Текст книги "Interbellum (СИ)"

Автор книги: Владлен Багрянцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Отличная история. Ты потратила три дня, чтобы ее придумать?

– Это правда, от первого до последнего слова, – нахмурилась принцесса. – У меня есть свидетели...

– Допустим, – кивнул филиппинец. – Но знаешь что? Мне как-то все равно. Даже если ты говоришь правду. Ты не представляешь, как велики и грандиозны наши планы. Не такая ты важная птица, чтобы отвлекаться от тебя. Пусть они с тобой разбираются, – и капитан ткнул пальцем в показавшийся на горизонте берег.

– Что это? – только и спросила Мэгги.

– Хайнань, – коротко ответил Мендоза и тут же добавил, повернувшись к своим морским пехотинцам: – Бросьте ее обратно в трюм.

Хайнань – если только за последние три дня не случилась еще одна война или восстание – должен был принадлежать тайпинскому Китаю. Так оно, собственно, и оказалось.

Несколько часов спустя «Нагасаки-мару» уперлась в один причалов в порту Хайкоу, что на северном побережье острова. Штыками и прикладами пленников выгнали на берег и заставили построиться на пристани. Габриэль Мендоза обменялся рукопожатиями с группой китайских офицеров, после чего помахал ручкой и вернулся на «Теодор Рузвельт», который стремительно удалился обратно в океан. «Нагасаки-мару» осталась болтаться у берега. Филиппинских охранников сменили китайцы в уже знакомой Мэгги униформе тайпинской военной полиции. Один из китайских офицеров – молодой, не старше тридцати, высокий и черноусый – выступил вперед, заложил руки за спину и демонстративно откашлялся.

– Я вас решительно приветствую, – заговорил он на хорошем японском. – Да, я говорю на вашем языке, потому что до войны учился в Киото. Разрешите представиться, меня зовут комиссар Сы. Когда мы познакомимся поближе, сможете называть меня товарищ Номер Четыре.

По рядам пленников прокатилось заметное оживление.

– Да, вы все правильно поняли, – усмехнулся комиссар. – Больше того, в настоящее время я исполняю обязанности командира Четвертой Ударной Бригады – в которой вам и предстоит служить.

– Но позвольте... – не выдержал стоявший в переднем ряду полковник Сугавара.

– Не торопитесь, – добродушно перебил его товарищ Сы. – Когда я закончу свою речь, вы будете знать гораздо больше, чем сейчас, а также сможете задать любые вопросы. Впрочем, я ее почти закончил. Вы что-то хотели сказать... – китаец сделал паузу и внимательно рассмотрел собеседника, – ...полковник?..

– Полковник Сугавара, Корпус японских добровольцев в Маньчжурии, бывшая Японская национальная гвардия...

– Бывшая, конечно, – вежливо улыбнулся китаец.

– Мы возвращались домой, согласно условиям мирного договора, – продолжал Сугавара, – поэтому я категорически не понимаю, почему мы оказались здесь, по какому праву вы нас задерживаете, и о какой службе говорите. От имени своих товарищей я заявляю решительный протест...

– Вы оказались здесь потому, что вас сюда привезли ваши сограждане на белголландском корабле, – ехидно напомнил комиссар и показал в сторону горизонта, где все еще виднелась корма «Рузвельта». – Теперь что касается прав. Полагаю, вам не предоставили копию мирного договора? Ай-ай-ай, – покачал головой китаец, – ох уж эти столичные бюрократы... Ничто их не берет, даже несколько революций подряд оказались бессильны. Ну, неважно, у меня в канцелярии копия найдется, я вам потом покажу. Там сказано, что китайское правительство обязуется вернуть всех военнопленных, как маньчжурских регуляров, так и иностранных добровольцев, в родные страны, как только это позволят условия и обстоятельства...

– Можете не продолжать, я все понял, – помрачнел японский полковник. – Полагаю, там еще и запятые хитрым способом расставлены. Но это бесчестно!

– Я не стану спорить с вами о чести, – продолжал улыбаться китаец, – уверен, вы меня все равно переспорите. Я только напомню, что вы явились в нашу страну без приглашения и совершили бесчисленные военные преступления, искупить которые можно только кровью – и то далеко не факт. Именно такую возможность – искупить свои преступления – мое правительство в бесконечной мудрости его вам предоставляет. Вы поступаете на службу в Добровольно-Революционную Армию Китая – разумеется, совершенно добровольно; вы будете честно исполнять все приказы своих командиров – меня и моих товарищей; а как только мы с вами одержим победу, вы сможете отправиться домой.

– Добровольно? – переспросил полковник. – То есть мы может отказаться?

– Ну конечно! – радостно закивал комиссар. – Исключительно добровольно. Никто вас насильно не удерживает. Можете хоть прямо сейчас возвращаться на родину. Япония вон в той стороне, – и комиссар почему-то указал рукой на север, в сторону китайского берега. Намек был прозрачен до невозможности, как слеза невинного младенца. Если в Шанхае один китайский солдат охранял пятьдесят японцев, вспомнила Мэгги, то сколько охранников понадобится здесь? Примерно столько же, плюс-минус один.

– С кем воевать будем? – поинтересовался полковник Сугавара, упавший голос которого демонстрировал типичную азиатскую покорность судьбе.

– Узнаете в самое ближайшее время, – отвечал комиссар. – Полагаю, среди ваших товарищей вы самый старший по званию?

На уточнение этого вопроса потребовалось несколько минут. Как оказалось, на берег высадили далеко не всех пленников. Ван дер Смит, Фудзивара и другие моряки остались в руках у филиппинского капитана. Генерал Мэгги Хан решила в настоящий момент не раскрывать свою подлинную личность. Поэтому Сугавара снова принял командование военнопленными на себя.

– Отлично, – кивнул комиссар Сы, – назначаю вас своим заместителем. Постройте людей и вперед, шагом марш. Лагерь нашей бригады совсем недалеко, менее пяти километров за городом. Можно сказать, четыре километра с небольшим, – расхохотался китаец. – Не обращайте внимание. Четыре – мое счастливое число. Понимаю, в это трудно поверить – но у вас будет возможность в этом убедиться.

Четыре километра через пыльную улочки провинциального китайского города и проселочную дорогу – и вот Мэгги, Сугавара, Джек Спринг и еще 297 японцев снова стоят в строю, на фоне брезентовых палаток и бамбуковых домиков.

– Возможно, вас утешит тот факт, что вам все равно пришлось принять участие в этой войне. Разве что, быть может, на другом фронте, – продолжал свою речь товарищ комиссар Сы. – Наш противник – мятежный губернатор Индокитая генерал Преториус, который предал всех ваших императоров и императриц одновременно – Альберта, Юлиану, Викторию – или кому вы там собирались служить. А вы думали, почему капитан Мендоза так легко с вами расстался? Преториус ведь и его враг тоже. Поэтому капитану все равно, на каком фронте вы будете с ним сражаться. Поэтому, когда пойдете в бой, можете кричать «кайзер банзай» – ничего не имею против. Между прочим, я пойду с вами. Пусть вы виновны, но никто не собирается посылать вас на убой. Вы должны прежде всего выиграть битву, а не умереть просто так. Поэтому вы получите лучшее оружие и снаряжение, я позаботился об этом лично. Перед выступлением у вас будет возможность поесть, отдохнуть и привести себя в порядок. Потому что вы будете сражаться за правое дело, поэтому должны выглядеть как настоящие солдаты, а не как оборванцы. Ваньсуй!

– Банзай! – рявкнули в ответ японцы. Товарищ Номер Четыре удовлетворенно кивнул и принялся обходить строй.

– Ровно триста человек, это надо же! – заметил он. – Говорят, европейцы очень любят это число. Один раз по триста – Фермопилы. Два раза по триста – атака легкой кавалерии... У вас тоже будет возможность обессмертить свои имена!

– Мне нравится ваше чувство юмора, – в свою очередь заметил полковник Сугавара.

– Рад это слышать, – поклонился в ответ китайский полководец. – Да, мы определенно сработаемся.

Комиссар был тертый калач, из тех, кого на мякине проведешь. Мэгги Хан могла забинтовать сеюя несколько раз, одеть униформу на два размера больше и сутулиться несколько часов подряд, но это не помогло. Товарищ Номер Четыре тут же ее раскусил.

– Женщина? Что ты здесь делаешь? Гейша что ли?

– Я такой же солдат, как и вы, – искренне обиделась Мэгги.

– Допустим, – кивнул комиссар. – И что ты умеешь делать?

– Стрелять, рубить мечом, кидать гранаты... – начала было принцесса.

– Очень хорошо, – снова кивнул товарищ Сы. – Не имею ничего против. Двадцатый век на дворе, в нашей армии тоже полным-полно солдат женского пола. Будешь стрелять и кидать гранаты.

Несколько минут и шеренг спустя комиссар обратил внимание на европейскую физиономию Джека Спринга.

– А ты кто такой? – товарищ Сы тут же перешел на голландский язык. – Белголландец?

– Американец, – пробормотал совершенно потерянный Джек, расстроенный столь внезапным финалом своей блестящей военно-морской карьеры. Если бы не какой-то добрый японский офицер, добросовестно переводивший для него речи комиссара, Джек Спринг вообще бы не понял, что здесь происходит.

– Как ты здесь оказался? – комиссар мгновенно переключился на английский язык. Студент-отличник, черт бы его побрал. – Наемник?

– Доброволец, – возразил Джек. – Между прочим, еще недавно я сражался за Китай на северном фронте.

– У вас, небось, и доказательства есть? – вкрадчиво поинтересовался комиссар.

Доказательств не было. Поднимаясь на борт японского корабля, Джек Спринг на всякий случай избавился от всех китайских документов и орденов, которые остались в сейфе резидента Кауфмана.

– Ай-ай-ай, нехорошо-то как получилось, – покачал головой товарищ Сы. – Ну да ладно. Я готов поверить вам на слово. Но проверить-то все равно придется. И это будет несложно – потому что, как я уже сказал раньше, у вас будет прекрасная возможность снова сразиться за Китай и его правое дело. Через несколько дней мы выступаем на юг, в великий освободительный поход. Тонкин – он же так называемый Северный Вьетнам – древняя китайская земля, которая стонет под вражеской пятой и взывает к своим грядущим освободителям – то есть нам с вами. И мы непременно его освободим! Ибо воистину! Ваньсуй! Вань-вань-суй!!!

– Кайзер банзай!!! – машинально ответили японцы.

«А как же послевоенное восстановление и тяжелое положение китайской экономики? – задумалась принцесса Мэгги. – Не успели китайцы закончить одну войну, как тут же начинают другую?!»

С другой стороны, почему бы и нет? Наверняка, прежде чем атаковать Белголландский Вьетнам, китайцы договорились с Альбертом или Юлианой – а может даже со всеми претендентами и узурпаторами сразу. Китайцы ударят по генералу Преториусу, а другие белголландские лидеры за это спишут им все долги и предоставят новые кредиты. При этом на острие копья прежде всего пойдут японские «добровольцы» – и не только японские, скорей всего. Трех сотен солдат откровенно недостаточно для такой войны.

Конечно, с точки зрения белголландских принцесс и принцев, Тонкин – никакая не исконная китайская земля, а наследные владения дома Оранж-Нассау. Ну да ладно, ради победы иногда приходится идти на жертвы. К тому же, исконные земли всегда можно вернуть обратно. Есть у исконных земель такое свойство – возвращаться в лоно родных империй...

Обо всем этом Мэгги размышляла на берегу реки, протекавшей на границе лагеря. Комиссар Сы сдержал свое слово – его новые солдаты получили хорошую порцию риса каждый, а также новый комплект униформы и целую бочку жидкого мыла (опять Красный Крест постарался). Принцесса набрала добрую порцию мыла в свой котелок, отыскала на берегу реки более-менее укромный уголок, содрала надоевшие бесполезные бинты и японскую униформу (снятую с трупа несколько дней назад, между прочим) и принялась намыливаться. За этим занятием ее и застал Джек Спринг.

– Ну, чего уставился? – нахмурилась Мэгги. – Голых девушек никогда не видел?

– Ну почему же, видел, – пробормотал удивленный Джек. – Я и тебя где-то уже видел. Только тогда ты не говорила по-английски.

Мэгги только усмехнулась в ответ. В отличие от Джека, она сохранила свои китайские документы на имя «рядовой Ли Фан» и советский орден впридачу. У нее даже появилась идея предъявить бумаги товарищу комиссару и потребовать немедленной демобилизации. Но она представила, как товарищ Номер Четыре говорит – «Очень хорошо. А каким образом китайская героиня оказалась на борту японского корабля?» – и отказалась от этой идеи. Больше того, ей было неудобно перед японцами. Они оказались в плену, потому что сражались за ее династию. Ей и так уже пришлось врать полковнику Сугаваре, когда он спросил, зачем принцесса искала встречи с филиппинским капитаном. «Хотела улучшить положение ваших солдат», – не моргнув глазом, сказала Мэгги. Полковник сделал вид, что ей поверил. Честь, долг, азиатский пафос... провались они все в преисподнюю. Ладно, она что-нибудь обязательно придумает. Пусть Мэгги не имела четких планов на ближайшее будущее, но она точно не собиралась погибать на войне за древние провинции то ли Китая, то ли Вьетнама, то ли Белголландии, то ли самого дьявола.

Кстати, этот американский парень может ей пригодится. Да, определенно может.

– Держись рядом со мной, солдат, и я сделаю тебя генералом, – сказала Мэгги.

– Когда прикажете приступать? – усмехнулся Джек Спринг, в свои очередь строивший не менее коварные и таинственные планы.

– Прямо сейчас. Для начала можешь намылить мне спинку...

-

 

Глава 14 – Еще один пропавший легион -

«Казалось бы, город умер, не оставив следов. Стерлась память о форуме, шумном базаре и журчании фонтанов, мудрых беседах на террасах бань».

Кир Булычев, «Тимгад – образцовый римский город».

* * * * *

Никто из бывших в здравом уме и твердой памяти не сомневался, что Новая Римская Империя погибла, но из всякого правила случаются исключения. Одним из таких исключений был капитан-центурион Мантовани. Он и два десятка его соратников. Все прочие солдаты его роты погибли, разбежались, дезертировали или сдались греческим ублюдкам в плен. Остались только самые лучшие, опытные и преданные. Что самое важное, они не были какими-то фанатиками, готовыми умереть за пустую и мертворожденную идею. Нет, совсем нет. Люди, окружавшие Мантовани, были сплошными рационалистами, имевшими перед собой четкий план, ясно видевшие цель и глубоко убежденные в окончательном успехе. Несмотря на всю тяжесть положения, в котором они оказались.

– Все великие империи прошлого и настоящего можно разделить на две условные группы, – говорил Мантовани, в свое время проведший несколько лет на исторических факультетах как итальянских, так и других европейских университетов. – Империи-долгожительницы и империи-скороспелки. Долгожительницы живут долго, потому что на их строительство уходят годы, декады, столетия – медленно и неторопливо, кирпичик за кирпичиком. Таким были наш Рим, Британия, Китай, Россия. И скороспелки. Следует отдать грекам должное – и в этом нет ничего постыдного, нельзя одолеть врага, если не признавать его успехов, побед и достоинств – так вот, следует отдать грекам должное, они создали великую империю. Но это типичная империя-скороспелка. В считанные дни они одержали серию громких побед и теперь считают, что для них нет ничего невозможного. Что тут скажешь, со времен Александра Великого они ничего не поняли и ничему не научились. Завоевать империю не значит удержать или сохранить ее. О, нам ли этого не знать! Хуже того, вся империя греков держится на одном великом вожде – точь-в-точь, очередной Александр. Случись с ним что – и вся держава треснет по швам. И ведь на дворе не четвертый век до рождества Христова, а империя греков – не единственная великая держава на Земле. Все прочие державы взирают на греков со странной смесью восхищения, опасения и ненависти. Неудивительно, ведь те проглотили кусок не по чину. Уже Италию им не позволили забрать целиком, пришлось делиться с Берном и австрияками. А что будет завтра, когда греки действительно отправятся в поход на Восток, дабы подчинить себе Турцию, Иудею и Персию, как обещают их лидеры? Неужели Германия, Австрия, Россия и Белголландия станут спокойно смотреть на вторжение в свою зону влияния и избиение старых союзников или вассалов? Нет, они только и ждут повода, чтобы ударить грекам в спину. Вот тогда и наступит наш час. Вот тогда мы вернемся в Италию, завоюем собственную свободу и снова водрузим на семи холмах древние римские знамена. Потому что Рим вечен. И всякое его падение может быть только недолгим и временным – перед очередным грандиозным взлетом! Потому что Рим – это мы. Пока мы живы – жива империя. Потому что мы – латники на границе. Готы, гунны, вандалы, исаврийские горцы. Римляне не по рождению, а по случайности службы. Мы продолжаем дозором посменно стоять на валу. Достаточно нам вместо бога, чтоб на хоругви дракон от ветра распахивал пасть. Сердце империи – мы, а не этот облупленный город!

– Аве, Чезаре! – обычно звучало в ответ, сопровождаемое громкими, продолжительными аплодисментами, а капитан-центурион Чезаре Мантовани скромно краснел и раскланивался. Краснел еще и потому, что был вынужден цитировать английского поэта – чертов британец Грейвс ухватил самую суть ситуации, не всякому природному римскому стихоплету такое удавалось. Или вот Киплинг, например – «Я буду Риму здесь служить, пошли меня опять болота гатить, лес валить, иль пиктов усмирять...» Нельзя не признать, не только британские поэты в частности, но и британцы в целом правильно понимали суть и соль Вечного Города; быть может, именно поэтому им удалось построить одну из немногих империй, которая могла сравниться с Римом. «А толку-то?» – мог бы возразить какой-нибудь скептик. – «Пал Рим, пал и Лондон; Quod non fecerunt Gothi, hoc fecerunt Scoti – что не разрушили вестготы, разрушат викинги и скотты».

«Пусть так – все там будем... Но что останется после нас?» – время от времени спрашивал себя Чезаре Мантовани, любуясь собственным отражением в зеркале. Там было на что посмотреть – и не только посмотреть, но и убедиться в правоте индусов, верующих в переселение душ. Этот выдающийся нос, этот гордый профиль, эта ранняя лысина... За лысиной Мантовани особенно тщательно следил. Маленькие слабости великого человека. Чезаре верил, что ему суждены великие дела. И, подобно тому, первому Цезарю, он предпочитал быть первым человеком в деревне, но только не вторым в Риме. Не в деревне даже, а в своем маленьком уголке в самом сердце африканской пустыни, где-то на границе Ливии и Египта, где его крошечный отряд продолжал борьбу Нападал на греческие конвои, вырезал блокпосты и даже сбивал одинокие самолеты. И делал это довольно успешно – потому что в отряде Мантовани остались только самые лучшие, опытные и преданные.

Разумеется, итальянцы и греки не были единственными участниками этой смертельной игры. Аборигены с первого дня внимально следили за ее ходом, испытывая самые сложные и противоречивые чувства. Но Мантовани давно принял на вооружение древний римский принцип «разделяй и властвуй» (на самом деле британский, но солдатам об этом знать необязательно). До поры до времени аборигены не были помехой. Некоторые даже помогали – обычно, за некий процент от трофеев; другие, получив хорошую трепку, отступили в сторону и старались не мешать; иных удалось стравить друг с другом и тоже выключить из игры. Игра продолжалась. Доска была рассчерчена, фигуры раставлены, а потом приведены в движение. А правила?.. Правил не существует.

– Правил не существует, – задумчиво пробормотал Мантовани. Он сам не заметил, как принялся размышлять вслух. Обстановка располагала. Отряд находился в относительной безопасности в зоне влияния дружественного бедуинского клана. Сегодня итальянцам удалось сытно поужинать, а ночевать они собирались под уютной крышей. Можно сказать, жизнь удалась. Хотя расслабляться, конечно, ни в коем случае ни стоило. Посты были расставлены, один из бойцов дежурил у радиоприемника и слушал эфир; остальные спали в одежде и обуви, положив оружие под подушки – точнее, под седла или шинельные скатки. Ведь война для них могла продолжиться в любой момент.

– Вы что-то сказали, командир? – повернулся к нему радист, сержант Акарди.

– Не обращай внимания, – отмахнулся Мантовани. – Есть что-нибудь? Какие новости?

– Если верить грекам, с Кипром покончено, – отвечал Акарди. – Впрочем, это и немецкие станции подтверждают, и английские. Новый губернатор говорит, что если туркам что-то не нравится, то море большое, и места всем хватит.

– Куда катится этот мир. если мы должны сочувствовать туркам? – пожал плечами центурион. – Что-нибудь еще?

– Да, – внезапно ответил Акарди. – Будь я проклят, да! – сержант принялся осторожно вращать рукоятку верньера.

– Что там? – приподнялся Мантовани.

– Одну минуту, командир... Это Морзе. Вот, слушайте. – Акарди протянул командиру запасной наушник.

Центурион прижал наушник к левому уху, а свободной рукой потянулся за блокнотом. Оглянулся в поисках карандаша, но Акарди уже протягивал ему свою, чудом выжившую в пустыне авторучку. Мантовани принялся царапать цифры и буквы прямо на обложке. Несколько строчек подряд, пока сигналы не прекратились. Акарди не отставал и тоже записывал передачу. Потом они смогут сравнить полученные результаты.

– Непуганные идиоты, – констатировал итальянец, перечитывая сообщение. – Это настолько глупо, что даже на ловушку не похоже.

– Что тут у нас получается... – начал было Акарди.

– По-английски, открытым текстом, – опередил его командир. – «Говорит Южный Почтовый, бортовой номер Ромео-8-3-2, потерпел крушение, координаты такие-то, экипаж цел, груз цел, машина прикована к земле. Просим о помощи». Бред какой-то... Так не бывает!

– А вдруг действительно гражданский борт? – предположил сержант. – Заблудился, разбился, ну и так далее...

– Греки могли засечь передачу? – перебил его Мантовани.

– Ее кто угодно мог засечь, – пожал плечами радист, – но только случайно. Если не знать, где слушать... О пеленге я и вовсе не говорю.

Центурион развернул карту.

– Это здесь, – его средний палец (указательный пострадал в одном из сражений, и центурион старался им поменьше пользоваться) уткнулся в точку к юго-западу от их нынешней базы. – Странно, никогда там раньше не был. Доберемся за три часа. Даже за два, если поторопимся.

– Если он передал верные координаты... – внезапно усомнился радист.

– ВНР-991, АСК-992, – усмехнулся Мантовани. – Много ты видел карт, которые используют подобную сетку?

– Но...

– Вот именно, сержант. Гражданский борт? Черта с два. Вот почему он решил передавать открытым текстом, – заметил центурион. – Наглость несусветная, конечно. Если греки каким-то чудом наложили руки на копию... Поднимай солдат. Нельзя терять ни минуты.

* * * * *

У греков, засевших на военной базе Форт-Пифон, была копия, хотя чудеса здесь были совершенно не при чем. Если не считать чудесами успешную работу греческой секретной службы.

– Наглость невероятная, – констатировал лохаг (капитан) Франгос. – Они уверены, что мы не знаем их систему координат, вот и передают открытым текстом.

– Хорошая причина оставить их в покое, – осторожно заметил антиполохаг (младший летйтенант) Маринакис.

– Что вы несете, лейтенант? – изумился Франгос. – Что значит «оставить в покое»?! Какой-то британский ублюдок нагло нарушил наши границы, а вы предлагаете оставить его в покое?!

– Так они никогда не узнают, что мы заполучили их коды, – поспешил пояснить младший офицер. – Быть может, следует их поберечь на случай действительно крупной операции и серьезной добычи...

– Не сомневаюсь, что в главном штабе размышляли точно так же, – понимающе улыбнулся Франгос. – Но потом передумали и спустили копии британских кодов вниз, вплоть до ротного уровня. Чтобы мы ими пользовались, лейтенант.

– Простите, сэр, я не подумал... – покраснел Маринакис.

– Ничего страшного, – снисходительно кивнул капитан. – Возможно, начальство рассчитывает получить новые коды, если англичане вздумают их поменять. Это не нашего ума дело. Мы будем делать свою работу. Но вы навели меня на мысль... Мы не станем торопиться. Осторожно и незаметно окружим район падения, а потом подождем, пока за ними прилетят спасатели. Захватим и их тоже. Двух птичек одним выстрелом. В два раза больше трофеев – в два раза больше наград, понимаете? И как знать, может быть... – Франгос оборвал себя на полуслове. – Поднимайте солдат.

– Слушаюсь, сэр! – Маринакис пулей вылетел за полог палатки. Действительно, как знать. Быть может тогда наше наказание закончится, и нас переведут в более теплое местечко. Быть может, мы даже избавимся от тебя, грязный ублюдок.

Ведь капитан Франгос не просто так попал на эту должность, а его рота, еще недавно несшая необременительную гарнизонную службу в завоеванной Александрии, была отправлена в пустыню, охотиться на недобитых макаронников. Идиот Франгос вздумал крутить роман с сынком очень важного адмирала, за что и поплатился. Стоит ли говорить, что после такого поворота событий солдаты откровенно невзлюбили своего командира. Просто удивительно, что до сих пор не угостили его пулей в спину или гранатой в палатку. Хотя ходили слухи, что кое-кто пытался... Но Франгос хоть и был грязный извращенец, но вовсе не дурак, поэтому выстрелил первым, а труп того солдата свалил на итальянцев.

Конечно, если слухи были верны, что совсем не факт.

С другой стороны, все могло быть хуже. Их могли отправить на Кипр, с первой волной десанта. 85 процентов потерь. Да, все могло быть гораздо хуже.

Пятнадцать минут спустя колонна бронетранспортеров и других машин выстроилась у ворот греческой базы. Франгос окинул ее беглым взглядом и решил, что все в порядке. На самом деле, он просто доверял Маринакису и своим старшим сержантам. Они могли не любить командира, но за оружием и техникой следили за совесть, потому что от этого зависела их жизнь. Франгос занял свое место в шестиколесном вездеходе, положил на колени новенький немецкий автомат и подал сигнал к отправлению. Машины взревели и направились на юг.

* * * * *

– Это должно быть где-то здесь, – задумчиво пробормотал Мантовани. – Если они сами не ошиблись. Немудрено, особенно ночью. На что они могли ориентироваться? Акарди, бери бинокль, у тебя глаза получше. Что там?

– Эээ... – недоуменно протянул Акарди. – Смахивает на груду камней, командир. Какой-то заброшенный поселок?