Текст книги "Миссия доктора Гундлаха"

Автор книги: Вольфганг Шрайер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 7

Портье сообщил, что номер освободится через час. Гундлах пошел в ресторан. Итак, он возвращается с пустыми руками. Но сначала необходимо позвонить Пинеро... У двери он вздрогнул: кто-то обратился к нему, назвав настоящим именем – «мистер Гундлах!». В Европе к нему тоже, случалось, обращались так его старые знакомые, и всякий раз он чувствовал себя при этом неважно.

– Маклин,– назвал себя худощавый субьект с бегающим взглядом.– «Сомос периодистас эстранхеро».– «Мы– иностранные журналисты» – припоминаете?

Гундлах с трудом узнал английского журналиста, вместе с которым ему три месяца назад удалось выбраться из церкви Эль Росарио. Воспоминание не из приятных... Сели за столик. Просмотрели меню, достаточно скромное. Маклин сказал, что народ в Никарагуа недоедает, даже «фоижолес», красной фасоли, не хватает, но настроение здесь приподнятое, эйфория победы странным образом продолжается... Им принесли воду со льдом.

– Вы ни разу не позвонили мне. А телефон я вам оставил: отель «Шератон», помните?

– Так сложились обстоятельства.

– Это мне известно.– Маклин слегка прикрыл веками широко расставленные бегающие глаза – у него, как у рыбы, они были размыто-серыми – он словно подстерегал Гундлаха.– Господин Дорпмюллер рассказал мне, как вы пожертвовали собой ради него.

– Когда вы видели Дорпмюллера?

– Неделю назад. А потом началась эта катавасия. Я еле успел унести ноги.

Ваше фирма согласилась внести за вас выкуп, но партизаны такого требования не ставили. Он искренне сокрушался по этому поводу, не раз и не два входил в контакт с партизанами, но, видимо, ничего не добился... И вдруг я встречаю вас здесь, на свободе! Вам удалось совершить побег?

– Послушайте, друг мой, прежде чем продолжить разговор, я хотел бы узнать, что привело сюда вас?

– Что и всегда: поискать закулисные материалы. Эта страна, мне кажется, замешана в сальвадорские события...

Маклин умолк – принесли обед. Он торопливо резал на куски рыбу, объясняя попутно, что называется эта рыба «гуаноте» и водится в озере Манагуа, где, между прочим, есть и акулы, единственные в мире пресноводные акулы – некогда озеро Манагуа было тихоокеанской бухтой. Когда он проглатывал кусок рыбы, кадык на его жилистой шее ходил вверх-вниз.

– Вмешательство Вашингтона в эту историю несомненно,– продолжал он рассуждать за десертом.– У американских военных есть навязчивая идея затеять очередную серьезную драку. Консервативной Америке нужна в конце концов победа над красной революцией, нужно поставить точку на целой цепи унижения после Вьетнама. И Сальвадор такую возможность предоставляет, стоит только раструбить, будто к власти рвутся коммунисты. А как оно выглядит с другой стороны? Впутались ли Москва и Гавана в сальвадорские дела? Помогают они партизанам? Здесь дьявольски трудно до чего-нибудь докопаться! Я побывал во всех трех портах на Тихоокеанском побережье, но там никакого движения в сторону Сальвадора.

У Гундлаха внезапно появилось ощущение, что Маклин ему пригодится.

– Послушайте,– продолжал между тем англичанин,– поднимемся-ка в мою комнату, я вам кое-что покажу!

Уже в лифте Гундлах услышал знакомый живительный зуд в крови, повеселел даже – а что, если это удача? В номере Маклин достал из чемодана бутылку виски «Уайт хоре», попросил коридорную принести лед, но Гундлаху удалось справиться с искушением крепко выпить и хоть на время забыть обо всех неприятностях.

– Ах, вот что вы хотели мне показать?

Маклин загадочно улыбнулся и незаметными с виду движениями фокусника раскатил перед Гундлахом карту, изданную гидрографическим отделом лондонского адмиралтейства. На ней в масштабе 1:145 000 изображен залив Фонсека; мелководье дано светло-голубым, побережье – бежево-серым. На юго-востоке бухта приобретала воронкообразный вид – это в нее после крутого изгиба с территории Никарагуа впадала река шириной в половину морской мили. Река судоходная, а берега ее, как показано на карте, покрыты густыми лесами. Глубиной она на разных участках от шести до двадцати двух метров.

– Это Эстеро Реал,– сказал Маклин, как бы не придавая этому факту особого значения,– в переводе «Мощное устье». По реке сплавляют лес, да и контрабандой балуются издавна, как мне удалось установить. Лодка с осадкой в десять футов спокойно может здесь пройти. И если требуется попасть в Сальвадор, удобнее всего воспользоваться маршрутом через Гондурас. Сперва в Сан-Лоренсо, оттуда в Пуэрто Амапалу на Исла Тигре, а уж от этого острова до Ла Уньона – видите, он левее,– совсем близко. В Гондурасе сдаются напрокат и шхуны, и спортивные яхты, и катера, можно воспользоваться услугами контрабандистов – они только и ждут, на чем заработать!

– Вы что же, бывали там?

– Конечно. Я нанял лодку и все объездил. Она до сих пор еще в моем распоряжении. В трех часах езды отсюда на машине, примерно в семнадцати милях выше устья, на левом берегу... Если вы в ней нуждаетесь, могу уступить. Но с одним условием: вы рассказываете мне все, что с вами произошло, и передаете права на публикацию вашей истории.

– С чего вы взяли, что мне нужна лодка?

Маклин коротко рассмеялся, его заблестели.

– Может, вам нужна и не лодка, но уж шанс выбраться отсюда – обязательно! Причем лучше без пограничного или аэродромного контроля. Все ваше поведение, начиная с явного испуга при нашей сегодняшней встрече, говорит об этом. Прекрасно приготовленной рыбы вы не оценили, сидели в ресторане как на углях!

Он осторожно, тоненькой струйкой налил виски на дно стакана, потом принюхался к запаху, опустив нос прямо в стакан, и смочил гортань, закрыв от наслаждения глаза, словно ничто другое его больше не интересовало.

– Ну что ж,– сказал наконец Гундлах,– вы правы: я хочу убраться отсюда. И если вы мне поможете, я действительно кое о чем вам расскажу. А пока разрешите воспользоваться вашим телефоном.

– Сколько угодно. А я спущусь посмотрю, что там с моей машиной.

– Весьма любезно с вашей стороны. Помните, как вы в доме архиепископа сказали: «Я мелю языком, а вы платите»?

– В данном случае пусть будет наоборот,– засмеялся Маклин и закрыл за собой дверь.

Глава 8

Без двадцати три.

– Прошу заказать разговор с Сальвадором,– проговорил Гундлах в трубку.– Мне нужен аэропорт Илопаньо, номер четыре девять восемь, а код...

– Спасибо, код мы знаем. Положите, пожалуйста, трубку, сэр, я попытаюсь вас соединить.

Гундлах сел на диван, оттянул пальцами ворот рубахи. Два часа сорок две минуты. По крайней мере, их обрадует пунктуальность. Расстегнул рубаху. Сам того не замечая, начал обмахиваться открытой записной книжкой. Если все пойдет, как он рассчитывает, первый звонок окажется и последним. Он, правда, нарушил правила игры. Джексон запретил звонить из отеля, но он ведь не из своего номера звонит.

Без четверти три. Гундлах вытянулся на диване, расслабился, испытывая все возрастающее беспокойство. Сколько разных мыслей! Слишком много от предстоящего разговора зависело – в сущности, все! Восстановил в памяти несложные кодовые обозначения: ручное стрелковое оружие – «табак», ракеты – «хлопок», боеприпасы – «грейпфруты». Запоминается легко; наивно, как у индейцев. Если он заговорит о «кофе» – придут две лодки, а если о «лесосплаве» – больше двух. На первый взгляд перечень этих товаров согласуется с экспортным списком Никарагуа. Случись кому услышать такой разговор, он подумает, что это обычная торговая сделка... Звонок! Он прижал трубку к уху и сразу понял: у аппарата Пинеро. Пусть тот и говорит по-испански, но тембр голоса его, да и назвался он сеньором Акостой – так условлено.

– Камо ва ла косас? – спросил Пинеро почти без акцента.– Как дела?

– Модико, аста аора,– ответил Гундлах бодро, но как бы приглушая это чувство.– Пока похвастаться особенно нечем. Было бы лучше, если бы я приехал вместе с женой. Она всегда помогала мне при заключении таких сделок.

– За кого вы нас принимаете? Шутите, что ли? – проговорил Пинеро.

– При сложившихся обстоятельствах я не могу развернуться и восстановить былые деловые связи,– холодно объяснил Гундлах.– Без нее почти ничего не выходит, Рамирес. Ее отсутствие вызвало вполне понятное удивление.

Последовавшую за этими словами паузу он предусмотрел заранее, теперь ее следовало выдержать, что ему и удалось.

– Вы всерьез считаете, что без нее ничего заполучить не удастся?

– Вот именно, ни табака, ни цитрусовых...– Он не уверен, правильно ли воспользовался кодом, и добавил:– Не говоря уже о прочем... Страна голодает, и это отражается на экспорте.

В голосе Пинеро появились жестокие нотки.

– Ваша жена расстроится. Послушайте, дружище, боюсь, это будет для нее ударом.

– Подождите, Рамирес, кое-что для вас у меня все-таки есть. Найдены возможности транспортировки. Когда спешишь, одно пустое судно лучше, чем ничего.

– Попрошу подробнее!

– То, что вам требуется, вы в конце концов получите и в Гондурасе, верно? Товары там те же самые, от табака до хлопка, и цены приблизительно одинаковые. Если я завтра приведу отсюда в Сан-Лоренсо судно подходящего водоизмещения, вы свои очки наберете, или я ошибаюсь? Подумайте, а пока передайте трубку Глэдис.

Молчание продлилось считанные секунды, и по голосу Пинеро Гундлах догадался, что того осенило:

– Ладно, на худой конец, сойдет и это,– и с треском положил трубку на стол: разозлился, что вынужден уступить. В мембране что-то щелкнуло, и он услышал голос Глэдис:

– Это ты, Ганс? Откуда ты говоришь?

Нет, притворяться он не станет, обманывать ее он не вправе. Да и смысла в этом ровным счетом никакого.

– Глэдис, я в Манагуа.

– Но... что ты там делаешь?

– Ну, ты же знаешь, заключаю контракты...– Гундлах запутался.– Я тебе после все объясню.

– В Манагуа,– повторила она глухо, потерянно.– Как ты туда попал?

Гундлах услышал в трубке неразборчивые голоса, какое-то шипение. Он бегал с трубкой в руке по номеру, насколько это позволяла длина раскручивающегося провода, как собака на привязи,– и чувствовал себя соответствующе. Каждой своей клеточкой Гундлах ощущал боль и тревогу за Глэдис, а помочь ей ничем не мог. На том конце провода происходило нечто невообразимое.

Наконец он услышал ее сдавленный голос:

– Это правда, Ганс? Ты работаешь на них? Скажи, что это неправда...

– Конечно, неправда...– только и сумел прошептать он.

И тотчас заговорил Пинеро.

– Весьма сожалею,– сказал он, переводя дыхание,– у вашей супруги нервные припадки, только по этой причине она остается дома. Не тревожьтесь, у нее сейчас врач, он надеется на быстрое выздоровление. Ей нужен полный покой.

– Слушайте меня внимательно. Тотчас же по прибытии я хочу видеть Глэдис – не позднее чем завтра в это же время.

– Но она не готова к путешествию...

– Тем не менее вы привезете мою жену в Сан-Лоренсо! А врач... Пусть он ее сопровождает. Вы поняли: я должен поговорить с ней, и не по телефону, когда нас все время прерывают, а завтра же в порту, причем с глазу на глаз!

Ненадолго воцарилось полное молчание, потом Пинеро произнес:

– Посмотрим, что мне удастся для вас сделать.

– Если ее не окажется на месте, я плюну на всю вашу лавочку!

Гундлах нажал на рычажок телефона. Мысленно он еще видел перед собой побагровевшую от злости физиономию Пинеро, потом перед глазами появилось лицо Глэдис – печальное, растерянное, несчастное. Что сказать ей завтра в Сан-Лоренсо? Выхода пока нет. Путь, который он избрал, выглядит скользким. Но все, что он делает, это лишь ради нее! Ведь сам-то он на свободе.

Неожиданно ему пришла в голову одна мысль. Схватил в руки записную книжку, нашел телефон сан-сальвадорского филиала РИАГ. Если Георг Дорпмюллер беседовал неделю назад с Маклином, он, очевидно, уже приступил к работе. Может быть, удастся застать его в бюро на бульваре де лос Эроес? Заказав телефонистке разговор с Сан-Сальвадором, телефон 442120, Гундлах на удивление быстро услышал в трубке голос фрау Биндинг.

– Попрошу господина Дорпмюллера,– сказал он по-немецки.

У Люси Биндинг вырвался короткий радостный вскрик, она сразу узнала Гундлаха. Будь обстоятельства иными, ему бы это польстило.

– Сейчас, сейчас позову. Господин доктор Сейтц в Кёльне, но директор как будто уже приехал,– затараторила она.

И вот уже у аппарата сам Дорпмюллер.

– Доктор Гундлах, возможно ли?– радостно пророкотал он в трубку, по привычке всех уроженцев Рейнской области растягивая гласные.– Где я только вас не искал! Откуда вы говорите, черт побери!

– Из Манагуа. Я в двухстах милях на юго-восток от вас. Чувствую себя хорошо, спасибо... У меня очень мало времени. И, простите, есть просьба: не могли бы вы связаться с людьми, у которых были в октябре?

– Связаться с кем?

– С теми, у кого гостили прошлой осенью и у кого впоследствии наводили обо мне справки. Смогли бы вы передать им важные сведения? Передадите? Сделайте это для меня.

Ответа Дорпмюллера он не разобрал, в трубке трещало, словно кто-то нарочно рубил слова топором наотмашь. Гундлах несколько раз повторил свою просьбу, разнервничался, начал заговариваться. Его пугала мысль, что, если он сейчас положит трубку, разговора не возобновят, а тогда ему Глэдис не спасти. Но вот треск прекратился, послышался высокий, как голос боевой трубы, баритон Дорпмюллера:

– Что мне им передать?

– Только одно: Глэдис Ортега нуждается в их помощи завтра в полдень в Сан-Лоренсо.

– Сан-Лоренсо, провинция Сан-Висенте, в пятидесяти километрах отсюда?

– Нет. Сан-Лоренсо в Гондурасе!

– Ах, вот оно что, эта маленькая гавань...

– У Эстеро Сан-Лоренсо, Фонсека.

– Хорошо, я понял. Глэдис Ортега нужна будет там помощь завтра около полудня. А где в Сан-Лоренсо?

– Точного адреса я не знаю. Где-то в гавани. Они найдут...

– Господин Гундлах, это будет непросто. Но я обещаю вам приложить максимальные усилия... Ситуация такова, что проникнуть в восточный район шансов мало. Любым способом... На телефонную связь рассчитывать не приходится.

– Заранее вам благодарен.

Глава 9

Они выбрались из города на «джипе» минут в двадцать четвертого и к пяти вечера достигли Леона, второго по величине города страны, знаменитого самым большим в Центральной Америке собором. Целые кварталы в центре города лежат в руинах, о глинобитных домишках бедняцких районов и говорить нечего. Все это последствия бомбардировок с воздуха и обстрелов тяжелой артиллерии Национальной гвардии – перед агонией Сомоса в слепой ярости мстил всем!

Оставив позади плантации хлопчатника и сахарного тростника, они перед заходом солнца оказались в Гинондеге. Дальше шоссе раздваивалось. Налево, в двадцати двух километрах, находился Коринто, единственный глубоководный порт на западном побережье. Направо лежал Пуэрто-Морасан, речной порт на Эстеро Реале, туда же вела и железнодорожная колея.

– Где ваша лодка? В Пуэрто-Морасане?

– Чуть повыше по течению. Глупо было бы держать ее у всех на виду...

«Джип» нырнул в темень леса. Дорога сразу ухудшилась, превратилась в неширокую тропинку; колеса «джипа» так и свистели по опавшим листьям. На свет фар слетались стрекозы и тучи москитов. Дурманящий запах лесных цветов. Крик ночных птиц, не прекращающееся ни на секунду стрекотанье цикад. Свет фар выхватывал из темноты стволы деревьев с осклизлой от постоянной влажности корой.

– Значит, идем до Сан-Лоренсо? – спросил Маклин.

– С чего вы взяли?

– Вы так орали по телефону, что не услышать было трудно... Дайте шкиперу триста долларов. Такой у него тариф. Отсюда до Сан-Лоренсо шестьдесят миль, а лодка пойдет со скоростью узлов в двенадцать... Но идти она будет только до тех пор, пока вы будете наговаривать на магнитофон свою историю,

– До Сан-Лоренсо вы запишите ее от точки до точки.

Лодку они нашли в спрятавшейся за холмом неприметной бухте. Шкипер, крепко сбитый мулат по имени Хосе Фернандес, объяснил, что сняться с якоря имеет смысл с началом отлива. Лодка была длиной в двенадцать метров, вмещала двенадцать человек или две-три тонны груза. Называлась она «Рубен Дарио» в честь знаменитого поэта Никарагуа, прах которого захоронен в соборе Леона... Крутые плечи Фернандеса плотно обтягивала полосатая фуфайка.

В каюте стоял транзисторный приемник, сейчас передавали новости из Манагуа. Гундлах услышал, как комментатор говорил о боях на юго-востоке Сальвадора, в провинции Усулутан: в самом разгаре сражение за стратегически важный мост через Рио Лемпу – «Пуэнте де Оро»,– захват которого позволит повстанцам взять под контроль всю прибрежную полосу. В восточной провинции Ла Уньон они ведут наступление на семь населенных пунктов. Объявленная во вторник массовая забастовка охватила семьдесят процентов предприятий средств сообщения, местного и дальнего.

Маклин выключил радио, достал магнитофон, проверил исправность микрофона. Англичанину не терпелось услышать рассказ. Гундлах начал с того самого осеннего дня, когда Винтер послал его в Сан-Сальвадор. Ему вспомнились слова Винтера: «Если же возникнут неожиданные осложнения, мы рассчитываем на вас».

– Правильно рассчитывали,– поддел Гундлаха Маклин.– У Дорпмюллера давно все в порядке, зато на вас, похоже, кто-то здорово напирает, а?

Когда Гундлах дошел в своем рассказе до похищения денег, Фернандес позвал их ужинать. Он приготовил яичницу-болтунью с черной фасолью и острым чилийским соусом. Они ели на палубе, укрывшись от москитов густой сеткой; за стеной черных деревьев всходила луна, в лесу порыкивали обезьяны-ревуны, в ушах звенело и гудело от полчищ бесчисленных комаров, мух, жуков и бабочек, влекомых огнем фонаря на корме; они били крылышками и порхали у самой сетки.

– Чего не хватает, так это куска хорошо прожаренного мяса,– пожаловался Маклин.– Жаль мне эти тропические леса! Рубят их, сжигают, забывая, что пепел и зола способны удобрять землю не больше двух лет. Получается, что этот пепел – единственное, что старушка природа произвела здесь за века. Уровень грунтовых вод понижается, земля рассохнется, и что останется? Миллионы тонн сырья для цементной промышленности?

К полуночи у Гундлаха от усталости слипались глаза. Он дошел в своем рассказе до того момента, когда взорвалась машина и погиб Гертель, когда закончилась его вторая жизнь и началась третья, у партизан. Маклин отправился в каюту за новой кассетой. Этот англичанин из тех парней, которые чувствуют запах жареного еще до того, как разожгут костер. Гундлах решил рассказать все как есть: пусть выйдет на свет божий, и если завтра ему суждено погибнуть, правда об этих событиях не должна умереть вместе с ним. Но как бы не струсил Маклин, он ведь тоже сейчас вовлечен в эту историю! Последнюю точку придется ставить уже в Сан-Лоренсо.

Шкипер попросил помочь оттолкнуться от берега. Отдали концы, затарахтел мотор, но Фернандес тут же заглушил его и поставил на короткой мачте вспомогательный парус. Здесь, в достаточном отдалении от высокого берега, их подгонял ровный кормовой юго-восточный ветер, лодка бежала достаточно быстро, узла три в час. Фернандес надеялся проскочить под носом сторожевого судна до рассвета – хорошо бы луна при этом спряталась за тучи!

Гундлах заснул почти сразу, а когда проснулся, было уже половина седьмого. Сияя солнечными брызгами, зарождался новый день. Гундлах глубоко вдыхал чистый солоноватый воздух, собираясь с силами. Тогда, в октябре, когда он впервые пролетал над заливом, тот показался ему безжизненным и враждебным уголком нетронутой природы, от которого исходит какая-то неясная угроза. А теперь, в столь же ранний час? Весь залив как бы прикрыт пронзительной голубизны небесным колоколом. Примерно в десяти морских милях отсюда – цепочка никарагуанских вулканов. Склоны самого высокого из них, Косекины, покрыты густой зеленью. Запах просмоленной лодки и холодной морской воды, казалось, вернул Гундлаху способность мыслить трезво и расчетливо. Снова появилось желание сражаться до конца. Маклин тоже вышел на палубу; едва они позавтракали, как Гундлах продолжил свой рассказ. Если Дорпмюллеру не удастся разыскать партизан или они не смогут прийти на помощь вовремя, на Маклина можно положиться вполне – для него такой материал составляет большую ценность, и своего он не упустит! Угроза разоблачения аферы в лондонской печати остановит Пинеро, заставит отказаться от крайних мер, а это и есть тот самый рычаг, с помощью которого Гундлах сумеет освободить Глэдис.

Однако настроение Маклина постепенно менялось к худшему. После того как Гундлах рассказал об аресте в Тегусигальпе и допросе на Илопаньо, он никаких вопросов больше не задавал, только молча покручивал ручки магнитофона. А когда Гундлах описал свое возвращение в Манагуа, объяснил суть порученного ему дела и пересказал разговор с шефом полиции, Маклин выключил магнитофон, подошел к поручням и молча уставился на пенящийся след за кормой.

– Кончились кассеты? – спросил Гундлах.– Или вам что-то не по вкусу в моем рассказе?

– Да нет, кассеты есть... Но вы говорили про оружие. Где же оно?

– Мой приятель Пинеро в Сан-Лоренсо даст мне то, чего я не получил в Манагуа.

– Что же вы раньше молчали?! – Маклин чуть не подавился.

– Я рассказывал все по порядку. Если хотите, часа через полтора вы вместе со мной можете повести в Сальвадор лодку с тремя тоннами оружия и боеприпасов для фронта Освобождения. Представляете? Вы – единственный в мире репортер, знакомый со всей подготовкой, готовый лично свидетельствовать...

– Да вы просто спятили! Кто мне даст открыть рот?! Вы представляете, как парни пошиба Пинеро обращаются с людьми, сующими нос в их дела?

– Но за вами же стоит Флит-стрит! И вообще, мы приходим в Сан-Лоренсо примерно в десять утра, времени оглядеться у нас будет достаточно

– Ну нет, – по-птичьи быстро переставляя ноги, Маклин побежал к шкиперу и стал уламывать Фернандеса немедленно изменить курс и, минуя песчаные отмели, кратчайшим путем выйти в гавань Пуэрто-Амапала. Нос его заострился, и губы побелели, он заявил, что там сойдет на берег и больше на лодку не вернется! Он не трус, но в чужих играх участвовать не желает; в Амапале наймет воздушное такси – они стоят на крохотном аэродроме острова Тигре – и вернется в «Интеркомтиненталь».

Гундлах не возражал, и вскоре они увидели зарешеченную красную башню маяка, возвышавшегося над зарослями кустарника.

– Я даю вам право на публикацию только после того, как вы услышите от меня конец этой истории,– сказал Гундлах.

– А если мы с вами больше не встретимся?..

– Тогда... Тогда выкладывайте все, что знаете. Но не раньше чем через пять дней. Даете слово?

– Хорошо. Через пять дней... Легко запомнить: двадцатого января, день вступления в должность нового президента Соединенных Штатов. Преподнесем ему подарочек...

В половине девятого они подошли к деревянному причалу, выступавшему в море метров на сто пятьдесят, и встали между лихтером и спортивной яхтой.

Амапала – городишко с населением в четыре тысячи человек на северо-западе острова. Красивая, уютная бухта; здесь, по словам Фернандеса, можно пострелять уток или заняться подводной охотой. В городке есть своя гостиница «Морасан», со столицей – телексная связь, чистота в Амапале поддерживается образцовая. Оживленное сообщение с Сан-Лоренсо, Ла Бреей и – а обычные времена – с Ла Уньоном. Для туристов – рай! С побережья Сальвадора – это в каких-то девяти милях отсюда – доносился звук автоматных очередей; изредка слышалась глухая отрыжка правительственного 106-миллиметрового миномета.

– Ну, что вы вбили себе в голову? – спросил Маклин, пожимая на прощанье Гундлаху руку. Он смотрел на Гундлаха серьезно, даже с некоторой жалостью.– Одумайтесь! Разве можно так рисковать? Даже из-за женщины?

– Охотно верю вам, что нельзя. Смотрите сохраните кассеты.

– Я положу их в банковский сейф. Можете не сомневаться, это дело моей совести.

– Радует, что вы не забыли о таком понятии.