Текст книги "Алеш и его друзья"

Автор книги: Войтех Стеклач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

4. МОНТЕ-КРИСТО И ПАНИ КОЛОУШКОВА

Мне совершенно безразлично, жара на улице или мороз – на мой взгляд, и лето, и зима имеют свои преимущества. Зимой можно кататься на коньках, ходить на лыжах, играть в хоккей, а летом – купаться. В том случае, конечно, если тебя не накажут и не отправятся купаться или кататься на лыжах одни.

Но это я так, к примеру, потому что мой случай был гораздо конкретнее – речь шла не о жаре или холоде, а о том, попаду ли я сегодня на тренировку, а завтра на троеборье. В тиши своей комнаты я придумал отличную военную хитрость. Родители мои работают, а у меня, понятное дело, есть ключ от квартиры. Поэтому сегодня я сделаю так: пойду на тренировку, но вернусь домой раньше их, так что они ничего не заметят. А послезавтра придется рискнуть.

Отличная военная хитрость, только я не учел, что противник может использовать момент неожиданности: не успел я собраться на площадку, неожиданно, как гром среди ясного неба, явилась мама, отобрала ключ и заперла меня.

Она же в Тесле[4]4
  Электротехнический концерн.


[Закрыть] работает, в двух шагах от дома.

– Это чтоб ты не думал, будто перехитришь нас, – сказала она ласково, забирая ключ, и предложила использовать свободное время на то, чтобы воззвать к своей черной совести и, если я ее обнаружу, пропылесосить и протереть пыль в квартире, вымыть шею, позаниматься и вычистить ботинки.

В замке прогремел ключ, повернулся на два оборота, а я сел в папино кресло перед телевизором и не стал взывать к совести, а глубоко задумался о родителях и о своих наивных планах.

У папы с мамой никакого педагогического таланта, и воспитывать меня они не умеют – вместо того чтобы воздействовать на человека добрым примером и ласковым словом, как обычно в начале учебного года наставляет нас директор в вопросах педагогики, меня запирают, и все тут.

И только потому, что я пришел домой позже обычного и в грязных брюках. Теперь сиди взаперти, взывай к своей совести да занимайся уборкой.

Я размышлял: а может, стоило вчера вечером попытаться смягчить своих тиранов? Но в глазах отца читалась суровость, он наверняка сказал бы, что мне впору радоваться – будь он настоящим тираном, как я утверждаю, он приказал бы за непослушание бросить меня львам, по обычаю древнеримских императоров.

А мама сказала бы: «Сыночек, постарайся исправиться, а потом мы с тобой поговорим».

Из этого видно, что у меня кошмарные родители и тут ничего не поделаешь. Пока. А вот когда стану совершеннолетним, заполучу паспорт, буду таким же гражданином, как они, с точно такими же правами, тогда уж не позволю себя запирать, это же явное покушение на свободу личности, а на то есть соответствующие статьи в кодексе законов и суды.

Но что же делать? Я заперт, тогда как должен бы пойти на тренировку. Только даже в совершенно безнадежной ситуации не следует опускать руки, нужно работать мозгами.

Прежде всего надо попробовать взломать дверь. Я встал с папиного кресла и пошел в чулан на поиски топора. Его там не оказалось, зато мне строил гримасы пылесос.

Я схватил эту зверюгу за горло и поплелся обратно в комнату. Наверное, лучше всего пропылесосить квартиру и протереть пыль, это верный шанс смягчить родителей: они отменят наказание, и завтра я пойду на троеборье.

Впрочем, это еще неизвестно. Придерутся, допустим, что пыль не вытерта, пылесосом вычищено кое-как и бог знает что еще. В тиранстве своего единственного сына мои родители весьма изобретательны.

Передо мной стоял пылесос, на окне лежала тряпка для пыли, но я не больно-то спешил и включил радио.

Передавали «Монте-Кристо». Очень хорошая пьеса! Этот Монте-Кристо чертовски ловкий парень. В любой ситуации находил выход из положения. Как, например, он выбрался из тюрьмы…

Ха, а я разве не в заточении?!

Разбить дверь топором – не стоит, глупая затея, а если смыться и вернуться домой раньше родителей, как я поначалу думал?

Я пошел взглянуть в окно, выходящее во двор. Мы живем на третьем этаже, под нами пани Колоушкова, а на уровне ее окна начинаются крыши гаражей. Если связать две-три простыни, что, как мне известно из книг, обыкновенно делается, можно спуститься на окно пани Колоушковой, а там уж спрыгнуть на крышу гаража.

Я пошел в спальню. Постели были застланы довольно сложным образом, мама хвастает этим своим умением. Ко всему прочему, на постелях лежали покрывала и подушечки. Связывание простыней обошлось бы дорого: если даже вернешься домой вскорости, вряд ли успеешь привести спальню в порядок.

Провод! У нас в прихожей стоит стиральная машина с длинным и крепким проводом, метров пять длиною, этого вполне хватит.

Не долго думая, я размотал его, протянул из прихожей к окну, выходящему во двор, и спустил вниз. Конец провода болтался чуть ниже окна пани Колоушковой.

В стиральной машине он сидит крепко, так что бояться нечего, не порвется. Я весело засвистел и съел полдник, чтобы подкрепиться. Через несколько минут я буду внизу, заскочу на часок на тренировку, потом быстро назад – глядишь, успею еще пропылесосить и протереть пыль.

Отлично! Я влез на окно, крепко ухватился за провод и начал спускаться к окнам пани Колоушковой.

Это был, без сомнения, выдающийся план. Только я забыл об одном пустяке, а именно о пани Колоушковой. Кухонным ножом она пыталась перерезать мой провод.

– На помощь! – взывала пожилая пани. – Воры!

– Это я, Боржик! – отчаянно закричал я. – Никакой я не вор!

Пани Колоушкова сообразила наконец взглянуть вверх.

– Ты чего там делаешь, Боржик?

– Лезу.

Я старался быть кратким и как можно скорее добраться до окна, а то еще пани Колоушкова передумает да саданет ножом по проводу.

Когда, наконец, я ощутил под ногами твердую почву, мне пришло в голову, что следовало бы принести извинения и побыстрей смыться: пани Колоушкова славится своей говорливостью.

Только ни извиниться, ни смыться не удалось. Пожилая пани живо схватила меня за ноги и втянула в квартиру.

– Так, – сказала она строго, – а теперь объясни, почему лезешь мимо моего окна.

– Меня по ошибке заперли в квартире, а ключа нет, – забормотал я неохотно, искоса поглядывая на окно, за которым качался провод.

Старая пани решительным жестом закрыла окно.

– По твоему носу вижу, что лжешь. Человека пожилого не обманешь!

Я посмотрел на пани Колоушкову довольно неприязненно. Какое ей до меня дело? Чего она выспрашивает?

– Мне надо идти, – сказал я, – я спешу.

– Никуда ты не пойдешь!

Пани Колоушкова заперла дверь и злорадно подмигнула мне. Я очутился в западне.

– Я тебе расскажу, как все было. Ты злился, что тебя заперли в наказание, и коварно хотел обмануть родителей. Стыдись, парень!

– Чего это мне стыдиться? – возразил я. – Вы ничего не знаете, и, если сейчас же не выпустите меня, я пожалуюсь милиции, потому что вы покушаетесь на свободу личности.

– Хе-хе, – засмеялась пани Колоушкова, словно злая лесная колдунья. – А если я оставлю тебя здесь взаперти и дождусь возвращения твоих родителей? Им ты тоже расскажешь такую сказку?

– Пани Колоушкова, – решил я уладить все по-хорошему, – выпустите меня, пожалуйста, на улицу.

– Вот видишь! – обрадовалась бабуля. – Боишься, и я права! Ты обманул родителей.

– Да, – признался я, – вы правы. Только выпустите меня.

– Ну что ж, голубчик, так просто дело не пойдет. Получится, что я поддерживаю твои хулиганские наклонности, и если в один прекрасный день ты кончишь исправительной колонией или тюрьмой, твои родители скажут, что в этом и моя вина.

– Я буду осторожен, – пообещал я, – и тюрьмою – факт! – не кончу.

– Этого ты знать не можешь, – отрезала пожилая пани, – и я хочу, чтобы совесть моя была чиста. Ну, а чтоб ты не думал, будто я злая женщина, ладно. Я тебя выпущу, только сначала помоги мне с уборкой.

Вот тебе и раз! Я заскрипел зубами, только это не помогло. И пришлось пропылесосить всю квартиру старой колдуньи, вытереть пыль, вымыть окна да еще передвинуть половину мебели.

Она и пальцем не пошевельнула, – закурив виргинскую сигару, пани прохаживалась по квартире да командовала мной. Когда я был уже весь грязный и обессилевший от работы, пани Колоушкова отпустила меня – широко улыбнувшись и одарив конфетой от кашля.

Я открыл окно и по проводу влез обратно в нашу квартиру.

– Не бойся, я ничего вашим не скажу! – кричала мне вслед пани Колоушкова. – А если снова полезешь на улицу, закрою глаза!

Ничего себе утешение, подумал я с горечью и, хотя был довольно уставший, пропылесосил нашу квартиру и навел всюду порядок. По сравнению с каторжным трудом внизу это было почти развлечением.

Вечером папа сказал:

– Вот таким, Боржик, ты нам нравишься. Видать, ты принял наказание близко к сердцу.

А мама добавила:

– Завтра можешь снова пойти на улицу – один или с ребятами, как хочешь. Мы оценили твои старания.

Я ничего не ответил, но про себя подумал, что, наткнись Монте-Кристо во время своего бегства на колдунью вроде пани Колоушковой, из него никогда бы не вышло Монте-Кристо. Но поскольку на смену плохому приходит хорошее, мне торжественно вручили ключ от квартиры, и я утешал себя, что даже без всяких специальных тренировок одержу победу в троеборье и стану вожаком компании.

Это было такое прекрасное видение, и мне даже приснился сон об этом, он был так ярок, что я проснулся весь в поту на целый час раньше обычного.

В школе ребята удивлялись, что же я вчера не пришел на площадку, но раз уж я им однажды соврал, не так сложно сделать это вторично, и я высокомерно заявил, что ни в какой тренировке не нуждаюсь, потому и не пришел.

– Мы себе такую нагрузку дали… – прошептал мне на уроке музыки Ченда, потому что, когда поют, шептаться удобнее, – у меня все мышцы болят.

Я тоже чувствовал себя совсем разбитым, но вовсе не из-за тренировки. А впрочем, у меня тоже была тренировка, пусть невольная. Если я о чем-то и сожалел, так только о том, что не успел раскрыть тайну Руженкиного местожительства, но теперь уж поздно, после обеда мы и так все узнаем. Обыкновенно мы на переменках развлекаемся, но сегодня совсем другое дело. У меня было такое чувство, словно четверо бойких любимцев публики прощупывают друг друга перед важным чемпионатом.

– Интересно, что Руженка для нас придумала, – сказал Мирек возле школы.

Он выглядел озабоченным, справедливо полагая, что у нас двоих больше всего шансов на победу. А поскольку я молчал, он сделал еще одну попытку разговорить меня:

– У меня немного болит горло. У тебя, Боржик, ничего не болит?

– Нет, я в форме.

– Я тоже! – живо воскликнул Мирек. – Выиграем или ты, или я. Выходит, это просто справедливо, что мы оба в форме.

– Но у тебя же болит горло.

– Утром болело, – скорчил гримасу Мирек. – Я напился холодного молока. Теперь уже все в порядке.

На площадку мы пришли значительно раньше условленного и нетерпеливо высматривали судью.

Руженка примчалась минута в минуту.

– Привет бесстрашным бойцам! – крикнула она. – Вы готовы?

– Победа от меня не уйдет, – процедил сквозь зубы Мирек.

– Ха-ха, – засмеялся Ченда, – это мы еще посмотрим.

– Это мы еще посмотрим, – угрожающе повторил Алеш и толкнул Ченду животом так, что тот отлетел метра на два и чуть не свалил Руженку.

– Ну, без ссор, – решительно сказала Руженка. – Следует поторопиться, пока папа не вернулся домой.

– А где ты живешь?

– Это ведь сюрприз!

Мы ехали на трамвае, и Руженка шепнула, что будет болеть за меня, потому что только я один не задавака!

Когда мы приехали к Летенской равнине[5]5
  Летна - часть Праги, входящая в район Голешовиц.


[Закрыть], Алеш увидел цирковой шатер и произнес:

– Смотрите-ка, тут цирк.

– Да, – улыбнулась Руженка, – и нам выходить.

Мы вылезли из трамвая и удивились: неужели Руженка живет на Летенской равнине? Но Руженка спокойно повела нас в цирк.

– Сейчас нас туда не пустят, – заметил Мирек, – чего дурака валяешь? Ты же говорила, нам следует поторопиться, пока отец не вернется домой, а теперь хочешь задержаться возле цирка?

– Вот именно! – Руженка загадочно улыбалась.

У входа в цирк мы попятились, но Руженка подтолкнула нас вперед и сказала сторожу в синей с золотом фуражке:

– Добрый день, пан Алоис. Это мои товарищи.

Пан Алоис не выказал ни малейшего удивления и шутливо отдал Руженке честь.

– Ну, братцы, – только и произнес Ченда.

– Чего уставились?! – засмеялась Руженка и повела нас прямо к цирковому шатру.

А потом открыла нам тайну. Она будет ходить в наш класс всего несколько недель, потому что ее отец – директор цирка и без конца ездит по всему миру, и поэтому она посещала уже множество школ.

– А нам что тут делать? – удивился Ченда.

– Я приготовила для вас троеборье.

Манеж был совершенно пустой и чуть затемненный.

– Видите вон те канаты? – кивнула Руженка.

Из-под купола цирка до самого пола спускались четыре толстых каната.

– Это первый вид соревнований, ведь предводитель компании должен быть ловким.

– Мы будем лазить? – разочаровался Алеш.

– Конечно. Я прослежу по часам. Кто за десять секунд залезет выше всех, тот и победитель.

Все, кроме Алеша, радостно согласились.

Мы с Чендой кинулись к одному канату и столкнулись лбами.

– Ой! – схватился Ченда за голову.

– Вот видишь, – разозлился я, потому что Мирек уже лез наверх.

Но и Алеш пытался. Наш толстяк с разбегу прыгнул на канат и разинул рот, словно собираясь его перегрызть, а не лезть наверх, так что канат вместе с ним здорово раскачивался.

Бац! Алеш врезался в Мирека, и Мирек свалился на опилки. Он удивленно крутил головой, а мы с Чендой растирали шишки на лбу.

– Восемь секунд, девять секунд, десять! – выкрикивала Руженка.

Но мы все давно уже сидели на полу, кроме Алеша, который качался на канате и требовал его остановить.

– Спасите меня! – орал Алеш. – У меня от этого летания начинается морская болезнь!

Толстяка остановила Руженка, она ведь единственная из всех не испытала никакого потрясения.

Алеш встал перед нами и гордо заявил, что выиграл первый вид соревнований.

– Еще чего, – рассердился Мирек. – Ну и сказанул!

Но Руженка подтвердила, что Алеш и в самом деле выиграл, поскольку было ясно сказано: кто за десять секунд очутится всех выше, тот и победил.

– Да Алеш ведь вообще не лез! – кричал Мирек.

– Верно. Но он единственный удержался на канате! – Руженка пожала плечами и сказала, что пока Алеш ведет в счете, но нам не стоит терять надежду, ведь мы идем ко второму виду соревнований.

– Куда идем? – спросил я.

– В львиную клетку, – спокойно ответила Руженка.

У нас душа ушла в пятки.

– В львиную клетку?!

– Разве вы не знаете, что вожак компании должен быть храбрым? – невинно спросила наша ехидная судья.

Львиная клетка находилась тут же, рядом с манежем, а льва звали Обжорой.

– Чего это у него такое странное имя? – Мирек боязливо рассматривал дремлющего льва сквозь толстые прутья решетки.

– Отгадай, – рассмеялась Руженка, и мы все побледнели.

– Каковы условия соревнования? – выдохнул Мирек.

– Пробыть десять секунд в львиной клетке, – заявила Руженка.

– А если он нас съест?

– Боитесь?

– Не боимся, – с достоинством произнес Мирек, – я иду первым.

Руженка не спеша отперла клетку и быстро втолкнула в нее Мирека. Обжора с интересом оглядел незваного гостя и зевнул. Едва открылась страшная львиная пасть, Мирек завизжал и выскочил из клетки.

– Три секунды, – сухо доложила Руженка. – Следующий!

Ченда выдержал пять секунд, но стоило Обжоре потянуться, Ченда с ревом последовал примеру Мирека.

– Теперь ты, Боржик, – ободряюще улыбнулась мне Руженка.

Я отнюдь не трус, но клетка показалась мне крошечной. Я твердо решил, что выстою неподвижно десять секунд, но Обжора вдруг сдвинулся с места, и я буквально выкатился из клетки.

– Восемь секунд, – грустно сообщила Руженка. – Теперь Алеш.

– Я, пожалуй, откажусь, – нерешительно произнес толстяк.

– Боишься?

– Нет. Но одна победа у меня уже есть, вот я и думаю…

– Дудки! – сказала Руженка. – Это было бы неправомерно.

– Чего? – переспросил Алеш.

– Так не годится, – пояснила Руженка.

Мы с Миреком схватили толстяка и без лишних слов запихнули в львиную клетку.

Алеш закрыл глаза, колени у него дрожали.

– Две секунды, – прошептала Руженка.

Обжора поднялся с места и впервые великолепно и грозно взревел: «У-а-а-а!!!»

Мы все со страха попадали на пол, только Алеш стоял в клетке недвижим, точно статуя.

– Пять секунд, – прошептала Руженка.

Обжора сделал шаг, другой – он медленно приближался к своей жертве.

– Беги! – закричал Ченда. – Он тебя сожрет!

– Не могу, – выдавил из себя Алеш. – У меня ноги как деревянные…

– Восемь секунд, – прошептала Руженка.

«У-а-а-а!!!» Лев снова взревел, он был уже совсем рядом с Алешем, разинул пасть, и… мы все от ужаса зажмурились, но в следующий миг услышали смех Алеша. Страшный Обжора прижался к его ногам, и Алеш спокойно почесывал льва за ушами.

– Двенадцать секунд! – выкрикнула Руженка. – Алеш абсолютный чемпион!

Алеш блаженно помахал нам рукой и благосклонно заговорил:

– Итак, рабы, с нынешнего дня я вожак компании! Я победил в двух видах соревнований, и этого вполне довольно.

– А третий? – запротестовал Мирек.

– Вы что тут безобразничаете?

Наш предводитель вдруг на полметра вырос – чья-то огромная рука схватила его за шиворот.

– Папа! Бежим скорее! – крикнула Руженка.

– Ни с места, – приказал директор цирка и Руженкин отец. – Объясните лучше, зачем вы дразнили Обжору.

– Ребятам надо было выбрать вожака, – защищала нас Руженка. – У нас испытания на храбрость – мальчики входили к Обжоре.

– Да вы что? – рассердился директор.

– С вашего разрешения, это правда, – прошептали мы все одновременно в ожидании ужасной кары.

Но Руженкин папа вдруг рассмеялся.

– Ну, это, конечно, меняет дело. В таком случае, приглашаю вас всех к себе. Что бы вы сказали насчет прекрасно охлажденной содовой?

Мы сказали: «Блеск» – и пошли с паном директором и Руженкой в огромный белый фургон, счастливые, что все благополучно кончилось, но больше всех радовался Алеш, потому что стал предводителем нашей компании.

5. ЛЕПЕШКИ И СЛЕЗЫ

С той поры как Алеш сделался вожаком, он стал невыносим. Попросил бабушку пришить ему на рукав большую букву К, как у капитанов хоккейных команд, и наболтал, будто это переходящее К, которым учительница каждый месяц награждает лучшего ученика класса.

«А почему именно К?» – удивилась бабушка.

Алеш замялся, но поскольку он известный врун, то объяснил, что К – это сокращенное латинское слово «Кербер», которое означает «самый прилежный ученик».

Это, разумеется, вздор, поскольку о Кербере нам однажды рассказывала учительница: о нем упоминается в античных мифах, это страшный пес, который охранял вход в преисподнюю. Но Алешевой бабушке это неизвестно, она латыни не знает.

– Алеш жутко задается, – пожаловался Руженке Ченда.

– Ну и что? Я, что ли, виновата? – Руженка изящно спрыгнула с белой лошади, у которой был разноцветный плюмаж и седло с серебряными украшениями. На этой лошади Руженка репетировала новый цирковой номер.

– Думаю, Алеша следует высмеять, – предложил Мирек и быстро добавил: – Чтоб он перестал задаваться.

– Какие вы странные, – сказала Руженка, – то хотели выбрать предводителя, а теперь, когда наконец его обрели, стремитесь его свергнуть.

– Мы хотели вожака, – смутился Мирек, – но предпочли бы Боржика.

– Или Мирека, – проявил я широту натуры.

– Или меня, – гордо заявил Ченда.

– Понятно, – улыбнулась Руженка. – Дальше можете не объяснять.

– Тогда помоги позлить Алеша.

Руженка решительно покачала головой:

– Если вы хотите подстроить Алешу какую-нибудь пакость, на меня не рассчитывайте.

– Ты у нас страшно справедливая, да? – усмехнулся Ченда – Но это потому, что ты Алеша как следует не знаешь.

– Вообще-то мы не собираемся его свергать, – сказал я глубокомысленно, – хотим просто, чтоб он не зазнавался, понимаешь? В конце концов, мы его выбрали, и это остается в силе. Но предводитель должен быть примером, как говорит наша классная, а не хвастаться без конца и не врать собственной бабушке.

Руженка заколебалась.

– Боржик прав, – наседал Мирек. – Поможешь нам?

Руженка нерешительно кивнула:

– Раз так…

– Ясно, – сказал Ченда, – не мешает проучить толстяка.

Мы изрядно попотели, выдумывая что-нибудь эдакое, и в конце концов лучшая идея появилась у Руженки.

– У нас в цирке есть слон Голиаф, он очень умный. Если его кто угощает, а ему это не нравится, он хватает ведро с водой и обливает того человека.

– Ну и что? – недоуменно спросил Ченда.

– Позовем завтра Алеша и станем Голиафа кормить.

– Ага! Алеш будет кормить слона, а мы что-нибудь подмешаем в еду.

– Верно, – сказала Руженка. – Я испеку лепешки и положу внутрь нюхательный табак.

– Табак?

– У папы в столе есть табак. Голиаф раскашляется, схватит ведро и обольет Алеша.

– Ура! – обрадовался Ченда и потер руки. – Испеки вечером лепешки, а мы в школе уговорим Алеша.

На другой день на большой перемене я будто невзначай подошел к Алешу и говорю:

– Предводитель, не организовать ли нам что-нибудь эдакое, раз мы компания? Руженка приглашает нас сегодня покормить слона.

Алеш благосклонно кивнул:

– Годится! Я и сам хотел придумать что-нибудь интересное. По крайней мере, увидим, сколько этот слон сжирает.

– Наверняка не больше Алеша, – прошептал мне Ченда и подмигнул, указывая на второй завтрак нашего вожака.

После обеда Руженка ждала нас у входа в цирк и повела прямо к Голиафу.

Слон лежал на полу и помахивал хоботом. Два ведра с водой стояли неподалеку.

– Рабочего, который его кормит, сейчас нет, – прошептала Руженка, – так что можно не бояться, что нам влетит.

– А чем будем его кормить? – спросил Алеш.

Руженка вытащила из сумки коробку, а когда открыла ее, у нас под носом запахло лепешками с изюмом.

– Вкусно, – со знанием дела заявил Алеш и плотоядно облизнулся. – Слонам, видно, недурно живется.

– А кто будет первым? – спросил Мирек. – Не пойдем же мы к слону все сразу.

– Допустим, я, – предложил Алеш.

– Отлично, – усмехнулся я.

Алеш взял из коробки лепешку и медленно направился к Голиафу.

Мы видели ведра с водой и Алешеву спину, поэтому предпочли удалиться на безопасное расстояние.

– Смотрите, – удивилась Руженка.

Хобот Голиафа коснулся Алешевой руки, потом свернулся калачиком, слон сунул лепешку в пасть и – ничего не произошло! Голиаф продолжал лениво полеживать, а Алеш весело крикнул, чтобы ему дали еще одну лепешку.

– Может, ты мало нюхательного табака положила? – спросил я Руженку.

– Думаю, достаточно, – озадаченно ответила Руженка.

– Должно быть, мало, – укоризненно заметил Ченда, схватил лепешку и помчался к Голиафу – Смотрите!

Мы видели, как Голиаф взял лепешку с табаком, и не успел Ченда опомниться, слон в бешенстве схватил ведро и окатил его водой.

– У-у-у-у! – заверещал Ченда и помчался к нам с поднятыми руками.

– Ха-ха! – хохотал Алеш. – Нужно уметь кормить слона!

– Посмотрел бы я на тебя, – отфыркивался Ченда, словно водяной.

– Это нетрудно, – улыбнулся наш предводитель, взял следующую лепешку и пошел к Голиафу.

Мы снова отбежали на безопасное расстояние, и снова ничего не произошло! Вдобавок ко всему слон дружески помахал Алешу хоботом.

– Ничего не понимаю, – выпалил я и тоже решил попробовать.

Это было ужасно. Голиаф чуть не швырнул в меня ведро. Я весь промок, словно вылез из аквариума, и жутко злился, поскольку знал, что Алеш станет надо мной смеяться.

Но Алеш, к моему удивлению, не смеялся. Он стоял какой-то бледный, и из глаз его текли слезы.

– А-пчхи! – взорвался он через минуту. – Чего это вы наложили в эти проклятые лепешки?

– Ха, негодяй! – взревели Ченда, Руженка, Мирек и я. – Так ты сам съел лепешки, а слону не дал?

– Да, – выдавил из себя Алеш, громко чихая. – Я съел лепешки, а дал ему взамен сахар, который оказался у меня в кармане. Они ведь так вкусно пахли…

– Ну и вожак… – покачала головой Руженка.

– Не знаю, можно ли считать, что эта месть нам удалась? – посмотрел я на мокрого Ченду, а Ченда уставился на меня.

– А то нет, – захохотал Мирек, указывая пальцем на Алеша.

Алеш, вытаращив глаза, чихал, как старый моряк.

Так что хоть мы его и наказали, это скорее можно считать шуткой, а по сути дела ничего не изменилось – Алеш как был, так и остался нашим вожаком. И хотя можно было свалить вину на Руженку, никто на нее не сердился, ведь все время, пока цирк стоял на Летенской равнине, все забавы придумывала она, и мы замечательно проводили время.

Так, например, мы подружились с паном Алоисом и лошадью Фердинандом и могли приходить в цирк в любое время. Больше всего нам нравилось бывать на репетициях, и каждый из нас фантазировал, кем бы он хотел стать в цирке.

Мирек, к примеру, мечтал работать на трапеции, а Ченда – быть шпагоглотателем. Алеш выбрал профессию укротителя львов, и только надо мной ребята смеялись, потому что мне больше всего нравились дрессированные собачки. Эти фокстерьеры умели делать потрясающие вещи. Я всегда мечтал иметь собаку, хотя и предпочел бы немецкую овчарку. И если б мне дома позволили, я бы ее упорно дрессировал, пусть тоже научится делать потрясающие вещи, тогда я с цирком и Руженкой мог бы ездить по всему миру.

Это были чудесные дни и недели, только мне было неприятно, что Руженка уже не оказывала мне предпочтения перед остальными мальчиками – вероятно, я сам тому виной: она за меня болела, а я так и не стал вожаком. Но с другой стороны, мы весело и интересно проводили время, так что это было не столь уж и важно.

И вот наступила пятница – верно говорят, что пятница день несчастливый.

– Вам известно, что сегодня пятница? – спросила нас учительница.

Мы закричали, что известно, но Мирослава Драбкова взмахом указки попросила нас замолчать и спросила, а известно ли нам, что сегодня, в пятницу, мы расстаемся с Руженкой, которая покидает нашу школу.

Я обернулся к Руженке, мы с Миреком как раз вытирали доску, и Руженка мне подмигнула – дескать, все правда.

– И потому, – продолжала учительница, – сегодня в одиннадцать часов мы идем на дневное цирковое представление. Думаю, это будет самым прекрасным прощанием.

То же, что и наша классная, подумали и другие учителя, хотя Руженка у них не училась. На большой перемене в коридорах царила суматоха, все радостно кричали: «Ура, идем в цирк!»

В цирк шла вся школа. По дороге к трамвайной остановке мы вели себя очень дисциплинированно, потому что радовались походу в цирк, а еще потому, что на экскурсиях Мирослава Драбкова обычно бледнеет и очень волнуется за нас.

На остановке нас ожидал большой сюрприз. Дело в том, что неподалеку от школы есть тупик, где стояли несколько трамваев, ничуть не похожих на обычные. Это старые трамваи, впереди у них вагон с вагоновожатым, а сзади прицеп с открытыми площадками. Про эти старые трамваи нам как-то рассказывал старший брат Ченды Роман. Правда, мы не больно-то ему поверили, что на эти трамваи можно вскакивать на ходу, а также выскакивать, – мы не могли вообразить никаких других трамваев, кроме как с пневматическими дверьми, а в них не войдешь, не выйдешь нигде, кроме остановки. Это все прогресс, который шагает вперед семимильными шагами, и в один прекрасный день, допустим, дети наших детей не поверят, что мы ходили в школу. Я полагаю, наступит такое время, о котором я читал в одной фантастической книжке: там дети учились при помощи телестен, а учителями были роботы, у каждого ученика дома свой робот, и можно было его выключить, когда захочется.

Поэтому я мысленно извинился перед Романом за то, что не верил его рассказам про старые трамваи, когда наш класс вошел в прицеп. Иначе и быть не могло: учительница требовала от нас образцового поведения, над нами бдит директорское око, и поэтому все опередили наш класс, – ведь дисциплину соблюдали только мы да шестой «В», потому как их классный руководитель – преподаватель физкультуры Потужил, в прошлом известный боксер.

Еще до отправки трамвая мы заняли заднюю площадку и, помня рассказы Романа, принялись разглядывать и проверять всякие приспособления, которых на нынешних трамваях нет.

Так, например, поверху тянулся шнурок, и, если за него дернуть, что-то звякало. Алеш вспомнил, как Роман говорил, что таким образом кондуктор давал вагоновожатому знак, что можно отправляться дальше. Еще на площадке находилась посудина с песком, а рядом – желтая воронка с лопаткой на цепочке. Мы заглянули в воронку и увидели, что ее горлышко выходит на рельсы. Я сразу вспомнил, как Роман объяснял, что если вдруг трамвай разгонится, можно затормозить с помощью песка.

Скамейки были деревянные и расположены не друг за другом, а вдоль вагона, друг против друга.

– Этот трамвай гораздо лучше нынешних, – выразил Мирек наше общее мнение.

Вот так я и понял, почему пекелецкая бабушка время от времени вздыхает: нынче, мол, уж не то, что прежде. Ведь прогресс имеет и много отрицательных сторон, касающихся не только ухудшения среды обитания, как меня учат по телевизору и в школе.

Потому я и люблю ходить с ребятами в Технический музей, который тоже находится на Летне и в котором есть потрясающие старые паровозы и автомобили, а еще – интересные аппараты с глазком; крутишь ручку и видишь в глазок смешные картинки, они то медленно двигаются, то быстро, в зависимости от того, в каком темпе крутишь ручку. Здесь мне все понятно картинки нарисованы на бумаге, мы тоже такие делаем. Бумага складывается полоской, на одной стороне рисуют человечка, который, например, идет и не видит открытый люк, а на обороте – этот человечек в него падает. Полоску закручиваешь трубочкой вокруг карандаша или шариковой ручки, раскручиваешь ее в обратную сторону, и возникает ощущение движения – кажется, будто человечек проваливается в люк. Но это все вы наверняка и сами знаете, это просто небольшое отступление, а наш старый трамвай тем временем поехал.

Мы вели себя, честное слово, образцово, не считая Ченды, который решил проверить, втащит ли нас трамвай на холм на Летне, если через воронку насыпать на рельсы песок. Трамвай этот кошмарный скрежет выдержал бы, а вот вагоновожатый – нет, он остановил трамвай, вытащил Ченду из вагона и дал ему подзатыльник.

Ченда разревелся, а учительница сказала, чтоб мы не вздумали болтать о своем знакомстве с ней. Разве Богоушек мог упустить такой случай! У нас благодаря Руженке вот уже несколько недель не доходили до него руки. Обычно мы с ним частенько сталкиваемся, но последняя наша стычка произошла, когда в нашем классе появилась Руженка.

Богоушек хоть и отличник, но иной раз бывает изрядной тупицей. Мы Мирославу, разумеется, поняли: она не хочет, чтобы мы с ней заговаривали. Если вагоновожатому вздумается узнать, кто наш учитель, он подумает на физкультурника Потужила – единственного взрослого в прицепе, таким образом учительница избежит конфликта.

Но туповатый Богоушек задал Мирославе вопрос:

– А почему с вами нельзя заговаривать?