Текст книги "Реквием по шестой роте"

Автор книги: Владислав Шурыгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

В эту ночь я так и не уснул.

А утром на построении стоим – экипажи друг другу в затылок, напротив каждого его группа десанта тоже в колонну по одному. Павлов вышел на середину, помолчал, а потом жестко так:

– Да, потери были тяжелы. Но если мы вильнем, струсим – то опозорим память наших павших товарищей. И лучшим нашим салютом им пусть станут залпы наших нурсов по врагу.

Тяжело? Да, тяжело! Но задачу мы выполнять будем!

И по вертолетам!

…Американцы хвастливо называют высадку с вертолетов четырех тысяч десантников в безлюдной кувейтской пустыне во время «войны в Заливе» «уникальной» и «первой в истории авиации», но еще за девять лет до этого наши вертолетчики всего за четыре дня высадили четыре тысячи восемьсот десантников. Причем в сложнейшей горной местности, под плотным огнем ПВО. И это наглядный показатель боевых возможностей наших вертолетов и подготовки наших летчиков.

А всего я в Афгане выполнил 522 боевых вылета и провел в афганском небе 600 часов…

«СТОЛБЫ», «КАСТРЮЛИ», «ТЕРРАСЫ».

Я не уважаю тех, кто летает с психологией шофера. Пришел на полеты, откатал программу, вылез из кабины, вышел за ворота аэродрома – и забыл о небе. Эти люди в авиации случайные.

Работа летчика – это постоянный поиск нового. Новых тактических приемов, новых маневров, фигур пилотажа. Иногда они становятся результатом долгого поиска, просчета всех возможных вариантов. Иногда наоборот – экспромта. Но всегда за ними глубочайшее знание машины, ее возможностей. Сильных и слабых сторон. И, конечно, мастерство летчика.

Помню, в Афганистане прохожу над ущельем и слышу запрос:

– Я Маяк. У меня десять «трехсотых». Нуждаюсь в срочной эвакуации…

Снизился. Вижу, на вершине хребта наши. Судя по всему, десантники. Начал выбирать площадку для приземления. Чистый вариант «лезвие ножа» – так мы называли площадки на острых склонах. Были еще «кастрюли» – когда садишься как бы внутрь каменной «кастрюли». «Столбы» – плоскость на вершине. «Террасы» – здесь понятно без объяснений.

Наконец нашел площадку. Только начал садиться, как меня поймал нисходящий поток. Ощущение – словами не передать. Все на максимале, а машина стремительно просаживается вниз на скалы. Стенка прямо перед кабиной. Задень лопастями – и все. До дна ущелья больше километра, но до него вряд ли что долетит. Все размажет по скале. Мы просто замерли, пока машина из последних сил боролась с потоком. Секунда, вторая – и вдруг поймали восходящий ветер. Нас, как мяч баскетбольный, швырнуло вверх. Там поймал момент, сбросил шаг винта и плюхнулся прямо на каменное лезвие. Нос с одной стороны над пропастью нависает, хвост – с другой. Движков не выключаю. Начали загрузку раненых. Но чтобы их ко мне поднять, надо почти по вертикали лезть. Одного затащить – целая операция. А их десять. Смотрю на топливомер. И кажется, что он, как секундная стрелка, бежит к нулю. А на борту только половина «трехсотых». Слышу мой ведомый заблажил: «Все. Остаток только до аэродрома дотянуть!» Дал команду возвращаться. Только он ушел, удары по обшивке. Бьют из кишлака, что в километре внизу. Хоть и не прицельно, но попадают. А десантура только за девятым пошла…

Вдруг слышу, кто-то меня запрашивает:

– Кто там сидит?

– Двадцать пятый, – отвечаю.

– Я над тобой. Тебя прикрыть?

– Если сможешь. Я ведомого по топливу увел.

– Понял тебя. Прикрываем…

Смотрю, а это пара «двадцатьчетверок». Они с «бэшэу» (бомбоштурмовой удар) возвращались. Правда, из боеприпасов только снаряды к пушке оставались. Но обстрел прекратился.

…Наконец затащили десятого. Надо взлетать, а мощности не хватает. Можно, конечно, все выжать из движков, но все равно по нормальному не взлетишь. Мощности на этой высоте не хватит. Ну, я прикинул, посчитал в уме и с большим тангажем свалил машину в пропасть. Аж дух захватило. Пока падал – разгонялся до нужной скорости. А потом виражом в сторону. Еще успел напоследок весь боекомплект «нурсов» в кишлак вогнать. Рассчитался за свои дырки.

…Потом такой взлет с падением в пропасть стал обычным приемом для наших летчиков…

Вообще Афганистан вывел нашу вертолетную авиацию на качественно новый уровень. До него на вертолетчиков смотрели как на какой-то «приданный» и даже второстепенный род войск. Афганистан показал, что вертолеты сегодня являются едва ли не самым основным оружием на поле боя. Без вертолетов не проходила ни одна операция. Они вели разведку, расчищали дорогу пехоте огнем, высаживали десант, вывозили раненых, спасали от верной смерти, эвакуируя наши подразделения из-под самого носа «духов».

А сколько Афган дал тактических приемов, новых пилотажных приемов!

КАВКАЗСКИЙ ПЛЕННИК

Всю первую чеченскую войну меня не оставляло ощущение огромной беды.

Впервые наше оружие било по нашим, российским городам и поселкам. Впервые наши солдаты стреляли по людям, в карманах которых лежали паспорта граждан Российской Федерации, и гибли от пуль своих же сограждан.

При этом армия была просто заложницей. Российские СМИ развернули антиармейский фронт, когда по всем телеканалам на страну реками лилась антиармейская пропаганда.

Сегодня война другая. Как бы сейчас ни изворачивались некоторые СМИ, но сегодняшняя обстановка в Чечне качественно иная. Изменилось главное – отношение высшего руководства страны. Сегодня мы спокойны за свои спины. Знаем, что за ними никто с боевиками не договаривается, никто нам в затылок не выстрелит. А потому и результаты уже качественно иные. И хотя до полного разрешения кризиса еще далеко, но есть все предпосылки для этого. Армия свою задачу выполнила. Теперь дело за политиками и хозяйственниками. Ведь по-настоящему война здесь закончится лишь тогда, когда у простых жителей появится возможность зарабатывать на жизнь мирным трудом.

Как и прошлую чеченскую, так и эту чеченскую войну вертолетчики вынесли на своих плечах. Можно много рассказывать о подвигах наших вертолетчиков, о проведенных блестящих операциях, но я бы хотел рассказать о судьбе только одного человека. Подполковника Александра Жукова, начальника поисково-спасательной службы СКВО.

30 января 2000 года в Чечне погиб Николай Майданов. Его группа высадила десант на горную вершину почти в самый центр укрепрайона боевиков. Завязался бой. Пользуясь темнотой, десантники отошли в лесной массив и запросили эвакуацию. Слишком неравны были силы. Утром за ними ушла вертолетная группа. Обнаружили наших, но места для посадки не было, и тогда десантников стали поднимать в кабину на лебедке в зависший вертолет. Для помощи им вниз спустился Жуков.

Конечно, боевики обнаружили вертолет и стали подтягиваться к району эвакуации. Завязалась перестрелка. И вот, когда внизу оставались всего три человека – солдат-десантник, начальник ПДС полка майор Анатолий Могутнов и Жуков, «духи» подошли совсем близко. И тогда, чтобы не подставлять под обстрел своих товарищей, Жуков дал команду экипажу уходить, а сам остался.

Боевики окружили наших и взяли в плен.

Жукова притащили к известному своей жестокостью «трактористу» – Темирбулатову. Тот сразу выхватил кинжал и приставил к горлу полковника: «Сейчас я тебе башку срежу!».

«Если надо – режь!» – ответил Жуков, поняв, что терять уже нечего.

Это спокойствие смутило «тракториста». Он убрал кинжал и приказал обыскать пленного. В кармане нашли удостоверение. Выяснили, что перед ними подполковник. Это «тракториста» обрадовало. «Мы тебя на наших командиров обменяем!» – заявил он. Потом Жукова заставили переодеться в какие-то обноски и бросили в яму.

Его постоянно охраняли десять боевиков. Избивали регулярно. Одни били из ненависти, другие просто от скуки. Некоторые даже оправдывались, мол, мы бы давно ушли домой, но боимся мести…

Вскоре отряд «тракториста» присоединился к банде Гелаева. Вот здесь был действительно ад. Ближайшее его окружение составляло настоящее зверье, наемники арабы, негры, были даже славяне из дезертировавших в разные годы солдат, которые приняли ислам и теперь служили хозяину не за страх, а за совесть. Для гелаевцев пытки, издевательства, зверские убийства были едва ли не главным развлечением.

Несколько раз Жукову предлагали принять ислам. Обещали поблажки, хорошую кормежку. При отказе грозились убить. Смог схитрить – мол, зачем вам нужен неискренний мусульманин. «Человек должен принимать веру свободным. Я не хочу быть дешевкой». На время отстали. Но однажды его привели к Хаттабу.

Тот только мельком посмотрел и сразу спросил:

– Этот принял ислам?

– Нет.

– Или принимай, или – к стенке!

Тогда он был на волосок от смерти. Но неожиданно вмешался сидевший рядом с Хаттабом мулла. Он посмотрел на Жукова:

– Этот еще не готов. Мы с ним поработаем.

Потом Жукова склоняли сделать заявление, осуждающее войну, действия Путина.

И вновь он смог уклониться.

– Я – маленький человек. Не мне оценивать решения президента.

В конце концов его решили обменять на брата Арби Бараева. Дали даже телефон позвонить жене, сказать, что жив…

Но обмен так и не состоялся. Банда Гелаева зашла в Комсомольское и попала в капкан.

Три дня он сидел в каком-то подвале, ежеминутно ожидая смерти. То ли от своих бомб и снарядов, то ли от руки озверевших от отчаяния боевиков. Один раз его послали на переговоры, но он не смог даже отойти от дома – столь плотным был огонь.

Наконец боевики решили прорываться к окраине, взяв с собой Жукова как заложника. Бежали толпой. Наши тут же открыли плотный огонь. Один боевик упал, другой, третий. Наконец пуля попала и в Жукова.

Рядом упал тяжело раненный охранник по имени Али.

– Али, не забирай меня с собой! – крикнул ему Жуков.

– Извини, ты слишком близко лежишь, – прохрипел Али и потянул зубами чеку лимонки. Но тут очередная пуля попала ему прямо в лоб.

Собрав все силы, Жуков бросился из простреливаемого пространства. Одна пуля ударила в руку, другая в спину, сразу несколько прошили ноги, и он рухнул прямо на берегу реки. Еще он успел запомнить, что вода в реке была красная от крови. А все ее берега были завалены трупами…

Пришел в себя оттого, что услышал неподалеку русскую речь. Начал кричать, звать на помощь. В ответ опять полетели пули. Начал ругаться. Наконец угомонились. Подползли ближе. Вытащили из-под огня.

Жуков попросил вызвать вертолетчиков, передать, что он жив.

Пехотинцы сначала отнеслись недоверчиво. Наконец, связались со штабом авиации. Уже через 20 минут рядом с позициями сел вертолет. К этому моменту Жуков уже был без сознания. Спасло его чудо – буквально утром на Ханкале был развернут госпиталь МЧС, где Жукову сделали срочную операцию. По словам врачей, при эвакуации до Моздока он бы просто не дожил…

Такая вот история кавказского пленника…

ФИЛОСОФЫ НЕБА

Каждый вид авиации накладывает свой отпечаток на характеры и взаимоотношения людей. Истребители и штурмовики напоминают средневековых рыцарей: чаще всего – это яркие индивидуалисты. И это понятно. Истребитель в небе один на один с самолетом. Он – и его латы, и его оружие.

Бомбардировщики – мужики артельные. И на службе, и в быту. Всегда вместе, всегда все у них общее. И победа и поражение.

Транспортники – это небесные скитальцы. Каждый знает, что ему делать. Кто-то самолет готовит к полету, кто-то на КП пробивает «добро» на вылет, кто-то едет на местный рынок затовариваться здешними дефицитами. У транспортников четкая кастовость…

А вот вертолетчики – это пахари войны. Особенно «восьмерочники». Мужики простые, без гонора и «звездности». Они спокойно заночуют в палатке или пехотном блиндаже, позавтракают из солдатского котла. Они видят войну не с высоты нескольких километров и даже не со ста метров. Они ее видят в упор. На полу вертолетной кабины не успевает высыхать грязь с сапог, кровь раненых, лекарства из капельниц. Здесь вперемешку сидят генералы и рядовые. «Восьмерочники», как никто другой, близки солдату.

В экипаже всегда особые отношения устанавливаются между командиром и штурманом. За месяцы, проведенные плечом к плечу в небе, вырабатываются полное единство, понимание друг друга с полуслова и, конечно, дружба на всю жизнь.

А вообще вертолетчики – это своего рода философы неба. Никто так крепко не связан с небом и одновременно не близок так земле, как вертолетчики…

На войне есть место всему. Иногда даже юмору.

Помню, сел на площадку в Митерламе под Джелалабадом. А надо сказать, что для афганцев любой вертолет подчас – единственное транспортное средство. Стоит сесть, как вокруг уже толпа. И все лопочут одно: «Кабуль! Кабуль!..» (В Кабул, мол, надо.)

А у нас категорический запрет на перевозку местных. Но стоило мне отойти от вертолета, как толпа тут же снесла борттехника и расселась по кабине. Вернулся. Все сидят, на меня смотрят.

Конечно, я принялся объяснять. Но куда там! Я языка не знаю. Среди афганцев нет никого, кто бы понимал по-русски. Я им:

– Выметайтесь! Нис! – нет.

А они мне:

– Нис! Кабуль! Кабуль!

Думаю, ну как им объяснить. Вспомнил известный анекдот, начал его цитировать:

– Ду ю спик инглиш?

В ответ опять:

– Нис! Кабуль!..

– Парле ву франсе?

– Нис! Кабуль! Кабуль!

И уже как крайний вариант:

– Шпрейхен зи дойч?

И вдруг один пожилой бородатый афганец в калошах и пуштунке вскакивает с места и радостно бросается ко мне.

– Я! Я! Их шпрахе дойч!

Я чуть не поперхнулся…

Это надо было слышать. Смесь немецкого, дари и русского.

«Нис! Цурюк! Ферботен… Шурави… Дост, рафик! Твою мать!» – экипаж просто лежал от смеха.

…Потом подошел переводчик, и выяснилось, что это местный учитель немецкого языка. Партиец. Активист. Добирается в Кабул на совещание. Ну, прихватили с собой по такому поводу.

Сегодня вертолетная авиация переживает не самые лучшие времена. За годы «реформ» количество вертолетов сократилось почти в пять раз. Новых машин почти не поступало. Но это не значит, что Россия осталась без вертолетов и что пора на армейской авиации ставить крест. Нет. Сегодня мы еще остаемся вертолетной державой. Наши вертолетчики по праву считаются опытнейшими пилотами. Не зря в последнее время ООН все чаще для проведения миротворческих операций старается привлекать именно наши вертолеты и наши экипажи.

Наши «вертушки» пользуются славой неприхотливых, надежных, живучих и очень простых в эксплуатации машин.

Та же «восьмерка» летает уже более 30 (!) лет – и до сего дня считается самым надежным и одним из самых массовых вертолетов в мире. А по оценкам экспертов, после модернизации оборудования может еще как минимум 15 лет нести службу.

Столько же после модернизации сможет пробыть на вооружении и «Ми-24».

Кстати, именно с «Ми-24» связана интересная история. Совсем недавно наша вертолетная группа прибыла для выполнения миротворческой миссии в Сьерра-Леоне. И вот в один из дней решили мы выбраться на океан посмотреть – благо до него рукой подать. Лежим, загораем. Вдруг откуда ни возьмись выскакивает «двадцатьчетверка» и давай над нами пилотаж крутить. Я точно знаю, что в небе наших нет. Покрутилась в небе – и на посадку. Вечером того же дня нам представили единственного вертолетчика Сьерра-Леоне, белого южноафриканца Нила. Мужик – лет за пятьдесят, в очках.

Не выдержал, спросил, где он обучился летать на нашем вертолете. А он в ответ – по надписям в кабине и прилагающейся к вертолету инструкции. В общем, сам. На ощупь. Самородок. Он же его сам и обслуживает, и ремонтирует.

– Ваш вертолет, – говорит Нил, – самая удобная машина из всех, на которых мне довелось летать.

Ну если сам без инструктора смог изучить, то, значит, точно удобная машина. А на месте оператора у него летает местный негр. Нил обучил его стрельбе из пулемета. Так они и воюют.

Противника по цвету штанов определяют и по тому, кто как руками машет. Те, кто радостно, широко – свои. А те, кто с опаской и чуть-чуть – повстанцы…

Конечно, хотелось бы, чтобы на вооружение быстрее поступили новые типы вертолетов. Раньше была возможность принимать на вооружение «сырые» машины и потом, уже в ходе эксплуатации, доводить их до ума. Но сегодня такой подход – слишком дорогое удовольствие. Поэтому мы не торопимся с решениями. Сегодня нашими конструкторами разработаны несколько новейших типов вертолетов. По своим пилотажным качествам они превосходят все мировые аналоги. Но с навигационным оборудованием, системами управления огнем еще необходимо поработать. Решения, заложенные в них, должны не просто соответствовать сегодняшним требованиям, но и иметь перспективу еще как минимум на десять-пятнадцать лет.

Поэтому сегодня принятие на вооружение новых типов боевой техники – дело кропотливое. Но есть надежда, что мы получим наконец машины, которые избавят российских летчиков от унизительного чувства зависти к зарубежным образцам.