Текст книги "Полдень, XXI век (июнь 2012)"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

5

Илья допил коньяк и закурил. Демоны молчали. Или беседовали без слов. Пыльные часы на пыльной стене показывали полдень. Наконец Илья заговорил:

– Значит, вы хотите вернуться в свой мир и спасти своё открытие. И вы уверены, что там его используют во благо, а не для того, например, чтобы захватить Первую? Я не слишком кощунствую?

– Не слишком. Кощунство – это понятие вашей морали, нам оно не свойственно, – ответил Раум. – И да, я уверен, что на Второй открытие Фораса будет применяться только во благо людям. Наше общество состоит из телепатов. Каждый прозрачен для прочих.

Илья взглянул Рауму в глаза.

– У вас в руках сила, которой не каждый бог может похвастаться. Не хотелось почувствовать себя вседержителем? Не хотелось, например, воскрешать мёртвых? Того же Фораса, например, он ведь заслужил, это его открытие. Или взять и одной формулой свести на нет всю несправедливость, всё зло во вселенной? То есть – во вселенных? Уверен, вам эту формулу рассчитать – полдня работы, не больше. Нет?

– Не полдня, – сказал Раум. – И не год, и не два.

Он замолк. Заговорила Наама:

– Влиять на что-то в таких масштабах опасно. Малейшая ошибка в расчётах или сбой в процессе могут привести… лучше и не думать, к чему. И потом, мы не боги. И даже не демоны. Мы не видим всей картины.

– Пока не видим.

– Громко сказано, Раум. Не видим и не увидим ещё долгие столетия. Возможно, даже то вино отозвалось где-нибудь взрывом сверхновой! Даже наверняка. И каждый переход между мирами скорее всего не проходит для мироздания бесследно. И потому мы не имеем права замахиваться на нечто заметно большее, чем вода и вино.

– А правитель Первой, получается, способен замахнуться. Ну да кто ж ему даст, верно? – сказал Илья.

– Верно, – кивнула Наама и сняла очки.

Правую сторону её лица рассекал широкий рваный шрам от брови до середины щеки. Глазницу закрывали плотно сжатые обезображенные веки. Левый глаз притягивал бездонной чернотой радужки. И смотрел он прямо на Илью.

– Иногда я думаю, – тут Наама улыбнулась, но улыбка гораздо больше походила на оскал, – что лучше бы Форасу вообще не удался опыт с водой. Или лучше бы вместе с ним погибли и мы, и его записи. Но какое же прекрасное было вино!..

Раум взглянул ей в лицо, и она кивнула.

– Да, ты прав, мне нужно поспать. Извини. Разбуди меня через два часа. У нас мало времени.

Илья выключил диктофон.

Наама удалилась в комнату. Небо за окном затягивало тучами. С начинающих желтеть деревьев изредка срывались листья. Раум плеснул на донышко своей рюмки остатки коньяка.

– Она права: времени действительно мало. Нас ищут повсюду.

– Кстати, об этом. Как эти… ангелы убедили здешние власти, что вас нужно искать?

– А как можно вообще убедить в чём-то здешних жителей, тем более власть имущих? Им банально заплатили. Только самым верхним, конечно. А уж они сочинили легенду для мелких исполнителей, вроде тех троих в автобусе.

– Чёрт, как знакомо…

– Так вот: к полуночи любые колебания энергоинформационного поля будут отслеживаться. Поэтому чем раньше мы начнём, тем больше вероятность успеха.

– А зачем вам открывать туннель именно в Москве? Энергетическая заряженность места, так?

– Нет, о чём ты. Часть приборов Фораса мы оставили здесь на тот случай, если нас всё же достанут. Именно тебя я и хочу попросить забрать эти приборы и доставить к месту встречи.

– На Красную площадь? Или в храм Христа Спасителя?

– Зачем? – удивился Раум. – В Битцевский парк. Хотя идея неплоха…

– А где приборы?

– В камере хранения Казанского вокзала. Вот деньги. Сдачу оставишь себе, нам они уже не понадобятся. Встретимся в три часа в парке, в ста метрах от того входа, что ближе к метро. Если что-то изменится или сорвётся, мы сообщим. Удачи.

– Взаимно, – сказал Илья и покинул квартиру, в которую никогда не вернётся хозяин.

Казанский вокзал встретил Илью вавилонским столпотворением. Милицейские патрули были повсюду, многие с собаками. «Вот это да: ментов больше, чем людей», – оценил Илья. Добирался он на такси, поэтому не ведал, что в метро их немногим меньше. То и дело кто-то из них выхватывал из толпы за рукав какого-нибудь человека не местного вида, небрежно козырял и требовал документы. Порой задержанного куда-то уводили, но чаще разочарованно отпускали. Когда на глазах Ильи остановили сначала пару американских туристов, а потом немолодого хасида, ему стало ясно, что это не простая проверка регистрации. «Неужели это нас ищут?», – поразился он и не мешкая направился к камерам хранения, где расплатился и получил на руки лёгкий металлический кейс. Точно такой имелся у Наамы.

Ехать в метро Илье уже не хотелось, несмотря на очевидный выигрыш в скорости, и он снова взял такси. Водитель начал было монолог о бензине и футболе, потом свернул на политику. Илья извинился и сообщил, что хотел бы вздремнуть. Водитель нехотя умолк. А Илья, посидев несколько минут с закрытыми глазами, действительно задремал. Без снов, как нырнул.

6

В лес он вошёл с первыми каплями дождя. Навстречу ему попался старик в советском спортивном костюме, бодро шагавший в сторону метро.

– Гроза будет, – на ходу сообщил он Илье. – держитесь от деревьев подальше!

– Спасибо, – ответил Илья его удаляющейся спине, – попробую.

Пройдя сто метров под усиливающимся дождём, он встал под дерево и принялся ждать, поглядывая то в серое небо, то на вход в парк. Шорох капель вскоре заглушил шум трассы и города. Вдали пока ещё тихо, словно пробуя силы, рокотнул гром.

Демонов он заметил сразу. Они появились на дорожке, высокие, уже вымокшие, теперь даже издали явно нездешние. Илья махнул им свободной рукой. Наама взмахнула в ответ. Когда они приблизились, он спросил:

– Погода не помешает? – дождь шумел так, что пришлось повысить голос.

– Погода отличная! – прогремел Раум. – Идём, надо спешить!

Он пошёл вперёд очень быстро, почти бегом. Потом действительно побежал, а с ним и Наама. Илье тоже пришлось перейти на бег, чтобы не потерять их среди деревьев и потоков небесной воды. Раум что-то кричал громовым голосом сквозь шум дождя, Наама что-то отвечала ему, и им обоим отвечали раскаты в высоте. «Они же смеются», – понял Илья. Они в самом деле смеялись, и улыбка на лице Наамы была совсем не такой, как на кухне мёртвой квартиры. Она словно излучала свет. Очки она швырнула в сторону на бегу, они канули в мокрую зелень. Сверкали молнии.

Как долго они бежали, Илья определить не мог. Возможно, всего минуту, а возможно, все десять. Наконец демоны остановились, и Илья с ними. Мокрый лес впереди расступался, открывая небольшую поляну.

– Здесь, – крикнула Наама сквозь дождь.

Она опустилась на колени и набрала код на замке кейса. Илья протянул Рауму свой. Тот кивком поблагодарил его и встал рядом с Наамой.

– Что мне делать? – прокричал Илья.

– Мы всё сделаем сами! – крикнула Наама, всё ещё смеясь. – Просто стой здесь, слышишь? Стой здесь, пока мы не закончим!

«Чему они так рады? Возвращению домой с триумфом? Или просто возвращению домой? Всё же интересно, кем они друг другу приходятся?..»

Сверкнуло так, что Илья на миг ослеп, и в тот же миг грянуло совсем рядом, низко и резко, так, что дрогнула земля. В какой-нибудь сотне метров бенгальским огнём вспыхнула огромная сосна и несколько секунд пылала оранжевым пламенем вопреки водопадам дождя. Демоны, казалось, ничего этого не замечали, продолжая что-то настраивать в кейсах.

Тут он словно оказался в потоке тёплого воздуха, хотя стихия вокруг продолжала бушевать. Прямо в голове зазвучал голос Наамы: «мы начинаем, открываем туннель, просто расслабься, оставайся здесь, всё идёт хорошо».Илья закрыл глаза и вдруг увидел поляну сверху, как будто низко завис над ней в вертолёте. Увидел множество капель воды, под разными углами стремящихся к земле, беспокойные ветви, пляшущие над краями поляны, мокрые спины демонов, склонившихся над кейсами, и самого себя, с прилипшими к мокрым волосам листьями и безмятежно закрытыми глазами.

Воздух на другом конце поляны задрожал, будто от жары. Нет, дрожал не только воздух, вместе с ним и дождь, и трава, и кусты – мелкой рябью пошло само пространство. На краю сознания раздался голос Раума: «Получилось!» Кричал он как будто через широкое ущелье. Снова сверкнула молния, ещё ближе, высветив каждую травинку на поляне. Грома Илья не услышал. Колышущееся пространство наконец прорвалось, как полиэтилен, и туннель открылся.

Поляна исчезла. Теперь перед глазами Ильи проносились то лица, знакомые и незнакомые, то пейзажи, земные и совсем чужие. Он видел город с пылающими в красных закатных лучах высотными зданиями, на крышах которых сверкали огромные, похожие на странные алтари металлические конструкции. Он видел лес из стометровых деревьев с переплетёнными морщинистыми корнями, каждый толщиной с железнодорожную цистерну. Он видел бескрайнюю пустыню, по которой брёл, спотыкаясь, одинокий человек.

На долгий миг перед ним замерло прекрасное лицо женщины с глубокими чёрными глазами и волнистыми чёрными волосами. Он понял, что это лицо Наамы, каким оно было до боя в лаборатории. Лицо исчезло, сменившись другими картинами.

Он видел поля колоссальных сражений и пьяные драки на кухонных ножах; видел печи крематориев и ребёнка, отрывающего крылья стрекозе; видел казнь убийцы на электрическом стуле и сбитую автомобилем кошку. Он видел, как за рождением следует смерть, как за цветущей жизнью следует полное и окончательное исчезновение. Он всем существом ощутил этот незыблемый порядок, заведённый вечность назад кем-то совершенно иным и чуждым…

…и вернулся на землю. Дождь продолжал хлестать, но, вроде бы, уже не так безудержно. Демоны поднялись на ноги и приблизились к туннелю. Прежде чем исчезнуть, они повернулись и кивнули ему. Он всем существом ощутил их безмолвную благодарность. И вдруг словно очнулся.

– Стойте! Я с вами! – срывая голос, закричал он и рванулся через поляну к закрывающемуся, блёкнущему туннелю.

Они уже не слышали его. Туннель сомкнулся, пелена дрожащего пространства отшвырнула Илью с поляны в кусты. Диктофон вылетел из кармана и вдребезги разбился о корень дерева. Налетел ветер, и точно в то место, где только что затихла рябь, с неба ударил столб слепящего белого света.

Он стоял, прислонившись к обожжённому остову дерева, спина куртки была измазана мокрой золой. Дождь перестал, только с крон падали крупные капли. Небо очистилось от обрывков туч, и стало видно, что солнце уже садится.

– Что я здесь делаю? – вслух спросил он.

Попытался вспомнить, но безуспешно.

– Был дождь, гроза… Молнии. А что потом? И главное – что до того?

Он побрёл между деревьев, трогая руками сырые шершавые стволы. Вышел на выжженную поляну. На чёрной земле лежал распахнутый кейс. Он был пуст и покрыт пеплом.

И тогда он вспомнил. Не много. Но достаточно для того, чтобы, отвернувшись от чёрного пятна среди зелени, сначала слепо идти, всё ускоряя шаг, а потом и бежать – через лес, мимо ровно шумящей трассы, сквозь безлюдные лабиринты гаражей, по тихим омутам пригородов, вдоль железной дороги с запахом креозота, снова через лес, замусоренный многими поколениями отдыхающих, по полям, не паханным много лет, мимо вычерненных дождями заборов, через заросшие огороды и брошенные сады, вдоль обрывов над туманными реками, теряя по пути остатки памяти и разума, оставляя их, как клочки одежды на ветках, сквозь день и ночь, куда несут ноги и куда глаза глядят, дальше и дальше от чёрного круга сожжённой земли, дальше и дальше в мерное и бездумное чередование неяркого света и нестрашной тьмы, дальше и дальше – навсегда.

2. Личности. Идеи. Мысли

Константин Фрумкин Россия спорит о бессмертии

Казалось бы, бессмертие вещь крайне далекая от реальной жизни. Бессмертна душа, согласно догматам религий, бессмертен Кощей в сказках. Бессмертия иногда – и то крайне редко – достигают некоторые герои мифов и фантастических новелл. Но причем же здесь реальность?

Тем не менее, вот уже много лет российские интеллектуалы спорят о перспективах достижения человеком бессмертия. И о рисках, с которыми сопряжено превращение людей в бессмертные существа. Это удивительный феномен, объяснимый разве что извечной способностью российской интеллигенции тратить душевный жар на совершенно абстрактные вопросы да еще энтузиазмом, вызванным развитием науки. Впрочем, подобный энтузиазм часто не оправдывается, и лучшее свидетельство тому – «жалкое» состояние космической экспансии человечества. Разумеется, жалкое по сравнению с тем, что обещали фантастика и футурология в XX веке. Но энтузиазм не охлаждается, а лишь ищет себе новые поводы – сегодня все ждут чудес от биотехнологий.

Возник так называемый научный иммортализм. По определению геронтолога Михаила Соловьева, научный иммортализм – это философское направление, включающее: 1) обоснование возможности достижения бессмертности; 2) поиск модели общества, состоящего из бессмертных индивидуумов; 3) мировоззрение людей, желающих быть физически бессмертными. Идет интенсивная дискуссия об иммортализме, сформировалась целая имморталистская литература. Участниками этой дискуссии являются прежде всего профессиональные философы, но принимают в ней участие и те, кто имеет отношение к человеческой природе – биологи, медики, писатели и специалисты по компьютерам. Противников у иммортализма не меньше, чем сторонников, но оба лагеря отличает пристальный интерес к теме. При этом имморталистская дискуссия имеет действительно общенациональный характер, ею интересуются отнюдь не только в столицах – преподаватели во множестве региональных университетах избирают сегодня бессмертие в качестве темы для своих статей, диссертаций и докладов.

Имморталисты рассуждают о множестве предполагаемых способов победы над смертью. Например: вмешательство в геном с целью исключения из него программы старения; разработка новых методов омоложения и замедления старения; использование нанороботов для постоянного исправления всех возникающих в человеческом организме неполадок; замена изношенных человеческих органов искусственными, либо специально выращенными – в колбах, на генно-модифицированных свиньях или даже у специальных «клонов»; создание симбиоза человека и машины, «киборгизация» человека; полная замена человеческого тела, пересадка мозга в искусственное тело или в тело специально выращенного клона; крионика – замораживание умершего человека с целью его воскрешения в будущем; пересадка человеческой личности в компьютер или на какой-нибудь иной искусственный носитель. И так далее, и так далее.

Сторонники иммортализма, среди которых есть очень уважаемые ученые и философы, обещают удивительные революции в человеческой природе. Так, Александр Нариньяни, генеральный директор Российского НИИ искусственного интеллекта, обещает, что в ближайшие десятилетия человек превратится «электронного человека» – еНОМО, находящегося в технологическом коконе, – в результате человек физически будет постоянно молодым и здоровым и ничто не помешает ему жить вечно.

Александр Болонкин, эмигрировавший в США крупнейший специалист по космонавтике, обещает, что «вечножители» появятся к концу 2030-х годов, но для решения этой задачи медицина бессильна, биологические клетки тела, в том числе мозга, должны быть заменены микрочипами, в результате появится «Е-существо».

Видный российский биохимик, академик Владимир Скулачев считает, что старость и смерть предопределены заложенной в генах программой, но эту программу можно из генома изъять.

Сотрудник Петербургского НИИ онкологии Михаил Соловьев в интервью газете «Труд» утверждал: уже во второй половине следующего века у человека будет широкая возможность выбора: съесть «таблетку бессмертия» и омолодиться – или переместиться в виртуальную реальность, а потом вернуться обратно – или же какое-то время «пожить» в теле робота. В конце концов, если все надоест, можно будет погрузиться в анабиоз (или «выключиться») лет на сто-двести.

Философ Владимир Кишинец пропагандирует теорию так называемого поствитализма: современную биологическую жизнь («виту») сменит некая небиологическая, технологическая «поствита» – не знающая ни смерти, ни размножения.

Кроме крупных ученых, в рядах сторонников иммортализма есть люди с очень экзотическими взглядами. Так, ижевский философ Владимир Ярышкин считает, что бессмертие будет достигнуто благодаря «фазовому развитию человека», проявлением которого являются парапсихологические способности. Пермский писатель и биолог Владимир Шемшук утверждает, что сказки о Кощее Бессмертном – память о древнеславянском племени «кошей», достигшем бессмертия, и повторить его достижения можно, руководствуясь принципами «Живой этики» Рерихов. Но кем бы ни были сторонники иммортализма – крупные ученые или фрики и шарлатаны, они вместе формируют особую «струю» русской культуры последних десятилетий.

Разумеется, иммортализм – отнюдь не только российское явление. Аналогичные дискуссии ведутся и на Западе. Российский энтузиазм подстегивают пророчества западных футурологов, и, несомненно, на развитие российской дискуссии повлияла публикация на русском языке предсказаний бессмертия Артура Кларка или книги американских геронтологов Д. Курцмена и Ф. Гордона «Да сгинет смерть» (1982). Но все же перед нами тот редкий случай, когда, несмотря на параллелизм культурных процессов в России и на Западе, Россия обладает полной самостоятельностью в разработке темы. Об этом свидетельствует длительная история русского иммортализма.

Разумеется, самой старой и традиционной формой присутствия темы бессмертия в русской культуре является христианская концепция бессмертия души. Идея телесного бессмертия долгое время была вне культуры. Было, правда, небольшое исключение:

Герцен в работе «Концы и начала» написал: «Смерть не лежит в понятии живого организма».

Герцен был любимым философом сотрудника Публичной Румянцевской библиотеки Николая Федорова.

Появившееся в конце XIX века учение Николая Федорова произвело действие настоящей мировоззренческой «бомбы», взрывная волна от которой катится до наших дней. Прежде всего, концепция Федорова была действительно оригинальной – никто никогда не обвинял Федорова во вторичности. Теория Федорова была достаточно простой и поэтому повлияла не только и не столько на профессиональных философов, сколько на достаточно широкие круги художественной интеллигенции. Наконец, концепция Федорова удивительным образом представляла собой гармоничное соединение двух равно актуальных в то время, но, казалось бы, противоположных и активно враждующих друг с другом начал тогдашней русской культуры – самой архаичной религиозности и самого радикального сциентизма. Федоров считал, что необходимо принять христианскую концепцию воскресения мертвых, но при этом уточнял, что на одного только Бога в данном вопросе надеяться не следует, а человечество должно само, вооружившись всеми достижениями науки и техники, взять на себя задачу по воскрешению всех ранее умерших людей. Борьба со смертью объявлялась важнейшей задачей человечества и религиозно-нравственным ориентиром научно-технического прогресса.

Николай Федоров не стремился публиковать свои труды, однако он очень активно «миссионерствовал», стараясь познакомить со своими взглядами важнейших деятелей русской культуры. Федоров был собеседником Толстого, а его ученик Петерсон находился в переписке с Достоевским. Большое влияние Федоров оказал на Владимира Соловьева, назвавшего Федорова своим учителем, а Владимир Соловьев, несомненно, является самым авторитетным и влиятельным профессиональным философом во всей русской истории. Сильнее всего, считают исследователи, федоровское влияние сказалось на одной из последних статей Соловьева – «Идея сверхчеловека». В ней Соловьев писал, что сверхчеловек должен быть прежде всего победителем смерти, предлагал «настоящий критерий для оценки всех дел и явлений в этом мире: насколько каждое из них соответствует условиям, необходимым для перерождения смертного и страдающего человека в бессмертного и блаженного человека».

Как сотрудник Румяцевской библиотеки, Федоров некоторое время руководил самообразованием К. Э. Циолковского, ставшего впоследствии другой «звездой» русского космизма и также высказавшего в своих метафизических трудах предположение о бессмертии человека – правда, в специфической форме бессмертия составляющих человеческий организм атомов, являющихся носителями сознания.

Среди крупных мыслителей Серебряного века, подхвативших идеи Федорова, следует назвать также и Сергея Булгакова, в чьей книге «Философия хозяйства» хозяйство (экономика) истолковывается как выражение борьбы жизни и смерти, и даже «борьбы со смертоносными силами князя мира сего».

Примерно с 1912–1914 годов возникает организованное федоровское движение, начинается публикация «федоровских» сборников, в которых участвует Валерий Брюсов, написавший, что «смерть и воскресение суть естественные феномены, которые наука обязана исследовать и которые она в силах выяснить».

Вообще сегодня исследователи видят влияние федоровских идей и заинтересованность темой бессмертия у огромного количества представителей русской культуры первой трети XX века – от Пастернака до Филонова. Трудно сказать, в какой степени эта «иммортологическая озабоченность» действительно была порождена идеями Федорова и федоровцев, поскольку и без них источников интереса к теме было предостаточно. Православие постоянно напоминало о бессмертии души и воскресении мертвых в последний день. Интеллигенция Серебряного века активно изучала, переводила и реконструировала культурное наследие прошлых эпох, а вместе с ним знакомилась с легендами о всевозможных эликсирах бессмертия в древнегреческих мифах, в эпосе о Гильгамеше, в сообщениях о средневековых алхимиках. В 20-х годах ко всему этому прибавился полурелигиозный угар большевистской пропаганды: когда говорили, что при коммунизме смерть упразднится научными средствами, – вера в это активно эксплуатируется в «Чевенгуре» Андрея Платонова.

В 20-е годы в федоровское движение входят многие оригинальные мыслители: Александр Горский, Валериан Муравьев, Николай Сетницкий. Федоровцы активно пытаются заинтересовать своими идеями официальных лиц и деятелей культуры, так что в результате ссылки на Федорова появляются даже в текстах Горького и Калинина. Горький в 1920 году в лекции «О знании» выразил уверенность, что человечество через 200 или 1000 лет достигнет бессмертия.

В начале 1920-х годов в рамках русского анархизма появляется очень странное движение «Биокосмизм», деятели которого – Александр Агиенко (Святогор), Павел Иваницкий, Александр Ярославский проповедовали «иммортализм и интерпланетаризм» – то есть, в сущности, идеи Федорова и Циолковского «в одном флаконе». Правда, они старались отмежеваться от Федорова, как от, по их мнению, слишком примитивного мыслителя, – но родства утаить невозможно. «Для нас первейшая ценность есть реальное бессмертие личности и жизнь ее в космосе», – писал лидер биокосмистов А. Святогор. Кстати, в текстах биоскомистов пропагандировался тот способ обеспечения бессмертия, который сегодня получил название крионики – то есть замораживания людей с целью их последующего воскрешения. Быть может, не без влияния биокосмистов тема оживления замороженного появилась в «Клопе» Маяковского. Впрочем, если говорить о творчестве Маяковского, то еще ярче его близость к теме видна на примере написанной в 1923 году поэмы «Про это», в которой поэт умоляет ученых будущего воскресить его.

Сегодня, задним числом, можно констатировать, что первая треть XX века – время самого горячего обсуждения темы борьбы со смертью, бессмертия и воскрешения. Так, А. Богданов ведет с Горьким полемику о смерти, ее результатом становится рассказ «Праздник бессмертия». В нем изобретатель Фриде создает некий «физиологический иммунитет, впрыскивание которого дает человеку вечную молодость». Достижение бессмертия благодаря полету в космос описывается в рассказе Платонова «Приключение Баклажанова» – кто знает, не содержится ли в фамилии героя ирония над Богдановым, автором первой русской космической фантастики.

Появилась и первая реакция на всеобщее увлечение необоснованными надеждами. Первый пример этой реакции – опубликованная в 1913 году статья русского философа-неокантианца Генриха Ланца, где он впервые критикует понятие бессмертия не с точки зрения атеизма и «просвещенчества», но исходя из неких очень тонких умозрительных оснований, пытаясь доказать что даже и религия, в сущности, бессмертия не признает.

Самое интересное – ученые-естествоиспытатели, кажется, почувствовали некий «вызов» и были вынуждены высказать свое мнение. Между 1918 и 1926 годами трое крупных русских ученых – физиолог Владимир Бехтерев, биолог-эволюционист Иван Шмальгаузен и зоолог Сергей Метальников опубликовали книги и брошюры, обсуждающие проблему смерти и бессмертия с точки зрения науки. Бехтерев говорил, что бессмертие возможно лишь в человеческих делах и в памяти людей. Шмальгаузен считал, что смерть есть плата за сложность многоклеточного организма и что «старческая дегенерация входит в нормальный цикл особи». Сергей Метальников был более оптимистичен: исходя из того, что клетка как таковая может вроде бы размножаться бесконечно долго, он считал что в этом факте содержится основа для человеческого омоложения.

Сталинизм, разумеется, пресек все разговоры на эту попахивающую религией тему. Но после примерно 30-летнего перерыва интерес к теме возродился. Предпосылкой для этого стало возобновление в СССР геронтологических исследований и организация в 1958 году в Киеве первого Института геронтологии. Если наука существует – люди поневоле задумываются, куда могут завести ее успехи, тем более, что и научная фантастика в это время испытывает взрыв популярности. В середине 1960-х годов в популярной прессе появляются несколько статей президента Академии наук Белоруссии Василия Купревича, доказывающих, что рано или поздно наука может и должна дать человеку бессмертие. Купревич – прежде всего ботаник, но инициирует создание сектора геронтологии. Вслед за Купревичем статьи аналогичного содержания пишет генетик и геронтолог Лев Комаров. В 1969 году крупный физико-химик академик Петр Ребиндер публикует в «Литературной газете» статью «К горизонтам будущего», в которой говорит: «Первоочередная задача биологии – сделать человека бессмертным».

Под влиянием идей Купревича известный белорусский поэт Кондрат Крапива написал пьесу «Врата бессмертия», в которой обсуждает проблемы этики взаимоотношений между людьми, получившими дар бессмертия.

Параллельно тема достижения бессмертия начинает вновь появляться в фантастике – не очень часто, но регулярно. Возможно, первым прецедентом этого рода в послевоенное время стало появление в 1964 году (за год до статей Купревича) романа фантастов Парнова и Емцева «Бунт тридцати миллионов» – в нем, правда, бессмертным был не человек, а древний ящер с особым строением ДНК. Самое же любопытное – роман сопровождало предисловие кандидата химических наук В. Шибнева «Биохимия бессмертия». Автор послесловия рассуждает о научных основаниях фантастической идеи и признает, что «человек не может примириться со смертью».

Фантастика становилась полем для высказывания сомнительных идей и обсуждения этической проблематики возможного бессмертия. Можно назвать такие произведения советской имморталистской фантастики, как «Ольга Нсу» Геннадия Гора, «Бессмертие для рыжих» Владимира Фирсова, «Пилот экс-тра-класса» Владимира Михайлова, «Лачуга должника» Вадима Шефнера, «Пять ложек эликсира» братьев Стругацких (последнее произведение экранизировано). Именно в альманахе научной фантастики в 1970 году была опубликована статья историка Александра Горбовского «Стучавшие в двери бессмертия», где приводится сводка всех известных в истории мифологических и реальных попыток достичь бессмертия; в финале статьи выражается надежда, что наука действительно сможет это сделать.

Официозная советская философия явно почувствовала вызов – и начала отвечать. В середине 1960-х годов, практически одновременно со статьями Купревича, вышла книга заведующего кафедрой истории и теории атеизма МГУ Ильи Панцхавы «О смертности и бессмертии человека», где автор жестко отрезал: «Стремление к неограниченному продолжению персонального существования неосуществимо и порочно в своей основе. Оно представляет собой бесполезное восстание против фундаментального закона существования живого, утверждающего, что смерть есть необходимый момент жизни» [1]1
  Панцхава И. Д. О смертности и бессмертии человека. М., 1965. С. 35.


[Закрыть].

Но несмотря на сопротивление профессиональных атеистов, тема возвращается в гуманитарные науки. В 1969 году появляется диссертация Г. Г. Ершова, в которой – после 30-летнего перерыва – используется термин «иммортализм» и содержится призыв отличать «плохой» – религиозный – иммортализм от «хорошего» – научного, опирающегося на достижения передовых наук. В 1980 году дипломат и писатель Владимир Пряхин, выступая на симпозиуме по продлению жизни и пытаясь дать некое философское обоснование геронтологическим исследованиям, выдвинул концепцию биологически бессмертного человека как материального носителя новой формы движения материи.

Настоящий прорыв произошел во второй половине 1970-х годов благодаря деятельности прежде всего двух человек – философа Игоря Вишева и литературоведа Светланы Семеновой.

Творчество Игоря Вишева – удивительное явление русской культуры. В молодости он потерял зрение, но не потерял силу духа, смог стать доктором философских науки и профессором Челябинского университета. Главной темой его жизни стал «иммортализм», хотя сам Вишев предложил термин «иммортология» – предполагаемая наука о достижении бессмертия. С начала 1970-х годов Вишев написал множество статей и книг, доказывающих, что человек может надеяться на бессмертие, что он вовсе не обречен на смерть фатально, что бессмертие является главной целью человечества и наука может этой цели достичь, поскольку уже стали появляться соответствующие разработки. В публикациях советского времени Вишева и Купревича называют двумя главными адептами иммортализма.

Светлана Семенова фактически вернула советской культуре имя Федорова. Получилось это не сразу. Переиздать сочинения философа удалось только в 1982 году, но сначала Семенова написала собственную книгу в развитие федоровской философии бессмертия – «Тайны Царства небесного», ходившую с 1970-х годов в самиздате.

С началом перестройки федоровское движение стало набирать обороты. С 1988 года начались регулярные «Федоровские чтения». В 1993 году в Москве возникает Музей-читальня имени Николая Федорова, становящаяся организационным центром Общества Н. Федорова. Бывший юрист Ю. Погребинский создает свою фракцию федоровского движения – Федерацию общего дела (ФОД), позже переименованную в Центр духовного творчества «Синтез» имени Н. Ф. Федорова и объединяющую различные теософские и оккультные группы. Возникли и другие удивительные организации – например, «Научно-техническое и философское общество “Проблемы многократности жизни”», предложившее проект «Всеобщей декларации основного права человека на повторение жизни».