Текст книги "Злые вихри"
Автор книги: Всеволод Соловьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)
XXXIII.
Никакими ласками не могъ привести Аникѣевъ Алину въ хорошее настроеніе.
Онъ даже спѣлъ ей свою «Легенду рожденія художника», такъ любимую ею по воспоминанію о первыхъ дняхъ ихъ зарождавшейся взаимной страсти. Алина стояла за нимъ, и онъ не видѣлъ, какая печаль изобразилась на лицѣ ея во время его пѣнія и какъ, наконецъ, тихія слезы покатились по ея щекамъ.
Желая разсѣять ее, онъ этой легендой только нанесъ ей новую рану.
Наконецъ, она печально сказала:
– Ну, вотъ мнѣ и пора... Прощай, Миша...
Ему не хотѣлось отпускать ея. Ему самому эта разлука начинала казаться послѣдней разлукой.
– Куда ты спѣшишь? Еще рано... и знаешь, не уходи такъ, у тебя такое нехорошее, грустное лицо... Улыбнись... улыбнись мнѣ по настоящему!..
Но она не улыбалась, а, напротивъ, лицо ее стало еще серьезнѣе и печальнѣе.
– Видишь ли что, Миша,–сказала она:– если я въ «свѣтѣ» ношу маску и умѣю ее носить отлично, то это еще не значить, что въ глубинѣ души я комедіантка. Передъ тобою я всегда была искренна... Я не могу улыбаться... Я ѣхала къ тебѣ съ легкимъ сердцемъ, а вотъ ты положилъ на грудь мою камень, и онъ меня такъ давитъ, и я знаю, что мнѣ отъ этого камня никогда не избавиться. Можетъ быть, сегодняшній день окажется самымъ тяжелымъ, самымъ страшнымъ днемъ въ моей жизни...
– Ну, вотъ ты сама себѣ придумываешь теперь всякіе страхи,– сказалъ Аникѣевъ:– достаточно дѣйствительныхъ страховъ и опасностей. Сегодня вечеромъ я къ тебѣ заѣду, можно? Авось, ты будешь въ лучшемъ настроеніи...
– Заѣзжай... конечно, я буду тебя ждать,– проговорила она, обнимая его и прощаясь.
Уходя, она остановилась у порога передней и быстрымъ взглядомъ окинула всю комнату, какъ бы прощаясь съ нею. На глазахъ у нея стояли слезы.
Заперевъ за княгиней дверь, Платонъ Пирожковъ подошелъ къ Аникѣеву и передалъ ему письмо.
– Вотъ, получите,– видимо, до послѣдней степени сердясь на барина, самымъ дерзкимъ тономъ сказалъ онъ.
Аникѣевъ разорвалъ конвертъ. Это писала ему Марья Эрастовна.
Она просила его заѣхать къ ней по весьма важному для него дѣлу или сегодня вечеромъ, или завтра до двухъ часовъ дня. Она просила также до свиданія съ ней не рѣшать относительно продажи имѣнія и непремѣнно отвѣтить ей съ подателемъ этой записки, когда именно, въ какомъ часу, онъ у нея будетъ.
– Что-жъ, человѣкъ дожидается отвѣта?– спросилъ Аникѣевъ.
– Дожидался, да ушелъ,– пробурчалъ «дятелъ»:– вы вотъ за пѣніемъ-то и звонка не изволили слышать...
– Отчего же ты мнѣ не тотчасъ подалъ письмо?
– Не смѣлъ тревожить ея,– весьма язвительно отвѣтилъ Платонъ Пирожковъ.
Но тутъ онъ солгалъ. Дѣло было не совсѣмъ такъ.
Узнавъ, что человѣкъ, отъ новой и совсѣмъ еще невѣдомой ему генеральши, онъ воспользовался предлогомъ и объяснилъ посланному Марьи Эрастовны, что подать письмо теперь не можетъ, такъ какъ баринъ не любитъ, чтобы его прерывали, когда онъ поетъ.
– И вы, любезнѣйшій, ступайте себѣ,– рѣшительно потребовалъ онъ:– какъ баринъ отвѣтъ напишутъ, я тотчасъ же его вашей генеральшѣ и доставлю; адресочекъ только дайте, гдѣ, то есть, проживаете.
Посланный сказалъ:
– Э, да вѣдь, это рукой подать! Ступай, пріятель, скажи: отвѣтъ, молъ, тотчасъ же будетъ. Я до васъ мигомъ добѣгу.
Посланный ушелъ, а Платонъ Пирожковъ, все время, благодаря присутствію Алины, мрачный и озлобленный, остался очень доволенъ собою. Вотъ онъ пойдетъ, и узнаетъ все, что надо – какая еще тамъ генеральша завелась у барина и чего ждать отъ нея – добра или худа.
– Ну, хорошо, ты снесешь отвѣтъ,– сказалъ Аникѣевъ, подходя къ столу:– это близко. Я, впрочемъ, на конвертѣ напишу адресъ.
– Слушаю-съ, тотчасъ сбѣгаю.
Аникѣевъ отвѣтилъ Марьѣ Эрастовнѣ, что будетъ у нея сегодня въ восьмомъ часу.
«Дятелъ» снесъ письмо, но вернулся не особенно скоро.
Однако, Аникѣевъ никуда не выходилъ.
– Снесъ!– объявилъ «дятелъ», появляясь передъ бариномъ и уже не такъ злобно на него глядя.– А знаете, Михаилъ Александровичъ,– прибавилъ онъ:– вѣдь, генеральша-то страсть какъ богата.... одинъ домина этакій чего стоитъ!..
– Ну такъ что же?
– Ничего-съ. Онѣ сказали, что будутъ ждать васъ...
Аникѣевъ не замѣтилъ, какъ «дятелъ» быстро скосилъ глаза на лежавшую открытую записку Марьи Эрастовны, не замѣтилъ, какъ онъ бокомъ подобрался къ столу и, дѣлая видъ, будто что-то прибираетъ и сдуваетъ пыль, прочелъ эту записку.
Между тѣмъ, дятелъ мгновенно преобразился и поднялъ носъ. Всѣ собранныя имъ свѣдѣнія говорили ему въ пользу новаго знакомства, сдѣланнаго его бариномъ. А эта записка являлась самымъ лучшимъ подтвержденіемъ надеждъ и плановъ, зародившихся въ его сердцѣ.
«Спѣшное дѣло по имѣнію... Ишь ты! Никакъ онъ и впрямь надумался и за умъ взялся... дай-то Господи!» – думалъ онъ
Записка Марьи Эрастовны заинтересовала и Аникѣева.
Неужели спасеніе?.. И когда же – въ послѣднюю минуту!.. Ыо только что же? Можетъ быть, нашла болѣе выгоднаго покупателя или сама хочетъ купить... Да развѣ это нужно? Такъ тяжело разставаться съ Снѣжковымъ. А если продавать его, то ужъ лучше продать брату даже за плохую цѣну, все-же оно останется въ родѣ. Однако, вотъ что: въ случаѣ найдется покупатель, дающій больше шестидесяти тысячъ, тогда, можетъ быть, и братъ надбавитъ...
Раздумывая такъ и гадая. Аникѣевъ дожидался нетерпѣливо своего свиданія съ Марьей Эрастовной и былъ у нея даже нѣсколько раньше назначеннаго имъ времени.
– Извините, Михаилъ Александровичъ, что я васъ такъ взбудоражила,– сказала Марья Эрастовна:– впрочемъ, когда выслушаете, что я имѣю сказать вамъ, можетъ быть, и не посѣтуете.
– Что-жъ это такое?– спросилъ онъ.– Ваше письмо заинтересовало меня до послѣдней степени.
– А вотъ что, батюшка, прежде всего извольте-ка присѣсть. Мы съ вами одни. Моей княжны дома нѣтъ. Она, видите-ли, съ утра у одной своей больной знакомой и даже не подозрѣваетъ о томъ, что я къ вамъ посылала... Знаете вы меня мало, и мнѣ надо самой вамъ рекомендоваться. Я, видите, женщина коммерческая... одинока я, такъ вотъ отъ скуки всякими дѣлами занимаюсь и кое-что въ этихъ дѣлахъ смыслю. Несимпатично вамъ это покажется, я такъ полагаю. Ну, да ужъ что-жъ тутъ дѣлать! Не всѣмъ за облаками витать, кому-нибудь надо и по землѣ ползать... вотъ я и ползаю, совсѣмъ terre à terre. Вчера вы меня такъ разсердили, такъ обидѣли, что и сказать не могу...
– Я разсердилъ... обидѣлъ... чѣмъ же, Марья Эрастовна?
– Да вотъ дѣлами-то вашими... Вѣдь, вы, извините, Богъ знаетъ что съ собой сдѣлали. Сначала я просто ужаснулась, а потомъ, какъ обсудила, такъ и вижу: вамъ все еще поправить можно. Да-съ, можно поправить, но только въ томъ случаѣ, если вы будете умницей и во всемъ станете меня слушаться.
– Готовъ, приказывайте,– улыбаясь, сказалъ Аникѣевъ.
Въ лицѣ Марьи Эрастовны онъ видѣлъ такое добродушіе, въ глазахъ ея такую ласковость, что у него на сердцѣ становилось тепло и ждалось чего-то очень хорошаго.
– Прикажите... Я буду слушаться,– повторилъ онъ.
– У меня есть вѣрный и знающій человѣкъ,– продолжала Марья Эрастовна:– да вы его видѣли, такой высокій, благообразный старикъ... зовутъ его Иваномъ Ивановичемъ...
Аникѣевъ кивнулъ головою.
– Онъ былъ у меня вчера послѣ вашего ухода. Вотъ мы и потолковали съ нимъ. Онъ меня и надоумилъ. И мнѣ, и ему представляется, что имѣніе ваше, какъ говорится, золотое дно.
– Такъ его знающіе люди всегда и называли,– перебилъ ее Аникѣевъ.
– Вотъ видите. Мы въ этомъ убѣдимся, все доподлинно узнаемъ. Пошлемъ туда вѣрнаго человѣка. У меня есть такой на примѣтѣ. И если все это такъ, то вы не только не должны будете продать имѣнія, но черезъ нѣсколько лѣтъ будете получать значительный чистый доходъ.
– Какимъ-же это образомъ?! Зачѣмъ вы меня дразните, Марья Эрастовна?
– Очень просто: у меня есть свободныя деньги, я дамъ вамъ возможность выкупить имѣніе изъ банка и сама возьму его у васъ въ залогъ. Притѣснять я васъ не буду, удовольствуюсь самымъ небольшимъ, законнымъ процентомъ. Поставлю я вамъ опытнаго управляющаго, онъ приведетъ все въ порядокъ и возвыситъ, на сколько возможно, доходность вашей земли. Помилуйте, какъ можно продавать. Цѣнность земли растетъ съ каждымъ годомъ, въ землѣ вся наша будущность, только надо хорошо хозяйничать. Ну, да мы еще сто разъ обо всемъ этомъ переговоримъ съ вами, а теперь мнѣ надо знать одно – согласны вы имѣть вмѣсто банка меня своимъ кредиторомъ?
Городъ Аникѣевымъ какъ-будто разорвалась черная, нависшая надъ нимъ туча, и изъ-за нея разлился ясный солнечный свѣтъ.
– Марья Эрастовна,– прошепталъ онъ:– вы предлагаете мнѣ спасеніе... развѣ отъ этого отказываются!
Но онъ еще боялся вѣрить.
– Однако, мое Снѣжково, можетъ быть, и не такъ интересно, какъ вы думаете. Къ тому-же пока вашъ повѣренный поѣдетъ туда, будетъ его осматривать, пройдетъ много времени. И въ это время со мной могутъ случиться очень непріятныя вещи.
– Это, вѣрно, по вашимъ разсчетамъ съ банкомъ? Не безпокойтесь, если даже я и найду для себя невыгоднымъ освободить васъ отъ всего банковскаго долга, то на небольшую, нужную вамъ сумму мы во всякомъ случаѣ можемъ сдѣлать вторую закладную. Ну, что же по рукамъ?
Аникѣевъ взялъ протянутую руку генеральши и поцѣловалъ ее, вложивъ въ этотъ крѣпкій поцѣлуй всю свою благодарность.
– Я нарочно просила васъ,– сказала она:– назначить мнѣ время, когда вы у меня будете, для того, чтобъ извѣстить Ивана Ивановича. Онъ скоро пріѣдетъ, и мы потолкуемъ обстоятельно. Онъ васъ будетъ разспрашивать, а вы извольте ему отвѣчать.
– Такъ знаете ли что,– сказалъ Аникѣевъ:– я сейчасъ съѣзжу домой и привезу всѣ мои документы, всѣ счеты, словомъ, все, что у меня есть относительно Снѣжкова.
– Вотъ это дѣло!– одобрила Марья Эрастовна.
ХХXIV.
Объясненія Аникѣева съ Марьей Эрастовной и ея повѣреннымъ не затянулись. Просмотрѣвъ документы и ознакомясь съ планомъ Снѣжкова, оба они увидѣли, что погубить такое имѣніе могъ только человѣкъ, приложившій къ этому всѣ старанія и не понимающій самыхъ простыхъ вещей.
– Все обстоитъ благополучно, какъ мы вчера и предположили,– сказала Марья Эрастовна Аникѣеву, ласково и въ то-же время насмѣшливо ему улыбнувшись:– и затѣмъ я васъ освобождаю на сегодня. Отъѣзжайте съ духомъ спокойнымъ и сердцемъ чистымъ. Портфельчикъ вашъ у насъ оставьте, мы еще все пересмотримъ. А затѣмъ, завтра же вечеромъ, вотъ въ этомъ же часу, исполнивъ за день все, что надо, Иванъ Ивановичъ къ вамъ явится. Теперь ужъ вы съ нимъ будете имѣть дѣло.
– Времени терять не станемъ-съ!– такъ-же ласково и такъ же насмѣшливо взглянулъ на Аникѣева и Иванъ Ивановичъ изъ-подъ своего pince-nez на широкой лентѣ.
Аникѣевъ ушелъ, дѣйствительно, съ легкимъ сердцемъ и чистой совѣстью. Онъ чувствовалъ себя какъ узникъ, вырвавшійся на свободу. И только теперь, какъ слѣдуетъ, осязательно, ясно понялъ онъ – какая отвратительная, грубая тяжесть его давила и какое счастье, избавиться отъ этой тяжести.
Его первая мысль была о Сонѣ. Онъ представилъ себя съ нею въ аллеяхъ снѣжковскаго парка. «Когда-же, какъ это будетъ?! Это должно быть, это будетъ!» – повторялъ онъ себѣ и чувствовалъ, что теперь все возможно.
Въ немъ кипѣлъ приливъ новыхъ силъ, энергіи. Усталости, томившей его все это время, какъ не бывало. Онъ взглянулъ на часы – еще не поздно. Онъ поѣхалъ къ Алинѣ.
Она была такъ-же печальна, какъ и утромъ, имѣла разсѣянный видъ; но тотчась-же замѣтила оживленіе Аникѣева.
– Что случилось? Какая-нибудь пріятная новость?– спросила она.
– Да, представь себѣ, я спасенъ! И это спасеніе пришло ко мнѣ въ то самое время, какъ мы съ тобою вели такіе невеселые разговоры...
Онъ разсказалъ ей все подробно, въ радостномъ волненіи.
Но она слушала его съ померкшими глазами. Она совсѣмъ поблѣднѣла.
– Послушай,– сказала она, когда онъ кончилъ свой разсказъ:– отчего-же ты мнѣ никогда не говорилъ про эту... Марью Эрастовну?
– Ахъ, Боже мой, я такъ недавно и совсѣмъ случайно познакомился съ нею!..
– Постой, вспоминала и соображала Алина:– да, вѣдь, это та самая тетка княжны Хрепелевой, которая взяла ее къ себѣ и, говорятъ, дѣлаетъ ее наслѣдницей какихъ-то милліоновъ?!
– Относительно наслѣдства и милліоновъ я ничего не знаю,– отвѣтилъ Аникѣевъ.– Ну да, это тетка княжны Хрепелевой,– такъ что-же?!
Алина закрыла лицо руками.
– Теперь мнѣ все ясно!– съ отчаяніемъ въ голосѣ прошептала она.
– Что ясно? Что?
Полный своей радости и оживленія, онъ все еще ничего не соображалъ.
– Такъ вотъ гдѣ моя погибель?!– врядъ-ли сознавая, что говоритъ это громко, выговаривала Алина.– Вотъ кто тебя у меня отнялъ!.. Значитъ, въ этихъ свѣтскихъ сплетняхъ была правда... А я-то... я смѣялась!.. Зачѣмъ-же ты мнѣ не сказалъ прямо?!– поднялась она вдругъ и сверкнула глазами на Аникѣева.–Зачѣмъ же ты велъ эту двойную игру... Ты!..
Наконецъ, онъ все понялъ.
– Алина, ты съ ума сходишь!– воскликнулъ онъ.– Какъ тебѣ не стыдно, наконецъ, выдумывать такой вздоръ... и за кого-же ты меня считаешь?
Но онъ ничѣмъ ужъ теперь не въ состояніи былъ разубѣдить ее. Вѣдь, она чувствовала, что близится разлука, и это ощущеніе не могло обмануть ее. Она только не понимала, отчего все это случилось, и такъ быстро, за что она его теряетъ... Все объяснилось теперь очень просто: у нея оказалась соперница. И кто же! Эта осрамившая себя, сумасшедшая, истеричная дѣвчонка, эта глупая маленькая кукла!..
Въ ней поднялся цѣлый адъ. Въ ней закипѣла такая злоба, на какую она еще никогда не была способна.
– Ахъ... я убаюкивала себя сказками!– вся содрогаясь, съ искаженнымъ лицомъ заговорила она, подходя въ упоръ къ Аникѣеву и глядя на него злыми глазами.– Ахъ, наша любовь но прежняя, она стала тяжела... Я понимаю теперь, что для васъ, можетъ быть, и нелегко справляться съ этой... двойной любовью, обманывая и меня, и ее... Ну, такъ я помогу вамъ... Неужели вы думаете, что я способна дѣлить васъ съ этой скверной дѣвчонкой?..
Она едва переводила дыханіе.
– Алина, ты съ ума сходишь, ты совсѣмъ больна,– началъ было, Аникѣевъ, чувствуя, что въ немъ поднимается знакомое ему отвратительное ощущеніе, какое онъ всегда испытывалъ во время сценъ и объясненій съ Лидіей Андреевной.
Алина его не понимала и даже не слышала.
– Низкій, фальшивый человѣкъ... Я предложила помочь вамъ въ дѣлахъ, вы оскорбились и оттолкнули меня.... Она предложила то же самое, и вы приняли отъ нея, и вы счастливы!.. О, какъ я васъ ненавижу! Оставьте меня!.. Уходите!..– крикнула она рѣзкимъ пронзительнымъ голосомъ и почти выбѣжала изъ комнаты.
Онъ простоялъ нѣсколько мгновеній не шевелясь, сознавая одно: передъ нимъ была сейчасъ вовсе не Алина, а Лидія. Да, это она, одна и та же, съ тѣми же самыми злыми глазами, съ тѣмъ же тупымъ непониманіемъ, съ той же отвратительной несправедливостью!..
И гдѣ-же ея красота, не терявшая даже въ порывахъ гнѣва своей пластической прелести?!.
Онъ не сталъ ждать ея и ушелъ безъ сожалѣнія, полный невыносимой, противной душевной усталости.
Онъ вернулся домой съ такимъ лицомъ, что Платонъ Пирожковъ, взглявувъ на него, сразу весь какъ-то съежился и потемнѣлъ. Бѣдный «дятелъ» совсѣмъ измаялся, въ ожиданіи своего барина. Онъ не посмѣлъ его задерживать, когда тотъ заѣзжалъ за портфелемъ съ документами.
«Повезъ документы, значитъ, дѣло не шуточное,– думалъ онъ.– О, Господи, что-то будетъ? Эхъ, кабы Снѣжково не пропало, не досталось въ руки Николая Александровича... Кабы все это божеское испытаніе, наконецъ, окончилось, и жизнь-бы пошла человѣческая, а не собачья...»
«Дятель» ждалъ, то и дѣло поглядыьая на часы, считая минуты, переходя изъ одной комнаты въ другую, безцѣльно переставляя вещи, не зная, какъ убить время, что съ собою подѣлать. Наконецъ, онъ не вытерпѣлъ и вышелъ на улицу. Онъ пошелъ по дорогѣ къ дому генеральши, то и дѣло останавливаясь и оглядываясь по сторонамъ, въ надеждѣ увидѣть возвращающагося Аникѣева. Онъ дошелъ до самаго дома, не утерпѣлъ и обратился къ швейцару съ разспросами.
Но швейцаръ отнесся къ нему недружелюбно.
– Мало-ли тутъ господъ ходитъ по лѣстницѣ, всѣхъ не запримѣтишь... Да и что ты ко мнѣ присталъ? Чего тебѣ отъ меня надо? Проваливай, братъ, своею дорогой. Много васъ такихъ шляется, будто за дѣломъ... кто-жъ васъ разберетъ... А тамъ отвѣчай за васъ...
«Дятелъ» выбранился крѣпкимъ словцомъ и побрелъ обратно.
– Что, баринъ не возвращался?– спросилъ онъ у «своего» швейцара.
– Никакъ нѣтъ, не возвращался,– отвѣтилъ тотъ.
«Дятелъ» окончательно разсердился, но не пошелъ во дворъ и, не будучи въ силахъ справиться со своими чувствами, началъ «критиковать» швейцара.
– А ты это что-жъ... ты что о себѣ думаешь?.. развѣ этакъ-то можно?..
– Что такое?– изумленно спросилъ швейцаръ.
– Да какая на тебѣ одежа? Мы, по условію, квартиру со швейцаромъ нанимаемъ, такъ ты и долженъ быть швейцаромъ, при своей амуниціи, ливреѣ, то-есть... А ты ишь срамоту такую куцую на себя напялилъ – стыдъ одинъ, неприличество... Ну, и лѣстница тоже у тебя,– не метешь ты ее...
– Ахъ ты долгоносое чучело! Туда-же! Что ты мнѣ за указчикъ?– озлился швейцаръ.
Черезъ минуту между ними была уже форменная ссора. Еще черезъ минуту швейцаръ, малый рослый и сильный, схватилъ за шиворотъ Платона Пирожкова и, несмотря на всѣ его рѣзкія и смѣлыя тѣлодвиженія, потащилъ къ воротамъ, впихнулъ въ калитку, далъ ему подзатыльникъ, а затѣмъ спокойно вернулся на парадную лѣстницу.
Эта встряска подѣйствовала на «дятла» освѣжающимъ образомъ. Онъ поразмялся, потеръ себѣ спину, энергически плюнулъ и сталъ взбираться по черной лѣстницѣ. Онъ заварилъ на кухнѣ чай и сидѣлъ, попивая съ блюдечка въ прикуску и то и дѣло прислушиваясь. Наконецъ, раздался звонокъ.
Онъ кинулся со всѣхъ ногъ въ переднюю, уже готовый забыть всѣ свои невзгоды; но лицо барина ошеломило его несравненно сильнѣе, чѣмъ здоровый подзатыльникъ, полученный имъ отъ швейцара.
Аникѣевъ молча снялъ пальто и прямо прошелъ въ спальню.
– Чаю прикажете?– спрашивалъ, идя за нимъ по пятамъ, «дятелъ».
– Ничего не надо, можешь идти.
Платонъ Пирожковъ поставилъ свѣчу на туалетный столъ, но не уходилъ.
– Михаилъ Александровичъ,–началъ онъ заискивающимъ, жалобнымъ голосомъ,– Христомъ Бугомъ прошу: не томите!
Аникѣевъ устало взглянулъ на него.
– Вѣдь, душа вся изныла... Какъ дѣло стоитъ съ генеральшей насчетъ Снѣжкова?
– Да ты откуда-же знаешь?– изумленно спросилъ Аникѣевъ.
– Какъ откуда знаю?! Дуракъ я, дуракъ, а все-жъ таки въ головѣ не одно сѣно. Большой догадки не нужно, и такъ видно. Вотъ и за портфелемъ пріѣзжали, и портфель тамъ оставили, не на дорогѣ-же его потеряли...
– Догадливъ ты!– усмѣхнулся Аникѣевъ.– Ну, радуйся: относительно Снѣжкова все хорошо...
Онъ разсказалъ ему въ чемъ дѣло. «Дятелъ» будто воскресъ, поднялъ носъ, отставилъ ногу и. принялъ воинственную позу. Однако, горделивое чувство торжества, его наполнившее, быстро замѣнилось умиленнымъ состояніемъ духа.
– Слава тебѣ Господи!– сказалъ онъ и перекрестился.– Ну, сударь, честь имѣю поздравить. Вотъ онъ когда пришелъ, нашъ свѣтлый праздникъ!.. Запоздалъ малость, а заглянулъ-таки и на нашу улицу. Теперь, слава Богу, все устроится! Да что-жъ вы-то глядите невесело? Али болитъ что?
– Оставь!– сказалъ Аникѣевъ.
– Ну вотъ, сейчасъ и «оставь»,– протянулъ «дятелъ».– Оставить-то легко, сударь, да что въ томъ проку... чѣмъ Бога благодарить, а вы – «оставь». Хоть разъ бы, разъ-бы послушались меня, Михаилъ Александровичъ. Ну, о чемъ теперь тужить, махнули-бы рукою, плюнули-бы, право! Какого еще рожна, прости Господи, надо... Прикажите-ка лучше помаленьку укладываться, да и въ Снѣжково! весна теперь, хорошо тамъ у насъ на волѣ, и для моціона, то-есть, гигьена самая, настоящая... Только безъ барышни, безъ Софьи Михайловны нашей, не уѣзжайте...
– А ну-ка, достань ее!– вырвалось у Аникѣева.
– Гдѣ мнѣ достать!– подходя къ кровати и оправляя ее на ночь, отвѣчалъ «дятелъ»:– не моего ума это дѣло. Я что... я услужитель! А вы, сударь, коли захотите въ серьезъ, такъ и достанете. Вотъ, хоіъ-бы съ генеральшей посовѣтуйтесь, она, по всему видно, барыня умная и на путь васъ наставитъ... Потому – безъ Сонюшки, то-есть, безъ барышни, намъ въ Снѣжковѣ никакъ невозможно... Чаю-то прикажете?.
Но Михаилъ Александровичъ не слышалъ.
«Папа! гдѣ ты, папа?!» – зазвучало въ немъ, и этотъ призывъ заглушилъ собою всю его тоску, тревогу, усталость.
XXXV.
Съ этого дня прошло три недѣли. Каждый день приносилъ Аникѣеву что-нибудь новое, хоть и не всегда желаемое. Онъ не вернулся къ Алинѣ и ждалъ, что она или сама опять къ нему пріѣдетъ, или позоветъ его запиской. Онъ не могъ себѣ представить, какъ встрѣтится теперь съ нею и чѣмъ кончится ихъ свиданіе. Но, прежде всего, онъ долженъ заставить ее понять, до чего неосновательна ея ревность и какъ она убійственна для ихъ любви.
Да, онъ думалъ еще о своей любви къ Алинѣ, онъ еще называлъ свое чувство любовью, только ужъ зналъ, что прежній, согрѣвавшій его свѣтъ померкъ и врядъ ли возгорится когда-либо.
Снѣжковская, волшебная, его Алина – погибла, а новая Алина была... какъ всѣ.
Черезъ нѣсколько дней онъ получилъ онъ нея записку. «Я знаю, что очень виновата,» –писала она:– и всегда буду раскаиваться въ своей несдержанности. Я пришла въ себя, я покойна, но во мнѣ осталось то же чувство, та же увѣренность: вы ошиблись, вы меня больше не любите. Права ли я, покажетъ время и ваши дѣйствія. Вы слишкомъ искренни и долго обманывать себя не можете. Я уѣзжаю сегодня за-границу и не меньше мѣсяца пробуду въ Парижѣ – вы всегда говорили, что нѣтъ ничего лучше Парижа въ это время года. Увижу, такъ-ли это. Прощайте или до свиданія. А».
Бѣдная Алина дѣлала послѣднюю попытку. Если онъ ее любитъ, письмо это будетъ для него ясно. Если онъ ее любитъ – она скоро увидитъ его въ Парижѣ, и лѣто ихъ закончится въ Снѣжковѣ и въ Петровскомъ.
Но Аникѣевъ не понялъ этого письма, ничего не прочелъ между строкъ. Ему стало тяжело, горько и обидно, а мысль, что Алина ждетъ его, что она съ отчаяньемъ его призываетъ – не пришла ему въ голову...
Николай Александровичъ заѣхалъ къ брату въ концѣ Ѳоминой и, узнавъ, что Снѣжково ускользнуло, прибѣгнулъ ко всей своей выдержкѣ, чтобы не показать охватившей его досады и злости.
– Ну и прекрасно,– говорилъ онъ, щуря глаза и закусывая губы:– поздравляю съ удачей и желаю, чтобы твои затрудненія больше не возвращались. Не стану тебя заранѣе разочаровывать... А какъ-же насчетъ службы? Искать тебѣ мѣста?
– Какое теперь мѣсто!– отвѣтилъ Аникѣевъ.– Спасибо... Теперь мнѣ Снѣжково надо приводить въ порядокъ.
– Хозяинъ!– усмѣхнулся Николай Александровичъ.– А я въ Петергофѣ очень удачно дачу нанялъ. Жена и дѣти пріѣзжаютъ. Милости просимъ!
Онъ уѣхалъ и въ тотъ же день написалъ Лидіи Андреевнѣ, сообщая ей о случившемся, а также выражая сожалѣніе, что не удалось помочь ей.
«Попробуй-ка, достань пять тысячъ на увеселительную поѣздку! прозѣвала!...» – почти съ ненавистью думалъ онъ.
Если это письмо не особенно огорчило Лидію Андреевну, то единственно потому, что она ужъ и такъ была огорчена до послѣдней степени. Всѣ ея планы рушились, и, наконецъ, она потерпѣла полное пораженіе: власть имѣющіе люди, къ которымъ она обратилась съ просьбою о назначеніи опеки надъ ея мужемъ, отвѣтили ей отказомъ, не усматривая достаточныхъ поводовъ для такого дѣйствія. Подобное рѣшеніе зависѣло отъ того, что ея главные защитники уже уѣхали изъ Петербурга, «позабывъ» предупредить, кого слѣдовало, въ ея пользу.
Лидію Андреевну такъ поразила эта послѣдняя неудача, что у нея разлилась желчь, и она не на шутку заболѣла въ Царскомъ...
Между тѣмъ, «Снѣжковское дѣло», благодаря энергіи и умѣлости Ивана Ивановича, близилось къ окончанію. Новый управляющій, еще молодой человѣкъ, скромнаго, хоть и рѣшительнаго вида, ужъ отправился къ мѣсту своей дѣятельности. Разсчеты съ банкомъ были сдѣланы, и въ рукахъ Аникѣева оказалась значительная сумма: въ виду дѣйствительной стоимости имѣнія, Марья Эрастовна выдала подъ залогъ его гораздо больше, чѣмъ было дано банкомъ.
Какъ-то такъ, само собою, случилось, что Аникѣевъ почти ежедневно бывалъ у генеральши и видался съ Ниной, за которой тетка, занятая своими дѣлами, спѣшившая ихъ скорѣе окончить, не въ состояніи была усмотрѣть.
Маленькой княжнѣ и Аникѣеву казалось, что они всю жизнь были дружны. Они говорили другъ съ другомъ безъ всякаго стѣсненія и не замѣчали времени въ этихъ разговорахъ. Нина хитро, исподволь вывѣдала отъ своего «дорожнаго товарища» все, что ей надо было знать.
Какъ-то вечеромъ, послѣ чаю, воспользовавшись приходомъ Ивана Ивановича, отвлекшаго генеральшу, Нина приступила къ тому, о чемъ все больше и больше думала.
– Вотъ мы скоро разъѣдемся въ разныя стороны, Михаилъ Александровичъ,– сказала она особенно серьезнымъ тономъ:– и когда-то еще увидимся! Что-жъ, вы такъ и уѣдете въ Снѣжково съ камнемъ на душѣ?
– Я на этихъ дняхъ сдѣлаю еще попытку увезть Соню,– рѣшительно отвѣтилъ онъ
Она встревожилась.
– Нѣтъ, вы этого не сдѣлаете! Вы не возьмете Соню, а вернетесь къ ней и къ ея матери... Иначе не можетъ быть,– это ваша обязанность.
– Мнѣ давно всѣ совѣтуютъ то же самое. Вотъ даже и Марья Эрастовна. Только васъ недоставало!– мучительно волнуясь, заговорилъ онъ.– Но поймите-же, княжна, поймите, другъ мой, что я не могу этого. Я слишкомъ измученъ! Вы посылаете меня на каторгу!
Она поблѣднѣла, опустила глаза; но тотчасъ же подняла ихъ на него и, повидимому, спокойно сказала:
– Такова судьба ваша. Вѣдь, случается, что люди идутъ на каторгу не только по винѣ, но и безъ вины, вслѣдствіе одной ошибки, своей или даже чужой... идутъ и находятъ жизнь и на каторгѣ!.. Я чувствую, я увѣрена, что вы на этой каторгѣ найдете свою просвѣтленную и успокоенную душу... Я увѣрена, что миръ и счастье для васъ настанутъ только тогда, когда вы вернетесь къ вашей Сонѣ... не возьмете ее, а вернетесь къ ней. Ахъ, если бъ я могла передать вамъ, вложить въ васъ эту мою увѣренность!
Онъ ничего ей не отвѣтилъ, а когда заговорилъ, то заговорилъ совсѣмъ о другомъ. Но она чувствовала, что сдѣлала свое дѣло, что ея слова, можетъ быть, и не пропадутъ даромъ...
