Текст книги "Злые вихри"
Автор книги: Всеволод Соловьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)
XII.
Марья Эрастовна, двоюродная сестра княгини Хрепелевой, не принадлежала къ петербургскому «обществу». Она къ нему не принадлежала только потому, что сама не хотѣла этого, ненавидя всякія стѣсненія, условности, моды. Величайшимъ благомъ жизни она признавала свободу, но, по своему характеру, понятіямъ и вкусамъ, никогда не злоупотребляла ею.
Она была дочерью богатѣйшаго помѣщика прежняго времени, хорошаго хозяина, домосѣда и скопидома. Она провела и дѣтство, и молодость въ глухой русской деревнѣ, настолько глухой, что до тридцатилѣтняго возраста не могла найти себѣ хоть сколько-нибудь подходящаго жениха.
Ей удалось выйти замужъ, только благодаря самому счастливому стеченію обстоятельствъ. Въ ихъ мѣстности, чего до тѣхъ поръ не случалось, былъ временно расквартированъ полкъ, а командиръ оказался еще далеко не старымъ, вдовымъ, и очень представительнымъ человѣкомъ. Словомъ, Марья Эрастовна вышла за этого полковника и сдѣлалась военной дамой.
Съ мужемъ она сошлась, и жили они прекрасно, во взаимномъ согласіи.
Они открыли секретъ семейнаго счастія, заключавшійся въ періодическихъ и продолжительныхъ разлукахъ.
Мужъ служилъ, дѣлалъ военную карьеру, получалъ то одно, то другое назначеніе, переселялся съ сѣвера на югъ, съ востока на западъ. Марья Эрастовна слѣдовала за нимъ, нисколько не смущаясь такой кочевой жизнью. Но вотъ, что-то неуловимое,, хоть и чувствуемое обоими начинало пробѣгать между, женой и мужемъ, какая-то тѣнь охлажденія, недовольства, скуки. Тогда Марья Эрастовна, недолго раздумывая, укладывалась и уѣзжала къ себѣ въ деревню, все равно – лѣтомъ или зимою, иногда на нѣсколько мѣсяцевъ, иногда на годъ, даже больше, смотря по внутреннему «самочувствію».
Каждый разъ послѣ такой разлуки супруги встрѣчались съ восторгомъ и будто вновь переживали молодость, будто вновь знакомились другъ съ другомъ.
У Марьи Эрастовны было двое дѣтей; но этого счастья судьба ей не дала: дѣти, ужъ не маленькія, умерли въ нѣсколько часовъ отъ страшнаго дифтерита. Марья Эрастовна мужественно пережила свое горе: только никогда его не забывала. Ея дѣти навсегда остались для нея живы, такъ что даже странно было ее слушать, когда она о нихъ говорила.
Между тѣмъ ея мужъ быстро подвигался по службѣ, получилъ большую извѣстность въ послѣднюю войну, и послѣ двадцатипятилѣтней супружеской жизни, умеръ заслуженнымъ и всѣми уважаемымъ генераломъ.
Марья Эрастовна, уже почти старуха по годамъ, но здоровая, моложавая и полная энергіи, осталась одна, безъ семьи и безъ близкихъ родныхъ. Единственный ея братъ, старый холостякъ, совсѣмъ неизвѣстно почему безвыѣздно жилъ во Флоренція, въ купленномъ имъ тамъ за безцѣнокъ старомъ палаццо.
Марья Эрастовна была очень богата, а такъ какъ деньги всегда любятъ присоединяться къ деньгамъ, то она вдобавокъ получила послѣ мужа внушительную пенсію и аренду.
Наконецъ, умеръ и ея братъ, оставивъ ей, какъ единственной своей законной наслѣдницѣ, гораздо болѣе чѣмъ милліонное состояніе.
Что кругленькая генеральша богата – это знали всѣ: но никто и не подозрѣвалъ размѣровъ ея богатства. Сама же она о своихъ дѣлахъ никогда ни съ кѣмъ не говорила.
Она продолжала, и по врожденнымъ вкусамъ, и по привычкѣ вести кочевую жизнь. Въ Петербургѣ у нея былъ собственный большой доходный домъ близъ Владимірской, и тутъ, въ третьемъ этажѣ, издавна находилась ея квартира, комнатъ въ десять, если чѣмъ и поражавшая – такъ единственно простотою. Она пріѣзжала въ Петербургъ иногда среди зимы и оставалась до лѣта, но случалось и такъ, что вдругъ, проживъ недѣли три, неожиданно для нея самой, уложится и ѣдетъ то въ одно свое имѣніе, то въ другое, а то куда-нибудь за границу и, по большей части, въ такія мѣста, куда обыкновенно, никто даже и не ѣздитъ.
Петербургскія родня давно ужъ всѣми способами подбивала Марью Эрастовну обратиться къ дамской благотворительной дѣятельности и предлагала ей устроить предсѣдательствованіе въ разныхъ «кружкахъ» и «обществахъ». Однако, кругленькая генеральша, съ присущимъ ей веселымъ упорствомъ, всегда и отъ всего отказывалась, позволяя себѣ даже подтрунивать надъ дамской благотворительностью.
Разсерженные родственники, а главное, родственницы, не разъ готовы были объявить ее Плюшкинымъ; но для этого не хватало достаточныхъ основаній,– Марья Эрастовна, хоть и довольно просто жившая и одѣвавшаяся «какъ бѣдная учительница», скупости все же не выказывала и, чтобы только отъ нея отвязались, давала благотворительницамъ значительныя суммы на ихъ «кружки» и «общества».
Новыхъ знакомствъ генеральша заводить не любила, старыхъ у нея было не особенно много, въ родственныхъ домахъ, начиная съ дома Хрепелевыхъ, ее встрѣчали не безъ почета: ея странный видъ, безцеремонная рѣчь и «вульгарныя» манеры прощались ей ради ея богатства и возможности оказаться въ числѣ ея наслѣдниковъ. Она со всей своей дальней, хоть и многочисленной родней была всегда ласкова, добродушна, но до сихъ поръ никому не оказывала явнаго предпочтенія и не допускала съ собою никакихъ интимностей. Въ этомъ отношеніи она была кремень, а при слишкомъ назойливыхъ поползновеніяхъ на ея свободу просто исчезала, сказывалась уѣхавшей.
Къ маленькой княжнѣ Хрепелевой она благоволила, какъ и всѣ, знавшіе Ninette, и даже одинъ разъ подарила ей прелестную бѣлую пушистую собачку съ черными умными глазами и въ дорогомъ ошейникѣ. Этотъ подарокъ произвелъ значительное впечатлѣніе, такъ какъ Марья Эрастовна никому не дѣлала никакихъ подарковъ, ни взрослымъ, ни дѣтямъ.
Когда Нина, на слѣдующее утро послѣ чтенія «Крейцеровой сонаты», пріѣхала къ генеральшѣ и откровенно разсказала ей все, она должна была выдержать своего рода бурю. Марья Эрастовна съ покраснѣвшимъ лицомъ, въ ситцевомъ капотикѣ, измѣряя свою небольшую простенькую спальню частыми шагами коротенькихъ ногъ бранилась по военному.
– Ай-да княжна!– говорила она, разводя руками.– Нечего сказать, умница! Дура-дурой! Изъ мухи слона сдѣлала,
– Mais, ma cousine...– начала было Нина.
– Это еще что такое?– крикнула Марья Эрастовна.– Что я тебѣ за кузина! Нечего французить, меня этимъ не задобришь... Я тебѣ не кузина, а тетка, двоюродная тетка, а ты мнѣ двоюродная племянница... Я тебѣ старуха, а ты мнѣ глупая дѣвченка – такъ и знай!
Нина поняла, что вся эта брань и военный тонъ – только ради сохраненія приличій, а что въ глубинѣ сердца тетушка вовсе не сердится и не считаетъ ее настоящей дурой. Поэтому она стала цѣловать Марью Эрастовну и пустила въ ходъ всѣ свои ужимки, доставившія ей удовольствіе получить въ подарокъ прелестную собачку,
Марья Эрастовна, однако, не сдавалась.
– Не стрекози!– опять крикнула она и даже топнула ногой.
Отъ такого никогда неслыханнаго ею, но весьма образнаго глагола Нинѣ стало совсѣмъ весело.
Она очень смѣшно передала сцену появленія госпожи Хазенклеверъ съ извѣстіемъ, что «старьши тфорникъ требувайтъ фитъ».
– Такъ что-жъ, ты воображаешь – это я должна скрывать тебя отъ полиціи?– сказала Марья Эрастовна.– Ты заварила прескверную и преглупую кашу, а я должна ее расхлебывать! Вмѣсто того, чтобы придти въ себя и вернуться домой, ты хочешь перебраться ко мнѣ? Такъ?
– Да, и если вы меня прогоните – я не знаю, куда пойду, но знаю, что домой не вернусь добровольно... Если же меня вернутъ силой – я опять убѣгу. Въ этомъ я даю вамъ слово,–печально и спокойно проговорила Нина, внезапно остывая и блѣднѣя послѣ своей веселости и возбужденія.
– Да, вѣдь, ты совсѣмъ сумасшедшая!– также спокойно, и пристально глядя на нее, сказала Марья Эрастовна.
– Такъ ужъ прибавьте: сумасшедшая безнадежно,– шепнула маленькая княжна.
Марья Эрастовна позвонила, велѣла горничной подать кофе и стала подробно разспрашивать обо всемъ. Выпивъ свою чашку, она сказала Нинѣ:
– Слушай... тебѣ нечего возвращаться на Васильевскій островъ, напиши записку этой Ольгѣ, я пошлю человѣка, и онъ привезетъ оттуда твои вещи. А ты сиди здѣсь. Я сейчасъ поѣду къ твоимъ и ужъ знаю, что буду говорить... пожалуйста, не учи меня и въ это не вмѣшивайся... Сиди здѣсь смирно и жди. Постой... Пойдемъ-ка, я тебѣ покажу твою комнату...
Она провела Нину въ простенькую, какъ и вся квартира, но уютную, веселую маленькую гостиную.
– Вотъ тутъ тебѣ кровать поставятъ, тутъ туалетъ... ничего, сойдетъ?– объяснила она и вдругъ подошла къ Нинѣ, обняла ее и крѣпко поцѣловала.
– Ахъ ты моя сумасшедшая, сумасшедшая!.. И кто бы подумалъ! Райская птичка какая-то, колибри... а презанозистая!
– Тетя! милая...– такъ и прильнула къ ной Нина, глядя ей въ глаза своими синими, полными слезъ глазами.
– То-то же – тетя, милая!.. Ахъ ты «ма кузина» этакая!.. Ну... одѣнусь и ѣду, авось Богъ поможетъ все уладить, какъ слѣдуетъ...
XIII.
Такимъ-то образомъ въ судьбѣ княжны Ninette, отвергнутой обществомъ и осрамившей своихъ, всѣми уважаемыхъ родителей, произошла внезапная и рѣшительная перемѣна.
Какъ всегда бываетъ въ тѣхъ случаяхъ, когда, по какимъ-то таинственнымъ законамъ, неизбѣжно должна совершиться судьба человѣка,– всѣ препятствія мгновенно разсыпались прахомъ. Маленькая княжна дѣйствовала наивно, смѣшно и даже предосудительно. Она завязала тайныя сношенія съ «музыкантомъ», проникла въ его холостую квартиру; не могла понять, что такое «фитъ»; сочла документами свои два выигрышные билета; подлежала вѣдѣнію не только явной, но и тайной полиціи. А въ результатѣ для нея оказалось,– спокойное переселеніе къ тетушкѣ Марьѣ Эрастовнѣ.
Чѣмъ больше въ тотъ день думали Хрепелевы о предложеніи, сдѣланномъ имъ этой хоть и вульгарной, но богатой кузиной, тѣмъ яснѣе они понимали, что самъ Богъ послалъ имъ ее.
Не будь Марьи Эрастовны въ Петербургѣ и не отнесись она такъ къ этой «ужасной, погибшей дѣвчонкѣ»,– что бы они дѣлали! Князь не спасъ бы себя никакой гимнастикой отъ апоплексическаго удара. Княгиня зачахла бы отъ позора и преступная дочь не дала бы ей ни одной спокойной минуты.
Марья Эрастовна все устроила.
А когда княгиня упорно повторяла ей, что теперь у нея нѣтъ дочери, она прямо сказала:
– Ну и прекрасно, ты вотъ, душа моя, и постарайся забыть о ней. Я за тебя стану думать. Видно судьба... ничего не подѣлаешь...
Княгиня упала на грудь кругленькой генеральши и такъ долго рыдала и плакала, что подъ конецъ совсѣмъ успокоилась.
Она рѣшила сдѣлать визиты самымъ близкимъ людямъ и объяснить имъ все, что надо.
Она это исполнила на слѣдующій же день и съ честью вышла изъ своего тяжелаго положенія.
Ее встрѣчали съ недоумѣніемъ и не безъ замѣтнаго предубѣжденія, но черезъ и ѣсколько минутъ она успѣвала возбудить жалость къ себѣ и уѣзжала отсюда, сохранивъ къ себѣ уваженіе.
Про Ninette отъ княгини узнавали, что она стала страдать ужасными нервными припадками.
«Что же тутъ дѣлать!.. Божье наказаніе... нашъ нервный вѣкъ... это въ воздухѣ носится кака-то зараза, психопатія... Шарко... леченіе гипнотизмомъ... Она не выноситъ ни малѣйшаго замѣчанія, сейчасъ въ истерику... Во время припадка вырвалась изъ дому и убѣжала къ теткѣ... Vous savez – ma cousine, Марья Эрастовна, la veuve du general... Она хоть и чудачка, но добрая женщина, одинокая et avec èa богата очень... пожалуй, до двухъ милліоновъ... Она особенно любитъ эту несчастную дѣвочку, оставила ее у себя, уговорила насъ... будемъ лечить, повезетъ къ Шарко... Мы согласились... Что же намъ дѣлать, у насъ другія дѣти.. Кэтъ выростаетъ... Да, наказалъ насъ Богъ!.. и я, и мужъ, мы совсѣмъ убиты... Ѣдемъ на Страстную и на Святую къ себѣ, а потомъ заграницу... Бѣдный Валентинъ боится удара, у него такіе приливы къ головѣ, ему надо серьезно лечиться... А я – вы видите, на что я стала похожа!..»
Княгиня, дѣйствительно, имѣла самый поблекшій и жалкій видъ – и нельзя было не пожалѣть ее.
Насколько оказалось возможнымъ исправить дѣло, оно было исправлено.
Въ «свѣтѣ» даже акціи Ninette, совсѣмъ упавшія, значительно поднялись.
На Святой уже всѣ знали, что она больна, что ее будетъ лечить Шарко и что богатая тетка дѣлаетъ ее наслѣдницей двухъ милліоновъ. Ну, а при вкладѣ двухъ милліоновъ поднимаются акціи даже какого угодно общества, не то что молодой дѣвушки.
– А какъ же тотъ пѣвецъ... музыкантъ... Аникѣевъ?– спрашивали любопытные.– Женится что ли на ней и получаетъ два милліона?!
– Какъ же ему жениться, когда онъ женатъ!..
– И притомъ, кажется, все это вздоръ, сплетни и ничего больше, говорятъ, они совсѣмъ и незнакомы. Князь Вово клянется, что онъ самъ его ей представилъ за нѣсколько минутъ до скандала, тогда, на вечерѣ у Тулубьевой...
– Да, Наталья Порфирьевна вчера еще все подробно разсказывала княгинѣ Гагариной, она-то, вѣдь, знаетъ...
– Что же она говоритъ?
– Elle dit que son artiste protégé n'у est pour rien.
– Тѣмъ хуже для него, два милліона не шутка...
– Да стоитъ ли толковать объ этомъ господинѣ! Ильинскій вотъ, что Ильинскій?!
– Д-а-а! Промахнулся Ильинскій! Entre nous... онъ, говорятъ, просто локти себѣ кусаетъ...
Послѣ Святой уже никто больше не думалъ обо всей этой исторіи.
Начинался разъѣздъ изъ Петербурга. Лѣтняя программа у всѣхъ была рѣшена и подписана. Наступало затишье. Общество прощалось до слѣдующаго сезона.
XIV.
А Нина жила въ своей уютной комнатѣ у Марьи Эрастовны, не имѣя никакого понятія обо всѣхъ этихъ толкахъ и сплетняхъ.
Она мало интересовалась своими свѣтскими знакомыми, всѣми этими лицами, окружавшими ее за короткое время ея выѣздовъ и представлявшимися ей теперь будто видѣнными только во снѣ.
Она чувствовала себя совсѣмъ какъ и не въ Петербургѣ, а въ какомъ-то новомъ городѣ и даже въ новой странѣ. На душѣ у нея было тихо, спокойно, какъ бываетъ утромъ, когда человѣкъ, заснувшій наканунѣ нездоровымъ, просыпается и чувствуетъ, что нездоровье прошло во время сна.
Да, это утро – и впереди цѣлый день, и надо подумать и рѣшить, какъ провести его.
Нина знала, что передъ нею день, и собиралась о немъ думать, но еще не думала. Ей было хорошо. Единственное, что отравляло ея тихое, хорошее настроеніе, была, часто возвращавшаяся, тоскливая мысль о любимой сестрѣ, Кэтъ. Теперь Кэтъ, какъ ей казалось, ушла отъ нея навсегда – и это было ей очень больно.
Но – что же дѣлать!– Нина уже знала, что полнаго счастья никогда нѣтъ и не можетъ быть на свѣтѣ.
– Тебѣ не скучно?– на второй день Свѣтлаго Праздника спросила ее Марья Эрастовна.– Не скучно? Говори только правду...
– Когда же было соскучиться, тетя?– отвѣтила Нина.
– Видишь ли что, я думала въ началѣ Ѳоминой выбраться изъ Петербурга и ѣхать съ тобой въ деревню, ну, а потомъ, можетъ быть, и заграницу. А вотъ тутъ нежданно дѣло у меня большое подвернулось. Дѣло случайное, выгодное, упустить его я не хочу. Придется намъ засидѣться весь апрѣль, да, пожалуй, и больше половины мая... Такъ ты ужъ не пеняй на меня.
Нина только съ изумленіемъ взглянула ей въ глаза и покачала головой.
– Что же ты намѣрена дѣлать?– спросила Марья Эрастовна.– Что ты о себѣ, «ма кузина», думаешь и какъ бы желала жизнь свою провождать?.. Или ты обо всемъ этомъ подумать еще не удосужилась?
– Удосужилась, тетя, много объ этомъ думаю,– съ серьезнымъ, дажо строгимъ лицомъ и сдвигая брови, медленно заговорила Нина.– Я теперь отдыхаю, въ себя прихожу. Только скоро ужъ начну жить и жить буду не такъ, какъ прежде...
– А какъ же?
– Совсѣмъ по новому. Видите ли, тетя, это невозможно разсказать и рѣшить заранѣе. Я увѣрена, что жизнь сама будетъ приходить ко мнѣ или посылать мнѣ то одно, то другое. И вотъ тогда я и буду дѣлать то, что мнѣ надо.
– Ты, кажется, мать моя, ужъ заговариваться начинаешь, разобрать тебя что-то мудрено...
– А вы все-таки постарайтесь, тетя, разберите! Я не хочу жить для себя одной, я хочу жить прежде всего для всѣхъ тѣхъ, кого судьба будетъ посылать мнѣ навстрѣчу... Человѣкъ идетъ по своей дорогѣ и то и дѣло встрѣчается, сталкивается съ другими людьми, идущими тоже каждый своею дорогой. Иной разъ столкнутся два человѣка на короткую только минуту, только на ту минуту, когда пересѣкаются ихъ дороги. Другой разъ они идутъ рядомъ довольно долгое время. Случаются и такъ, что они идутъ рядомъ всю жизнь. Такъ вотъ и я хочу, чтобы всѣ, кто будетъ сталкиваться со мною на минуту или надолго, имѣли во мнѣ добраго дорожнаго товарища... Я хочу,– говорила она, разгораясь, сіяя своими синими глазами и дѣлаясь до того прелестной, что Марья Эрастовна начинала глядѣть на нее съ несвойственнымъ ея характеру умиленіемъ:– я хочу, изо всѣхъ силъ хочу, чтобы всякому, кто на короткое или на долгое время идетъ рядомъ со мною, было легче идти, легче, чѣмъ если бы меня рядомъ не было.
– Ты, мать моя, философъ!– сказала кругленькая генеральша, подняла брови и все, не отрываясь, глядѣла на Нину.
– Не знаю, кто я. Можетъ быть, и очень глупая, только я объ этомъ давно, давно ужъ думаю. И вотъ я знаю, что жить иначе нельзя, что только живя такъ, я буду счастлива. Можетъ-быть, я никогда не сумѣю облегчить путь моихъ дорожныхъ товарищей, можетъ быть, несмотря на все мое желаніе, на всѣ мои усилія, я ничего для нихъ не сдѣлаю или вмѣсто добра, невольно дамъ имъ одно зло, тогда я буду очень несчастна. Но только нѣтъ, Богъ не допуститъ этого, я такъ сильно хочу и вѣрю, что Богъ мнѣ поможетъ...
Марья Эрастовна вдругъ встала и ушла къ себѣ въ свою спальню.
Она сама не отдавала себѣ отчета, что съ нею,– и все же была смущена и разстроена.
Она присѣла къ столу, у котораго обыкновенно писала свои дѣловыя письма и гдѣ, въ запертыхъ ящикахъ, лежали ея бумаги. Она выдвинула одинъ изъ ящиковъ, вынула пакетъ, стала перечитывать вложенные въ него письма и документы, относившіеся къ дѣлу, задержавшему ее теперь въ Петербургѣ.
Ей предстояла необыкновенно выгодная покупка огромнаго доходнаго дома. Придется похлопотать, отдать на это дѣло мѣсяцъ времени – и она будетъ получать процентовъ пятьдесятъ съ затраченнаго капитала. Это не первое выгодное дѣло въ ея жизни. Она давно ужъ удачно и ловко, совсѣмъ по-мужски, занимается дѣлами.
Есть у нея очень выгодный и удобный помощникъ, такой Иванъ Иванычъ, старецъ бодрый, умудренный опытомъ, великій мастеръ на разныя дѣла и сдѣлки. Марья Эрастовна когда-то и чѣмъ-то одолжила его «по-гробъ жизни». Съ тѣхъ поръ онъ чувствуетъ къ ней мистическій трепетъ и служитъ ей какъ вѣрная собака – за самое умѣренное вознагражденіе. Только онъ одинъ и можетъ знать, насколько она богата, какъ при ея скромной жизни, при ея наслѣдственномъ скопидомствѣ, съ каждымъ годомъ растетъ и растетъ ея состояніе...
Прочла Марья Эрастовна письма и документы, и вдругъ ей стало скучно. Странное дѣло, она обыкновенно никогда не скучала.
Она наперла ящикъ стола и вернулась въ Нинину комнату.
Маленькая княжна сидѣла у окна все съ тѣмъ же выраженіемъ въ лицѣ, съ тѣми же вдохновенно сіявшими глазами.
Марья Эрастовна подошла къ ней и положила ей руку на плечо.
– Такъ ты хочешь жить для другихъ... хочешь облегчать твоихъ дорожныхъ товарищей?!. Глупая дѣвочка... вотъ теперь сошлись наши съ тобой дороги, я – твой дорожный товарищъ...
Ея громкій веселый голосъ дрогнулъ, и она не договорила своей мысли.
Опять хотѣла она уйти, но осталась и все глядѣла на Нину будто старалась понять что-то – и еще не понимая.
XV.
На Святой, послѣ холодовъ, вѣтровъ и даже гололедицы, наступили теплые, ярко-красные дни, какіе иной разъ задаются въ Петербургѣ въ концѣ марта и въ началѣ апрѣля. Запоздавшая было весна сразу сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ.
Весна чувствовалась во всемъ, и Нина ощутила ее неясной тревогой, нетерпѣливымъ раздраженіемъ, жаждой движенія, дѣятельности, жизни, а по временамъ – тихой, пріятной грустью.
До сихъ поръ она почти не выходила изъ дома, только нѣсколько разъ выѣзжала съ Марьей Эрастовной въ каретѣ, спустивъ на лицо густой вуаль.
Когда изрѣдка у Марьи Эрастовны появлялись гости, Нина ни за что не хотѣла ихъ видѣть и оставалась въ своей комнатѣ. Если въ домѣ никого не было, она неслышно проходила въ большую гостиную, подсаживалась къ роялю и не то что играла, а тихо наигрывала свои любимые мотивы.
Цѣлые часы она проводила за чтеніемъ. По ея просьбѣ Марья Эрастовна перевезла ей всѣ ея книги. Каждый вечеръ, ложась спать, она долго читала Евангеліе и Апостольскія посланія, вдумывалась въ каждое слово, то и дѣло справлялась со своими записками, составленными ею со словъ ея законоучителя.
Передъ Страстной она заѣхала въ книжный магазинъ и купила сочиненіе Фаррара. Объ этихъ книгахъ она уже давно слышала и давно хотѣла познакомиться съ ними. Но въ прошломъ году княгиня рѣшила, что это для нея черезчуръ серьезно, а въ послѣдніе мѣсяцы, во время выѣздовъ и свиданій съ женихомъ, графомъ Ильинскимъ, она сама о нихъ позабыла.
Теперь же она принялась за нихъ съ жадностью.
На Страстной Нина вмѣстѣ съ Марьей Эрастовной говѣла во Владимірской церкви, но была недовольна своимъ говѣніемъ, никакъ не могла поднять себя и удержать на высотѣ должнаго настроенія, уже знакомаго ей по прежнимъ годамъ. Къ Свѣтлой заутрени ей попасть не удалось, такъ какъ Марья Эрастовна во время говѣнія простудилась, а кромѣ нея не съ кѣмъ было отправиться въ церковь.
Но вотъ настали эти теплые весенніе дни, и Нина пришла въ новое настроеніе, сказавшееся прежде всего тѣмъ, что она увидала во снѣ Аникѣева и стала о немъ думать.
До сихъ поръ она ни о комъ особенно не думала, не думала и о немъ. Теперь же ей очень захотѣлось его видѣть.
Что онъ о ней думаетъ... Сколько времени прошло! Она обѣщала написать ему и не писала. Теперь, именно теперь, необходимо съ нимъ увидаться, поговорить. Вѣдь, все ужъ совершилось, и у нея накопилось многое, что она хотѣла бы сказать ему. Да и спросить его ей тоже нужно о многомъ.
А вдругъ его нѣтъ въ Петербургѣ? Всѣ разъѣзжаются... Что если онъ уѣхалъ и совсѣмъ не вернется? Что если онъ столкнулся съ нею въ жизни только на одинъ мигъ, и дороги ихъ разошлись навсегда!
Нина, дойдя до этой мысли, испугалась и даже вся похолодѣла. Вотъ она о немъ не думала, какъ будто совсѣмъ позабыла его, но, вспомнивъ, почувствовала, что онъ такъ же нуженъ ей послѣ всего, что случилось, даже еще нужнѣе.
И вмѣстѣ съ этимъ вспомнила она свое впечатлѣніе, вынесенное отъ него. Она рѣшительно и смѣло говорила себѣ, что и она ему точно такъ же нужна. Нѣтъ, она недаромъ его встрѣтила, недаромъ была у него, она должна, должна его видѣть...
– Тетя,– сказала она за обѣдомъ Марьѣ Эрастовнѣ:– вы помните, что я вамъ говорила объ Аникѣевѣ?
– Помню, въ чемъ же дѣло?
– Я хочу его видѣть...
Марья Эрастовна подняла брови.
– На всякое хотѣнье есть терпѣнье – это разъ, а во-вторыхъ, гдѣ же ты это собираешься съ нимъ встрѣтиться? Что ты побѣжала къ этому господину въ забвеніи чувствъ – это я еще, хоть и съ трудомъ, но все-таки понять могу. Теперь же ты, надѣюсь, вышла изъ забвенія чувствъ, можешь понимать свои поступки, и нечего мнѣ объяснять тебѣ, что бѣгать по мужскимъ холостымъ квартирамъ – невозможно.
– Я это понимаю, тетя, а потому прямо прошу васъ позволить мнѣ написать ему и пригласить его сюда, къ вамъ.
Марья Эрастовна поморщилась.
– «Ма кузина», ты мнѣ совсѣмъ не нравишься. Ты затѣяла пустое!– болѣе серьезно, чѣмъ шутливо сказала она.
И Нина почувствовала, что наткнулась на серьезное препятствіе. Но она не смутилась и заговорила очень спокойно:
– Тетя, милая моя, я вижу, что намъ разъ навсегда надо рѣшить кое-что важное. Я васъ очень люблю и люблю все больше и больше... это правда!.. Я такъ рада, что вамъ нравлюсь и что вы взяли меня къ себѣ. Я поѣду съ вами, куда хотите... и въ деревню, и за границу... куда хотите, мнѣ все равно... Но я могу жить съ вами только въ одномъ случаѣ...
– Ну-съ – неопредѣленно спросила Марья Эрастовна.
– Если вы будете довѣрять мнѣ... совсѣмъ, совсѣмъ довѣрять и оставите меня свободной... Если же вы думаете, что я, вотъ теперь, когда здорова, и когда меня никто не мучаетъ, и, не проклинаетъ, могу, сдѣлать что-нибудь дурное и гадкое, тогда я не могу у васъ жить...
– Видишь ли, «ма кузина», если бъ я считала тебя дурной и гадкой, то ты теперь не сидѣла бы передо мною, и мы бы съ тобой не говорили,– остановила ее Марья Эрастовна.– Но ты забываешь, что ты еще почти дитя, хотя и начиталась и надумалась немало. Ты можешь не хотѣть ничего дурного, а все-таки сдѣлать это дурное по непониманію... Подожди, поживи, стань сначала взрослой...
– Тетя, Аникѣевъ порядочный, благовоспитанный человѣкъ, человѣкъ съ удивительнымъ, чуднымъ талантомъ... увѣряю васъ, и вѣрьте мнѣ... Когда вы его увидите, вы сами скажете, что знакомство съ нимъ ни для кого на свѣтѣ не можетъ быть дурнымъ дѣломъ. Я не могу, жить, не имѣя знакомыхъ, или знакомясь съ такими людьми, которые мнѣ не интересны...
– Да ты влюблена въ него что ли!– перебила ее Марья Эрастовна, пристально глядя ей въ глаза.
Нина спокойно выдержала этотъ взглядъ, и у нея вырвалось:
– Богъ съ вами, тетя! И ради Бога не говорите мнѣ никогда о влюбленности, это такая гадость!..
Ея живое лицо выразило, настоящее отвращеніе.
– Вотъ какъ!– произнесла Марья Эрастовна.– Такъ для чего же онъ тебѣ нуженъ? Заговоръ у васъ съ нимъ что ли какой? Что за тайна?..
– Когда вы увидите его, такъ и узнаете эту тайну,– отвѣтила Нина:– умоляю васъ, будьте такъ милы, позвольте мнѣ написать ему и пригласить его. Я ничего не хочу дѣлать тайкомъ отъ васъ, но мнѣ необходимо его видѣть. Если его нѣтъ въ Петербургѣ, если онъ уѣхалъ, я просто приду въ отчаяніе... Ну, тетя, тетя... добренькая, позвольте!..
– А коли не позволю?!
– Тогда я все же напишу ему и назначу свиданіе на улицѣ,– серьезно и рѣшительно отвѣтила Нина.
Марья Эрастовна подумала, качнула головою и разрѣшила.
– Пиши, посмотрю, что за птица... И завтра, и послѣ-завтра вечеромъ я дома, а днемъ занята... Такъ ужъ пусть прямо вечеромъ.
Нина, какъ ребенокъ, прыгнула со своего стула и стала обнимать и громко цѣловать Марью Эрастовну.
Но та была не въ духѣ.
