Текст книги "Курьер. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Владислав Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

– Ну и ну… – пробормотал я, глядя ему вслед и намётанным глазом подмечая все его неосознанные движения. – Неужто Старик и впрямь губошлёпом прикидывается, а на деле он толковый руководитель? Да нет, быть такого не может… А ежели может, то к чему весь этот маскарад?

И тут я вспомнил о весьма настойчивой просьбе Шелы, которая весь вечер терроризировала меня ею, умоляя не забыть, и даже записала мне её на бумажке, которую я клятвенно пообещал, что не забуду дома, и, разумеется, уходя на работу, забыл.

– Зизольдий Гурабанович! – крикнул я, бросаясь за ним вдогонку по коридору, он вздрогнул, резко обернулся навстречу мне, буквально мгновение на его лице было такое хищное и жестокое выражение, что у меня возникло неодолимое желание срочно куда-нибудь смыться подальше, однако затем оно смягчилось, он быстро изобразил дёргающийся подбородок и баранье выражение глаз, причём настолько достоверно, что не знай я его чуть дольше, чем мне хотелось бы, даже я бы ошибся с первым мнением и впечатлением – а это, господа, уже работа мастера, никак не меньше.

– Чего тебе? – буркнул он недовольно, останавливаясь.

– Зизольдий Гурабанович, позвольте… – я решительно но ненавязчиво оттеснил его к стене коридора. – У меня к вам просьба личного характера. Разрешите?

– Ну? – надулся он сердито и пожевал губами.

– Я предлагаю вам сделку, – произнёс я тихо. – Сделку, которая устроила бы обе стороны. О том заказе я клянусь забыть раз и навсегда и никогда даже во время снимка памяти не вспомнить о нём, а вы в свою очередь снимете с Шелы группу новичков Саврасова, потому что…

– Потому что Шела явно успела тебе пожаловаться на то, что я во многом озадачиваю её чрезмерной работой. Так? – перебил он меня и зафыркал сердито. – Ты сентиментальный дурак, Андрей, и никогда от этого, к моему глубокому сожалению, не вылечишься.

– Так это можно устроить? – спросил я, не обижаясь и не оскорбляясь на "дурака" – увы, это побочный эффект моей методики подлизывания к людям.

– Каким образом? – удивился он. – Ковалёв погиб, Дегтярев тоже, а он был первым из кандидатов на его место. Серафимов в долгосрочном отпуске – у него жена в декрет ушла. Саврасов на больничном – один из его подопечных сломал ему ногу на тренировках – и пролежит в кольто ещё неделю, не меньше. Кто у нас остался? Бердичев? Кеосаян? Из них такие же инструкторы и наставники, как из тебя писатель или композитор. Куда мне в такой ситуации отпускать Шелу, подчиняясь твоему низкосортному шантажу и её слезливым просьбам?

– Ну…

– Вот когда придумаешь, тогда и подходи, – авторитетно заявил Капитошкин и отвернулся, однако я придержал его осторожно.

– Можно ведь временно Побережного поставить на место Саврасова, – осенило меня. – Мотивировать это тем, что кроме него настоящих суперспециалистов на фирме не осталось, что больше некому гонять новичков, что он единственный ас у нас в команде. Поверьте мне, парень недалёк в своих жизненных взглядах, на эту примитивную лесть он купится с головой.

Этот лысый динозавр осмотрел меня с ног до головы проницательным внимательным взглядом, задумчиво поджал губы и покачал головой.

– Я ошибся, Преображенский, – вдруг заявил он, помолчав секунд пять. – Мозги у тебя варят не только тогда, когда именно тебе что-то нужно, но ещё и одной весьма нахальной особе… Хорошо, возможно, я так и поступлю, во всяком случае я подумаю над этим. Но! – он поднял палец, призывая меня к вниманию. – Раз уж ты предлагаешь мне столь наглую и беспринципную сделку, то я вправе, поскольку от меня зависит многое на этой фирме, в том числе и твоя дальнейшая судьба, подправить несколько условия нашего договора: ты не только забываешь ВСЁ о деталях того заказа и его последствиях, но и… – он посмотрел мне в глаза внимательно, – ты НИЧЕГО не скажешь Аластору о том, что всех нас ждёт визит к Директору, в противном случае, если проболтаешься, тебя будут ждать не самые приятные последствия. Проследить за сим, будь уверен, я смогу.

– Видишь ли, – начал он пояснять, похоже, заметив, что моё лицо начало наливаться краской от столь откровенно выраженной угрозы, – я никак не могу отделаться от стойкого подозрения, что "крот" где-то рядом. Я уверен, что это не Аластор, мне кажется даже, что я готов поверить в то, что это даже не человек из его лабораторий, но… Меня терзают смутные сомнения, которые требуется разрешить в скором времени. Поэтому я прошу тебя помочь мне и не разглашать пока Грэю о готовящемся визите к Директору, не потому что я подозреваю его или тебя, а потому что здание фирмы попросту усеяно багами, к некоторым из которых ни я, ни Аластор не имеем ни доступа, ни какого-либо отношения, значит кто-то ещё следит за нами, но вот кто? Пока я не найду ответ на этот вопрос, я буду подозревать… всех, – просто и откровенно подытожил Старик, с любопытством разглядывая моё, наверняка, красное аки помидор лицо.

– Тебя устраивают мои условия? – спросил он, помолчав немного. – Если да, то так и быть, сделку я с тобой заключу. Если нет, то… Ты извини, Андрей, но мне нужно идти работать, у меня скоро совещание с Виктором Олеговичем по поводу дальнейшей работы у нас на фирме его сына.

– Вполне устраивают, – пожал я плечами, успокоившись немного.

– Тогда по рукам, – вздохнул он. – В принципе, ничего криминального, если ты расскажешь Аластору о грядущем визите, не будет, но всё же лучше давай повременим. Хорошо?

– Ладно, – кивнул я. Старик посмотрел мне в глаза, задумчиво поджал губы, кивнул своим мыслям, затем развернулся и побрёл по коридору к лестнице, шаркая ногами и демонстративно согнув спину, я посмотрел ему вслед и залюбовался – тонкая игра, очень тонкая.

Воспроизведя в памяти весь наш диалог, я обдумал его и решил, что, в принципе, дело улажено, наверняка Капитошкину понравилось моё предложение касательно перевода Побережного на другую должность, где его "величайшие" способности проявились бы со всех сторон, а значит он будет проталкивать его во время переговоров с его отцом. А это значит, что в свою очередь нагрузка на Шелу будет снижена, она не будет так уставать и… не будет меня терроризировать и будить в те самые сокровенные моменты, когда мне снится всякая романтическая дурь.

Пожав плечами, соглашаясь сам с собой, я вздохнул и направился по коридору вслед за нашим оригинальным божеством местного масштаба и разлива, следовало вопреки всем указивкам свыше не теребить Грэя и не отвлекать его от работы, разыскать его и вдумчиво допросить. Я пошарил по карманам, засунул руки за пазуху, поискал там, после чего, проклиная собственную девичью память и феноменальную забывчивость, подошёл к посту охраны и попытался очаровать тамошнего цербера своей неотразимой улыбкой.

– Что? Опять? – трагически воззрился он на меня.

– Угу, – я печально кивнул и состроил самую жалостливую и умоляющую моську на свете, на какую только был способен, цербер фыркнул, лениво встал из-за стола, вышел из-за стойки и, поискав по карманам, вручил мне свой коммуникатор.

– Я с тебя скоро деньги начну брать за все эти бесконечные звонки, – пригрозил он, зевнув во весь рот с подвыванием.

– Не дождёшься, – фыркнул я, пролистывая список контактов и отыскивая номер Грэя. – А как же помощь голодающим детям Урана?

– Ты не дитё вроде бы и уж тем более не голодающий, – авторитетно заявил цербер, шутливо ткнув мне кулаком в живот.

– И на уранчанина я тоже не похож – знаю, – вздохнул я, касаясь символа вызова. – Совсем нет мне места в этом злом мире, никто сироту не пожале-е-ет, не приголуби-и-ит, по головке не поглади-и-ит…

– Ой началось!.. – цербер трагично возвёл очи горе и шустро убрался за стойку, откуда посоветовал мне трепаться покороче и закругляться, в противном случае он свалит в долгосрочный отпуск, и тогда я вообще останусь без коммуникатора.

Крыть было нечем, угроза была вполне реальна, и я взглянул на экран коммуникатора, секунда-другая, и вот на нём появилось лицо Грэя.

– Чего надо? – негостеприимно прорычал он. Я не обиделся – тоже не люблю, когда отрывают от работы всякие надоедливые приставалы вроде меня.

– Продай мне полкило своих мозгов, – попросил я тихо, чтобы цербер, притаившийся за стойкой, не услышал.

– А это ты, Почемучка, – вздохнул он и провёл по лицу ладонью, будто сбрасывая с себя напряжение, и я поразился, увидев на мгновение, как он постарел… Меня пробрала дрожь, низ живот сковало холодом – я никогда ещё не видел Грэя в таком подавленном ужасном состоянии. – Рад тебя видеть.

– Я тебя тоже рад видеть, учёная горилла, – добродушно и елико можно искренне ответил я. – К тебе можно в гости напроситься?

– Приходи, – пожал он плечами. – Только я сейчас не у себя в кабинете.

– А где ты? – удивился я. – В библиотеке опять что ли или за Элечкой бегаешь?

– Нет, – фыркнул он. – Истина проста как сортир, в котором все срут: даже мировым светилам вроде меня нужны углеводы, белки и витамины, а ещё желательно аминокислоты и жиры – это чтобы волосы блестели и зубами можно было проволоку перекусывать.

– А, так ты в столовой? – осенило меня. – Умница ты моя, закажи мне что-нибудь вкусненькое, а я пойду пока наведаюсь к Кузьме, выпрошу у него килограмм проволоки специально для тебя и пару литров растворителя вместо кофе.

– И атомный клей захватить не забудь, – ткнул он в меня своим пальцем-сарделькой, подчёркивая сказанное.

– Ну конечно не забуду, – подхватил я, театрально пожимая плечами. – Куда ж без атомного клея?.. Да это только несерьёзные молокососы обедают без атомного клея, а мы же с тобой настоящие м-мужики!

– Вот то-то и оно, – взмахнул он рукой, затем резко посерьёзнел. – Ладно, Андрюха, кончаем байки травить. Хочешь со мной почирикать, прибегай в столовую, как и все нормальные люди я имею привычку хотя бы изредка завтракать. Так что можешь успеть совершить этот священный ритуал вместе со мной.

– Святое причастие к таинству? – я сделал голос загадочным и таинственным.

– Вроде того, – отмахнулся он и вдруг деланно нахмурился: – Родной мой, алмазный, деревянный, если не хочешь, чтобы я тебя сожрал заживо без приправ и соуса, то давай прибегай ко мне, а сейчас мы, увы, попрощаемся. Если ты у нас мазохист, то милости просим, можешь продолжать наш невинный диалог ещё до тех пор, пока я окончательно слюной не изойду. Не издевайся над голодным человеком, я и так разрываюсь между тобой и самым вкусным на свете бифштексом, который лежит у меня на тарелке и меня соблазняет…

– Всё-всё-всё, – поспешно закруглился я, я ж не маньяк какой-нибудь: замучить десяток "чёрных", запытать их до смерти – это я как пионер, всегда готов, но вот не давать человеку пожрать, когда он голоден… Увольте, я не садист. – Понял, испугался, убежал…

Экран замигал и потух, когда я разорвал связь, я быстренько стёр набранный номер – незачем церберу видеть, кому я звонил, – и подошёл к стойке.

– Ты бы ещё полчаса разговаривал! – возмущённо возопил цербер, когда я отдал ему его коммуникатор. – Андрей, когда ты свой носить научишься?!

– Знаешь, – я доверительно коснулся лбом полистекла стойки и посмотрел на цербера своим самым добрым и нежным взглядом, – когда я был маленький и постоянно терял варежки, мама сообразила, что проще присобачить к ним длинную резиночку и продеть её в рукава пальто, чем каждую неделю покупать мне новые варежки. Куртка на мне надета, видишь? – я помахал руками, демонстрируя в деталях церберу свой костюм. – Теперь подумай сам: как можно к коммуникатору присобачить резиночку, чтобы я никогда более его не забывал? А вот когда додумаешься, тогда я у тебя перестану всё время попрошайничать твой.

Я поскрёб ногтём поверхность стойки, стирая с неё малозаметное пятнышко грязи, посмотрел на опешившего от такой неописуемой наглости цербера и решил его добить.

– Хочешь фокус? – спросил я лениво.

– Ну? – буркнул он сердито, пряча коммуникатор, однако заинтересованный блеск в его глазах выдал его с потрохами.

– Загадай любое число от единицы до десяти.

– Ну… – произнёс он неуверенно, я вздохнул незаметно, надеясь, что он умеет считать не только кредиты в бумажнике и своих многочисленных бабс, как правило, церберов к нам на фирму набирали, основываясь на других их показателях.

– А десять можно? – спросил он.

– Не надо, – махнул я рукой и зевнул. – Теперь умножь это число сначала на пять, потом полученный результат на два. Готово?

– Ага, – кивнул он, его глаза закатились куда-то под лоб, мозг явно спотыкался, выполняя несвойственную ему работу.

– Теперь отбрось первую цифру этого числа а ко второй прибавь девять и результат умножь на два.

– Та-а-ак… – медленно произнёс он, кивая в такт своим потаённым мыслям.

– Теперь отними восемь и снова умножь на два, после чего прибавь шесть. Готово?

– Да, – кивнул он и уставился на меня.

– Получилось двадцать шесть? – лениво спросил я.

– Да… – удивился цербер, его глаза стали размером с чайные блюдца из сервиза, который я давно уже хотел прикупить в одном антикварном магазине неподалёку от моей квартиры, но как-то постоянно не хватало времени. – А как ты?.. Вы… Как?! – он открыл рот и обалдело уставился на меня, я посмотрел в его искренне удивлённые глаза и чуть не рассмеялся довольно – фокус стар как этот мир, однако и по сей день работает безотказно и безукоризненно.

– Я тебе потом расскажу секрет, – пообещал я. – А пока думай, Федя, думай… Додумаешься – куплю шоколадку.

– Так ведь я не Федя, – ещё более удивился цербер.

– Я знаю, родной, знаю, – вздохнул я и зашагал по коридору, после разговора с Грэем у меня самого ощутимо засосало под ложечкой и я вовремя вспомнил, что со вчерашнего вечера ещё ничего не ел, а кусочек мяса из рук разгорячённой и благоухающей как зимняя роза Шелы не в счёт, я его честно отработал потом…

В своё время, едва только приступив к работе, я не мог не надивиться оригинальности проектировщиков и строителей здания, которое арендовала наша фирма. Одно время я даже пытался раздобыть проектную документацию, первоначальный план, но… все мои попытки провалились и ушли сквозь пальцы как вода в землю. Плана не было, равно как и всей сопутствующей документации, это, пожалуй, и послужило причиной того, что арендная плата была снижена чуть ли не втрое по сравнению с рыночной ценой таких построек. Нет, в самом здании ничего плохого не было, глупо было бы даже говорить об этом, благо строили его, как я понял, инженеры и строители с Ганимеда, привыкшие работать в тамошних условиях: стены были толстенные и выполнены были не из синтетических сверхпрочных плит, среди которых на то время брака было процентов шестьдесят-семьдесят, а из земного известняка с полимерной решёткой внутри и добавлением марсианской глубинной породы; фундамент, который запросто держал на себе пять этажей, без проблем позволил бы надстроить ещё три-четыре, вдобавок он был сейсмоустойчив, а его толщина везде составляла метр-полтора сверхупругого высококачественного твердогибкого бетона. Здание было сделано на века, но вот распланировано оно было в соответствии с условиями Ганимеда, которые, мягко говоря, не слишком соответствовали марсианским.

Грин в своё время ругался последними словами, когда узнал, что его отдел будет расположен непосредственно через помещение от мастерских Кузьмы; Кузьма тоже не сверкал от радости, когда узнал, что этажом выше аккурат над его цехами будет располагаться душевая и санузлы, просто потому, что их больше негде было размещать; лазарет и операционная располагались рядом со столовой, и больные иногда одуревали от доносящихся оттуда запахов и ароматов; библиотека и информационный зал, где можно было ознакомиться с последними доступными для широкой огласки новостями, посмотреть фильмы, почитать, пообщаться, совместно с комнатой отдыха находились через стенку от котельной и в холодные марсианские ночи и дни там можно было расплавиться от жары, которую передавали через стену водородные котлы. И, наконец, спортзал и тренажёрная… До перепланировки они располагались рядом с душевой, и инженеры Кузьмы сатанели от постоянно протекающей им на голову воды и от бесконечных стуков, возни и тренировок курьеров и церберов; чтобы не слушать всего этого, они запускали станки на полную мощь, и у Грина начинали от этого компьютеры и агрегаты чуть ли не ездить по полу от нешуточной вибрации, а Грэй держался за стену, держал ногами стол, стул и компьютер и от души высказывал всё, что в нём накипало. После перепланировки, когда стены обшили термо– и звукоизоляционным плитами из керамопластика с добавлением синтетических стеклянных волокон, укрепили и зафиксировали все важные агрегаты и генераторы Грина, перенесли спортзал и перепланировали обстановку и местонахождение каждого из отделов, жить стало немного лучше. Не так весело, конечно, не так интересно, разумеется, но однозначно немного лучше. Правда, бегали мы теперь из спортзала в душевую чуть ли не через половину здания, но это были мелочи, на которые начальство не всегда и обращало внимание.

В столовую я вошёл аккурат в тот момент, когда Грэй сидел и меланхолично глядел на последний маленький кусочек бифштекса, лежащий у него на тарелке, присел рядом, отодвинув кресло и преданным взглядом уставился ему в рот.

– Ты мне уже заказал что-нибудь? – спросил я интригующе.

– Да, – ответил он, не отрывая взгляда от кусочка, – салфетка вон перед тобой лежит, можешь её попробовать, она сегодня со вкусом зелёных яблок почему-то; на второе у нас столовые приборы, ради лучшего друга я даже готов пожертвовать ложкой и отдать тебе её на съедение, ну а на десерт где-то тут была полупустая солонка с перечницей, ну и, разумеется, хит сегодняшнего поварского искусства – набор зубочисток. Как тебе такое меню?

Я вяло хлопнул в ладоши, изобразив бурные аплодисменты и поискал взглядом официантку ну или на худой конец официанта.

– Чего ты его гипнотизируешь? – спросил я, энергичными движениями рук подманивая хоть кого-нибудь, кто принесёт мне чего-нибудь пожрать, иначе я и в самом деле возьмусь за столовое серебро, разложенное по бокам на салфетках.

– Да я тут кино недавно видел, – сообщил Грэй, – "Вечера на хуторе близ Диканьки", кажись, называется, так там…

– Эк тебя на классику потянуло, – уважительно присвистнул я и тут же очаровался огромными зелёными глазами и чуть припухлыми беззащитно приоткрытыми губками молоденькой очаровательной официантки, подскочившей ко мне. Взгляд мой скользнул от её изумительных коленок выше, выше, попытался зацепиться за поясок коротенькой юбки, однако скакнул ещё выше, нежно коснулся двух тугих молочно-белых крупных округлостей в глубоком вырезе, пробежался по её словно созданной для поцелуев шейке, нашёл глаза, секунда, и вот я уже тону в них, забывая обо всё на свете, в том числе и о таком святом причастии и таинстве как завтрак. Она похлопала ресничками, качнула бёдрами – я сглотнул набежавшую слюну и стиснул кулаки, заставляя себя не давать рукам волю, – и что-то произнесла.

– А? Что? – встрепенулся я.

– Вы будете что-нибудь заказывать? – подняв глаза к потолку, видимо, устав от неоригинальных мужских взглядов, едва не хрипящих самцов, тоном не терпящим проволочек повторила она.

– Так вот там один мужик, похоже, колдун местный, какие-то пельмени, что ли заставлял взглядом к себе в рот прыгать. Правда это не пельмени были, а какие-то… "гаду…", "галу…". Короче что-то на "га"! Вот теперь и я пытаюсь, – вздохнул Грэй, насадил на вилку последний кусочек и задумчиво его осмотрел со всех сторон. – Да вот только нихрена у меня почему-то не получается…

Он печально вздохнул и отправил его в рот, а я как раз пожалел, что не могу никак выманить взглядом две очаровательных наливных пельмешки, что так и просились наружу из-под выреза блузки под обжигающе горячий ласкающий мужской взгляд. Я ещё раз сглотнул и посмотрел на официантку умоляющим взглядом, однако она лишь презрительно фыркнула и отвернулась. Я пожал плечами – дескать, не судьба значит, и спокойно отбарабанил заказ: почки говяжьи тушёные с рисом и зеленью в соусе – двойную порцию, омлет с грудинкой, зажаренной по-нормандски и свежезаваренный чёрный чай без всяких примесей и добавок, и если принесёте его уже остывшим, то всем головы поотрываю и приклею их обратно задом наперёд. Официантка фыркнула, торопливо сделала пометки у себя в "заказнике" и умчалась за ширму, откуда через несколько секунд повалил густой благоухающий аромат тушащихся почек и поджаривающейся грудинки.

Я осмотрелся, в столовой было пусто, кроме нас с Грэем не было никого, работники столовой не в счёт, затем взглянул ему в глаза.

– Омлет я для тебя заказал, – спокойно произнёс я, выгоняя прочь из головы всякие посторонние мысли, – не люблю кушать, когда мне в рот голодным взглядом каждый кусок провожают.

– Зря, конечно, – он потянулся и откинулся в кресле, – я всё-таки на диете вроде бы как, так что этот омлет – лишний соблазн… Но ты и не надейся, что я тебе его отдам!

– Был бы дураком, если бы надеялся, – ухмыльнулся я, откинул крышку стола справа от себя, изучил номера и дважды коснулся сенсорной клавиши возле номера, который обозначал "вино десертное, чёрное".

– Вино? – Грэй удивлённо приподнял бровь. – Не знаю как ты, а мне ещё работать… Или это из разряда: "С утра выпил – весь день свободен"?

– Это из разряда: "Мы таки всегда сможем с вами договориться…", – улыбнулся я, ставя локти на стол и задумчиво опуская подбородок на сплетённые пальцы. – Извини меня, но это даже не смешно – рюмка десертного вина с утра, распитая на пару с моим лучшим другом.

– Опять подлизываешься? – вздохнул Грэй и поёрзал, устраиваясь в кресле поудобнее, отчего оно отчаянно завизжало и заскрипело. – В этот раз не выйдет, любовь моя, нет у меня для тебя ровным счётом никаких ответов на твои бесконечные вопросы.

– А я пока что никаких вопросов и не задавал, – лучезарно улыбнулся я, принимая от подоспевшей официантки рюмки с вином и ставя одну себе, одну Грэю.

– Даже если бы и задал, все равно бы ничего не услышал, – проворчал он загадочно, взяв рюмку со стола и поводив ею перед носом, обоняя букет, потом посмотрел на свет и чуть пригубил, пробуя на вкус. Понравилось, видать, потому как его лицо наконец-то расплылось в довольной ухмылке. – Нет ответов… Никаких.

– Такого не бывает, – авторитетно заявил я, легонько чокаясь с ним. – Помнишь, ещё до появления летательных аппаратов человечество в едином порыве твердило, что сие невозможно, грешно и является бесовским умыслом тех, кто продал душу дьяволу. Помнишь формулы и законы, которые убедительно доказывали нам, что невозможно превысить световой барьер и нельзя создать "вечный двигатель"? Типчик там такой шустрый был по имени Альберт Эйнштейн, который, размахивая своей теорией, громогласно заявлял, что это нельзя, то нельзя… И ведь верили, дурни! А что потом? Когда все узнали, что свою ненаглядную теорию относительности он нагло слямзил, вдобавок исковеркал и ещё неправильно понял и выразил, вот тут-то все и зашевелились. Через сколько лет после этого дошли до законов движения фотонов в нуклонном море? Когда сверхсветовой двигатель создали? То-то же… Ага, спасибо! – я принял от официантки поднос с вкусностями и в этот раз сумел-таки ущипнуть её пониже талии, за что сразу был вознаграждён уничтожающим обжигающим взглядом, и довольно улыбнулся – о да, крошка, мне тоже понравилось!

– Так что не бубни насчёт того, что нет ответов на вопросы, – продолжил я, расставляя тарелки и с удовольствием вдыхая аромат почек в соусе.

Грэй сноровисто разделал омлет и грудинку, удивительно изящно и ловко работая ножом и вилкой, которые в его лапищах казались детскими зубочистками и злобной пародией на столовое серебро у муравьёв, после этого осмотрел разгромленного "противника" и, не сдержавшись, торжественно проглотил первый кусочек.

– Плакала моя диета, – промычал он с набитым ртом. – Но здесь есть и свои плюсы: всегда мечтал пожрать за твой счёт… Надо было тебе мне ещё чего-нибудь заказать, подороже и побольше.

– Кушай – не обляпайся, – добродушно пожелал я ему, проглатывая первый кусочек и с мычанием, наслаждением истинного гурмана катая его во рту, покачал головой – сказка! – и торопливо набросился на еду, мысленно твердя себе: не съесть, разохотившись, ещё и тарелку. – Там в меню кстати значится жареная лошадь, могу её тебе заказать – позавтракаешь со вкусом, до обеда хватит…

– Нет, спасибо, – чуть не подавился Грэй. – Мне потом от копыт в пузе будет тяжко. Было как-то раз: наелся я устриц, слопал целый поднос – советовали попробовать, дескать, вкусно очень, ну я и попробовал, потом два дня тяжко было. Сходил к доктору и только там узнал, что их, оказывается, расковыривать надо, перед тем как съесть.

– Да ну – овчинка выделки не стоит, – отмахнулся я. – Ковыряешь их ножом, ковыряешь, себе все пальцы исколешь, изрежешь, а потом награда тебе – пряная сопля невыразительной формы и цвета. Как наш Кузьма любит говорить: КПД слишком мал.

– Интересно, он жене своей это хоть раз говорил? – фыркнул Грэй, изящным движением отправляя в рот кусочек грудинки.

– Ты чего? – я чуть не подавился от такого святотатства. – Она бы тогда о его лысую голову весь фарфор их коллекционный расколошматила. Кстати, – я навострил уши из любопытства, – что это у тебя за диета такая гремучая?

– Андрюха, – Грэй торжественно ткнул в меня невесть откуда взявшейся косточкой, из зубов он её выковырял, что ли? – у тебя есть одна милая привычка пудрить собеседнику мозги пустопорожней болтовнёй, а затем, когда он совершенно раскиснет и освоится с дружеской манерой разговора, задавать интересующий тебя вопрос, бить точно в яблочко и сразу докапываться до сути, пока собеседник мямлит и тупо топчется на месте, пытаясь вспомнить, что он тебе уже успел соврать. Привычка это у тебя очень милая, конечно, да вот только я давно тебя знаю, так что можешь не играть в сыщиков, я тебе и так всё разложу по полочкам, благо раскладывать почти нечего…

Он прожевал, положил приборы на стол, откинулся в кресле, сцепив пальцы на животе, и уставился на меня пронзительным взглядом.

– А ведь ты изменился, – сообщил он вдруг, изрядно меня этим удивив, я уже, признаться честно, настроился на рубрику "Вопросы и ответы". – Сам ищешь ответы на терзающие тебя вопросы, не ждёшь, пока принесут на тарелочке с голубой каёмочкой, не кричишь геройски в защиту человечества и по потолку не бегаешь от нежелания слушать то, что тебе не нравится.

– Люди меняются, – пожал я плечами.

– Люди меняются лишь под воздействием определённых факторов: внутренних или внешних, – твёрдо и жёстко ответил он. – Человек есть система инертная, без воздействия какой-либо силы, неважно исходит она извне или он испытывает внутренний порыв, но факт остаётся фактом: без влияния факторов человек НЕ меняется, другое дело, что создать подобное условие невозможно, оно идеализированное. Мне просто интересно: какая же совокупность факторов повлияла на тебя настолько сильно, что ты забыл собственные героические вопли в защиту человечества, Капитошкина и послал подальше устаревшие моральные принципы.

– Они не устаревшие, – твёрдо произнес я.

– Хорошо, – Грэй кивнул, соглашаясь. – Человек есть сверхсложная система, аналогов которой даже сейчас не существует, и для своего полного функционирования обязан сочетать в себе всё доброе и всё злое. "Добрая сволочь" звучит мощно, согласись. Так что мораль нам нужна, без неё никак, зато в сочетании с трезвой рациональностью она приносит неожиданные результаты…

– Ты перефразируешь Ницше и его теории об "идеальном человеке", – хмуро сказал я. – Какое отношение к этому имеют ответы на мои вопросы?

– Самое что ни на есть прямое, – рыкнул он грозно. – Мне надо знать, до какой степени ты повзрослел, Андрей, и что этому послужило, уж извини, но моя откровенность будет сильно от этого зависеть.

– Грэй, что за игру ты ведёшь против Старика? Какая у него роль? Почему он ведёт себя так, будто бог знает сколько лет ишачил на сцене?

– А-а, вот оно как… – Грэй довольно улыбнулся. – Ты ошибаешься, Андрюха. Сам же не любишь шпионские игры, вот и раздул зачем-то простую борьбу человека, который хочет остаться на работе, и человека, который хочет его убрать, в подобие "Гамлета" или "Короля Иоанна". Нет никакой игры. Просто Старик хочет меня убрать, а я хочу остаться, невзирая ни на что. Вот и всё…

– Это ничего не объясняет, – упрямо сказал я.

– Андрей, – Грэй выпрямился и облокотился на стол, – ты вообразил себе невесть что, стараясь дать объяснение тем непонятным вещам, которые тебя окружают.

– Какие непонятные вещи? – возопил я шёпотом. – Ты же сам мне всё рассказывал, когда я к тебе заходил в последний раз.

– Тогда правильно задавай вопросы, – прорычал он вполголоса. – Игру здесь ведёт один лишь Старик, и я до сих пор не могу обрисовать даже для себя ни её целей, ни её возможного конца. Я знаю, что он отмывает огромные деньги и держится как клещ за своё место, но чувствую при этом, что всё это маска, маска, созданная исключительно для отвода глаз. Он хочет избавиться от меня, потому что я мешаю ему отмыть ещё больше денег, наверняка из-за этого и гибнут курьеры. Козырь у него на руках: я, дескать, сливаю информацию налево. Этого достаточно, чтобы сбросить меня, но и у меня тузы в рукаве припрятаны, он об этом знает, потому и отравляет мне жизнь, зная, что, уходя, я сильно попорчу ему его дело.

– Хорошо, – я стиснул зубы и наклонился над столом, поближе к этому Гераклу. – Я не буду пока что бегать по потолку, прыгать с разбегу в окно с гневными воплями. Давай всё разъясним: первым у нас был Шамрин; если верить тебе, то его смерть подстроил Капитошкин, после чего купил дом на Ганимеде. Вторым был Побережный, его тоже пытались убить за то, что он что-то там подслушал, но поняли, что ты можешь всех накрыть, и послали меня спасать Побережного, зная, что после противохода он забудет о подслушанном. Так?

– Ну, – кивнул Грэй.

– А тогда объясни мне, как увязать в этот веник мой случай со старым клиентом Старика, Арену, загадочные "испытания" и "прообраз"? Как объяснить смерть Ковалёва и вопли Дегтярева, что я убийца? Как?

– Я тебе что энциклопедия "Вопросы и ответы"? Я сам ничего не понимаю во всём этом! Смерть Ковалёва вписать в общую массу ещё можно – насколько я знаю, он себе как раз дом достраивал на Ганимеде, когда наш Старик ему в соседи свалился, естественно, у Ковалёва возникло много нежелательных вопросов…

– А причём тут Дегтярев?

– Не знаю. Похоже, парень действительно любил своего наставника, вот и нырнул за ним во временной поток, хотя это и запрещено неподготовленным. Получается, что Дегтярев стал неизбежной случайностью, которая грозила испортить старому хрычу план, и он поспешил избавиться от Игоря.