355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Всеволод Соловьев » Злые вихри » Текст книги (страница 15)
Злые вихри
  • Текст добавлен: 10 ноября 2017, 13:00

Текст книги "Злые вихри"


Автор книги: Всеволод Соловьев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

XL.

Разставшись съ братомъ, Аникѣевъ медленно пошелъ, направляясь къ Михайловскому скверу. День разгулялся, подулъ мягкій вѣтеръ, чувствовалось первое дыханіе приближающейся весны.

Было еще довольно рано, и Аникѣевъ соображалъ, что всего лучше дойти пѣшкомъ до набережной. Такимъ образомъ онъ попадетъ къ Алинѣ именно въ самое время.

Конечно, онъ рисковалъ не застать ее дома, или застать не только ее, а и ея князя, и всякихъ постороннихъ людей.

Опять увидѣть этого невыносимо противнаго человѣка, услышать его отвратительно-скрипящій голосъ, дотронуться до его красной, холодной руки...

Все равно, все равно; но онъ уже не можетъ не идти къ ней, потому что усталъ невыносимо и кромѣ нея у него никого нѣтъ теперь. На Фурштатской онъ опять ничего не добился, то-есть не добился Сони. Ему сказали, что Лидія Андреевна вернулась вчера вечеромъ одна и очень рано ушла изъ дому. Тогда онъ поѣхалъ въ Европейскую гостиницу, къ брату. Ничего особенно пріятнаго, радостнаго онъ и не ждалъ отъ этого свиданія, но все же не думалъ, что придется истомиться и устать до такой степени...

Правда, есть одинъ человѣкъ, съ которымъ не холодно, это – Вово. Онъ чуть ли не одинъ остался отъ прежняго времени. Несмотря на свое удивительное подчасъ легкомысліе и мелочность, онъ все-же не измѣнилъ, вмѣстѣ съ измѣнившимися обстоятельствами, какъ измѣнили другіе. Что-жъ такое, если онъ производитъ впечатлѣніе вѣчнаго полуребенка, если онъ довольствуется самымъ пустымъ существованіемъ и никогда не могъ ни на чемъ серьезно остановиться. Все же онъ гораздо выше множества людей, считающихся серьезными. Онъ честенъ и добръ, ни въ комъ не заискиваетъ, неспособенъ ни на какую интригу. Съ нимъ случаются минуты духовнаго просвѣтлѣнія, когда вдругъ, сквозь оболочку свѣтской маріонетки, проглядываетъ что-то разумное, сердечное, человѣческое.

Къ нему бы? Только, вѣдь, неизвѣстно, на какую попадешь минуту, а главное,– гдѣ же его искать: въ этотъ часъ онъ ужъ кончаетъ свой туалетъ и начинаетъ свое вѣчное порханіе по городу.

Никого нѣтъ, кромѣ Алины. Эту недѣлю, до вчерашняго дня, Аникѣевъ мало о ней думалъ, онъ думалъ только о Сонѣ. Но записка, прочтенная имъ вчера вечеромъ, опять его отравила. Не забывая о Сонѣ, то и дѣло мучительно возвращаясь къ ней мыслями, онъ чувствовалъ, однако, что образъ Алины снова вернулся, что онъ здѣсь – и не уйдетъ.

То было жуткое, мучительное и въ то же время зачаровывающее ощущеніе. Въ немъ заключался и паническій ужасъ близости призрака и сердечная радость близости живого, любимаго существа. Аникѣевъ сталъ, наконецъ, удивляться, какъ же онъ могъ эти дни, эти мучительные дни прожить безъ Алины – до того возростало въ немъ, съ каждой минутой, страстное влеченіе къ ней, желаніе скорѣе,– скорѣе ее видѣть, слышать ея голосъ...

Самъ того не замѣчая, онъ ускорялъ шагъ и, повернувъ отъ Лѣтняго сада на набережную, почти бѣгомъ спѣшилъ къ ея подъѣзду.

Теперь ему казалось, что онъ непремѣнно опоздаетъ, что вотъ она, можетъ быть, въ эту самую минуту уже выѣхала изъ дому, что онъ засталъ бы ее, если-бъ не потерялъ даромъ столько времени.

Если ея нѣтъ, если онъ не можетъ сейчасъ же ее увидѣть,– что станетъ онъ дѣлать? Ему уже представлялось, какъ онъ долгіе часы, въ томительномъ нетерпѣніи, ходитъ взадъ и впередъ по набережной...

Запыхавшись, съ громко стучащимъ сердцемъ, отворилъ онъ тяжелую дверь. Швейцаръ, очевидно, его узнавшій, сказалъ ему:

– Княгиня дома, только врядъ ли принять могутъ.

– Отчего?

– Да онѣ что-то нездоровы, второй день не выѣзжаютъ! Однако, распоряженія никакого не было-съ. Я сейчасъ позвоню, вы извольте отдать свою карточку человѣку...

Черезъ нѣсколько секундъ съ лѣстницы сбѣжалъ длинный молодой лакей, сіявшій бѣлымъ галстухомъ и гербовыми пуговицами. Онъ почтительно принялъ отъ Аникѣева карточку и также быстро поднялся по широкимъ ступенямъ.

Аникѣевъ совсѣмъ застылъ и смутно чувствовалъ, что если Алина не приметъ его,– онъ никогда больше къ ней не вернатея.

Прошло двѣ-три длинныя минуты.

– Пожалуйте!– раздалось, наконецъ, сверху.

Тогда онъ медленно снялъ съ себя пальто и сталъ подниматься по лѣстницѣ.

Тотъ же молодой лакей провелъ его по знакомымъ уже комнатамъ и оставилъ у спущенной портьеры, за которой была та уютная маленькая гостиная, гдѣ нѣсколько дней тому назадъ скрипящій голосъ «la bête» нарушилъ наплывшее было любовное очарованіе.

Аникѣевъ не успѣлъ еще рѣшить – слѣдуетъ-ли ему пройти туда или подождать, какъ шевельнулась портьера. Но это была не Алина, а молоденькая хорошенькая дѣвушка съ хитрыми зеленоватыми глазами, въ гладкомъ темномъ платьицѣ, черномъ шелковомъ передничкѣ и съ манерами скромной институтки.

Вѣра граціозно поклонилась, остановила на лицѣ Аникѣева слишкомъ внимательный взглядъ и нѣжнымъ голоскомъ произнесла:

– Княгиня васъ просятъ... только онѣ извиняются, онѣ совсѣмъ нездоровы... Пожалуйте за мной, я васъ проведу.

Онъ послѣдовалъ за нею черезъ маленькую гостиную, прошелъ еще одну какую-то комнату. Затѣмъ Вѣра отворила дверь, пропустила его,– и сама исчезла, громко щелкнувъ за нимъ дверною ручкой.

Аникѣевъ очутился въ обширной комнатѣ, затянутой пушистымъ блѣднымъ ковромъ, задрапированной бѣлымъ шелкомъ съ затканными по немъ, тоже блѣдными букетами. Онъ увидѣлъ свою фигуру, отраженную въ громадномъ трюмо, увидѣлъ туалетный столъ, жардиньерку съ разноцвѣтными душистыми гіацинтами, всякія шифоньерки, столики, бездѣлушки. Онъ понялъ, что это спальня Алины.

Когда она, въ тотъ разъ, показывала ему свое помѣщеніе, она отворила и эту дверь, сказавъ: «это моя спальня». Но онъ тогда заглянулъ, ничего не видя, и тотчасъ же отошелъ отъ двери, почувствовавъ неловкость и какое-то тоскливое раздраженіе.

Да, это спальня Алины. Но гдѣ же кровать? Гдѣ она сама?

– Это вы?– услышалъ онъ ея тихій голосъ.

Тогда, вглядѣвшись по направленію, откуда раздался голосъ, онъ понялъ. Кровать и вся глубокая, большая ниша, гдѣ она помѣщалась, были скрыты подвижной бѣлой шелковой занавѣсью. Ему внезапно вспомнилось, что самъ же онъ какъ-то разъ, въ Снѣжковѣ, нарисовалъ ей именно такое устройство спальни. Кровать должна быть вдоль ниши, подъ балдахиномъ, а занавѣсъ, если ее совсѣмъ отдернуть, собирается у стѣны, гдѣ изголовье, мягкими складками, почти теряется и не нарушаетъ общаго впечатлѣнія.

– Вы больны? Что такое?– тревожно спросилъ Аникѣевъ.

– Какъ видите... настолько больна, что со вчерашняго вечера не могу поднять головы и не встаю съ постели... Впрочемъ, это не опасно, а только очень мучительно. Это мигрень, которой я отъ времени страдаю. Она проходилъ гораздо скорѣе, если я лежу неподвижно иногда всего нѣсколько часовъ, иногда сутки. Если же я вздумаю встать пока совсѣмъ не прошло, боль сейчасъ же усиливается и тогда приходится мучиться два, три, даже четыре дня. Сегодня ночью было ужасно!.. Теперь гораздо лучше, минутами почти стихаетъ; но если я вздумаю подняться, одѣться и пройтись въ другія комнаты – тогда вернется, и конца не будетъ! Поэтому мнѣ оставалось или совсѣмъ не принять васъ, или принять вотъ такъ... Но, вѣдь, я ждала васъ, Боже мой, какъ ждала!..

Она остановилась и потомъ прибавила:

– Отчего вы не заглянули всѣ эти дни?.. хоть бы отвѣтила на мою записку... вы-то здоровы?

– Я на ногахъ,– сказалъ Аникѣевъ:– даже чувствую особенную потребность двигаться, двигаться потому, что не нахожу себѣ мѣста. Кажется, я никогда не ходилъ столько по улицамъ, сколько хожу это время... Отчего я не заглянулъ, Алина? Да, вѣдь, я тогда выбѣжалъ отъ васъ въ такомъ ужасѣ, какъ послѣ встрѣчи съ привидѣніемъ... Мнѣ страшно было и подумать о томъ, какъ же я вернусь, какъ вынесу новую такую встрѣчу... Потомъ... со мной случилось несчастье... да, несчастье...

Онъ остановился.,

– Скажите мнѣ все, не скрывайте отъ меня, ради Бога,– прежнимъ, такъ живо вспомнившимся ему, нѣжнымъ и умоляющимъ голосомъ заговорила Алина.– Ваше несчастье – мое несчастье... Разберемъ же, обсудимъ его вмѣстѣ, какъ тогда... Миша! Только вы такъ далеко... мнѣ трудно громко говорить и я васъ почти не слышу... Гдѣ вы? Пойдите сюда, сядьте вотъ въ это кресло, тогда мы можемъ говоршь тихо-тихо, насъ будетъ раздѣлять только занавѣсъ...

Онъ такъ и сдѣлалъ. Кресло было приставлено почти къ самой кровати. Занавѣсъ зашевелилась.

– Гдѣ ваша рука?– сказала Алина.– Дайте мнѣ ее пожать хотъ черезъ матерію...

Она собрала, какъ только было можно, тяжелый толстый шелкъ и, почувствовавъ руку Аникѣева, крѣпко сжала его пальцы.

Его бросило въ жаръ отъ этого пожатія. Онъ чувствовалъ Алину рядомъ съ собою, слышалъ ея малѣйшее движеніе, слышалъ ея дыханіе.

– Говори же, говори, что случилось?– страстнымъ шопотомъ спросила она.

Онъ разсказалъ ей о своемъ свиданіи съ Соней, о предложеніи и бѣшенствѣ Лидіи Андреевны, о томъ, какъ она увезла Соню въ Царское, и, наконецъ, о своемъ рѣшеніи похитить дочь.

Алина не прерывала его ни однимъ словомъ. Когда онъ замолчалъ, она сказала:

– Это невозможно, изъ этого ничего не выйдетъ... У тебя силой отберутъ Соню, заставятъ, понимаешь, заставятъ тебя ее отдать... Тебя истерзаютъ!.. И потомъ... подумай же, что будетъ съ бѣдной дѣвочкой, каково ей будетъ вынести все это! Хорошо, что ты мнѣ разсказалъ, для меня все это ужъ не новость, только, конечно, я совсѣмъ не такъ слышала. Объ этомъ говорятъ... Лидія Андреевна дѣйствуетъ энергично, она себѣ нашла очень сильныхъ защитниковъ. Третьяго дня я заѣхала къ Натальѣ Порфирьевнѣ и застала у нея князя Ивана Николаевича... знаешь! При мнѣ говорили... Боже мой, какая это была пытка!.. я должна была выслушивать, что ты какой-то извергъ... и молчать!

– Это Наталья Порфирьевна меня извергомъ объявила?– спросилъ дрогнувшимъ голосомъ Аникѣевъ.

– Нѣтъ, она была довольно сконфужена, даже пробовала что-то возразить; но потомъ, конечно, замолчала, когда князь объявилъ, какія лица тоже заинтересованы судьбою этой «несчастной, покинутой женщины». Вотъ видишь, ничего нельзя! Она ужъ и такъ испортила тебѣ репутацію... Очень можетъ быть, что тебя ждутъ всякія непріятности... сила солому ломитъ.

– Боже мой, да, вѣдь, это съ ума сойти можно!– прошепталъ Аникѣевъ.

– Тебѣ остается одно, одинъ способъ побѣдить Лидію Андреевну, это – послѣдовать ея совѣту, исполнить ея желаніе. Вернись къ ней.

– Этого вотъ и Платонъ Пирожковъ желаетъ!– съ печальной усмѣшкой сказалъ Аникѣевъ.

– Это единственное, что тебѣ могутъ теперь посовѣтовать всѣ твои друзья...

– И ты? и ты?

– А я прежде всѣхъ, потому что больше всѣхъ дорожу твоимъ спокойствіемъ и думаю о твоей репутаціи.

– Хорошо спокойствіерядомъ съ нею!

– Скажи лучше, рядомъ съ Соней!.. Вѣдъ, отъ тебя самого зависитъ ограничить Лидію Андреевну извѣстными рамками... Тогда, въ Снѣжковѣ, я слишкомъ была молода, она представлялась мнѣ страшной, и я боялась ее за тебя. Теперь же... переѣзжай къ ней, этимъ ты страшно много выиграешь и возьмешь у нея изъ рукъ всѣ козыри. А при первой непріятности, прямо ко мнѣ, и я научу тебя, какъ справляться съ ней, если ты самъ не умѣешь... Я завтра же кое-кого увижу, все разузнаю, всѣ ея ходы, и сейчасъ же сообщу тебѣ... До тѣхъ поръ, умоляю тебя, не дѣлай ровно ничего, подожди моихъ извѣстій... Обѣщаешь? Дай слово, иначе я не отпущу тебя! Слышишь? Миша! Ты слишкомъ горячъ, слишкомъ возбужденъ, ты не судья въ своемъ дѣлѣ... довѣрься мнѣ... Дай же слово, что подождешь!

– Ну, хорошо, подожду,– растерянно произнесъ онъ, сознавая, что, во всякомъ случаѣ, ему только теперь и остается ждать.

Къ тому же онъ начиналъ забывать и Соню, и Лидію Андреевну, и все на свѣтѣ. Близость Алины опьяняла его.

Онъ сдѣлалъ надъ собой послѣднее усиліе и поднялся съ кресла.

– Однако, я долженъ уходить... Что-жъ ты меня не гонишь?– прошепталъ онъ такъ тихо, что она едва разслышала.

– Зачѣмъ?– сказала она:– мы здѣсь въ безопасности,– иначе я такъ не приняла бы тебя... Никто не посмѣетъ меня безпокоить, пока я не позвоню...

– Такъ же, какъ и въ тотъ разъ?– перебилъ ее Аникѣевъ.

– Этого никогда больше не повторится! Къ тому же онъ уѣхалъ на два дня въ Лугу, опять наслѣдство получаетъ... не большое, послѣ тетки... Да неужели ты думаешь, что онъ хоть разъ, когда-нибудь, осмѣлился войти въ эту комнату?! Неужели ты думаешь...

Аникѣевъ ничего не думалъ. У него кружилась голова, звенѣло въ ушахъ, и сквозь этотъ звонъ онъ слышалъ:

– Миша, это безуміе какое-то! Ты долженъ простить меня... Ты не можешь такъ мучить и себя, и меня... Ты не смѣешь мнѣ не вѣрить... Пойми же, наконецъ... я шесть лѣтъ ждала тебя, жила этимъ ожиданіемъ... Я берегла себя, я не допустила въ себѣ ни одной мысли, которая была бы для тебя оскорбительна. Жизнь моя, милый мой... я только твоя, всегда была и буду только твоей...

Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и отдернулъ занавѣсъ.

Передъ нимъ была Алина, его Алина. Она приподняла голову съ подушекъ и трепетно протягивала къ нему свои обнаженныя, милыя руки...

Конецъ первой части.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

У Хрепелевыхъ происходила если и не настоящая, драма, то, во всякомъ случаѣ, нѣчто крайне тяжелое и непріятное, нарушившее мирное и безукоризненное теченіе дѣлъ этого богатаго дома, всегда пользовавшагося въ свѣтѣ самой лучшей репутаціей.

Князь Валентинъ Илларіоновичъ,– по внѣшности и манерамъ всесовершеннѣйшая, хоть и противуестественная смѣсь англійскаго лорда и утонченнаго парижскаго «вивера»,– чувствовалъ себя совсѣмъ скверно, такъ скверно, какъ, можетъ быть, никогда еще въ жизни. Если-бы онъ былъ англійскимъ лордомъ, онъ, вѣроятно, принялъ бы какое-нибудь рѣшеніе, конечно, самое эксцентричное, исполнилъ бы его безъ всякихъ колебаній, а затѣмъ сохранилъ бы полную джентельменскую невозмутимость. Если бы въ былъ «жизнерадостнымъ» свѣтскимъ парижаниномъ,– онъ сразу бы сообразилъ, что никакая непріятность, никакой семейный скандалъ не стоютъ быстро-бѣгущаго дня, полнаго всякими житейскими удовольствіями, а потому завилъ бы свое горе веревочкой и продолжалъ бы вкушать отъ всѣхъ плодовъ земныхъ.

Но внѣшность, манеры и даже привычки – сами собой. Внутри же себя «dans' des fins fonds de son individualité»,– какъ онъ о себѣ выражался, князь былъ русскимъ богатымъ бариномъ, избалованнымъ неизмѣнными удачами. Онъ смотрѣлъ на эти удачи, какъ на нѣчто должное, принадлежавшее ему по неотъемлемому праву.

Поэтому неслыханный «скандалъ» съ Nіnette на вечерѣ у Натальи Порфирьевны, отказъ графа Ильинскаго и затѣмъ побѣгъ дочери изъ дому – привели его въ состояніе полной умственной и душевной разслабленности. Все это было ни съ чѣмъ несообразно, никакимъ образомъ, а ужъ тѣмъ болѣе съ нимъ не могло случиться, и вотъ случилось, сразу, одно за другимъ въ нѣсколько дней.

Князь ничего не понималъ. Онъ не могъ сообразить, что же ему теперь дѣлать, что дѣлаютъ другіе въ подобныхъ обстоятельствахъ. Безпомощность его увеличивалась съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ.

Князь стоялъ у камина въ своемъ кабинетѣ и, съ хронометромъ въ рукѣ, провѣрялъ каминные часы, что дѣлалъ неизмѣнно каждое утро въ одно и то же время. Онъ питалъ страсть къ часамъ и имѣлъ у себя очень интересную ихъ коллекцію.

Взглянувъ на князя, въ первую минуту никакъ нельзя было подумать, что это человѣкъ, надъ которымъ стряслась большая бѣда. Его высокая, сухощавая и мускулистая фигура держалась прямо, будто затянутая въ корсетъ.

Его пятидесятилѣтнее лицо, съ острыми чертами и нѣсколько выдвинутой впередъ нижней челюстью, украшалось тщательно расчесанными, зачесанными и приглаженными волосами. Такая прическа почти совсѣмъ скрывала лысину, а слишкомъ черный цвѣтъ волосъ легко могъ быть произведеніемъ какого-нибудь красящаго вещества. Великолѣпныя «англійскія» бакенбарды были такъ же черны и такъ же носили на себѣ слѣды опытной руки сихъ дѣлъ мастера.

Щеки отличались свѣжестью, крѣпкій подбородокъ былъ тщательно выбритъ, каріе глаза, не утратившіе еще блеска, имѣли обычное пріятное и ласковое выраженіе.

Утренній англійскій костюмъ сидѣлъ на князѣ превосходно и весьма шелъ къ нему.

Князь проснулся, какъ и всегда, съ первымъ ударомъ девяти, облился холодной водой, полчаса дѣлалъ гимнастику и упражненія съ тяжелыми гирями. Потомъ онъ съѣлъ, у себя въ спальнѣ, кусокъ кроваваго ростбифа, выпилъ стаканъ портеру и занялся туалетомъ. Ровно въ половинѣ одиннадцатаго вышелъ онъ въ кабинетъ и началъ провѣрку часовъ.

До сихъ поръ все шло по давно ужъ заведенному порядку. Послѣ провѣрки часовъ надо было подойти къ столу, пробѣжать полученныя письма, а затѣмъ сѣсть въ качалку, закурить сигару; и, наскоро проглядѣвъ русскую газету, приняться за «Times» и «Figaro». Князь подошелъ къ столу, прочелъ три-четыре неинтересныхъ полученныхъ письма, но въ качалку не сѣлъ, сигары не закурилъ, газетъ не тронулъ.

Онъ большими шагами своихъ длинныхъ ногъ измѣрялъ кабинетъ во всѣхъ направленіяхъ.

Ему пришло въ голову, что сегодня «засѣданіе». Онъ ужъ пропустилъ одно и непремѣнно слѣдовало бы поѣхать. Но онъ чувствовалъ себя не въ силахъ встрѣтиться съ людьми, которые хоть и не будутъ, разумѣется, ничего спрашивать, но непремѣнно будутъ глядѣть на него съ тайнымъ злорадствомъ. Вѣдь, люди,– думалъ онъ не безъ нѣкотораго основанія,– какія бы хорошія и высокія слова ни говорили, всегда какъ-то невольно рады несчастію, бѣдѣ ближняго...

Его же бѣда особенно ужасна тѣмъ, что надъ ней позволительно посмѣяться. Его дочь не умерла, она жива, она только, напилась публично пьяной, безчинствовала, а потомъ убѣжала, убѣжала ночью къ любовнику!.. Его дочь!!

Онъ поблѣднѣлъ, и глаза его потеряли свое пріятное выраженіе, расширились, показали бѣлокъ, испещренный тонкими, яркими жилками. Онъ сжалъ большіе, сильные кулаки и, кажется, появись передъ нимъ Ninette, онъ бы уложилъ ее на мѣстѣ. Но Ninette не было, и онъ, себя не помня, хватилъ кулакомъ по массивному столу съ мраморной верхней доскою.

Боль заставила его очнуться. Онъ растеръ руку и сразу почти успокоился, однако, все же продолжая нервно шагать по комнатѣ.

Онъ опять задавалъ себѣ остающійся безъ отвѣта вопросъ: какимъ это образомъ могла съ нимъ случиться подобная гадость? Все шло такъ хорошо, каждый годъ приносилъ что-нибудь пріятное, такъ или иначе подвигалъ впередъ, вверхъ. Отъ него не требовалось никогда никакихъ заботъ, хлопотъ, напряженія. Все дѣлалось само собою, мягко, незамѣтно, вытекало одно изъ другого.

Такъ было съ самаго дѣтства, проведеннаго въ обширномъ родительскомъ домѣ среди родныхъ, сверстниковъ и сверстницъ среди неутомительныхъ занятій языками и различныхъ дѣтскихъ увеселеній.

Потомъ наступили школьные годы. Сразу переходъ былъ чувствителенъ; но это скоро обошлось. Въ заведеніи было очень недурно, уроками не утомляли, экзамены не представляли особенной трудности, такъ какъ и начальство, и наставники помогали всѣми мѣрами. А на старшемъ курсѣ ученіе отошло совсѣмъ на задній планъ. Блестящая молодежь пробилась на волю и жадно вкушала отъ всякихъ запретныхъ плодовъ.

Правда, нѣсколько товарищей работали усидчиво; но это были юноши, уже сознавшіе, что имъ придется своею головой прокладывать себѣ дорогу, или честолюбцы.

Князь не чувствовалъ въ себѣ «такого» честолюбія и очень хорошо зналъ, что папа, мама, дяденьки, тетеньки и ихъ друзья, и безъ всякихъ съ его стороны усидчивыхъ занятій, доставятъ ему въ свое время все, что надо для безпечальнаго, почетнаго существованія.

Такъ оно, конечно, и случилось. Князь, по своему рожденію, родству и связямъ, принадлежалъ къ тѣмъ людямъ, блестящую карьеру которыхъ легко и подробно можно начертать въ минуту ихъ рожденія, не прибѣгая къ гороскопу. Едва сойдя со школьной скамьи, онъ получилъ уже все, чего одни добиваются десять-двѣнадцать лѣтъ и чего другіе никогда не могутъ добиться. Все это давалось не ему, а его отцу, дядямъ, теткамъ, которыхъ нельзя было обидѣть.

Въ тридцать лѣтъ, занимая очень видное и притомъ ничуть не отвѣтственное, не требующее никакихъ знаній, даже никакихъ занятій служебное положеніе и получивъ послѣ отца отличное состояніе, князь женился на красивой дѣвушкѣ изъ своего круга.

Это было счастливое супружество. Княгиня Катерина Петровна оказалась именно такой женой, о какой онъ только и могъ мечтать.

Въ первые годы они испытывали другъ къ другу значительное влеченіе, потомъ незамѣтно, мало-по-малу, охладѣли и остались навсегда друзьями. Княгиня требовала отъ мужа только того, чего онъ не могъ не дать и безъ всякихъ требованій. Ninette сказала Аникѣеву истинную правду – ея мать любила въ жизни, охладѣвъ къ мужу, только одно: приличія.

Князь былъ тоже воплощеніемъ приличнаго свѣтскаго человѣка. Съ женой онъ былъ всегда безупреченъ, продупредителенъ и вѣжливъ до послѣдней степени. Онъ сгорѣлъ бы со стыда если-бъ она увидѣла его неодѣтымъ и непричесаннымъ. Когда они выѣзжали вмѣстѣ или принимали у себя – на нихъ пріятно было смотрѣть.

Въ свободные часы князь посѣщалъ хорошенькую и скромную молодую особу, живущую въ отдѣланной имъ премиленькой квартирѣ. Эта особа, обыкновенно, года черезъ два-три, замѣнялась новою въ томъ же родѣ и вкусѣ, и тогда князю приходилось отдѣлывать новую квартиру. Кромѣ того онъ каждый годъ уѣзжалъ на три мѣсяца заграницу «на родину» – какъ говорилъ онъ, подразумѣвая Парижъ и Лондонъ. Тамъ онъ велъ жизнь очень-очень веселую, настолько веселую, что возвращался каждый разъ сильно осунувшимся и какъ-то полинявшимъ.

Даже хорошенькая и скромная молодая особа смущалась такой перемѣной. Но князь увѣрялъ всѣхъ, что это дѣйствіе минеральныхъ водъ, отъ которыхъ человѣкъ въ первое время всегда худѣетъ и кажется утомленнымъ.

Онъ начиналъ вести строго регулярную жизнь, обливался холодной водою, занимался гимнастикой и всякими физическими упражненіями, ѣлъ на тощакъ почти сырой ростбифъ, и пилъ портеръ. Мѣсяца черезъ три онъ принималъ свой обычный, достаточно цвѣтущій видъ и объяснялъ:

– Вотъ видите... c'est chaque fois la même chose: въ первое время я отъ нихъ чувствую утомленіе и худѣю, а потомъ – приливъ силъ, здоровья, свѣжести! О, безъ моихъ минеральныхъ водъ я бы пропалъ... я живу ими!..

Не было никакого основанія не вѣрить словамъ его. Не вѣрила имъ только княгиня. Она знала очень многое, но относилась къ тому, что знала – снисходительно. Князь былъ остороженъ, скроменъ, не нарушалъ приличій. Преслѣдовать же его упреками, поднимать цѣлыя исторіи – она считала не только безполезнымъ и глупымъ, но прежде всего неприличнымъ.

За такіе взгляды мужъ признавалъ ее умнѣйшей женщиной, искренно уважалъ ее и, въ свою очередь, никогда не позволялъ себѣ вмѣшиваться въ ея дѣла.

Словомъ, это было самое примѣрное, счастливое супружество. Такимъ оно и считалось въ петербургскомъ «свѣтѣ».

Подросла Ninette, ей представилась приличная партія. Князь разсчитывалъ, справивъ свадьбу, ѣхать въ свой обычный отпускъ на «родину». Все шло какъ по маслу,– и вдругъ такая бѣда! Ninette, эта милая синеглазая дѣвочка, чуть не вчера еще игравшая въ куклы, всегда такая скромная, почти ребенокъ, оказалась испорченной, безсовѣстной, развратной дѣвченкой и опозорила его передъ цѣлымъ свѣтомъ!

Да когда-жъ она поспѣла такъ испортиться и развратиться, откуда это взялось? при такомъ надзорѣ, при такой умной матери, только и думающей о приличіяхъ!

Этого понять было нельзя... это былъ какой-то бредъ...

Бѣшенство опять подступило къ сердцу князя.

«Фу! даже въ голову кровь кидается... такъ и стучитъ:» – подумалъ онъ и сдѣлалъ нѣсколько гимнастическихъ движеній для отвлеченія крови отъ головы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю