Текст книги "Ангелы приходят всегда"

Автор книги: Всеволод Инок (Филипьев)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Синильга поняла, что это ловушка. Вскрикнула, попыталась дернуться, забарабанила рукой по заднему стеклу автомобиля, но Карл и Том еще жестче стиснули ее с двух сторон, а Николаина угрожающе зашипела:

– Будешь дергаться, умрешь прямо сейчас и погубишь всех своих близких! Сиди молча. Мы – не враги, мы хотим тебе помочь. Верь нам.

Синильга увидела подбегающего Станислава Федоровича, но было поздно: машина рванулась с места, как дикий зверь.

После минутной вспышки Синильга успокоилась и обмякла. В благосклонность своих похитителей она не верила, но ей стало обреченно-покойно от мысли, что сейчас ее убьют и сердечные терзания, наконец, кончатся, а Лазарь, конечно же, будет вспоминать о ней всю жизнь и плакать…

Она безропотно дала завязать себе глаза повязкой и всю дорогу молчала. Из-за вечерних пробок машина двигалась медленно. Примерно через час с Синильги сняли повязку. На улице уже стемнело. Недавно прошел дождь. Мокрый асфальт переливался бликами уличных фонарей. Машина круто ехала вверх по узкой улице. Поворот, еще поворот, и автомобиль остановился около типичного американского двухэтажного дома, обшитого серыми кедровыми дощечками и напоминавшего гигантский спичечный коробок.

На последнем повороте Синильга заметила высветившуюся в лучах фар табличку с названием улицы и внутренне похолодела от мысли, что знает эту местность. Похитители явно не рассчитали, слишком рано сняв повязку. Без сомнения, это был Си-Клифф – очаровательный городок, укрывшийся под сенью высоких деревьев, расположенный на склоне, у большой воды. Несколько лет назад Синильга часто ездила сюда к престарелому владыке Митрофану, жившему до самой кончины при русской Свято-Серафимовской церкви, а также и к другим обитателям городка. В свое время Си-Клифф являлся местом поселения русской эмигрантской интеллигенции и дворянства. Многих русских обитателей городка Синильга застала и с некоторыми, по своей любви к белой эмиграции, водила тесную дружбу. Кое-кто, к примеру дочь генерала Врангеля, были живы и сейчас, однако почтенный возраст делал общение с ними все более затруднительным. Но Си-Клифф облюбовали не только русские эмигранты. Здесь имелось немало странных домов, хозяева коих предпочитали скрываться от глаз людских в этом уединенном предместье Нью-Йорка.

Навстречу машине вышел смуглый, горбоносый, коренастый мужчина, в котором нетрудно было угадать американского индейца. Его лицо не выказывало никаких признаков жизни, словно некая маска полного безразличия к происходящему.

Пятеро, включая индейца, окружили Синильгу тесным кольцом и провели в дом. Впрочем, кричать и сопротивляться было бессмысленно, улица казалась совершенно вымершей. Зато при входе в дом Синильга увидела его номер на почтовом ящике.

В прихожей пленнице приказали снять верхнюю одежду, отобрали сумочку и отвели на второй этаж, где находилось две комнаты и гостиная. Агния попросила всех выйти. Ей хотелось насладиться величием момента и наощупь изучить душу Синильги. Агния долго и с интересом рассматривала свою первую в жизни жертву, думая о том, что эта красивая девушка могла бы счастливо жить на земле или могла бы оказаться на ее, Агнии, месте, а она сама, наоборот, – стать жертвой. Но все сложилось именно так, как сложилось, и ничего изменить нельзя. Агния смаковала горько-сладкое чувство мести, огонь все сильнее разгорался в ее душе: скоро она начнет мстить человечеству за свои обиды, принося приятный дар сатане. Агния машинально поправила рукой большие темные очки, слегка коснувшись язвы над глазом.

– Тебе страшно? – спросила она Синильгу.

Синильга рассматривала магические символы, знаки и надписи, которыми были испещрены стены и потолок гостиной.

– Вы сатанисты?

Агния торжествующе молчала.

– Господи, помилуй… – прошептала Синильга по-русски.

– Что?! Черт возьми! Ты русская? – вырвалось у Агнии, при этом она перешла на русский с чуть заметным американским акцентом.

Дальше разговор продолжался на русском языке.

– Да, русская, – ответила Синильга. В ее глазах блеснул вопрос и надежда.

– Впрочем, можно было предположить… Что ты делала в том здании?

– Там церковь. Я ходила молиться.

Агния едко улыбнулась. Потом спросила:

– Ты не ответила на вопрос: тебе страшно?

– Почему это так важно? А что, я должна от радости лезгинку танцевать, что ли?

– Значит, страшно, – одобряюще кивнула Агния. – Это хорошо. Тебе должно быть страшно. В тот момент, когда мы принесем тебя в дар Сатане, ты должна налиться страхом, как красный яблок.

– Как яблоко… – грустно поправила ее Синильга.

– Это верно, – согласилась Агния, – «яблоко». Я иногда, правда очень редко, путаю слова. Можешь меня поправлять… Поправляй меня до самой смерти, – она усмехнулась.

От такой хладнокровности Синильге стало действительно страшно. Она отметила еле уловимые искорки жестокости и безумия в манере общения ее собеседницы и поняла, что та не шутит. Нереальность и абсурдность ситуации только усиливали охватившую сердце жуть. Хотя боль любви оставалась при Синильге, но ей вдруг мучительно захотелось жить. Смерть от рук кучки сумасшедших представлялась нелепой. Тем более что шанс на спасение был.

– Можно воспользоваться удобствами? – спросила Синильга, стараясь выглядеть как можно невиннее.

Агния нехотя проводила Синильгу в уборную, расположенную на этом же этаже.

– Не запирайся, – строго предупредила она.

Уединившись, Синильга дрожащими руками достала сотовый телефон из кармана пиджака (она была в деловом костюме). Перед уходом с работы Синильга пользовалась телефоном и сунула его в карман. Похитители явно не блистали профессионализмом, так как не обыскали ее, довольствуясь тем, что отобрали сумочку и плащ.

Синильга могла позвонить в полицию, родителям или Станиславу Федоровичу, но сила чувств заставила звонить в Магопак. Судорожно найдя в «записной книжке» мобильного телефона магопакский номер, она позвонила. Ей не везло: никто не брал трубку, сработал автоответчик. «Лазарь, миленький, ну! Отец Илья, ответьте. Вы же должны быть там!», – мысленно умоляла девушка, звоня повторно. На другом конце провода вновь зазвучал автоответчик. На этот раз Синильга зашептала в трубку:

– Лазарь, отец Илья, я в беде! Пожалуйста, помогите! Лазарь, если со мной сделают что-то и я больше тебя не увижу, прости меня за все. Пожалуйста! Я поняла: любовь – это как морской берег, который никогда не кончается. Ты бежишь по волнам вдоль берега и думаешь, что он вот-вот кончится, а он вновь и вновь начинается. Я люблю тебя…

Синильга только-только успела продиктовать название города, улицы и номер дома, где ее следовало искать, как из-за двери строго спросили:

– Ты что там разговариваешь? Молишься, что ли? Прекрати, а то я войду.

Синильге показалось, что сердце от страха провалилось куда-то вниз.

– Я иду! – сдавленно выкрикнула она, понимая, что может попасться.

Дабы избавиться от улик, она бросила телефон в жерло унитаза и спустила воду. Последняя «соломинка», связывающая с остальным миром, канула безвозвратно. В этот момент Агния бесцеремонно распахнула дверь.

Синильге стало досадно от такой грубости. Вглядываясь в непроницаемые стекла очков Агнии, она срывающимся от волнения голосом спросила:

– Ты ведь это не всерьез? Ведь все это шутка? Да? Нельзя же настолько любить зло, чтобы добровольно встать на его сторону и не пытаться что-то исправить?

– Быстро ты скисла, куколка, – ответила Агния, выводя за рукав собеседницу из уборной.

Синильга понимала, что в ее ситуации остается только тянуть время. Когда они вернулись в гостиную, пленница, стараясь казаться спокойной, спросила:

– Откуда ты знаешь русский, если не секрет? Ты ведь, судя по акценту, американка. Но сам язык у тебя почти безупречен.

– Зачем тебе лишняя информация перед смертью? Хотя… Забавно говорить с приговоренной к смерти. Можно открыть душу и выдать всю правду, ведь ты все равно никому не расскажешь. Надежно…

– Тогда я слушаю, – попыталась улыбнуться Синильга.

– Ты слушаешь? Сначала я тебя послушаю. Скажи, как ты думаешь, почему мы выбрали для жертвоприношения именно тебя?

– Откуда мне знать? Вы выбрали – вы и объясните.

– На самом деле выбираем не мы. На тебя указали из того мира. Так хотят духи великого ада. Но интересно, почему они так хотят. В твоей жизни происходило что-нибудь особенное в последнее время?

– Особенное? В моей жизни? – Синильгу поразил вопрос. Мысли о Лазаре придали ей бодрости. Она уверенно ответила: – Да, происходило. Причем такое, чего в вашей жизни произойти уж точно не может.

На этот раз удивилась Агния:

– Почему не может? Откуда ты знаешь?

– Потому что это «особенное» – любовь! – Синильга почувствовала себя первохристианкой времен Нерона. От этого ей стало радостно.

– Подумаешь, любовь… – хмыкнула Агния. – И почему же нам это недоступно?

– Если вы настоящие сатанисты, последователи Люцифера, то недоступно. Вы и сатане вашему не служите по любви, а лишь берете с него пример. Чтобы служить кому-то, надо добровольно покориться, а вам не позволяет гордость. Вы сами себе и боги, и цари, по примеру сатаны. Так что, думаю, Люцифер по-прежнему очень одинок среди своих последователей. Если кто-то полюбит его, то не сможет называться его истинным учеником и принадлежать к его свите, потому что зло и любовь – несовместимы!

– Ну, ты и штучка! – разозлилась и занервничала Агния. – Картина проясняется. Не зря на тебя указали. В аду не ошибаются. Умрешь сегодня со своей любовью!

– Любовь не умирает. Она бессмертна, – ответила Синильга, к которой, напротив, вернулось самообладание. Происходящее сделалось для нее абсолютно ясным. Смерть больше не казалась нелепой и страшной. «Умереть за любовь! Нет ничего выше. Вот, значит, о какой жертве говорил Лазарь», – думала она.

– «Любовь», говоришь!? А вот это ты видела? – Агния сорвала с глаз защитные очки и обнажила язву. – Смотри лучше! – она вплотную приблизилась к Синильге. – Это любовь твоего Бога?

– Что это? – спросила Синильга, внутренне поежившись при виде уродливой язвы, вносившей дисгармонию в красивый, хотя и холодный, образ девушки.

– Тебе хорошо рассуждать – «любовь»! – не успокаивалась Агния. – Небось, всю жизнь под крылышком у мамы с папой провела? Они тебя пестовали, баловали и ничего для тебя не жалели. Потом удачная карьера, успех в жизни, популярность среди мужчин! Все это написано у тебя на лице. Так что же тебе не любить-то?! А ты вот попробовала бы любить на моем месте. Я тоже была любимой дочкой, у меня тоже была семья, но меня ее лишили! У меня была красота, которой все восхищались, и ее у меня отняли. Мне грезилось, мир создан для счастья, а оказалось – для горя. Людишки – мерзкие, подлые, лицемерные, мелкие. Пока ты в фаворе – все тебе льстят, а как только получишь подножку от жизни и растянешься – затопчут. За что мне любить таких людей, такую жизнь и вашего Бога?

– Я даже не знаю, как тебя зовут… – почему-то сказала Синильга, сбив этим порыв собеседницы.

– Агния. А тебя?

– Разве ты не знаешь? Я думала, вы все обо мне знаете.

– Не знаю.

– Меня зовут Синильга.

– Хорошее имя. Редкое, но я его слышала, – неожиданно одобрила Агния.

– Можно спросить?.. Что случилось с твоим лицом?

– Что случилось с моим лицом? – с досадой переспросила Агния. – Что ж, расскажу… Мои родители – люди замечательные, интеллигентные и тонкие. У нас была прекрасная семья. Но так получилось, что они стали пить, страдали семейным алкоголизмом. Этот кошмар начался, когда мне было лет десять. Я натерпелась. Думаешь, легко видеть ежедневные безысходные страдания родителей-алкоголиков? Представь чувства ребенка, который находит пьяную маму полуголой на полу в рвотине. Или доброго любящего отца, который от алкоголя начинает ругаться и безобразничать, а протрезвев, рыдает и умоляет простить. И так изо дня в день… Однажды, когда я уже легла вечером спать в своей комнате на первом этаже, они на втором этаже пили и потом решили куда-то сходить, то ли прогуляться, то ли в ночной магазин. Кто-то из них уронил окурок на пол, они так потом и не выяснили, кто. Родители ушли, я спала, а на втором этаже начался пожар. Пластиковое покрытие потолка быстро начало плавиться. Раскаленная капля пластика капнула мне на лицо. Я проснулась. Я должна была там сгореть или задохнуться, но эта капля подарила мне жизнь. Новую жизнь – жизнь уродки. Я закричала от боли и страха и выскочила из горящего дома. Дым и огонь начали уже проникать на первый этаж, меня спасли считанные секунды. Пожарные потушили пламя, но восстановить дом удалось только наполовину, он стал одноэтажным, причем даже после ремонта остался смердящий запах гари. Я ненавидела этот дом. Врачи долго мучались с моей раной, но, как видишь, след остался. К тому же время от времени, язва намокает, там собирается гной, ее нужно чистить. Это противно. Врачи говорят – «редкий случай», но мне от этого не легче. Представь девочке-подростку получить такую физическую и душевную травму. У меня развился комплекс по поводу моей внешности, я стала носить темные очки. Пока люди не видели язву, они хвалили мою красоту, но стоило только мне снять очки, как в глазах людей появлялась брезгливость или, в лучшем случае, сочувствие, как подачка нищенке. Чем я становилась взрослее, тем сильнее развивались мои комплексы в отношении внешности и общения с мужчинами. Да, мне, как и всем девушкам, хотелось любви. Но я боялась общаться с молодыми людьми, предугадывая их реакцию на мое скрытое уродство. Однажды я решилась: переборола страх и позволила ухаживать за собой парню, который был от меня без ума, ходил за мной неотлучно, говорил, что ему со мной интересно, дарил цветы, клялся в любви, читал стихи. Поначалу его удивляло, почему я всегда в темных очках, но потом он свыкся с этой странностью. Я полюбила его. Для меня все с ним случалось впервые. Через месяц у нас был секс. Это произошло в доме наших друзей, после вечеринки. Мы спали в отдельной комнате. Ночью я расслабилась, ведь темнота надежно защищала меня. А утром потеряла бдительность по поводу своей внешности и не успела надеть очки. Он проснулся и впервые увидел мое обнаженное уродство. Глаза его стали испуганными, бегающими, извиняющимися. Я видела, что он брезгует, хотя старательно пытается это скрыть. Он исчез из моей жизни и больше не появлялся. Попросту сбежал. А мне стало гадко от того, что вся эта так называемая любовь сводится к мясу… И конец ее вместе с этим мясом. Все разлагается и гниет. С тех пор я не подпускаю к себе мужчин. Ненавижу этих похотливых, лживых, самодовольных самцов. Единственный мужчина, которого я, несмотря ни на что, всегда безгранично уважала, жалела и любила, – это мой отец. Мама, к сожалению, не оценила по достоинству этого человека и не смогла ему помочь. Одно, чем она смогла помочь, – это начать пить вместе с ним. И вот он умер, а она, бедная, еще жива, но не выходит из психушек. Меня она перестала узнавать… Это страшно. Со смертью отца умерли мои последние надежды на справедливость. Ведь он был особенный. Трудно передать. Настоящий человек – идеалист без второго дна, открытый и доверчивый, как ребенок. И вот такой человек должен был спиться и умереть. Кстати, после пожара родители пили еще сильнее, их угнетало и мучило, что они стали причиной моей травмы, испортили мне жизнь. Пьянство – «русская болезнь», как иногда говорят. Это – правда, ведь мои родители выехали из России, вернее из СССР, хотя познакомились только в Америке. Я родилась здесь, но русский язык для меня родной, как и английский. Он мне дорог еще потому, что мой отец говорил со мной только по-русски. Отец вообще навсегда заразил меня болезненной привязанностью к русской истории, культуре, литературе, философии. Вот такое я получилось странное созданье: с американским акцентом и русской душой, отравленной достоевщиной. А еще где-то в России у меня были старшие братья по отцу, от его первого брака. Правда, как мне рассказывал папа, один брат пропал без вести, а вот второй, наверное, жив. Отец очень любил сыновей и переживал, что расстался с ними. Фактически их разлучили. Он был диссидентом, и советское правительство насильно выслало его из страны. Если бы я еще верила во что-то светлое, то надеялась бы встретить когда-нибудь своего брата. В детстве это была заветная мечта, потому что я верила, что он поможет мне, защитит от этого страшного мира, согреет и никогда не бросит. Но я его не встречу, чудес не бывает. Сейчас я ни на что не надеюсь и ничего не хочу, кроме того чтобы мстить за свою сломанную жизнь!

– Я знаю твоего брата… – тихо сказала Синильга. В ее глазах стояли слезы.

– Что-о? – вздрогнула всем телом Агния. – Что ты сказала?

– Я знаю твоего брата.

Глава пятидесятая

КРАСНОЕ НА ЧЁРНОМ

А на Кресте не спекается кровь,

гвозди так и не смогли заржаветь,

и как эпилог – всё та же любовь,

а как пролог – всё та же смерть…

Красное на чёрном!

(Константин Кинчев)

Агния долго не верила Синильге, что та знает ее брата, предполагая, что жертва просто лавирует и лукавит, пытаясь спасти жизнь. Однако подробный рассказ Синильги о Музыканте делал ее доводы убедительными. Когда Синильга стала рассказывать, что Музыкант давно разыскивает сестру в Америке, видя в этом чуть ли не смысл своей жизни, Агния запретила ей говорить, прикусила губу, вышла в соседнюю комнату и там расплакалась.

Когда она, наплакавшаяся, вернулась, Синильга предложила:

– Мы можем попробовать позвонить ему прямо сейчас.

– Прямо сейчас? – переспросила Агния осипшим от волнения и слез голосом. – Ладно. Только говори с ним ты, я не смогу, я слишком сильно мечтала о таком разговоре. Назначь ему встречу. Но запомни, если окажется, что ты блефуешь, умрешь не только ты, но и человек, которого ты выдашь за моего брата, – она подумала, оглянулась по сторонам, словно они были в гостиной не одни, и добавила: – Если ты говоришь правду, я сохраню тебе жизнь. Обещаю.

– Поверь, я делаю это не только ради своего спасения, но и ради тебя и ради Музыканта. Он мой близкий друг. И я вижу, как ты страдаешь. Я тоже обещаю, что не оставлю тебя, пока вы не встретитесь с братом, – Синильга говорила искренне; рассказ Агнии поразил ее, глубоко тронув сердце.

– Только не играй в благородство. Если бы тебе не повезло знать моего брата, даже не сомневайся, я бы уже отдала приказ начать жертвоприношение. Звони, – она протянула Синильге свой мобильный телефон.

Синильга позвонила. Сердце ее учащенно билось от волнения. Но Музыкант не ответил. «Да что же у них автоответчики-то у всех!», – с досадой думала Синильга, оставляя сообщение Музыканту, чтобы он перезвонил на высветившийся номер.

Агния еще не успела решить, что же делать дальше, как телефон призывно заиграл. Она посмотрела на обратный номер и отдала телефон Синильге, сказав:

– Это он.

Звонил Музыкант. Синильга выпалила:

– Только ни о чем не спрашивай меня сейчас. Твоя сестра нашлась. Она хочет встретиться! Ты можешь?

– Шутишь? Как нашлась? Я, конечно, могу! Только я в Вашингтоне, но я все брошу и прямо сегодня… Я выезжаю! А ты серьезно?

– Серьезно. Подожди секунду, – Синильга закрыла трубку рукой и обратилась к Агнии: – Он выезжает из Вашингтона. Когда и где назначить встречу?

– Назначай утром. Скажем, в десять часов. Он знает то место, где мы тебя взяли?

– Да.

– Тогда там. Предупреди, чтобы не перезванивал на мой телефон и, самое главное, никому не говорил о твоем звонке, иначе встречи не будет. И прекращай разговор.

Синильга передала все это недоумевающему Музыканту и, не ожидая ответа, отключила мобильный.

Агния облегченно вздохнула, улыбнулась и забрала телефон.

Потом она спустилась на первый этаж, где ее заждались. Тоном, не допускающим возражений, она, вновь перейдя на английский, объявила, что провела тщательное расследование и убедилась, что похищенная девушка не годится на роль жертвы, потому что сама является несознательной сатанисткой. Она якобы прибегает к колдовству и ходит в церковь, дабы незаметно ставить перевернутые свечи, подавать записки о своих живых недругах, как об умерших, и тому подобное. Даже имя у нее особенное – Синильга, как у героини одного из русских романов, которая была ведьмой.

– Черт, черт, черт! – выругался Карл, так долго предвкушавший проведение экзекуции, где ему отводилась важная роль.

– С местом не могло быть ошибки! – взбеленилась Николаина. – Я точно видела здание, а до того было открыто про «серебряную женщину»…

– Не волнуйся, Николаина, – успокаивающе ответила Агния. – Твоей ошибки нет. Ведь это я приняла окончательное решение брать Синильгу. Нужно было не торопиться, отправить кого-то следить за ней, а самим оставаться в засаде и ждать. Настоящая жертва появилась бы позже. Нас просто обвели вокруг пальца, мы попались на приманку. Но вы ни в чем не виноваты, вся ответственность на мне.

– Что теперь с ней делать? – спросил Том.

– Сейчас позвоню Маршаллу и все расскажу. Как он скажет, так и сделаем, – ответила Агния.

Маршалла удивило случившееся, но безупречный авторитет Агнии сделал свое дело. Он посоветовал поработать с Синильгой, высказав мысль, что случайно к ним люди не попадают, быть может, новенькая избрана сатаной и подойдет в ученицы. Он хотел было сам приехать в Си-Клифф, но Агния убедила его, что не стоит из-за этого беспокоиться на ночь глядя. Она привезет утром Синильгу в манхэттенский особняк, если убедится, что из новенькой может выйти толк. При этом она всячески хвалила Синильгу, перечисляя ее достоинства и говоря, что та чуть ли целоваться не бросилась, когда узнала, что попала к сатанистам. Маршалл посомневался, но согласился.

У Агнии имелся свой план. Она собиралась везти утром Синильгу одна и, если та говорит правду про брата, отпустить ее, а Маршаллу и компании сказать, что девушка по дороге сбежала. Ее авторитет, конечно, после этой истории пострадает, но другого выхода она не видела.

Вернувшись после разговора с Маршаллом к ожидавшим ее членам группы, Агния сказала, что босс велел ей привезти Синильгу утром к нему в Манхэттен. Остальных просил до окончательного выяснения ситуации побыть в Си-Клиффе, благо наступали выходные и не нужно было идти на работу.

Синильге выделили спальную комнату на втором этаже, полностью выкрашенную в черный цвет, с непривычным для глаз красным освещением. Агния устроилась в соседней комнате, но перед тем, как лечь спать, долго беседовала с Синильгой, в основном расспрашивая про брата: как он выглядит, во что одевается, чем живет, что любит, что говорил про нее и отца. Слушая ответы Синильги, она прерывисто вздыхала, отводила глаза, задумывалась, а потом вновь спрашивала и спрашивала.

Ночью Синильга почти не спала. Воздух в доме казался тяжелым, как ядовитый газ. Она чувствовала искреннее расположение и жалость к Агнии и очень надеялась, что встреча брата и сестры состоится. Еще ей все думалось, что вот-вот ворвется Лазарь и спасет ее. Но этого не происходило. Синильга не понимала, почему Лазарь не появляется, ведь она оставила сообщение на автоответчике. Он должен был услышать.

* * *

Утром Лазаря разбудил телефонный звонок. За окном было пасмурно, моросил дождь.

– Лазарь, Лазарь, восстань! Нема хорошего, – причитал в трубку отец Илья. – Старый дурень. Я! А нонче шел на службу и послухал телефонный ответчик. А с вечера не догадался. Надо было прослухать. Как вечером с церкви пришел, всю ночь звонка ждал. Как ты сказал. Не спал, все молился. И сидя, и лежа, спаси меня, Боже! А послухать меседж не догадался. Сейчас послухал, а там Иуля! Гутарит.

– Что говорит?!

– Говорит – беда! Треба выручать. Спасать. Слухай адрес, запоминай, – священник несколько раз продиктовал Лазарю адрес, оставленный на автоответчике Синильгой.

После разговора отец Илья, причитая, крестясь и качая головой, пошел в церковь.

– Ну, что, угоднички Божии, святые Силы Небесные, помолимся? – спросил он вслух, войдя в пустой храм и оглядывая иконостас. – Весь иконостас, моли Бога о нас!

Затем подошел к высокому деревянному кресту. Всхлипнул. Потер кулаком глаз и сказал, глядя на распятого Спасителя:

– Раны Твои не заживают… Что ж это деется? Убьют ее… А не меня. Я мученической смерти жду, не она. Она молодая. А все одно: не умрешь – не спасешься. Жертва… Помолимся.

Лазарь немедленно позвонил Станиславу Федоровичу, все рассказал, попросил срочно за ним приехать, а в конце спросил:

– Станислав Федорович, у вас дома оружие есть?

– Оружие?.. Есть охотничье ружье. Когда помоложе был, увлекался охотой, но теперь уж лет десять к нему не притрагивался.

– Возьмите с собой, это необходимо.

– Вы уверены?

– Абсолютно уверен, – решительно ответил Лазарь.

– Ну, хорошо, если вы настаиваете. Только патронов у меня нет.

– Везите без патронов. Спасибо, Станислав Федорович.

Про себя Лазарь добавил: «За Илю я их без патронов уничтожу. Хватит издеваться над людьми. Ответят!»

По дороге в Си-Клифф инок все подначивал старика ехать быстрее. Приехав в городок, они не сразу нашли нужную улицу, потому что отец Илья, не расслышав, несколько переиначил ее название. Когда улица нашлась, Лазарь попросил медленно проехать мимо указанного дома. Снаружи все было тихо. Они остановились в конце улицы.

Лазарь попросил Станислава Федоровича не глушить мотор и оставаться за рулем. Взял ружье, привезенное в специальной сумке, перекрестился и направился к дому. Старик проводил его взволнованным взглядом.

Мелкий дождь продолжал моросить. «Дождь – это хорошо, – подумал Лазарь, – меньше народу на улице». Заборы вокруг домов, как обычно в Америке, отсутствовали. Кое-где были посажены кусты и деревья. Стараясь двигаться под их прикрытием, Лазарь обошел дом. С тыльной стороны он увидел раздвижные стеклянные двери. Подкравшись к ним, он достал из сумки ружье и осторожно заглянул через стекло. В комнате никого не было. Инок потянул дверь, она поддалась. «Америка. Двери нараспашку!» – обрадовался Лазарь.

Быстро и бесшумно он проник в помещение с поднятым на изготовку ружьем. Здесь Лазарь огляделся. Ему стало не по себе. В комнате было устроено что-то наподобие престола. На нем имелось изображение пентаграммы, в центре которой стояла инкрустированная чаша. Над престолом висел перевернутый крест. Еще выше в виде круга была нарисована змея, кусающая свой хвост. Внутри круга – молния. Рядом с престолом, на столике лежали жертвенные ножи разной величины. Инок взял один из них и сунул за ремень брюк. Стены украшали латинские надписи, на которых Лазарь несколько раз встретил имя сатаны.

Из-за двери донесся отголосок разговора. Лазарь приложил ухо к двери и замер. Несколько человек о чем-то беседовали по-английски. Инок резко распахнул дверь и появился на пороге с ружьем на перевес. В столовой за широким столом завтракали трое мужчин и женщина. Стояло еще две кофейные чашки, но стулья были пусты. Лазарь бросился к ближайшему мужчине, по виду индейцу, ударом ноги подсек под ним стул и, когда тот рухнул на пол, придавил горло ногой. Одновременно с этим Лазарь по очереди нацеливал ружье на других присутствовавших.

– Не двигаться, черти! Где Синильга?! Where is the girl? Я вас спрашиваю! – выкрикивал он, перемешивая русскую и английскую речь.

Сидевшие за столом остолбенели.

Не опуская ружья, Лазарь схватил одной рукой со стола кофейник и вылил горячий кофе на голову Тому, который сидел ближе всего к нему.

Том попытался вскочить, но был сшиблен ударом приклада по затылку, распластался на столе и отключился.

– Повторяю, where is Синильга?!

Карл и Николаина замерли от страха.

– Ну-ка, руки на стол. Hands on the table! – приказал Лазарь.

Как только они положили руки на черную скатерть, инок молниеносно выхватил кинжал и пригвоздил ладонь Карла к столу. На скатерть брызнула кровь. Карл завизжал, пытаясь свободной рукой вытащить нож, но Лазарь ткнул ему в лоб дуло и рыкнул:

– Не двигаться! Последний раз спрашиваю, where is the girl? Считаю до трех и убиваю всех.

Побледневший Карл, перемешивая стоны и мат, и закатывая от боли глаза, процедил по-русски:

– Ты что? Так больно… Я скажу. Я – русский.

– Ах, ты ру-у-усский?! – протянул Лазарь. – Русский – значит православный. А тебя, тварь, я за ваши сатанинские игры сейчас в порошок сотру. В доме еще есть кто-нибудь?

– Нет.

– Где похищенная?

– Ее увезли. Только что…

– Куда увезли? Кто?

– Агния. Она у нас старшая… Я не виноват. Вот, возьмите, – Карл достал из джинсов сотовый телефон, – там есть ее фотка. Сейчас открою. Я снимал на занятиях. Как знал, что пригодится. Освободите мне руку. Я здесь вообще случайно. Больно…

Лазарь взял телефон с открытой Карлом фотокарточкой на экране, всмотрелся в лицо рыжей незнакомки в черных очках.

– Bitch, – выругалась Николаина и плюнула Карлу в лицо.

– Заткнись! – Лазарь замахнулся на нее прикладом, но не ударил. – Сейчас освобожу, – сказал он Карлу. – Куда они поехали? Говори!

– Знаешь Русский Синод в Манхэттене? Они сейчас будут там.

– Русский Синод? Найдем. Это точно?

– Точно.

– Если врешь, из-под земли тебя достану и убью.

– Не вру. Отпусти. Больно, – заскулил Карл.

– Хорошо. А теперь быстро делать все, что я говорю.

Лазарь выдернул нож из руки Карла и разрешил подняться с пола перепуганному индейцу. Затем приказал Карлу и индейцу растормошить Тома и помочь ему передвигаться, потому что тот был очень слаб. Держа пленников на прицеле, Лазарь заставил их спуститься в подвал. Обнаружив там веревки, клейкую ленту и проволоку, он скрутил всех четверых в единый живой моток. Потом сбегал наверх, взял в баре бутылку виски, наскоро промыл Карлу раненую руку и замотал полотенцем.

– Значит, так, – сказал он на прощанье, обращаясь к Карлу. – Переведи товарищам, чтобы не вздумали развязываться. Попробуете выйти из подвала – взорветесь. Я закрою дверь и поставлю растяжку с гранатой. Вопросы?

Индеец и Том удрученно молчали, Карл постанывал, и только Николаина агрессивно шипела, фыркала и шептала какие-то заклинания.

– Сжечь бы вас с этим домом… Ладно, живите пока. Все равно сами себя накажете, – сказал Лазарь и взбежал вверх по лестнице.

* * *

Музыкант так до конца и не мог поверить своему счастью; слишком уж разочаровался в возможности найти сестру после бесконечных тщетных поисков. К тому же обстоятельства, при которых он получил известие от Синильги выглядели странно. Синильге он верил, но все же картина не складывалась. В конце концов он решил ни о чем не думать и ничего не предполагать до встречи.

Музыкант приехал в Нью-Йорк под утро, запарковался на стоянке около супермаркета и заснул. Проснулся он от сигнала будильника в мобильном, быстро сходил в магазин, умылся, купил большую пластиковую чашку кофе и поехал к Синоду.