Текст книги "Источник забвения"

Автор книги: Вольдемар Бааль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

17

Было около часа ноги, когда пришла гостья, и Визин почувствовал легкое прикосновение ко лбу. Было совсем темно.

– Я не сплю, – шепотом проговорил он. – Я жду.

Он подвинулся к спинке дивана, чтобы гостья могла сесть.

– Я знаю, что ты не спишь, – сказала она. – И говори нормальным голосом: мы никого не разбудим.

– Ты всех их выключила? Отключила?

Она засмеялась!

– Ну и терминология!

– Как учили… – Он тоже засмеялся.

– Скажите пожалуйста, какой самонадеянный! Он, видите ли ждал!

– Разве могло быть иначе?

– Ну конечно, не могло! Правда! Могла ли я не попрощаться, подумай!

– Попрощаться в смысле «прощай» или в смысле «до свиданья?»

– На хитрые вопросы я не отвечаю, – сказала она. – К тому же уж очень нелепо звучит «подосвиданькаться».

– Да, – согласился он. – Несуразное слово… Значит, мы отправимся без тебя? Ну, то есть… без твоей опеки, так сказать, без надзора?

– Таково условие. Запрет Стиля. Я не могу нарушить.

– Они боятся чересчур активного вмешательства?

– Разумеется. Они вдруг углядели во мне чрезвычайную бабу!

– Послушай, может быть, можно хоть немного света? Я тоже хочу увидеть эту бабу!

– Если бы я все время тебя слушала, знаешь, что вышло бы? Ах, что вышло бы!

– Ну хоть чуть-чуть!

– Нельзя.

– Стиль?

– Да.

– А ты меня, конечно, видишь…

– Вижу.

– Ох уж мне этот Стиль!

– Осторожней! – Она сразу стала серьезной, но говорила мягко, ласково, сдержанно-назидательно – так говорят с ребенком. – Ты не должен так ни думать, ни говорить о Нем. Потому что ты – в неведении. Стиль – это все. Вся жизнь мироздания, весь порядок, все движение, возникновение и затухание миров – вот что значит Стиль. Он глубок и прекрасен. Постигнуть его – Высшая Доля. Тебе сейчас не понять. Но, возможно, когда-нибудь, когда, возможно, мы станем вспоминать с тобой эту ночь, ты, возможно, поймешь, насколько был наивен. Я не оскорбляю тебя, гордый человек?

– Прости меня за глупые слова, глупые вопросы…

– Ины не злопамятны.

Он потянулся рукой и наткнулся на ее руку, взял в свою, легко сжал пальцы гостьи были горячими и пульсирующими.

– Это не противоречит?

– Нет. Это – нет, – ответила она.

– Ты только что трижды сказала «возможно».

– Да, в самом деле – возможно.

– Но возможно и «невозможно»?

– Возможно.

Он подавил вздох.

– Тебе, наверно, нелегко было вырваться? Пришлось многих убеждать, упрашивать?

– Слова эти и понятия не очень вяжутся с тем, что мне пришлось. У инов иначе. Скорее – излагать и доказывать.

– Если бы ты знала, как я ждал.

– Вот я и знала.

– Послушай, – сказал он. – Я очень хочу – очень, поверь! – чтобы состоялось именно «возможное», а не «невозможное».

– И я очень хочу, – ответила она. – И когда инчанки чего-то очень хотят, то они это получают.

– Почему же тогда возможно и «невозможное»?

– Потому что есть еще ты.

– Тут – один интересный момент. – Он крепко сжал ее руку. – Настоящий, полноценный жених ведет невесту в свой дом, а не идет к ней. Я чувствовал бы себя неважно в примаках.

– В инах, ты хотел сказать? – шутливо удивилась она.

– Примак есть примак.

– О человек! А не кажется ли тебе, что настоящий полноценный жених и настоящая полноценная невеста строят свой дом? И никто ни к кому не идет.

– Свой, – повторил он. – Это что-то третье, выходит… Есть люди и есть ины. Что третье?

– Не будем пока так далеко заглядывать.

– Ины не умеют мечтать? Или не любят? – спросил он.

– Ины?! Да они неисправимые, неудержимые фантазеры и мечтатели! Разве ты не заметил? – В ее голосе снова возникла улыбка.

– Мне, поверь, странно было бы тебя назвать мечтательницей.

– Я понимаю. Наверно, ты знаешь земных женщин-мечтательниц. Это – твоя мерка. Но, будем надеяться, со временем ты…

– Я вернусь? – перебил он. – Мы вернемся?

– Ты ведь знаешь, что я не имею права отвечать на такой вопрос, – легко укорила она.

– Но ты знаешь! – Он начинал волноваться.

– И на это я не имею права отвечать.

– А тебе хотелось бы ответить?

– Да, мне бы очень хотелось ответить. – Она пожала его руку.

– Строг, ужасно строг и суров Стиль!

– Представь себе разумное и прекрасное в самой высокой степени, какую только ты способен представить. Это Стиль. И все время старайся увеличивать степень. Утвердился на каком-то уровне – иди дальше. Все время только дальше. Это Стиль.

– Ты говоришь со мной, как с младенцем, а я – намного старше тебя. Как жаль! Очень скоро я превращусь в старика. В старика-младенца.

– У инов другие понятия о возрасте.

– Но ведь я не ин.

– У инов другие понятия о возрасте, – настойчиво повторила она. Всегда помни.

– Они бессмертны?

– Не совсем та-к. Они могут выбрать себе возраст по желанию. Надолго или на короткое время. Могут, то есть, перевоплотиться, достигнув определенного возрастного предела. Но могут и не перевоплощаться – зависит от желания. Некоторые живут тысячи лет. Им интересно ощутить возраст на разных пределах. Я знаю таких. Но большинство перевоплощается, начинает, в известной степени, сначала. А в общем, проблемы возраста не существует. Такая проблема, как ты понимаешь, – проблема сугубо земного порядка. У инов другое. Сейчас не стоит об этом говорить. К чему тебя запутывать?

– Ты жалеешь меня?

– Да. Силы тебе сейчас нужны, как никогда.

– Но ведь я все равно уже не смогу не думать обо всем этом.

– Хочешь, я все это сотру в твоей памяти?

– Это несложно?

– Совсем несложно.

– Сотри тогда войну в памяти старика. Сотри кошмары Марго. Печаль Жана. Горе Настасьи Филатовны и Константина Ивановича. Одиночество бабок Евдокии и Анны. Убогость Лизы… Помоги людям! Если бы я имел такую силу, я не остановился бы ни перед чем. Ни перед каким Стилем! И пусть бы меня потом изгоняли из инов!

– Успокойся! – Опять в него потекли нежные и теплые токи. – Как только я стала бы поступать таким образом, то немедленно была бы лишена способностей инчанки, и уже ничем и никак не смогла бы никому серьезно помочь. Таковы правила Стиля. Представь, что некой планете в тягость ее орбита, и она просит (планета просит) изменить ее. Что из этого получится в системе, где взаимосцеплено все?.. Представь…

– Но ты готова стереть кое-что в моей памяти!

– По отношению к тебе у меня особые права.

– Ты выделила меня, и я тебе отдан, так?

– Так! – опять засмеялась она. – Отдан на растерзание! Ну? Не правда ли – чрезвычайная баба!

– И все-таки, если бы я…

Гостья каким-то неведомым усилием заставила его замолчать. Задумалась.

– Оставим. У нас уже не так много времени, чтобы спорить. Я знаю твое благородство. Но… Люди часто говорят: «если бы я». Но когда сбывается это «если бы», они, как правило, задумываются, не спешат осуществлять свою программу. И не потому, что они – обманщики. Нет! А потому, что теперь уже они смотрят с высоты свершившегося «если бы». А тут – другой кругозор. Оставим… Лучше скажи мне вот что! Если бы ты в самом деле стал ином, какой бы ты выбрал себе возраст?

Он ответил не сразу, это требовало осмысления.

– Ужасный вопрос, – проговорил он, наконец. – Может быть, я перебрал бы несколько возрастов…

– Чтобы посмотреть, в каком лучше?

– Да, чтобы посмотреть… Знаешь, я наверно начал бы с детства. Определенно – с детства!

– Это прекрасно! Расскажи мне о своем детстве! Расскажи, пока еще есть время…

18

Они уходили на рассвете втроем – третьим был Филипп.

Накануне, вечером, когда они все сидели на крыльце бывшего «женского» дома, и Жан, которому Марго запретила вставать, просил, чтобы не закрывали дверь, потому что он все хочет слышать; когда Визин, призвав все свое красноречие, всю убежденность, доказывал Марго, что в любом случае идти в тайгу ей нельзя, что и ей, и Жану нужно приводить себя в порядок и что лучшее средство для этого – пасека Константина Ивановича, мази Настасьи Филатовны и прочие местные снадобья и целебности, и все это говорилось негромко, даже грустно чуть-чуть, как бывает перед расставанием, и можно было смотреть в глаза Марго – они не давили и не обжигали, и не суетился Андромедов, и тихо, затаенно вздыхая, лежал Жан – лежал так, чтобы видеть всех; когда жара уже спала и воздух немного посырел, и слышалось фырканье лошади на лужайке, и мычали коровы, – одна Константина Ивановича, – другая Евдокии Ивановны, – призывая хозяек к дойке, – вот тогда-то, улучив минуту, Филипп сказал Визину, что пойдет с ними. Он не просил, не умолял, не говорил, что может быть полезен, что знает лес и «особо болотья», – он просто сказал, что значит, надо собираться и ему, и это правильно, что наконец выходим, потому что надоело бездельничать. За эти дни он починил крыльцо, дверь, законопатил щели в доме, поправил дранку на крыше, поднял упавшую изгородь, но все это не работа, а баловство, говорил он, а главная работа впереди. И Визин не смог возразить – Филипп говорил таким тоном, как будто все давно было решено, и словно бы не он – третий, пристяжной, а Андромедов или даже сам Герман Петрович.

Они выходили рано; до солнца было еще далеко, восток только-только еще начал краснеть. Путники были бодры – вчера помылись в бане, легли рано и хорошо выспались.

За ними увязалась одна из собак пасечника, Пашка, с которым у Визина образовалась взаимная привязанность, – он подкармливал его, отдавал остатки консервов, – и хозяин сказал, что не возражает, пусть идет, если захотелось, он, сукин сын, любит шататься по лесу, бродяжья натура, безусловно охотничий, да все некогда ублажить его, не до леса – пасека почти все время отнимает.

– А есля, можеть, вертолет какой прилетить и забереть вас, – хитро добавил он, прищурившись на Визина, – и вы, значить, у Макарове не вернетеся, тада кидайте етого Пашку к такой матери – сам дорогу домой найдеть, прибегать как миленький.

– Не надо нам вертолета – серьезно сказал Визин. – Но хлопочите. Все будет в порядке – нас все-таки трое. И здесь наши остаются, так что мимо Макарова нам пути нет.

– Ладно, – сказал Константин Иванович. – Ясно. Малого к вашему приходу поставим на ноги.

– Спасибо вам.

– Тропку, тропку глядите, – напутствовал Константин Иванович. – А потеряется – ищите. Она аж до болота должна быть.

– Хорошо…

Марго стояла на крыльце и ждала, когда они подойдут; в руках у нее была мелкокалиберка.

– Вот, – сказала она. – По-моему, вам пригодится.

– Ета дело, – сказал Филипп. – Давай сюды.

Поклажа его была самой легкой: котомка, в которой поместились сухари, сушеная рыба, бутылка с водой, табак и конверты. Он закинул винтовку за плечо, стволом вниз, подергался, приноравливаясь, проговорил «добро», потом снял ее, прислонил к крыльцу и достал конверты.

– На, Андреевна. Тамака яны мне ни к чаму. – И снова экипировался.

– Буду сидеть и письма писать, – печально улыбнулась Марго. – Всем вам буду писать. А когда вернетесь – вручу… А Жан спит. Он только недавно уснул. Жара, кажется, нет…

– Может быть, его все-таки показать врачу? – спросил Визин. – Хотя бы в Рощах.

– Ня надо, – сказал Филипп. – Поправляется малец. Отойде.

– Да-да! – поспешила поддержать Марго. – Ему действительно заметно лучше. И если бы вчера он не вставал…

– Обратитесь к бабкам, – посоветовал Андромедов. – У них тут на эти случаи всяких трав, отваров…

– Я уже договорилась с Евдокией Ивановной. – Марго принужденно засмеялась. – Сняла эту свою яркую кофту, и они сразу все потеплели.

– Ня потому, – вставил Филипп.

– Знаете, Марго, – сказал Визин. – Если тут появятся другие, – ну вы, думаю, понимаете, кого я имею в виду, – то не пускайте их в лес. Всякими правдами и неправдами – не пускайте. Пусть ждут вместе с вами. Я и Константина Ивановича об этом просил. Словом, вы здесь остаетесь нашим полпредом.

– Да. Я понимаю. Хорошо.

– Надо идти, – негромко напомнил Андромедов.

– Да, пора. – Визин кивнул.

– Ну… Всех благ вам. – Глаза Марго повлажнели. – Буду вас ждать, как… как богов.

– Если я что-то путное найду, я вам обязательно принесу, – сказал Визин. – Обязательно. – И поправился: – Если мы что-то найдем.

– Да-да…

И они пошли, и собака радостно кинулась вперед, к лесу, и пропала за кустами в том месте, где начиналась эта единственная тропка.

У самого леса они оглянулись. Марго стояла на крыльце; возле угла безымянного пятого дома стояла Лиза; Константин Иванович стоял возле своей калитки.

_1981–1984