Текст книги "Злые вихри"
Автор книги: Всеволод Соловьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
VII.
Было уже совсѣмъ свѣтло, когда Нина раздѣлась и улеглась на диванчикъ, выслушавъ отъ Ольги обстоятельное наставленіе, какъ надо лежать на немъ, не вступая въ непріятную борьбу съ лопнувшей и торчавшей пружиной.
Сначала маленькой княжнѣ казалось, что она совсѣмъ не заснетъ. Ей было неловко и холодновато, хоть она и прикрылась, сверхъ плэда, принесеннаго Ольгой, еще и своимъ мягкимъ, теплымъ пальто. Цѣлый вихрь мыслей и впечатлѣній клубился въ ея затуманившейся головѣ. Она старалась сосредоточиться на чемъ-нибудь; но никакъ не могла этого.
Ей не было теперь ни грустно, ни весело, она ни о чемъ не сожалѣла и ничего не боялась.
Широко раскрытыми глазами, въ которыхъ застыло выраженіе усталости, она безучастно, почти безсознательно глядѣла вокругъ себя на неуютную, запыленную обстановку комнаты. Она видѣла посѣрѣвшія кисейныя занавѣски двухъ оконъ, старые обои шоколаднаго цвѣта съ крупными разводами, въ причудливыхъ завиткахъ которыхъ ей представлялись странныя лица и фигуры. Она видѣла между оконъ небольшой письменный столъ, заваленный бумагами, газетами и коробками, а надъ нимъ привѣшенную этажерку съ книгами. Ей то-и-дѣло бросались въ глаза двѣ буро-зеленыя олеографіи въ тоненькихъ и облупившихся багетныхъ рамахъ.
Вся эта совсѣмъ непривычная постановка, а главное, ея неряшиливость производили въ ней чисто-физическое ощущеніе чего-то холоднаго, жесткаго и противнаго.
Но вотъ глаза ея стали смыкаться, и она заснула.
Обѣ молодыя дѣвушки спали крѣпко и проснулись только въ одиннадцатомъ часу.
Такъ какъ Ольгѣ Травниковой,– послѣ ночной работы надо, большимъ срочнымъ переводомъ или слишкомъ долгой, далеко за-полночь, душеспасительной бесѣды съ Евгеніемъ Вейсомъ о новосозданномъ христіанствѣ,– случалось иной разъ просыпаться даже около полудня, то и на сей разъ Генріетта Богдановна Хазенклеверъ не была нисколько удивлена. Однако, дѣвочка Саша, терзаемая любопытствомъ скорѣе и хорошенько познакомиться съ гостьей, нѣсколько разъ подбиралась къ двери, прислушивалась и старалась хоть что-нибудь разглядѣть въ замочную скважину. Ничего не видя и не слыша, она возвращалась въ кухню, гдѣ у плиты уже возилась Генріетта Богдановна. Въ половинѣ одиннадцатаго она даже не могла утерпѣть и печаль нымъ голоскомъ объявила:
– Спятъ-съ!
Генріетта Богдановна, пожилая особа, средняго роста и пропорціональнаго сложенія, безъ особыхъ примѣтъ, кромѣ бѣльма на правомъ глазу и обычая ходить до обѣда, ради удобства, въ кофточкѣ съ открытымъ воротомъ и совсѣмъ короткими, «бальными рукавами», неодобрительно на нее взглянула.
– А ты нэшево шмигаль,– вразумительно проговорила она:– ты лючша кастрюль и пасудъ помой; будутъ просыпай, такъ тебэ звонокъ дадутъ.
– Да, вѣдь, тамъ, Генріетта Богдановна, гостья, такая маленькая, хорошенькая и нарядная барышня!– страстно объясняла Саша, стараясь поднять госпожу Хазенклеверъ на высоту своего любопытства и нетерпѣнія.
Но та методически и невозмутимо распоряжалась у плиты
– Тебэ штой за тэло! На вотъ пьять копэкъ, спэгай въ лавочка за лимонъ.
Саша вздохнула, накинула на голову старый шерстяной платокъ и выбѣжала на лѣстницу. Съ лѣстницы она слетѣла такъ стремительно, что даже не замѣтила, какъ на площадкѣ второго этажа сидѣвшіе другъ передъ другомъ котъ и кошка въ ужасѣ отскочили отъ нея, приняли оборонительныя позы и подняли хвосты трубой. Когда она вернулась съ лимономъ, Генріетта Богдановна объявила ей, что «баришне звонка давалъ».
Со всѣхъ ногъ кинулась Саша въ «лютшія» комнаты и была вознаграждена за всѣ терзанія. Она прямо очутилась передъ Ниной, только что умывшейся и расчесывавшей свои великолѣпные, блѣдные и блестящіе какъ шелкъ волосы. Саша не только на-яву, но и во снѣ никогда не видала такихъ волосъ, такихъ синихъ глазъ, такого хорошенькаго, ласковаго лица и такихъ нѣжныхъ ручекъ, какъ у этой барышни. Она остановилась совсѣмъ очарованная и стояла, блаженно улыбаясь во весь ротъ, показывая всѣ свои бѣлые, еще деревенскіе зубы.
Черезъ двѣ-три минуты она влетѣла въ кухню и, запыхавшись, шептала:
– Ну, Генріетта Богдановна, пожалуйте скорѣе кофію... Барышня-то какая! раскрасавица, волосы-то что, твой ленъ, длинные-длинные... ну, ужъ и барышня! Только малю-ю-сенькая... ручки, вотъ! Нарядная-пренарядная... Кофію-то пожалуйте!
– Бери подносъ,– степенно отозвалась Генріетта Богдановна,
На подносъ, поданный Сашей, она поставила кофейникъ, двѣ чашки, молочникъ съ синеватыми «сливками» и проволочную корзиночку съ крендельками. Саша торжественно понесла все это, не забывъ на ходу очень ловко поймать зубами съ корзиночки кренделекъ и съ поразительной быстротой его уничтожить.
Подавъ кофе, она ушла; но тотчасъ же вернулась съ ушатомъ воды, потомъ со щеткой и пыльной тряпкой. Она выказала такое рвеніе, какого до этого дня Ольга Травникова за ной никогда не замѣчала. Убирая, стирая пыль, кидаясь изъ угла въ уголъ, она то и дѣло впивалась въ Нину восторженнымъ, благоговѣйнымъ взглядомъ, будто собираясь на нее молиться. Наконецъ, Ольга нашла нужнымъ удалить ее, сказавъ, что больше никакихъ услугъ отъ нея не потребуется.
Нина чувствовала теперь себя отдохнувшей, и къ ней вернулась бодрость духа. По окончательномъ удаленіи Саши, она разсказала пріятельницѣ главныя свои бѣды и обратилась къ ней съ вопросомъ:
– Что же вы мнѣ теперь посовѣтуете?
– Быть твердой въ своемъ рѣшеніи и ни за что домой невозвращаться,– отвѣтила Ольга.
Маленькая княжна даже немного обидѣлась.
– Я не комедію играю,– сказала она:– домой я больше не вернусь. Я ихъ осрамила, опозорила, и мнѣ тамъ нѣтъ мѣста. Я не могу ужъ никогда жить такъ, какъ жила прежде и буду жить по новому. Когда они успокоятся, то поймутъ мой поступокъ и увидятъ, что иначе я не могла сдѣлать, какъ уйти, и что это для нихъ гораздо лучше.
– А если они васъ будутъ требовать силой?
– Я все равно не пойду, со мной не легко справиться, хоть я и маленькая. Да какъ же они узнаютъ, гдѣ я? Нѣтъ, Ольга, вы меня не поняли, я не спрашивала, что мнѣ дѣлать потомъ. я должна рѣшить покуда одно: что мнѣ дѣлать сегодня, завтра?
– Завтра увидимъ, а сегодня самое лучшее цѣлый день просидѣть вотъ здѣсь, со мною. Я тоже весь день останусь дома, а вечеромъ придетъ Евгеній.
– Развѣ у васъ нѣтъ занятій? А уроки?– удивленно спросила маленькая княжна.
Ольга не то безнадежно, не то презрительно махнула рукою.
– Было у меня два урока,– сказала она;– одинъ на десять, а другой на двѣнадцать рублей въ мѣсяцъ, измучилась я только съ ними, а толку никакого не вышло. Въ одномъ домѣ мальчикъ-полуидіотъ, какъ ни долби ему, ровно ничего не понимаетъ. Въ другомъ домѣ двѣ дѣвочки-гимназистки, съ ними я репетировала по вечерамъ. Такъ обѣ онѣ теперь лежатъ въ скарлатинѣ.
– А переводы? Вѣдь, вы мнѣ писали, что занимаетесь переводами въ журналахъ?
– Ахъ, это чистое мученье! Знаете ли, что дѣлается? Тутъ есть одинъ господинъ – Шуликовъ, очень слабая личность! Онъ сотрудничаетъ въ разныхъ изданіяхъ и поставляетъ переводы, только онъ дѣлаетъ ихъ не самъ, а раздаетъ разнымъ лицамъ. Вотъ и мнѣ Евгеній добылъ отъ него работу, съ французскаго. Большая книга... я трудилась надъ нею три мѣсяца, иногда почти цѣлыя ночи напролетъ не разгибаясь сидѣла. И какъ бы вы думали, за сколько?– по три рубля за печатный листъ! Это шестнадцать большихъ страницъ!.. Да и то едва-едва получила.
Нина соображала, разсчитывала и глядѣла на нее изумленными, почти испуганными глазами.
– Потомъ я пошла по публикаціямъ въ газетахъ,– продолжала Ольга:– въ пяти мѣстахъ была и... вѣдь, это ужасъ! Во всѣхъ пяти мѣстахъ оказалось, что нужны совсѣмъ не уроки, а... другое!
Она закрыла лицо руками и прибавила:
– Боже мой, что я вынесла... отъ одного негодяя едва убѣжала! Никогда ужъ не повѣрю никакой публикаціи! Нина не поняла, о чемъ это «другомъ» говоритъ Ольга, но сообразила но ея тону, что это должно быть очень дурное и стыдное, а потому не рѣшилась разспросить ее, хоть и хотѣла бы знать, въ чемъ именно дѣло.
Одно она видѣла ясно: Ольга потерпѣла крушеніе всѣхъ своихъ надеждъ на «разумный трудъ и самостоятельную дѣятельность», о которыхъ она такъ много ей говорила еще до смерти своей бабушки.
– Предлагалъ мнѣ одинъ знакомый выхлопотать мѣсто въ телефонныя барышни,– вдругъ сказала Ольга.
– Въ телефонныя барышни?– переспросила маленькая княжна.
– Да, только всѣ стали отсовѣтывать, потому что это очень нервы разстраиваетъ... Съ этимъ «алло» вѣчная путаница, трудно соединить правильно, телефоны то и дѣло портятся, выходятъ всякія недоразумѣнія, непріятности, и многіе нервные и нетерпѣливые абоненты ругаютъ въ телефонъ телефонныхъ барышень разными грубыми и неприличными словами... Самое бы лучшее, конечно, въ театральныя спящія дѣвы...
– Это еще что такое?– воскликнула Нина.
– А это тѣ дѣвицы, которыя въ театральной кассѣ сидятъ... Онѣ разбираютъ открытыя письма съ запросами о билетахъ, отрываютъ отвѣтную сторону письма съ адресомъ и прикладываютъ къ ней штемпель со словомъ «нѣтъ»... Ихъ «спящими дѣвами» называютъ... Это бы самое лучшее и покойное... только тамъ нужна громадная протекція!
– Такъ, значитъ, что же?– въ смущеніи проговорила маленькая княжна.– Значитъ, образованіе, вотъ, вѣдь, вы кончили и курсы, не даетъ возможности дѣвушкѣ жить своимъ трудомъ? А помните, что вы говорили прежде? Вѣдь, вы увѣряли меня, что времена варварства,– это ваши слова,– прошли, что теперь русская образованная дѣвушка во всѣхъ своихъ правахъ равна мужчинѣ и, какъ и онъ, можетъ своимъ трудомъ, никому не обязываясь, жить и быть счастливой!
Ольга подняла брови, сдѣлала изумленные глаза и печальное лицо.
– А вы думаете, у насъ образованный мужчина обезпеченъ?– сказала она.– Онъ точно такъ же, если у него нѣтъ протекціи, легко можетъ умереть съ голоду, какъ умирала бы теперь я – не оставь мнѣ бабушка денегъ. Вотъ у меня еще деньги, и я ихъ трачу и живу. Придетъ день, когда я ихъ истрачу всѣ,– деньги, даже и при моей самой скромной жизни, идутъ такъ скоро, просто таютъ,– и я, если не устроюсь, буду бѣдствовать самымъ ужаснымъ образомъ: мои курсы, дипломы, мои знанія мнѣ не помогутъ нисколько.
– Ольга, милая, тутъ что-нибудь не такъ, это было бы слишкомъ ужасно, слишкомъ несправедливо!– внѣ себя перебила ее Нина.
– Увы, это такъ! Пока мы учились, у насъ у всѣхъ были самыя розовыя надежды, даже у тѣхъ моихъ подругъ, которыя страшно и тогда бѣдствовали. Онѣ утѣшали себя убѣжденіемъ, что ихъ нищета происходить оттого, что онѣ еще не кончили своего образованія, не получили еще дипломы. Будетъ дипломъ – и онъ откроетъ имъ всѣ двери... А между тѣмъ, уже годъ прошелъ съ тѣхъ поръ, какъ мы получили дипломы, и каждой изъ насъ пришлось разочароваться...
– Гдѣ онѣ, ваши подруги? Вотъ, скажите, что вы о нихъ знаете, о нихъ и другихъ дѣвушкахъ, кончившихъ раньше васъ... Скажите, тогда будетъ видно... гдѣ онѣ? что онѣ дѣлаютъ?– спрашивала Нина, видимо страстно заинтересованная всѣмъ этимъ.
Ольга подумала немного, вызывая въ своей памяти знакомыя лица.
– Есть нѣсколько счастливыхъ,– начала она:– только ихъ сравнительно очень немного; самая малость. Онѣ уѣхали къ роднымъ и живутъ припѣваючи, потому что у родителей есть средства. Четыре вышли замужъ. Это все самыя счастливыя. Но остается большинство... съ ними я встрѣчаюсь, потомъ мы собираемся иногда то у одной, то у другой изъ насъ. Увѣряю васъ, даю вамъ слово,– всѣ онѣ бѣдствуютъ, до того бѣдствуютъ, что вотъ еще недавно, около мѣсяца тому назадъ, двѣ не выдержали и покончили съ собою...
– Какъ покончили? Убили себя?
– Да, отравились и умерли, отравилась и третья, только неудачно, она теперь въ больницѣ.
– Боже! Боже!– прошептала Нина и поблѣднѣла.
– Это еще ничего, есть факты похуже,– медленно и выразительно произнесла Ольга.
– Что-жъ можетъ быть хуже этого?
– По моему, есть хуже... Я знаю нѣсколько дѣвушекъ, получившихъ высшее женское образованіе, которыя измучились нищетою, покончить съ собой не рѣшились, а потому... сдѣлались... ну, знаете, какими женщинами.
Нина совсѣмъ не знала, и Ольгѣ Травниковой пришлось объяснить ей. Она слушала внимательно, не проронивъ ни одного слова и прямо глядя въ глаза пріятельницѣ своими потемнѣвшими синими глазами. Она даже сама задавала вопросы и требовала подробнаго, яснаго отвѣта. Только съ каждымъ новымъ словомъ, съ каждымъ новымъ представленіемъ, врывавшимся въ ея наивныя полудѣтскія понятія, по милому лицу ея мелькала тѣнь страданія.
Когда она поняла все, и у нея ужъ не оставалось никакихъ вопросовъ, она вдругъ закрыла лицо руками и заплакала.
– Какъ на свѣтѣ все гадко! какъ гадко!– вырвалось у нея сквозь слезы.
Ольга глядѣла на нее съ изумленіемъ.
– Какое у васъ странное отношеніе къ законамъ природы...– начала было она:– но у двери послышался легкій стукъ, затѣмъ дверь отворилась, и въ комнату вошла Генріетта Богдановна Хазенклеверъ.
Она сдѣлала весьма мудреный полукниксенъ-полупоклонъ, не безъ удивленія вглядѣлась въ хорошенькую, изящную и заплаканную княжну, а потомъ обратилась къ Ольгѣ:
– Баришна и сефотни, и зафтри у фасъ будутъ ночевалъ?
– Да, а что?– спросила Ольга.
– Старьши тфорникъ пришелъ... требувайтъ фитъ.
VIII.
Фрейленъ Хазенклеверъ (по документамъ она значилась въ дѣвицахъ) представляла изъ себя такую курьезную фигуру и такъ комично произносила русскія слова, что будь Нина иначе настроена, она врядъ ли бы удержалась отъ смѣха. Но теперь ее поразило одно – таинственное слово «фитъ», значеніе котораго она рѣшительно не могла постигнуть.
– Что это «фитъ» – тревожно спрашивала она Ольгу.
Та, между тѣмъ, ужъ нашлась.
– Хорошо, скажите ему, чтобъ онъ подождалъ, я сейчасъ къ вамъ выйду,– торопливо проговорила она.
– Gut... aber bitte поскорѣе,– отвѣтила Генріетта Богдановна:– онъ такой груби, горди мужикъ, и мене всегда сердце стучалъ, когда онъ говорилъ!
Она ушла.
– Да что жъ это такое «фитъ»?– повторила Нина сбой вопросъ.
– Вашъ видъ ему нуженъ для прописки,– объяснила Ольга.
Бѣдная маленькая княжна ничего не поняла и въ этой правильной русской фразѣ.
– Какъ видъ? мой видъ? и для... прописки?
– Ну да, теперь такія строгости, вотъ вы одну ночь переночевали, и ужъ сейчасъ требуютъ видъ на жительство. Объ этомъ вы вѣрно и не подумали... Какіе-нибудь документы есть съ вами?
– Со мною только два моихъ выигрышныхъ билета, а больше никакихъ документовъ у меня нѣтъ... Про какіе документы вы говорите?– все больше удивляясь и ужъ начиная чего-то бояться, сказала княжна.
Ольга развела руками.
– Что-жъ мы теперь будемъ дѣлать?– почти трагически воскликнула она.– И какъ это мнѣ не пришло въ голову сразу спросить васъ! Поймите – безъ законнаго документа, бумаги, ну, паспорта, вы не можете жить ни у меня, и нигдѣ!
Нина начинала соображать.
– Понимаю,– проговорила она:– требуютъ моего, паспорта, но, вѣдь, паспорты бываютъ только у прислуги, и потомъ вотъ когда ѣдутъ за-границу, такъ получаютъ такія маленькія зелененькія книжки, и ихъ смотрятъ на границѣ.
Ольга нетерпѣливо пожала плечами.
– Вы совсѣмъ малый ребенокъ,– строго скачала она:– вотъ плоды великосвѣтскаго воспитанія! Вы не имѣете понятія о самыхъ простыхъ вещахъ. Однако, старшій дворникъ ждетъ, и съ этимъ шутить нельзя... Могутъ быть большія непріятности... Кончится еще тѣмъ, что васъ попросятъ въ полицію и съ жандармомъ вернуть къ папашѣ и мамашѣ!
Нина сама чувствовала себя совсѣмъ глупой и безпомощной. Но вдругъ счастливая мысль пришла ей въ голову. Она вынула свой кошелекъ и подала Ольгѣ нѣсколько рублей.
– Милочка, ради Бога, вотъ... дайте ему это и попросите его оставить насъ въ покоѣ... Можетъ быть онъ согласится...
– Попробую.. Только это и остается.
Ольга ушла, а маленькая княжна стала тревожно дожидаться ея возвращенія. Наконецъ, дверь отворилась. По лицу Ольги было видно, что все благополучно.
– Онъ взялъ,– объявила она:– и обѣщалъ ждать три дня, вотъ все, чего я добилась. Я наврала ему жестоко; но это не суть важно. Значитъ, пока вы можете успокоиться... Однако, нашъ поступокъ – подкупъ человѣка и отвращеніе его отъ исполненія обязанностей,– нельзя назвать похвальнымъ! Или вы объ этомъ другого мнѣнія, Нина?
Княжна ничего не отвѣтила. Она совсѣмъ даже не разслышала послѣднихъ словъ Ольги. Она сидѣла на диванчикѣ, въ ямкѣ возлѣ выскочившей пружины. Въ мысляхъ у нея было смутно, въ сердцѣ тяжко, и хотѣлось ей опять бѣжать, бѣжать подальше отъ всего, что она узнала и. увидѣла, но куда бѣжать, она ужъ не знала.
Между тѣмъ Ольга Травникова говорила и говорила. Ей, очевидно, пріятно было найти слушательницу, не знакомую еще съ неприглядной стороной жизни», какъ она выражалась. Она, можетъ быть, также чувствовала потребность въ участіи. поглядѣвъ ее хорошенько, Нина замѣтила въ ней большую перемѣну. Это ужъ не была прежняя свѣжая дѣвушка, выдержавшая учебныя занятія безъ всякаго ущерба для своего здоровья. Лицо ея осунулось, какъ послѣ долгой болѣзни, щеки поблѣднѣли, наивные и удивленные каріе глаза обвились темноватой тѣнью.
И вотъ она передавала Нинѣ разныя исторіи о своихъ подругахъ и знакомыхъ, и во всѣхъ этихъ исторіяхъ, несмотря на очевидное различіе характеровъ дѣйствующихъ лицъ и подробностей, чувствовалось поразительное, роковое однообразіе.
Тотъ же самый припѣвъ возвращался постоянно. Деньги, деньги и деньги. Нужда, нужда и нужда. Отсутствіе работы, сопряженное съ нищетой, отчаяніемъ, болѣзнью и всякими бѣдами. Найденная работа – непосильная, плохо оплачиваемая, едва хватающая на удовлетвореніе самыхъ первыхъ потребностей, а въ результатѣ такой непосильной работы опять разстроенные нервы, болѣзнь, отчаяніе и бѣды. Отъ начала и до конца – непрестанная, подавляющая все остальное, погоня за кускомъ хлѣба, за работой. А цѣлъ, конечная цѣль этого чрезмѣрнаго, губящаго и тѣло и душу напряженія – ея не было видно. Какая-то безсрочная каторга...
Нина слушала съ возраставшимъ ужасомъ. Она забыла ужъ о себѣ, о своихъ бѣдахъ и слушала. Ея чуткое сердце и ясная мысль охватывала сразу всю эту мрачную, безнадежную картину, понятную Ольгѣ только въ подробностяхъ.
Такіе разговоры продолжались и до обѣда, и послѣ обѣда, изготовленнаго Генріеттой Богдановной, восторженно поданнаго Сашей и показавшагося Нинѣ хоть и страннымъ, но очень вкуснымъ.
Наконецъ, она не выдержала.
– Довольно, довольно Ольга!– почти закричала она.– Это все то же, все то же и ничего новаго, ничего болѣе ужаснаго быть не можетъ! Я не понимаю, какъ можете вы разсказывать эти вещи такъ спокойно, съ такимъ видомъ, какъ будто такъ оно и должно быть, какъ будто это... естественно!
– А что-жъ мнѣ, плакать что ли? Такъ, вѣдь, слезъ не хватитъ,– разсудительнымъ тономъ отвѣтила Ольга:– факты всесильны и, разъ они существуютъ, значитъ, они естественны...
– Какъ естественны!– будто маленькая красивая птичка хорохорилась Нина, сверкая синими глазками.– Развѣ это естественно оставлять такое множество молодыхъ людей и дѣвушекъ, которые надрываются и чуть не умираютъ съ голоду! Развѣ это естественно – давать имъ образованіе и потомъ бросать ихъ да произволъ судьбы? Надо, чтобы всѣ, всѣми силами, нашли корень зла, боролись съ такимъ ужаснымъ зломъ, побѣдили его и уничтожили!,
– Бороться со зломъ, противиться всему злому – нельзя. Непротивленіе злу или злому – это первая заповѣдь нашего великаго учителя,– объяснила Ольга.
Нина разсердилась.
– Я съ ученіемъ графа Толстого незнакома,– сказала она:– если вы увѣрены, что онъ запрещаетъ вамъ бороться противъ зла – тѣмъ хуже для него и для васъ... Я знаю, что христіанамъ запрещено мстить врагамъ, что добродѣтельный человѣкъ обязанъ даже совсѣмъ смириться предъ своими врагами и за нихъ молиться. Только изъ этого вовсе не слѣдуетъ, что надо терпѣть зло и, видя его, бездѣйствовать... Люди тонутъ, а я должна спокойно идти мимо; человѣка рѣжутъ, а я должна идти мимо, не постаравшись отнять ножъ у того, кто рѣжетъ! По вашему такъ выходитъ!.. Ахъ, какъ мило! Зачѣмъ же вы мнѣ говорили о любви къ ближнему, о служеніи, человѣчеству? Какъ же это ты будете служить человѣчеству съ вашимъ непротивленіемъ всму злому? Вы будете служить только себѣ, своему безсердечію, лѣни, эгоизму!
Ольга спуталась въ мысляхъ и не знала, что отвѣтить на это. Она знала одно – великій учитель сказалъ: «не противься злу», знала, что тутъ же, въ скобкахъ, какъ позднѣйшее разъясненіе или поправка, стоитъ «злому».
Но она вспомнила очень важное.
– Все это не то, не то!– спѣша заговорила она.– Нельзя остановить гніенія, а все ваше общество, съ его законами, устройствомъ, съ его наукой, искусствами – гніетъ, а потому надо спасаться отъ заразы, и уйти, оздоровить себя, чтобы не погибнуть безполезно...
Въ передней раздался самый безцеремонный оглушительный звонокъ.
– Евгеній! Онъ всегда такъ звонитъ!– воскликнула Ольга, не договоривъ своей фразы, и побѣжала къ двери.
Нина ушла въ спальню. Она слышала мужскіе шаги, потомъ разговоръ вполголоса. Черезъ минуту показалась Ольга и шепнула ей:
– Это онъ, пойдемте, я васъ познакомлю... я его предупредила, сказала все, что надо... онъ очень, очень радъ познакомиться съ вами...
Длинный, сухой молодой человѣкъ, съ бѣлокурыми кудряшками, рыжеватою бородкой, большимъ носомъ и блѣдными, нервно моргающими глазами, неловко поднялся съ диванчика. Онъ быль одѣтъ въ старую суконную блузу, стянутую у таліи широкимъ кожанымъ поясомъ.
– Вотъ мой женихъ,– съ нѣкоторымъ смущеніемъ произнесла Ольга.
Нина улыбнулась и пожала его длинную руку. Она почему-то представляла его себѣ очень красивымъ, а потому онъ въ первую минуту показался ей не только дурнымъ, но и комичнымъ, такъ что она совсѣмъ изумилась выбору Ольги.
– А мы все споримъ,– сказала она, подсаживаясь къ окну у письменнаго столика.
– Да, да,– встрепенувшись, перебила Ольга:– придите мнѣ на помощь, Евгеній! Докажите ей, что необходимо уйти изъ гніющаго общества и оздоровить себя!
Евгеній Вейсъ исподлобья пристально посмотрѣлъ на Нину, усѣлся на диванчикѣ (это было его обычное мѣсто) и, закуривая папиросу, началъ очень внушительнымъ тономъ.
– Неужели это еще надо доказывать? Вся современная цивилизація безполезна, всѣ науки и искусства тоже, потому что не могутъ принести человѣчеству никакой дѣйствительной пользы, все общество разложилось и гніетъ въ порокахъ, преступленіяхъ, лжи, фальши и стадной тупости. Вокругъ насъ не люди, а звѣри, звѣри! Мы сами ужъ стали обростать звѣриной шерстью. А потому мы скорѣе должны вернуть себѣ человѣческій образъ. Я вотъ теперь очень занятъ большой повѣстью «Смыслъ жизни». Хоть романы и повѣсти, и всякая, такъ называемая, беллетристика, всякое искусство – сущій вздоръ, но я въ своей повѣсти развиваю очень важныя мысли. Мои мысли послужатъ дальнѣйшимъ развитіемъ ученія Льва Николаевича. Я только принялъ, сойдясь въ этомъ съ этимъ великимъ учителемъ, форму повѣсти, какъ болѣе для всѣхъ доступную. Согласитесь, что такую работу нельзя покинуть, что ее необходимо кончить, какъ можно лучше и скорѣе!
Вейсъ вопросительно глядѣлъ на Нину.
Она, въ нѣкоторомъ смущеніи, кивнула головой.
– Такъ вотъ я и кончу, а когда кончу, тогда и уйду.
– Куда уйдете?– спросила она.
– Свезу «Смыслъ жизни» Льву Николаевичу... Онъ, я увѣренъ, вполнѣ одобритъ... Потомъ, получивъ его учительское благословеніе, я и уйду въ деревню... У меня ужъ есть на примѣтѣ такое мѣстечко. Буду жить въ маленькой хаткѣ, по-крестьянски, буду заниматься портняжнымъ ремесломъ, шить мужичкамъ жилетки... теперь, вѣдь вы знаете, оки, поверхъ рубахи, все жилетки носятъ... такъ вотъ я и стану шить жилетки и наниматься на полевыя работы...
