щеку.– Вы не встрѣтили на лѣстницѣ князя Вово?

– Князя Вово?– протянула Бубеньева.– Нѣтъ! Правда, мнѣ показалось, когда я подъѣзжала, какъ будто карета стояла и кто-то въ нее садился. Вы знаете, я такъ удивительно близорука... Могъ бы, кажется, подойти, не со вчерашняго дня знакомы!.. Такъ онъ былъ у васъ? Посланцемъ, конечно?

Лидія Андреевна заперла дверь въ переднюю, печально подсѣла къ пріятельницѣ, еще глубже вздохнула. Во всей ея фигурѣ, грустно упавшихъ на колѣни рукахъ, въ глазахъ, безнадежно устремленныхъ куда-то прямо передъ собою, въ опущенныхъ и жалобно подергивающихся углахъ губъ,– выражалась кроткая покорность судьбѣ.

Тихимъ и зачѣмъ-то таинственнымъ шопотомъ разсказала она во всѣхъ подробностяхъ свою бесѣду съ хорошенькимъ княземъ. Она ничего не перепутала и даже не прибавила. Но тѣмъ не менѣе, вслѣдствіе нѣсколькихъ штриховъ и оттѣнковъ, бесѣда эта въ ея устахъ приняла совсѣмъ новый характеръ. Изъ-за нея вдругъ выглянулъ ужасный человѣкъ, злодѣй и мучитель.

И этотъ ужасный человѣкъ, злодѣй и мучитель былъ, конечно, Аникѣевъ. Выходило достаточно ясно, что онъ и разорился-то съ единственною цѣлью истерзать сердце Лидіи Андреевны.

Именно такъ отнеслась къ этой печальной новости Варвара Егоровна.

– C'est abominable!– взвизгнула она и всплеснула руками.– За что вамъ такое испытаніе, бѣдная моя? Вѣдь, это непростительно, ужасно! Только этого недоставало!

– Только этого и недоставало!– трагическимъ голосомъ повторила за нею Лидія Андреевна свою любимую фразу, и неудержимыя слезы, какъ въ ту минуту, когда Вово сообщилъ ей горькую новость, брызнули изъ глазъ ея.

Однако, она ихъ удержала и заговорила, прижимая къ глазамъ платокъ.

– Но, вѣдь, вы понимаете, нельзя же допустить это... нельзя! Мнѣ ничего не надо, я давно уже отказалась отъ всего... Не во мнѣ тутъ дѣло, а въ Сонѣ! За что же онъ ее нищей дѣлаетъ?!

– Да! Ужъ его отношеніе къ дочери!– воскликнула Варвара Егоровна,– Са n'а pas de nom... и онъ очень ошибается, думая, что все можно. Нашъ свѣтъ прощаетъ многое, смотритъ сквозь пальцы на всякій развратъ, но такое отношеніе къ своему ни въ чемъ неповинному ребенку, нѣтъ, на этомъ онъ оборвался! Знаете, когда я кому-нибудь разсказываю... что бы я ни говорила о немъ – ничто не производитъ никакого впечатлѣнія; только и всего, что отмалчиваются, пожимаютъ плечами, говорятъ: «Ну да, конечно, это дурно, очень дурно», и въ то же время я чувствую, что это совсѣмъ не то, совсѣмъ не то, нѣтъ никакого возмущенія, слова и больше ничего! А вотъ какъ я скажу о Сонѣ, сразу всѣ приходятъ въ ужасъ и васъ жалѣть начинаютъ. Ваша сила въ Сонѣ, я вамъ давно это говорю...

– Да, вѣдь, я же и не спорю!– сказала Лидія Андреевна.– Боже мой, Боже мой, что вынесла я въ жизни ради этой дѣвочки! Никто въ мірѣ не знаетъ, каково мнѣ было. Я скрывала отъ всѣхъ... вѣдь, вы сами считали насъ счастливыми, примѣрными супругами и, помните, какъ удивились тогда... вѣрить не хотѣли...

– Еще бы!– крикнула Варвара Егоровна.– Какъ съ небесъ упало; онъ мнѣ казался всегда такимъ хорошимъ, гуманнымъ человѣкомъ и, главное, человѣкомъ съ сердцемъ. Я всѣмъ такъ и говорила про него: вотъ семьянинъ, вотъ идеальный человѣкъ!.. Эти годы вашего молчаливаго страданія, я всегда всѣмъ на нихъ указываю... Потомъ, какъ ужъ это случилось, я, конечно, многое припоминать стала и поняла. О, онъ хитрый человѣкъ, онъ умѣлъ отводить глаза!

– Конечно, умѣлъ!– усмѣхнулась Лидія Андреевна, и по лицу ея пробѣжала злая гримаса.– Я, разумѣется, молчу и теперь передъ всѣми. Я не изъ тѣхъ, которыя любятъ выставлять на показъ все некрасивое, всю грязь... Наконецъ, я все же ношу его имя; но иной разъ таить въ себѣ все тяжелое...

Она ударила себя въ грудь рукой и приготовилась плакать...

Варвара Егоровна кинулась къ ней, обняла ее, начала громко цѣловать.

– Успокойтесь, голубушка, не разстраивайте себя, знаю я, какъ тяжело все таить, но себѣ знаю... Я, вѣдь, тоже таю не мало, моя жизнь не легче вашей, можетъ быть, еще ужаснѣе. Но, вѣдь, мнѣ-то, мнѣ вы можете говорить все, вы знаете, какъ я люблю васъ... Довѣренное мнѣ не пропадетъ, все равно какъ положенное въ государственный банкъ на храненіе...

Ей показалось, что она сострила, и она сама себѣ улыбнулась.

«Вотъ дура!» пронеслось въ мысляхъ Лидіи Андреевны.

Но это было совсѣмъ, совсѣмъ невольно, и тотчасъ же забылось.

Она глядѣла на круглое совиное лицо вдовушки, на ея влажные, быстро мигавшіе глаза съ дружескимъ довѣріемъ.

Она заговорила:

– Отъ васъ не таюсь. Правда, иной разъ силъ нѣтъ молчать... Что меня убиваетъ, такъ это фальшь. Вѣдь, онъ самый фальшивый человѣкъ, какого можно себѣ представить! Подумайте только... Я на него молилась, я ему вѣрила, какъ Богу, я считала его просто святымъ какимъ-то, готова была за нимъ въ огонь и воду... И все это только маска, всѣ его громкія фразы, вся его поэзія... Это человѣкъ безъ нравственныхъ убѣжденій, лѣнтяй и деспотъ. Къ тому же, повѣрите ли, иной разъ я поневолѣ начинала думать, что онъ... что у него въ головѣ не совсѣмъ въ порядкѣ...

– Я это давно уже говорю, всѣмъ говорю!– перебивая ее, воскликнула Варвара Егоровна.

Лидія Андреевна подняла глаза, и взглядъ ея случайно упалъ на довольно большой портретъ Аникѣева, не безъ цѣли выставленный въ этой гостиной. На нее, какъ живое, глянуло тонкое лицо артиста съ этой характерной прядью волосъ, непослушно падавшій на широкій лобъ. Свѣтлые глаза, своимъ загадочнымъ и строгимъ выраженіемъ, будто спрашивали ее: «Такъ я сумасшедшій?»

И она потупилась. Но тутъ же ее вдругъ охватила вся злоба, все негодованіе, вся жажда мести, которыя давно, давно ее душили.

– Если онъ сумасшедшій, для него же лучше,– сказала она:– тогда ему есть хоть оправданіе. Нѣтъ, онъ не сумасшедшій, онъ просто-на-просто избалованный эгоистъ безо всякаго чувства! Онъ никогда, никогда не любилъ меня и не цѣнилъ. Ну, скажите, вы меня знаете, развѣ ужъ я въ самомъ дѣлѣ такая дурная женщина? Развѣ я была ему плохою женой?!

– Ахъ, что вы говорите!– крикнула madame Бубеньева, опять принимаясь цѣловать ее.– Ужъ относительно него вы чисты, какъ кристаллъ! Онъ былъ за вами какъ за каменной стѣною. Вы говорите «избалованный», да вы же первая его избаловали.

– Нѣтъ, не я,– съ убѣжденіемъ отвѣтила Лидія Андреевна.– Онъ попалъ мнѣ въ руки совсѣмъ испорченнымъ. Да и потомъ.. Вѣдь, я была такъ молода, почти ребенокъ, развѣ я что-нибудь понимала! А когда понимать стала – было уже поздно. Самое ужасное это то, что онъ никогда и ни въ чемъ меня не слушался. Онъ считалъ меня глупой и даже не скрывалъ этого. Уменъ былъ только онъ одинъ...

– Нечего сказать, очень!– язвительно перебила Варвара Егоровна.– Если бъ уменъ былъ, такъ теперь все было бы совсѣмъ иначе.

– Именно, что все было бы совсѣмъ иначе,– согласилась съ нею Лидія Андреевна:– я все, все заранѣе предчувствовала, и Богъ видитъ, что сдѣлала все для того, чтобъ отвратить погибель. Когда, послѣ кончины maman и раздѣла, дѣла стали запутываться, все можно было еще спасти, все было въ рукахъ. Ему необходимо было начать службу. Я умоляла, я приставала до того, что онъ, наконецъ, согласился. Былъ причисленъ... Вы знаете ли, я дѣйствовала очень осторожно и почти все уже совсѣмъ устроила. Было обѣщано прекрасное назначеніе. И чѣмъ же все кончилось! Я со всѣми моими хлопотами въ дурахъ только осталась. Онъ, видите, не сошелся во взглядахъ, онъ, видите ли, не можетъ говорить то, чего не думаетъ, не можетъ дѣлать того, что считаетъ безполезнымъ или вреднымъ. Онъ не можетъ торчать въ переднихъ, лебезить и подлизываться – это его выраженія... Одинъ умнѣйшій человѣкъ, да и вы его знаете,– Николай Ѳедоровичъ,– просто рвалъ и металъ тогда, себя ему въ примѣръ ставилъ, былъ такъ добръ, что училъ его.

– И что же?

– А онъ ему вдругъ при мнѣ: развѣ вы тоже достигли своего положенія такимъ путемъ, развѣ вы тоже по переднимъ бѣгали и кланялись? А Николай Ѳедоровичъ, это, вѣдь, добрѣйшій человѣкъ, и онъ къ намъ расположенъ былъ, онъ ему прямо. «да, говоритъ, только и добился этимъ, что же дѣлать». Ну, словомъ, ничего не вышло, кромѣ непріятностей. Кричалъ, кричалъ, мучилъ меня: я, видите ли, заставляю его унижаться, отравляю ему душу, я запрятала его въ темный чуланъ, гдѣ нѣтъ ни свѣта, ни воздуха. Это его любимое сравненіе было. А какой же чуланъ, куда я могла его запереть, когда никакого вліянія я на него не имѣла, когда онъ всегда все дѣлалъ по-своему! Мнѣ оставалось только глядѣть на эти чудачества и мучиться. Мошенникъ придетъ въ домъ, на лицѣ написано, что мошенникъ, подольстится къ нему, и онъ сейчасъ же его за святого считаетъ. Тотъ ему въ карманъ лѣзетъ; а онъ ему карманъ и выворачиваетъ. Вѣдь, его, я думаю, всѣ петербургскіе жулики знали, такъ прямо и идутъ, разскажутъ какую-нибудь сказку, онъ имъ и выложитъ свои послѣднія деньги. Мнѣ нужно на хозяйство, на Соню, на самыя первыя необходимости – нѣтъ денегъ. Да гдѣ же онѣ, вѣдь, недавно сколько было?! Тутъ вотъ и приходилось узнавать всякія прелести.

– Воля ваша, или сумасшедшій, или ужъ отъ своего этого ужаснаго характера, чтобы вамъ досадить и страдать заставить!– перебила madame Бубеньева. Но Лидія Андреевна, поглощенная воспоминаніями, не обратила вниманія на ея слова и продолжала:

– Я письма перехватывала, никого до него не допускала, и все-таки не уберегла. Довѣрился онъ этому каторжнику Медынцеву, отдалъ ему весь капиталъ. Я какъ узнала, въ ужасъ пришла. Только, конечно, сама еще тогда не знала, какой это негодяй Медынцевъ... А онъ меня успокаиваетъ, говоритъ: «вотъ ты меня считаешь ни на что неспособнымъ, непрактичнымъ, такъ я докажу тебѣ обратное. Меньше чѣмъ черезъ годъ нашъ капиталъ удвоится». Ну, вы знаете, черезъ годъ не было ни капитала, ни Медынцева. Кажется, урокъ хорошій на всю жизнь, кажется, послѣ этого можно придти въ себя и начать меня слушаться, а онъ – какимъ былъ, такимъ и остался.

– Да, ужасный, ужасный человѣкъ!..– повторяла, качая головою, Варвара Егоровна.– Счастье еще, что у васъ одна Соня.

– Хоть и одна Соня, а все же, вѣдь, и ей жить надо!– съ отчаяніемъ въ голосѣ воскликнула Лидія Андреевна.

– Что же вы теперь думаете дѣлать?

– А ужъ и не знаю. Я въ такомъ чаду, что не могу собраться съ мыслями.

– Знаете что?!– внезапно сообразила Варвара Егоровна.– Времени терять нечего, вѣдь, теперь все ясно, онъ расточитель, его необходимо взять подъ опеку, только этимъ способомъ можно еще спасти то, что осталось!

Лидія Андреевна задумалась.

Потомъ она схватила свою голову руками и громко заплакала.

– Я не могу больше!– кричала она, совсѣмъ уже не владѣя собою.– Я не хочу нищеты, я его жалѣла, я не жаловалась, выносила все. Но вижу, что моя деликатность съ нимъ насъ только погубитъ... Я его не буду жалѣть больше... я сорву съ него маску... пустъ всѣ видятъ, какой это человѣкъ!.. Ахъ, скажите, пожалуйста, артистъ, талантъ, идеалистъ, художникъ!.. развратный, низкій человѣкъ – и ничего больше, самый жестокій эгоистъ – вотъ онъ кто!..

Она остановилась, переводя духъ.

Въ это время за спущенной портьерой, изъ сосѣдняго будуара, раздались громкія всхлипыванія.

Лидія Андреевна стремительно кинулась туда и заглянула за портьеру.

Прелестная худенькая дѣвочка съ длинною тяжелою бѣлокурою косой стояла посреди будуара, вся какъ-то съежившись, вся трепеща и горько, горько плача.

– Зачѣмъ ты здѣсь? Что ты тутъ дѣлаешь? Чего ты ревешь? Какъ ты имѣешь подкрадываться? Вѣдь, я тебѣ сколько разъ запрещала!..– крикнула Лидія Андреевна.

Дѣвочка подняла великолѣпные глаза, полные слезъ, испуганно и безсмысленно посмотрѣла на нее, притиснула руку съ мокрымъ платкомъ себѣ къ груди – и стремительно убѣжала.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю