Текст книги "Герои 1812 года"

Автор книги: Вольдемар Балязин

Соавторы: Владимир Левченко,Валерий Дуров,Владимир Тикыч,Вячеслав Корда,Лидия Ивченко,Борис Костин,Борис Чубар,Александр Валькович,Виктор Кречетов,Марина Кретова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 43 страниц)

Вечером 27-го числа войска 1-й Западной армии вступили в укрепленный лагерь при Дриссе. Здесь предполагали остановиться и дать сражение. Дрисский лагерь был сооружен по плану прусского генерала Фуля, перешедшего на русскую службу и пользовавшегося особым доверием царя. Но подробный осмотр укрепленного лагеря показал его полную непригодность, и на военном совете было решено оставить этот злополучный лагерь.

1-я Западная армия двинулась через Полоцк к Витебску, где надеялась соединиться со 2-й Западной армией Багратиона, отделенной от нее превосходящими силами противника.

6 июля в полдень Сеславин вместе со свитой Барклая-де-Толли вступил в Полоцк. Город казался вымершим. На пустынных улицах был слышен только шум от проходящих колонн войск, ржание и топот лошадей. Сеславин прислушался к разговору артиллеристов. Один из них говорил: «Видно, у него много силы, проклятого; смотри, сколько отдали даром, вот и этот город ему же достанется». – «Еще посмотрим, – отвечал другой, – может, нарочно его так далеко заводят». – «Нарочно али нет, а все это что-то небывалое. Слыханное ли дело, чтобы без драки уходить так далеко и отдавать все даром!» – «Толкуй, – прервал беседу старый унтер-офицер. – Видно, тебя не спросили, что пошли!» В рядах солдат раздался смех.

Через несколько дней армия пришла в Витебск. В ожидании прибытия войск Багратиона готовились к сражению. «Солдаты стали веселее, – сообщал современник, – каждый горел нетерпением сразиться, удостоверить французов, что мы уходили от них непобежденные. Представляя себе опасность, которой подвергалось отечество, никто не думал о собственной жизни, но каждый желал умереть или омыть в крови врагов унижение, нанесенное русскому оружию бесконечною ретирадою».

Навстречу наступающему противнику Барклай-де-Толли двинул 4-й пехотный корпус генерала А. И. Остермана-Толстого с несколькими полками кавалерии и конной артиллерией, который должен был задержать движение неприятеля и выиграть время до похода 2-й Западной армии. Вместе с этим отрядом главнокомандующий отправил своего адъютанта Сеславина, пользующегося его полным доверием и наделенный особыми полномочиями.

На рассвете 13 июля у местечка Островно началось упорное и кровопролитное сражение, в котором Сеславин, по свидетельству его товарища В. И. Левенштерна (тоже адъютанта главнокомандующего), принял активное участие. «Граф Остерман поручил нам руководить действием на его флангах, решив сам командовать центром… Сеславин командовал левым крылом, а я правым».

Русские войска в течение дня мужественно отразили атаки вдвое превосходящих сил противника и только с наступлением темноты по окончании дела в порядке отступили на некоторое расстояние. Сеславин, впервые получивший возможность влиять на ход боевых действий, с честью выдержал испытание. Выгодно расположенная им артиллерия нанесла чувствительный урон врагу.

На следующий день отряд генерала П. П. Коновницына, сменивший корпус Остермана, на новой позиции у деревни Какувячино вновь успешно отражал до ночи атаки противника, рвущегося к Витебску. И снова Сеславин был в огне…

Два дня выиграли. Наполеон, судя по упорству, с которым сражались русские в эти дни, заключил, что приблизился час решительной битвы. Наконец-то он, воспользовавшись подавляющим численным превосходством своих сил, сможет разбить русскую армию.

Барклай-де-Толли действительно готовился к сражению, но невыгодность позиции при Витебске и известия, полученные от 2-й Западной армии, заставили его изменить принятое решение и отступить к Смоленску. Багратион сообщал, что не смог пробиться и взял направление к этому городу.

15 июля русская армия в виду неприятеля покинула лагерь при Витебске. Это опасное движение прикрывал арьергард генерала П. П. Палена, в котором находился и Сеславин. Арьергард сражался весь день и позволил армии, совершить этот маневр в удивительном порядке. Наполеон, уверенный, что эти передвижения в расположении русских относятся к предстоящей битве, был обманут…

Доблестно сражавшийся в эти три дня гвардейский капитан Сеславин был представлен Барклаем-де-Толли к следующему чину полковника, но это производство он получил лишь поздней осенью.

Продолжительное отступление вызвало в русских войсках недовольство. «…С первого шага отступления нашей армии близорукие требовали генерального сражения, – вспоминал Сеславин. – Барклай был непреклонен. Армия возроптала, главнокомандующий подвергнут был ежедневным насмешкам и ругательствам от подчиненных, а у двора – клевете. Как гранитная скала с презрением смотрит на ярость волн, разбивающихся о подошву ее, так и Барклай, презирая незаслуженный им ропот, был как и она, непоколебим».

Однажды ночью Сеславин прибыл из арьергарда с очередным рапортом. Барклай-де-Толли в задумчивости сидел за столом, что-то изучая по разложенной карте. Выслушав донесение, он спросил адъютанта: «А какой дух в войске? Как дерутся, что говорят?» – «Бранят Вас до тех пор, пока гром пушек и свист пуль не заглушит их ропот. Вступив в дело, все забыто, дерутся, как следует русским», – искренне ответил Сеславин. Нахмурившись, главнокомандующий сказал: «Я своими ушами слышал брань, и ее не уважаю. Я смотрю на пользу отечества, потомство смотрит на меня. Все, что я ни делаю и буду делать, последствие обдуманных планов и великих соображений, плод многолетних трудов».

…22 июля наступило долгожданное соединение русских армий под Смоленском. План Наполеона разобщить и по отдельности разгромить 1-ю и 2-ю Западные армии потерпел неудачу.

4 августа корпус маршала М. Нея, идущий в авангарде наполеоновской армии, попытался с ходу взять Смоленск. Защищавшие древний русский город корпус Н. Н. Раевского и отряд Д. П. Неверовского отбили атаки многочисленных колонн врага.

Вечером главнокомандующие решили, что 1-я армия продолжит удерживать Смоленск, а 2-я прикроет московскую дорогу. Армия Барклая-де-Толли расположилась за Петербургским предместьем на высотах правого берега Днепра против города. Оборона Смоленска была возложена на корпус Д. С. Дохтурова и дивизию Коновницына. Ночью они сменили войска Раевского, принадлежавшие к армии Багратиона, выступившей по дороге на Москву.

Утро было солнечным. За городом слышалась ружейная перестрелка. Барклай-де-Толли вместе со штабом выехал из Петербургского предместья для осмотра боевой позиции на левом берегу Днепра. Проезжая через город, Сеславин обратил внимание, что, несмотря на доносящийся шум боя, в городе царило оживление. На улицах продавали мороженое. В 10 часов утра Барклай-де-Толли со свитой подъехал к Малаховским воротам – центру позиции, занимаемой войсками Дохтурова, и, остановившись на их террасе, пробыл здесь около часа. Отсюда хорошо обозревались окрестности. Сеславин увидел вдали густые неприятельские колонны, обложившие город. Ближе, среди кустарников, стрелковые цепи противника, сгущаясь, вели оживленную перестрелку с нашими егерями…

Завершив объезд позиции, главнокомандующий расположился на левом фланге, на батарее, поставленной на возвышении напротив Раченского предместья. В 4-м часу начался штурм Смоленска. До позднего вечера продолжались ожесточенные атаки неприятеля, мужественно отбиваемые русскими войсками. Крепостные стены способствовали успеху обороны. Не сумев овладеть Смоленском, Наполеон отдал приказ о его бомбардировке. На город обрушился убийственный огонь из 150 батарейных орудий. Смоленск запылал во многих местах, ядра и рвущиеся гранаты разили и жителей и идущих в бой солдат. Во время штурма Сеславин принял участие в отражении неожиданной атаки неприятельской кавалерии, сумевшей переправиться вброд через Днепр и попытавшейся овладеть батареей и захватить главнокомандующего. Конвой Барклая-де-Толли вместе с адъютантами и ординарцами бросился навстречу противнику и после короткого рукопашного боя обратил его в бегство.

Вскоре после этой схватки Барклай-де-Толли послал Сеславина в Смоленск обстоятельнее узнать положение дел. Переехав через обстреливаемый мост на Днепре, Сеславин во второй раз в этот день побывал в городе. То, что он увидел, разительно отличалось от утренней картины. Смоленск горел. Над городом разрывались гранаты, по улицам рикошетом били ядра. Рушились стены, всюду валялись убитые, несли раненых, в ужасе метались жители. Вечерний Смоленск был наполнен громом, треском, огнем, дымом, стоном и криком. Предместья города были охвачены пожаром. Вокруг стен Смоленска кипел горячий бой, и только ночная темнота остановила сражающихся. Но канонада, не смолкая, продолжалась до глубокой ночи.

Враг не сумел сломить сопротивление русских войск. Успешная оборона Смоленска подняла дух армий до высокой степени. Не участвовавшие в бою завидовали сражавшимся. Общим мнением было продолжение битвы в Смоленске. Но главнокомандующий счел целесообразным возобновить отступление. В час ночи Дохтуров получил приказ оставить Смоленск и, отведя войска на правый берег Днепра, уничтожить мосты…

Возвращаясь ночью в главную квартиру, Сеславин остановил коня на высоте правого берега Днепра. Она была занята группой генералов и офицеров, смотрящих на пылавший внизу Смоленск. «Этот огромный костер церквей и домов был поразителен, – вспоминал товарищ Сеславина Павел Граббе. – Все в безмолвии не могли свести с него глаз. Сквозь закрытые веки проникал блеск ослепительного пожара».

По дороге шли колонны отступающих войск, везли тяжелораненых. Рядом брели толпы жителей, покидавших Смоленск. Рыдания женщин, крик детей раздирали душу. Вид народного бедствия вызвал у Сеславина новое, не испытанное прежде, чувство. Он вспомнил родных, отцовский дом на Сишке и подумал, что, находясь в рядах армии, сможет быть полезным Отечеству…

…На рассвете 6 августа передовым неприятельским войскам удалось оттеснить русский арьергард и вступить в Петербургское предместье. Барклай-де-Толли отправил Сеславина к Коновницыну с приказом остановить противника. Генерал вместе с Сеславиным и другими адъютантами повел один из егерских батальонов в штыковую атаку. Враг был опрокинут и сброшен в Днепр, предместье очищено. «Столь удачному и скорому отражению неприятеля, – рапортовал Коновницын главнокомандующему, – одолжен я был наиболее квартирмейстерской части полковнику Гавердовскому… гвардейской артиллерии капитану Сеславину, дивизионному адъютанту моему… штабс-капитану Ахшарумову и находящемуся при начальнике главного штаба… поручику Фонвизину, кои, содействуя мне примерами личного мужества, устремили солдат на неприятеля и были виновниками всему успеху».

На следующее утро Сеславин участвовал в новом арьергардном бою при деревне Гедеоново, недалеко от Петербургского предместья. Здесь особенно отличился его друг Нарышкин, служивший ротмистром в Изюмском гусарском полку. В один из критических моментов боя Нарышкин со своим эскадроном атаковал неприятеля во фланг, смял его и заставил отступить. Сеславин был рад поз править товарища с блестящей атакой.

Днем главнокомандующий отправил Сеславина с кавалерийским отрядом графа В. В. Орлова-Денисова на левый фланг позиции при деревне Лубино. Здесь адъютант главнокомандующего сражался до вечера, вместе с гусарами участвуя в атаках на неприятельскую кавалерию.

Наградой Сеславина за успешные действия под Смоленском была золотая сабля с надписью «за храбрость».

Русские армии продолжали отходить по Московской дороге. «Войска наши, – сообщал современник, – повсюду жгли все города и селения… так чтобы французов лишить всех способов покоя. Местные жители повсюду бежали из своих домов, укрываясь в лесах… всякий чем мог вооружался для нападения и уничтожения неприятеля». Разгоралось пламя народной войны…

Вскоре после боя у Лубино Сеславин был вновь прикомандирован к арьергарду, где провел две недели, почти каждый день сражаясь с неприятелем. Он с отличием участвовал в 11 жарких боях, и командующие генералы давали ему самые лестные характеристики. В частности, Коновницын отзывался об адъютанте главнокомандующего: «…был он… употреблен к учреждению наших батарей, кои под его наблюдением действовали всегда с величайшею удачею… первый во всех опасностях и из сильнейшего огня выходил… последним…»

Арьергардная служба была не из легких. «Арьергард наш терпел величайшую нужду… не оставалось даже соломы для биваков и дров для разведения огня», – вспоминал служивший в арьергарде вместе с Сеславиным Александр Муравьев. Для походной жизни Сеславина и его товарищей было обычным после боя голодными устраиваться на ночлег в поле, часто под дождем, или в уцелевшей курной избе, наполненной насекомыми, спать, не раздеваясь, неделями. Нужно было обладать свойственной ему неприхотливостью и умением довольствоваться малым, чтобы переносить подобные условия.

Совместная служба в арьергарде сблизила Сеславина с его ровесником Яковом Гавердовским, одним из лучших штабных офицеров и ближайшим помощником Коновницына. Между ними установилась взаимная симпатия, и нередко, сидя у бивачного костра, офицеры вели дружеские беседы…

23 августа под Гридневом Сеславин, отражая атаку неприятельской кавалерии, был ранен пулею в ногу. Но уже на следующий день, превозмогая боль, принял участие в ожесточенных боях при Колоцком монастыре и у села Бородино, в виду расположившейся на боевой позиции русской армии. Здесь арьергард присоединился к главным силам, и Сеславин вернулся в штаб Барклая-де Толли. Недавно прибывший к войскам главнокомандующий всех армий князь Голенищев-Кутузов решил на полях бородинских дать сражение, которого все давно ждали.

…26 августа, затемно, Сеславин верхом на лошади со штабом Барклая-де-Толли расположился на батарее, построенной на скате высоты у Горок. Все распоряжения к битве были сделаны, войска строились в боевые порядки. Гвардейский капитан с нетерпением ожидал рассвета. Ночная сырость потревожила свежую рану в ноге. Боль не утихала. Сеславину стало ясно, что сражаться пешим с простреленной ногой он едва ли сможет. Одна надежда, что фортуна будет милостива к его верному Черкесу.

Рассветало. На востоке заалели редкие облака. Поднималось яркое солнце. Сильный туман еще держался у видневшегося внизу села Бородино с белой церковью. Стояла тишина. В шесть часов утра слева донесся глухой пушечный выстрел. «Гаубица», – определил Сеславин. Вновь тишина. Спустя несколько минут последовал второй, третий, четвертый выстрел, и вот уже канонада загремела по всей боевой линии. Сражение началось.

Впереди у Бородина затрещала ружейная перестрелка, рассыпалась дробь барабанов. Воспользовавшись туманом, французы внезапно атаковали село, занятое гвардейскими егерями и отделенное от позиции речкой Колочею. Сеславин с трудом различил в дыму выстрелов и поднявшейся пыли быстро движущуюся по дороге, ведущей в село, темную колонну. «Удержатся ли наши?» Барклай-де-Толли отдал короткое распоряжение полковнику Гавердовскому, недавно назначенному генерал-квартирмейстером 1-й армии. Гавердовский тронул лошадь. Съезжая с батареи, он кивнул Сеславину и поскакал к Бородину, окутанному дымом и туманом. Сеславии проводил взглядом друга и невольно подумал: «Увидимся ли?»

Через некоторое время лошадь Гавердовского с окровавленным седлом вернется к своим, а тело убитого полковника так и не будет найдено…

Бой в селе был недолгим. Через четверть часа французам удалось выбить гвардейцев, потерявших половину своего состава, и ворваться на мост через Колочу. Контратака бригады армейских егерей остановила движение противника. Враг был отброшен, внизу запылал мост. Посмотрев влево, Сеславин увидел высокие столбы дыма, сопровождающиеся страшным ревом артиллерии. «Семеновские флеши!» Как и предполагал Сеславин, именно на левом фланге развернулось одно из главных действий кровавой драмы.

Барклай-де-Толли спустился с батареи и направился к центру позиции. Сеславин вместе с другими адъютантами и ординарцами сопровождал главнокомандующего 1-й армии. Вся лежащая впереди местность была покрыта движущимися войсками и дымом пушечных выстрелов. Лучи солнца играли на оружии и амуниции идущих в бой колонн. Огонь с обеих сторон усиливался. Ружейные выстрелы и артиллерийская канонада слились в один непрерывный гул. «Выстрелы так были часты, что не оставалось и промежутка в ударах… – свидетельствует участник сражения. – Густые облака дыма, клубясь от батарей, возносились к небу и затмевали солнце…» «Ядра и гранаты буквально взрывали землю на всем пространстве», – добавляет товарищ Сеславина Левенштерн.

Под огнем Барклай-де-Толли со свитой проехал перед фронтом гвардейской бригады, стоящей в резерве на опушке рощи. Преображенцы и семеновцы приветствовали главнокомандующего. Ядра, визжа, долетали до их рядов, убивая и калеча все живое. Непрестанно слышалась команда «сомкнись!», и гвардейцы, молча смыкая ряды, продолжали стоять с ружьем у ноги.

В штабе заметили сосредоточение неприятелем значительных сил против Центральной батареи. Барклай-де-Толли обернулся к свите: «Господин Сеславин!» Сеславин подъехал. «Приведите из резерва две конные роты и установите их по вашему усмотрению у Центральной батареи». Сеславин отдал честь, и Черкес зарысил за деревню Семеновскую, где располагался общий конно-артиллерийский резерв. Артиллеристы, рвавшиеся в сражение и уже имевшие потери от залетавших ядер и гранат, с радостью встретили адъютанта, привезшего приказ «идти в дело».

Время приближалось к 11 часам. Сеславин, ведя на рысях две конные роты, увидел съезжающие с покрытой пороховым дымом Центральной батареи передки артиллерии и отступающую в беспорядке пехоту прикрытия. Он внутренне похолодел: «Ключ позиции в руках врага!» Указав артиллеристам место для развертывания орудий, Сеславин послал лошадь в карьер. Курган приближался. С левой его стороны стояла пехотная колонна. Сеславин осадил лошадь перед ее фронтом. В этот решающий момент главное – инициатива. Адъютант Барклая-де-Толли произнес магически подействовавшие на пехотного штаб-офицера слова: «по приказу главнокомандующего» и, обнажив свою турецкую саблю, повел колонну в штыковую контратаку. В то же время с правой стороны ударил с батальоном Левенштерн, а в центре возглавил контратаку прибывший к Центральной батарее Ермолов. Сверху посыпался дождь картечи и пуль. Одна из них сбила кивер Сеславина.

Загремело «ура!». Сеславин прибавил шагу и первый врубился в ряды французской пехоты. После страшного по ожесточенности рукопашного боя враг был сброшен с батареи, захваченные орудия возвращены, высота покрыта неприятельскими телами, бригадный генерал Бонами взят в плен. Боевая линия в центре была восстановлена.

Подъехавший во время схватки к батарее Барклай-де-Толли одобрил действия Сеславина и вскоре отправил его к начальнику артиллерии графу А. И. Кутайсову, которого видели неподалеку. Сеславин должен был подробнее узнать у генерала размещение на позиции артиллерии и привести в центр свежие роты. Посланные от разных частей армии офицеры уже давно разыскивали начальника артиллерии. Все усилия Сеславина и ординарца Кутайсова гвардейского прапорщика Николая Дивова найти генерала также были безуспешными. Наконец поблизости от кургана они заметили бурого коня Кутайсова. «Мы вместе с… Сеславиным, – вспоминал Дивов, – подошли к лошади и увидали, что она была облита кровью и обрызгана мозгом, что убедило нас в невозвратной потере для всей российской артиллерии достойнейшего ее начальника».

Почти одновременно Сеславин встретил тяжело раненного князя Багратиона, которого несли к перевязочному пункту. Генерал был бледен и часто оборачивался в сторону горевшей деревни Семеновской, где продолжался бой его армии с превосходящими силами противника. Флеши были потеряны. Лицо Багратиона выражало страдание. Сеславин помрачнел. Позднее он узнает, что на левом фланге сражался и его старый товарищ полковник Роман Таубе. Ядро оторвало ему ногу…

Доложив главнокомандующему 1-й армии о случившемся, Сеславин, выполняя его приказ, помчался к главному артиллерийскому резерву у Псарева. Вскоре он вновь привел артиллерийские роты и разместил их у Центральной батареи. Неприятель, овладевший Семеновскими высотами, выстроил на них и у Бородина многочисленные батареи. Подготавливая решительную атаку центра, более ста орудий открыли смертоносный перекрестный огонь. Не успели артиллеристы, приведенные Сеславиным, занять позицию и сделать первый выстрел, как их засыпало ядрами и гранатами. «Людей и лошадей стало, в буквальном смысле, коверкать, а от лафетов и ящиков летела щепа…» – свидетельствует очевидец. Артиллеристы гибли, с лафетов сбивало пушки, зарядные ящики взлетали на воздух. Но разбитые орудия заменяли другими, и оставшиеся в живых продолжали сражаться.

Около двух часов дня, когда Наполеон отдал приказ вновь атаковать Центральную батарею, Сеславин вернулся к Барклаю-де-Толли. Главнокомандующий верхом на лошади стоял на пригорке недалеко от батареи и наблюдал за движением противника. Белая лошадь генерала была прекрасной мишенью, и это место непрерывно обстреливалось. Рикошетирующие ядра осыпали Барклая-де-Толли и его сильно поредевшую свиту землею. Многие из адъютантов и сопровождавших главнокомандующего офицеров и ординарцев были ранены, некоторые убиты. Просвистев, очередное ядро ударило в лошадь генерала. Поднявшись, не изменяясь в лице, Барклай потребовал другую.

Евгений Богарнэ, поддержанный с флангов кавалерией, повел свои пехотные дивизии на Центральную батарею. Массы неприятельской конницы охватили возвышение и бросились на стоявшую поблизости пехоту. Построившись в каре, русские полки батальным огнем отразили неистовые атаки кавалерии противника. Почти одновременно три французские пехотные дивизии штурмовали Центральную батарею, защищаемую дивизией П. Г. Лихачева. После резни укрепление было взято.

У подножия кургана неприятельская кавалерия возобновила атаки на русскую пехоту. На помощь ей спешили на рысях из резерва Кавалергардский и Конногвардейский полки. Барклай-де-Толли, в сопровождении Сеславина и немногих оставшихся адъютантов, возглавил атаку отборной кавалерии. Светлая масса русских кирасир вынеслась навстречу врагу. Захлопали пистолетные выстрелы. Разрядив пистолет в ближайшего противника, Сеславин наносил и отражал удары неприятельских кавалеристов. «Закипела сеча, общая, ожесточенная, беспорядочная, где все смешалось, пехота, конница и артиллерия, – вспоминал участник битвы. – Бились, как будто каждый собой отстаивал победу». Над полем боя стоял страшный гул, в котором слились крики сражающихся, звон клинков, звуки выстрелов, ржание сталкивающихся лошадей и стон раненых. Команды и проклятия раздавались на русском, польском, немецком и французском языках. «Лошади из-под убитых людей бегали целыми табунами», – сообщает очевидец. Наконец около пяти часов неприятельская конница, не выдержав, отступила. Только артиллеристы с обеих сторон до позднего вечера продолжали свою страшную дуэль…

Солнце уже село, когда Сеславин, вместе с товарищами сопровождая Барклая-де-Толли, вернулся на ту же батарею у Горок, где он встретил утро этого ужасного дня. Из 12 адъютантов, находившихся при главнокомандующем с начала битвы, осталось только трое: А. А. Закревский, раненый Левенштерн и Сеславин. Из остальных офицеров один был убит, несколько ранено, другие лишились в сражении своих лошадей. В великой битве Сеславин и его Черкес остались невредимы. Деятельность неустрашимого гвардейского капитана в течение 15-часового сражения была оценена по достоинству: Сеславин в числе немногих особо отличившихся генералов и офицеров стал кавалером одного из почетнейших орденов – Георгия 4-й степени. Орденская грамота гласила: «…несмотря на полученную Вами рану пулею, участвовали в сражении… 26-го числа, быв употребляемы для распоряжения и перемещения артиллерии под жестоким неприятельским огнем, и потом, когда отнята была Центральная батарея, бросились на оную из первых и до самого окончания сражения являли повсюду отличную храбрость и мужество».

Впереди были путь к Москве и знаменитый Тарутинский марш-маневр…

IV

В конце сентября, после отъезда из армии заболевшего Барклая-де-Толли, бывший адъютант главнокомандующего Сеславин был прикомандирован к Коновницыну, назначенному дежурным генералом и фактически исполняющему обязанности начальника главного штаба Кутузова.

Фельдмаршал, готовясь в Тарутинском лагере к контрнаступлению, развернул партизанскую войну. Легкие армейские «партии», поддерживая действия отрядов крестьян из окрестных селений, окружили Москву, занятую врагом. Вспыхнувшая народная война охватила своим истребительным огнем наполеоновскую армию. Каждый день стоил неприятелю нескольких сотен человек, десятков отбитых транспортов с оружием, боеприпасами и продовольствием. В штаб Кутузова почти ежедневно приходили донесения об успешной деятельности в тылу врага партизанских отрядов Давыдова, Дорохова и Фигнера, приводили множество пленных. Число армейских партизан увеличивалось.

Сеславин решил, что в сложившейся обстановке именно во главе «летучего» отряда он сможет принести наибольшую пользу отечеству. Гвардейский капитан обратился за содействием к дежурному генералу. Коновницын, с искренним уважением относившийся к предприимчивому и отважному офицеру, рекомендовал Сеславина Кутузову. Он был приглашен на обед к фельдмаршалу, где встретил теплый прием. В послеобеденной беседе, очевидно, решился вопрос о назначении Сеславина командиром формируемой партии. 30 сентября гвардейский капитан получил предписание главнокомандующего всех армий: «Командируетесь, ваше высокоблагородие, с партиею, состоящей из 250 донских казаков войскового старшины Гревцова и I эскадрона Сумского гусарского полка, в направлении по дороге от Боровска к Москве, причем имеете в виду действовать более на фланг и тыл неприятельской армии. Неподалеку от вас действует артиллерии капитан Фигнер с особым отрядом, с коим можете быть в ближайшем сношении. Отобранным от неприятеля оружием вооружить крестьян, отчего ваш отряд весьма усилиться может, пленных доставлять сколько можно поспешно, давая им прикрытие регулярных войск и употребляя к ним вдобавок мужиков, вооруженных вилами или дубинами. Мужиков ободрять подвигами, которые оказали они в других местах, наиболее в Боровском уезде».

Сеславин был доволен, получив в командование отдельный отряд и, главное, полную самостоятельность в своих действиях. Правда, он надеялся на более значительную партию, но для начала и это неплохо. Сеславин был уверен, что, оправдав доверие Кутузова, сможет рассчитывать на ее увеличение. В том, что он с честью выдержит испытание, сомнений не было. Особую уверенность придавали сумские гусары, имевшие за плечами не одну кампанию и опыт аванпостной службы. С командиром эскадрона, смелым штабс-ротмистром Александром Алферовым, Сеславин был знаком по арьергардным делам. Пользуясь правом выбора офицеров, он взял в партию также 22-летнего поручика Елизаветградских гусар Николая Редкина, уже с отличием партизанившего в отряде Дорохова и тоже известного Сеславину по арьергарду. Обязанности штабного офицера отряда были поручены юному прапорщику лейб-гвардии Литовского полка Александру Габбе. получившего в свое распоряжение карты. В будущем Габбе – верный адъютант Сеславина. Назначенные в партию донские казаки Гревцова прибыли в армию недавно, в числе нескольких полков, вызванных Платовым с Дона. Многие из казаков были молоды и необстреляны, но все имели горячее желание сразиться с неприятелем.

В ночь на 1 октября Сеславин скомандовал собравшемуся отряду: «справа по три марш!», и партизаны вместе с проводниками-крестьянами покинули Тарутинский лагерь. Миновав последние разъезды, партия, соблюдая тишину, пошла лесами и оврагами на север, к Москве. Темная октябрьская ночь, выпавший первый снег, дремучие леса и ожидание опасности делали экспедицию особенно привлекательной для Сеславина.

Первое крупное дело нового партизанского отряда, не считая стычки 2 октября с неприятельскими фуражирами, произошло 4-го числа у селения Быкасово на Новой Калужской дороге. От взятых накануне пленных узнали, что отряд генерала Орнано (4 кавалерийских полка, 2 батальона пехоты и 8 орудий), прикрывающий крупный обоз, остановился в селе Вяземы на Можайской дороге. Несмотря на значительное превосходство неприятеля, Сеславин решился на рассвете следующего дня атаковать отряд. Главное – напасть внезапно и решительно. Охотники из крестьян, присоединившихся к партии, хорошо знавшие местность, вызвались провести партизан по глухим лесным тропам. Сеславин разбил отряд на три части. Впереди с проводниками шел авангард из казачей сотни с Редкиным во главе, затем – основная часть партии, движение которой прикрывал арьергард. Марш был ночным, долгим и трудным. Люди дремали верхом на лошадях… «Сделав 55 верст, – рапортовал Сеславин Коновницыну, – я в Везюмове его не нашел, и узнал, что за несколько часов выступил на Боровскую дорогу, дабы маршировать чрез Фоминское, Верею и Смоленск… Я шел с ним параллельно, проходя ночью деревни, в которых находился неприятель… Будучи окружен всегда сильными неприятельскими партиями, я скрылся в лесах на Боровской дороге. Коль скоро неприятель показался, я пропустил пехоту и часть кавалерии чрез деревню. дабы соделать их не в состоянии взаимно себя подкреплять. Я стремительно атаковал, опрокинул кавалерию и стрелков. При сем случае убито у неприятеля до 300 чел., в том числе один генерал… один полковник и несколько офицеров. После сего генерал Орнани устроил на высотах батарею, пехоту и кавалерию, открыл канонаду и оружейный огонь… Сумские гусары и казаки Гревцова пред картечами, ядрами и пулями искололи всех лошадей и испортили упряжь под остальною артиллериею, фурами и ящиками. Когда же пехота грозила отрезать нам ретираду, я приказал отступить к лесу. Остановись вне выстрела, я показывал, что имею намерение вновь атаковать… Но когда неприятель, будучи подкреплен кавалериею, повел решительную атаку, я отступил лесами к Наре… и остановился в трех верстах от Фоминского, где неприятель расположился ночевать. Потери с нашей стороны около сорока человек… Дельце было порядочное и горячее» [23]23
  ЦГВИА СССР, ф. ВУА, д. 3509, л. 25 и об.


[Закрыть].

После успешного поиска Сеславин расположил свой отряд на ночлег в небольшой деревушке в лесу, покинутой жителями и окруженной болотами. Вскоре из леса появилось несколько десятков бородатых крестьян. «Что надобно, мужики?» – спросил Сеславин. «Ваше сиятельство, пожалуй нам ружья и патроны бить врага-супостата», – кланяясь в пояс, отвечали крестьяне. Сеславин распорядился выдать каждому из захваченных в бою трофеев. Получив оружие, крестьяне горячо благодарили командира партизан. Сеславин поручил им, не упуская из вида его отряда, незамедлительно сообщать о неприятеле. «Это мы можем, ваше сиятельство!» – говорили крестьяне.