Текст книги "Источник забвения"

Автор книги: Вольдемар Бааль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Тоня не пришла ни вечером, ни ночью. Никто не пришел. И не позвонил.

6

Уже с утра было жарко.

Улица повела Визина к базару. Она была сегодня довольно людной: шли с сумками, мешками, шли семейно и в одиночку, ехали на мотоциклах, на велосипедах, то и дело проносились на трескучих мопедах мальчишки.

Чем ближе подходил Визин к базару, тем на улице становилось теснее. Тут уже было большинство явно деревенского люда: загорелые руки и лица, сапоги и кепки у мужиков, а на женщинах – платочки; им, по-видимому, не было жарко. Иные здоровались друг с другом, пожимали руки, обнимались, заводили разговоры: они тут, в райцентре, могли встретиться, поделиться новостями своих сел и деревень; они, конечно, приехали сюда по делам – на базар, в больницу, в райисполком, в суд, на эпидстанцию, на базу и так далее, но всегда не исключалась и вероятность случайной встречи с знакомым, что, надо думать, приятно, если уж остановились и говорят; а кто-то конечно навещал своих друзей или родственников – жителей Долгого Лога. Одни уже докончили со своими делами, другие только принялись за них; шли удовлетворенные и неудовлетворенные, усталые и бодрые, трезвые и навеселе, и может быть, сейчас была среди них и сама Екатерина Кирилловна Кравцова, хотя и маловероятно, если информация экс-председателя объективна. Они шли и шли, и им не было никакого дела до бородатого субъекта в джинсовом костюме, мрачновато поглядывающего из-под белесых бровей и то и дело вытирающего носовым платком мокрое лицо.

А за домами, за палисадами, за горбатыми огородами поблескивало озеро, однако никакой свежести оно уже не несло: опять уже накалился воздух, жара вступала в полную силу.

Вот улица расширилась, и на противоположной стороне Визин увидел арку на кирпичных столбах, и на ней – крупные, продолговатые буквы дугой «Районный колхозный рынок». Визин прошел мимо.

Автостанция располагалась в небольшом зеленом домике с зарешеченными окнами; справа был въезд с улицы, слева – выезд, а за домиком просторный, в ямах и рытвинах двор, забитый пыльными, разномастными автобусами. Иногда одна из машин оживала и, рыча и переваливаясь, ползла к выезду, и к ней устремлялась цветастая, энергичная толпа.

В домике было душно. Повсюду – на скамьях вдоль стен, на полу, – сидели люди, преимущественно немолодые женщины, старушки и деды сельского обличья. Возле окошечка с надписью «Касса» теснился народ. Из невидимого динамика то и дело раздавался оглушительный женский голос, оповещающий об очередном рейсе.

На Визина смотрели; он был нездешним, и эта нездешность в маленьком помещении бросалась в глаза, она была неминуемой приманкой. Он старался не замечать взглядов – от них было неприятно – и все внимание сосредоточил на карте-схеме с автобусными маршрутами. Коричневые лучи, ломаясь, разбегались во все стороны от большого красного кружка, изображавшего Долгий Лог. Один из лучей отстреливал прямо на север и упирался в кружочек с названием «Рощи». Над головами людей у кассы висел щит с расписанием: до Рощей ходило два автобуса – в 6:45 и 14:20. Визин спросил у сидевшей на мешке женщины, сколько туда километров, – она не знала. Не знала и другая женщина, и старик, и шнырявший рядом мальчишка.

Визин вышел. Только что подали автобус, и на скамейке в тени освободилось место. Он сел. Делать было нечего.

Он просидел минут сорок. И справа, и слева слышалось о недавнем стихийном бедствии… «Картошку – как катком… Дорогу завалило бревнищами… А у нас электричество уже на другой день наладили… А наш председатель приказал бросить радио налаживать и – всем на покос: без радио, говорит, проживем, а без сена – каюк… В Прутове семью в собственном доме придушило…» Старухи, передавая друг дружке подробности, крестились машинально – «Господи Исусе, спаси и помилуй…»

Визин как бы искоса, нехотя поглядывал на это жизнетечение, однако чувствовал, что его понемногу засасывает, и у него не было энергии сопротивляться: струйки, пылинки, комочки местного бытия внедрялись в него спокойно и неназойливо; он не заботился о том, сколько и чего осядет, он понимал: все равно таким, каким он сюда прибыл, он уже не останется. По временам, правда, все в нем вдруг сжималось, как будто рядом была опасность, а он по легкомыслию забыл об осторожности, но то лишь были мгновенные вспышки – в следующую секунду уже становилось очевидным, что все идет, как и должно идти, и по-иному не может; запущен пребывавший до определенных пор в бездействии какой-то мудреный механизм, и его уже не остановить, а управлять им приходится только еще учиться.

Рядом с ним опустился юноша на костылях; левая нога его была в гипсе; он спросил, который час.

– Половина одиннадцатого, – ответил Визин.

– Ого! Час еще до автобуса. – Юноша засмеялся. – Знаете, как будет стекло во множественном числе?

– Стекла.

– Нет. Будет – вдребезги. – Юноша засмеялся громче. – Это-то и случилось с моими часами. И с ногой.

– Несчастный случай? – догадавшись, что от него ждут такого вопроса, спросил Визин.

– Как сказать! – Юноша задумался только для вида. – Правильно, наверно, будет: жертва творчества. Мы сделали воздушный шар. И все, вроде бы, шло ничего. И поднялись хорошо. А тут этот ураган. И сразу, в один миг…

– Зачем? – спросил Визин.

– Что зачем?

– Шар.

– Как зачем? Летать!

Визин посмотрел на него с подозрением. И юноша сразу потускнел, интерес его к бородатому незнакомцу убывал на глазах. Визин увидел в стороне двух мальчишек, с откровенным восхищением разглядывающих его увечного собеседника.

– Вы хотели начать с нуля? – спросил он.

– С себя, – буркнул юноша.

– Есть самолет.

– Есть идея бесшумного полета.

– Жук и тот гудит.

– Птица не гудит. И бабочка не гудит.

– Резонно, – сказал Визин. – Что ж вас так рано из больницы выпустили?

– Загипсовали и – о'кей! А валяться я и дома могу.

– Тоже верно. Не знаете, случайно, Екатерину Кравцову?

– Артистка?

– В своем роде. Но неважно. Сколько километров до Рощей?

– Девяносто семь. Вы – в Рощи?

– Да.

– Знаю Рощи. У вас там родные?

– Нет, Можно сказать, путешествую. – И увидев ожившее лицо юноши, Визин добавил: – Я специалист по флоре.

Юноша теперь смотрел с любопытством.

– А от Рощей до Макарова сколько?

– Тридцать километров.

– Автобусы тоже ходят?

– Нет. Там проселок.

– Ясно, – сказал Визин.

– И мне тоже ясно. – Юноша улыбнулся.

– Что вам ясно?

– Сонная Марь, да?

– Какая Марь?! – Визин соорудил удивленные глаза.

– Ладно, чего уж… – Юноша подмигнул. – Понятно, какой специалист по флоре…

В это время донесся рык репродуктора, подошло сразу три автобуса, из дверей автостанции повалил народ, скамейки мигом опустели. Визин кивнул юноше, поднялся и пошел в пустой теперь зал. «Или они тут все ясновидящие, – подумал он, – или этот Андромедов растрезвонил…»

Окошечко кассы было закрыто. Визин постучал, дверца скрипнула, образовалась щель.

– Перерыв на обед! – раздался низкий сильный голос.

Этот голос насторожил Визина, а через мгновение он уже знал, почему насторожил, и когда он попытался шире открыть дверцу и, чувствуя, что ее упорно придерживают, нажал, он уже знал, кого увидит в кассе.

И он увидел. За столом, заваленным бумажками, картонками, талонами, с допотопным кассовым аппаратом посредине, сидела молодая, каштановолосая, зеленоглазая женщина в зеленом рабочем халате. Она недовольно смотрела на Визина.

– Вы что?!

Это была Лина и не Лина. Та, которую он встретил в институтском коридоре, а затем в аэропорту, была как будто несколько моложе; вообще же и те, две первые, не были адекватны: институтская помнилась более крупной, более смуглой, с загадочным и в то же время каким-то жалеющим выражением лица; аэропортовская же казалась тоньше, ниже ростом, отчужденней и холодней, и голос ее был холодней, чем тот, первый, «телефонный». И все-таки сходство было разительным, хотя Визин уже предчувствовал, что и теперь ему скажут «обознался».

– Что? – повторила она.

Он продолжал молчать; он пока ничего не мог ответить. И только, когда она в третий раз произнесла свой вопрос – «Ну что?» – уже не так сурово, не так резко, а всего лишь с мягкой досадой, озадаченная, по всей вероятности, его загипнотизированным видом, он сумел пролепетать:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте! – ответила она, и уголки ее полных, покрытых легким темным пушком губ дрогнули – то было предтечей усмешки, веселой и извиняющей.

– Простите, видимо, я обознался, – сказал он.

– Видимо, – уже откровенно улыбнулась она.

– Неужели где-нибудь еще есть такая красавица, как ты? – Это спросила другая женщина, из глубины кассы; Визин не видел ее.

– Наверно, есть! – Кассирша засмеялась. – Если товарищ ученый так засмотрелся.

– На тебя, как в песне поется, засмотреться не диво, – заметила другая женщина. – Только что прибыла, а засмотревшихся уже целый взвод.

– Вы, значит, в курсе, что я товарищ ученый? – спросил Визин, все еще не оправившись от картины такого таинственного сходства.

– Кто же не в курсе будет тут, в нашем Долгом Логу!

– Вы, как я только что слышал, недавно прибыли, а говорите «в нашем Долгом Логу». Он так быстро стал вашим?

– Тутошняя она, тутошняя, – сказала невидимая женщина. – Только непоседа. Уже сто раз отбывала и прибывала. Ни с того, ни с сего сорвется вдруг – и улетела. Она у нас с особинкой.

– А, извините, – сказал Визин. – Быстро же у вас новости разносятся.

– Ну еще бы! Тут удивляться нечему.

– К нам не часто приезжают такие знаменитости! – иронично произнесла кассирша, и Визину показалось, что всем известно не только про его приезд, но и про все остальное. – Ладно. Вы же не пожаловали сюда просто на меня посмотреть!

– Да, – кивнул Визин. – Я хотел спросить, сколько километров до Рощей и когда отходят автобусы.

– Километров – девяносто семь, а остальное – в расписании. В шесть сорок пять и четырнадцать двадцать.

– А билеты заранее можно?

– Можно. За пятнадцать минут до отправления.

– Почему так жестко?

– Потому что вдруг автобус поломается. Или распутица.

– Спасибо.

– И все? – спросила кассирша. – А я-то думала… Ну, хорошо. У нас обед. – Окошечко понемногу стало закрываться.

– Подождите! – Визин собрался с духом. – Все-таки как ваше имя? Не Лина?

– Ну и ну! – воскликнула напарница кассирши. – Да он сомнамбул! Вот это ученый, я понимаю!

Улыбка сползла с зеленоглазого лица в окошечке, оно стало замкнутым.

– Вы опять ошиблись. – Таким же тоном она обратилась к нему вначале со своим «что вам».

– Извините, – сказал Визин и отступил.

– Да Полина она, Полина! – раздалось из глубины кассы.

Окошечко захлопнулось. Когда Визин выходил из дверей автостанции, до него донесся заливистый смех двух женщин.

Юноша с костылями сидел на прежнем месте и мечтательно смотрел в небо.

– Привет монгольфьерам! – потрудившись, чтобы прозвучало непринужденно и беззаботно, крикнул Визин.

Юноша кивнул и приветливо помахал рукой.

«Вот так, – вертелось в мыслях Визина. – Не Лина, а Полина… Не Лина, а Полина…»

7

Со стороны озера, неторопливо и зловеще завоевывая небо, наползала черная туча. А базар шумел себе. Видно, прибывший из района да и местный люд не закончил еще здесь своих дел, и потому туча ничуть не убавляла его деловой и торговой ретивости. Как будто такая туча была обычным явлением, примелькалась, как будто с ее сестры несколько дней назад не начался тот шабаш. Неужели опять ураган?.. Ведь и в прошлый раз ему предшествовала неимоверная, многодневная жара, адово пекло… Одна беда тянет за собой другую. «Не Лина, а Полина…»

Старушки продавали яйца, творог, лук-укроп, ягоды, лисички. В стороне, над тазом недоспелых и чуждых здесь фиолетовых фруктов скорбел носатый кавказец. Автофургон торговал цыплятами, тонко и суматошно попискивавшими во мраке картонных коробок. Возле столовой в тени мужики пили пиво.

Визин купил у кавказца полкилограмма его товара; оказалось – слива, кислая и жесткая. Он попробовал несколько штук, и ему подумалось, что, в конце концов, можно изобрести и сливу, и именно вот такого сорта. Поскольку, как известно, наука умеет много гитик. Теоретически, по крайней мере. Пока теоретически. А там… Технологическая цепочка, сведенная в небольшой, компактный и удобный автоматик, который точно копирует естественные процессы. И порядок. С одной стороны вводятся исходные элементы, с другой – вываливается сочный, лоснящийся и – главное – вполне спелый плод. А не полуфабрикат, как у кавказца. Качественно, быстро, вкусно. И тогда ты, задумчивый южный человек, станешь оседлым и сократишь свои угодья, и в знойных молитвах своих будешь проклинать изобретателя и научно-технический прогресс. Ты станешь упражняться в проклятиях, но это не облегчит тебя; все время будет вспоминаться другая жизнь, заест ностальгия, и ты окончательно падешь духом, – не в силах противостоять триумфальному шествию Нового. Но не горюй, это будет не скоро. А если тебе не дает покоя сознание, что это все-таки будет, то размышляя, ты придешь, скорее всего, к Сонной Мари. А предварительно поговоришь с кем-нибудь по телефону, который отключен. А потом тебе встретится женщина, которую ты, вне всякого сомнения, уже встречал раньше, но она будет с какой-то тайной целью упрямо отрицать ваше прошлое знакомство, и в результате окажется, что это не Лина, а Полина. И образ ее будет будоражить, и мысли о ней будут самые небывалые, и будет мерещиться, что она, может быть, и есть та Единственная, которую чаще всего не удается встретить, а встретив, узнать… Такое вот вообразится, когда станешь размышлять…

Визин высыпал фрукты в мусорный ящик; огляделся – не видел ли кто никто не видел.

Если до этого момента время Долгого Лога текло медленно и размеренно, то тут оно вовсе остановилось, но остановилось, как останавливается, замирает спортсмен перед стартом. Туча как бы застыла над землей, прежде чем накрыть солнце. Стало тихо, словно все вокруг враз к чему-то прислушалось. Потом осторожно потянуло пробным этаким, разведывательным ветром. Базар стал быстро пустеть; мужики с пивом, косясь на небо, потянулись в столовую.

Купив две кружки, Визин тоже двинулся за ними, и так как все столики были заняты, пристроился, по примеру других, на прилавке пустовавшего гардероба. Пиво было теплым, но вкусным – хотелось пить его и пить, по инерции переживая уже миновавшую жару и жажду. Визин смотрел задумчиво на оседающую пену, а мысли его сновали вокруг автостанции.

В какой-то момент он вдруг почувствовал, что надо поднять глаза, и поднял их, и увидел радостно шагающего к нему Андромедова. Да, он улыбался, он цвел, как будто они были старыми приятелями и давно не виделись, как будто вчера утром Визин обошелся с ним самым учтивым образом. В одной руке Андромедов нес две кружки пива, в другой – знакомый черный портфель.

– Здравствуйте! – Голос его был чуть ли не ликующим, нос возбужденно шмыгал.

– Опять случайная встреча? – Визин надел маску ехидности и укоризны; он не был готов к этой встрече, хотя сознавал, что ей так или иначе быть; он еще не мог понять, как вести себя с этим человеком. – И вовсе вы не думали, конечно, увидеть меня здесь и не охотились за мной?

Тот преданно смотрел на него.

– Честное слово, Герман Петрович, я не охотился. И я не виноват, что опять так вышло, что вам показалось, что я охотился. А случайных встреч тут может быть на дню сколько угодно; городишко-то махонький.

– Ладно-ладно… – Маска стала тяготить его, и он поспешил от нее избавиться. – И в махоньком городишке люди, наверно, не носятся по улицам целыми днями, а сидят на работе.

– А я как раз с работы. Сдал материал и – пива попить.

– Опять материал с тайнами природы?

– Нет. О культбригаде. Я с ними вчера целый день по району мотался.

– Что-то не пойму, в каком вы там отделе, в культурном или сельскохозяйственном.

– Когда надо, мы – на все руки. Районная газета…

В столовой потемнело. Визин выглянул в окно – там раскачивались деревья.

– Урагана не будет, – сказал Андромедов. – У меня, Герман Петрович, тут один знакомый есть, так он предсказал, что не только урагана сегодня не будет, но даже грозы. И дождь, если будет, то кратковременный.

– У вашего знакомого кости ломит к непогоде?

– У него целая система. Безошибочная. Прошлый ураган – точно предсказал. Зря ему не поверили. Интересный человек.

– Ну да, вы уже говорили, что у вас тут сплошь интересные люди. Вон уже и на шарах летают.

– А! – улыбнулся Андромедов. – Это вы с Димой Старовойтовым познакомились. Понимаете, Герман Петрович, у него идея: бесшумный полет. Он считает также, что человек способен, например, сам себя поднять за волосы.

– Очень оригинально.

– Вы не верите? А я верю. Они, Герман Петрович, в самом деле умные и настойчивые ребята. «Общество Друдов».

– По Александру Грину, что ли?

– Да. Друд – их идеал.

– Сумасшедшие они, вот что. На шаре, перед ураганом…

– А что, Герман Петрович, все ведь начиналось когда-то с небольшого сумасшествия.

– Вам в редакцию больше не надо, что ли?

– Не надо, – сказал Андромедов и, кивнув на пустые визинские кружки, спросил: – Принести еще пива?

– Валяйте. Вон как раз освободился столик. Пойду займу.

Визин сел, уборщица вытерла стол, и тут же появился Андромедов с полудюжиной пива на подносе.

– Кончается! – доложил он.

– Придется вам самому его выпить, – сказал Визин. – С меня хватит и кружечки. И не надейтесь, что будет повторение ресторана с русалочками…

И тот опять затараторил. Герману Петровичу совсем не обязательно пить через силу – не желает, не надо, и ни на какое повторение ресторана с русалочками никто не рассчитывает, смешно было бы рассчитывать, напрасно Герман Петрович принимает его за какого-то алкогольного соблазнителя, он к данному предмету относится вообще индифферентно, а взял он столько пива, потому что действительно кончается, вдруг захочется еще – и не будет, а тут – запас…

– Андромедов – это ваш псевдоним, конечно? – перебил Визин.

– Да.

– Вы таким образом подчеркнули свою любовь к античности или к астрономии?

– К тому и другому, – наклонясь через стол, доверительно сказал Андромедов. – Но больше, наверно, все-таки к астрономии. Я ею с детства увлекаюсь, Герман Петрович. С самого раннего! Я натурально впадал в прострацию, когда пытался вообразить Космос, все эти галактические системы, иные миры. И откровенно говоря, жгучий интерес этот не пропал и до сих пор. Ох, вы, Герман Петрович, представить не можете, как меня занимает все космическое, все явноны, следы инов и все сюда относящееся. Не преувеличивая скажу – это мой высший интерес.

«Дурачится, – подумал Визин. – Как и в ресторане тогда. Как и потом. Видно невооруженным глазом. Валяет ваньку – и все тут… – Но уже через несколько минут мнение его стало меняться. – А может, он в самом деле такой? А что, разве не бывает? Наив, простодушие, инфантилизм, фанатизм… Будь внимателен и осторожен, брат Визин, коллега. А то, чего доброго, пиво в коньяк превратится…»

– Друды, явноны, ины-инопланетяне, светящиеся крути, двойники… Да, у вас тут не соскучишься. – Визин кисло усмехнулся. – Даже, оказывается, старухи тарелочками интересуются. – Он посмотрел на Андромедова отреагирует ли на «старух с тарелочками»?.. Не отреагировал никак. Притворяется? Или в самом деле ничего не знает? – Только четыре дня назад я оторвался от дома, а чувство такое, словно вечность прошла, словно на другую планету попал…

– Верю, – удовлетворенно сказал Андромедов. – Долгий Лог – место особенное.

– Чем особенное?

– Тут у меня, Герман Петрович, есть идея. – Он понизил голос. – Можете не верить или смеяться, – как угодно, – но все это – влияние Сонной Мари. Недаром статистика, и в первую очередь медицинская, отмечает, что у местных людей и средний гемоглобин выше, и устойчивость к эпидемиям, того же гриппа, например, – надежнее, и долгожителей тут много, и многие другие особенности. Вообще – витальнее здешний народ. Сонная Марь каким-то непонятным образом создает благоприятные условия.

– Почему непонятным образом, Коля? Очень даже все понятно и просто. Сонную Марь устроили ины, и вот через нее благотворно влияют.

– Ну да, вам смешно…

– Ничего мне не смешно. Разве Долгий Лог не облюбован инами? Разве они тут не приземляются чаще, чем в других местах нашей грешной планеты? И разве они тут не наследили больше?

– Наследили?

– Безусловно. И прежде всего в вашей голове, Коля, и головах ваших земляков. – Визину хотелось упорно представлять «неверящего», хотя бы для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет.

– Ины, – спокойно сказал Андромедов, – совсем не обязательно те, кто откуда-то прилетает и приземляется. То есть – не обязательно инопланетяне. Это могут быть просто другие, иные, чем мы, и быть среди нас, как… ну, как наши иные воплощения, иные варианты. Вот – вы же слышали про гудковского двойника.

– Мне Тоня рассказала! – неожиданно выпалил Визин – пусть этот Андромедов знает, что столь почитаемый им Герман Петрович не плут и не скрытник какой-нибудь. Хотя для него, Андромедова, не секрет, конечно же, кто рассказал Герману Петровичу про двойника.

– Да вам бы любой рассказал! – Андромедов будто ничего не заметил. Такой феномен! Хотя если подумать, то никакой, может быть, и не феномен.

– А рядовое явление, – угрюмо засмеялся Визин. – Русалки ведь тоже рядовые, не так ли?

– Русалки?

– Да. Обыкновенные человеческие русалки. С хвостами, чешуей и прочими стандартными атрибутами.

– Но если мы, Герман Петрович, допускаем, чувствуем, можно сказать, что существуют иные миры, цивилизации, иные гуманоидные существа, то разве можно с уверенностью утверждать, что так называемые сказочные, мифологические существа…

– А как же с наукой, Коля? С той самой, перед которой вы так преклоняетесь?

– Так разве это противоречит науке? – изумился тот.

– Вера в русалок?

– По-моему, нисколько не противоречит. Ну кто бы, скажем, двести лет назад поверил в автобус?

– Никто бы, – согласился Визин, и ему вспомнилась заметка о грибах, «исчадиях ада», и если бы он не знал того корреспондента, то на сто процентов был бы теперь уверен, что ему ее прислал Андромедов.

– Может быть, конечно, я не прав, Герман Петрович, многого не знаю, не понимаю. Может, это и противоречит науке, но ведь есть и те, кто доказывает обратное, есть! И если ваша точка зрения на этот предмет не совпадает…

– Моя область – химия, газы. Это далеко от ваших хлопот.

– Конечно, на первый взгляд тут много фантастического, даже, может быть, невежественного, я с вами согласен. Когда конкретные глубокие знания…

Чтобы не дать Андромедову рассыпаться в новой тираде, Визин быстро спросил:

– Откуда вам известно про повышенный гемоглобин местных, про устойчивость к эпидемиям и особую витальность?

– Да это каждому тут известно. Суммировали наблюдения медиков, другие данные, потом в Доме культуры был доклад, потом даже областная газета писала.

– И объясняли влиянием Сонной Мари?

– Конечно, нет – это моя, личная идея. Они объясняли и объясняют хорошими природными условиями, здоровым климатом. Богатые леса, боры, чистый воздух, малый процент смога, незагрязненные водоемы… Можно было бы, конечно, без обиняков принять такое объяснение. Но ведь и в других, даже очень далеких отсюда районах – чистый воздух и незагрязненные водоемы, а лесов так и побольше.

«И на этом детском бреде, на этом винегрете из кликушеского, темного невежества, завиральности и безграмотного, досужего фантазирования ты собираешься строить свое Новое Здание?» Визин тяжело вздохнул; ему было горько и стыдно, он чувствовал унижение, беспомощность и безоружность, и снова потянуло ехидствовать, и совсем не для того, чтобы отомстить Коле, выместить на нем досаду и оскорбленность, а единственно – из самозащиты и самооправдания.

– А как с памятью у местных? Она тоже лучше, чем у соседей?

– Не знаю, – серьезно ответил Андромедов. – Склеротиков я тут не встречал. И амнезиков.

– Хороший гемоглобин, хорошая память… Хорошая память, Коля, не всегда благо.

– Но ведь, может быть, Герман Петрович, особая витальность как раз от того, что забывается плохое, гнетущее? Разве не может такого быть?

– Да! – мысленно призывая себя к спокойствию, проговорил Визин. – Да и да. Очень хорошо все… Только вот не совсем понятно, как такие ваши штучки согласуются с заготовкой кормов, агитбригадами да и со всем, что ваш редактор называет задачами районной газеты… Одно я знаю, пожалуй, точно: вам еще не раз будет перепадать. И выговоры, и прочее…

– Ну это, знаете… Василий Лукич в общем-то добрый человек. Но он не всегда… Вот я раз об одной бабке написал – большая специалистка по лечебным травам, чудеса творит. Так шеф не пропустил – еще недавно, дескать, таких бабок за знахарство и шарлатанство ругали. А о ней потом в областной газете написали. Еще бы! – такой богатейший опыт, потомственные знания. Какое ж тут шарлатанство?.. Словом, Василий Лукич не всегда гибок, что ли… Он расстроился тогда.

– Я, во всяком случае, понимаю вашего шефа.

– Но почему не надо было писать, например, про Лестера? Ну, про того, который погоду предсказывает, я вам уже говорил, вы еще посмеялись, что у него, мол, кости к непогоде ломит. А он как предсказывает? По паукам. Арахнолог он. Да. У него есть комната, специально для пауков – он их там разводит. Сотни видов! Стоило бы посмотреть…

Визина передернуло.

– Вы тоже боитесь?.. Некоторые боятся, или отвращение испытывают. Но это, я думаю, одни предрассудки… Так вот Лестер все знает про них – так их изучил, что может по их поведению и всяким другим признакам предсказать погоду. И не только погоду! Сам Лестер, Иван Андреевич, старый уже, еле ходит, до пенсии зоотехником работал, но пауков своих бережет. Это, скажу я вам, клад! К нему председатели ездят, спрашивают, когда что сеять, какие виды на урожай, какая будет погода. Вот! Синоптикам не верят, а Лестеру верят… Почему об этом не писать?.. Или про те же валуны – тоже не пропустил!

– Что еще за валуны?

– По-моему, Герман Петрович, это тоже явнон. Такой они необычной формы, симметрия и так далее – и большие, и малые. Шестнадцать штук. И – друг возле друга по дуге.

– Тут, разумеется, не без инов, да?

– Может быть, и не без них. – Андромедов покачал головой, повертел пивную кружку. – Вот мы живем, сами видите, на отшибе истории, если так можно выразиться, в стороне от больших магистралей. И – ну почему не пофантазировать? Что тут такого-то? И занятно, и людям интересно читать. Тем более, что – честное слово – я ничего не выдумываю… Про валуны все-таки прошло: Василий Лукич в отпуске был, а его зам газету подписывал, а тот покладистее. Но вышли одни неприятности. Пересуды какие-то, споры, звонки, письма… А потом – выговор… Есть люди, которым совсем не хочется вокруг себя посмотреть… Ну ладно – ины ни при чем, никаких инов. Допустим. Но может, история при чем, а, Герман Петрович?

– Что ж, история – это уже существенно.

– Вот именно! Валуны эти, может, с каким-нибудь нашествием связаны. Может, со времен крестоносцев тут лежат.

– Каких крестоносцев, Коля! – Визин терял терпение. – Может быть, японских, а? До японцев отсюда, вроде, ближе!

– Ну, значит, японских. Или шумерских. – Андромедов не был нимало смущен.

Отвалившись на спинку стула, Визин зажмурился. Ему представилось, что нелепый этот разговор слышит кто-нибудь из его бывших сотрудников. Что бы они подумали, что решили? Не иначе, они решили бы, что он, бывший завлабораторией, доктор наук, профессор, воитель против паранаук, рехнулся или досрочно впал в детство. Но смеху было бы, смеху… Однако, как противоядие, тут же припомнилась Лина, история в самолете, отключенный телефон… А что, если этот странный, перекрученный, умышленный человек, сидящий перед ним, – одно из звеньев этой фантастической цепи?.. Невозможно ведь, никак невозможно так причудливо и неистово забавляться.

– Вы, Коля, явно решили меня доконать…

– Извините, Герман Петрович, я разболтался, правда, мелю вам… Откровенно говоря, меня иногда заносит – что верно, то верно. Особенно, когда радость, возбуждение…

– Я есть хочу, – несчастно проговорил Визин. – Надоело ваше пиво…

Они ели жареную рыбу с рисом, затем Андромедов принес еще и яичницу. На улице стало совсем мрачно, туча затянула все небо; дул сильный ровный ветер; дождя все не было, только изредка крупные капли тяжело шлепались об окно, оставляя большие разлапистые пятна, которые сразу высушивались ветром.

«Нужно найти с ним стиль поведения, – сосредоточенно размышлял Визин. Пусть болтает, черт с ним. Если что-то покажется стоящим – отметить про себя, и все. А так – пусть. Собака лает – ветер носит…»

– Поскольку, уважаемый Киля, меня сюда занесло, и поскольку со времен Шлимана допустимо и даже модно проверять легенды на момент достоверности, так сказать…