Текст книги "О Ричарде Шарпе замолвите слово"
Автор книги: Владис Танкевич
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
«Браун Бесс». Замок, патроны, пули. Очень рекомендую, найдите подшипниковый шарик диаметром сантиметра два, как мушкетная пуля, взвесьте в руке. Полезный опыт, помогает наглядно представить себе, что такое – получить подобную игрушку в грудь. Информация к размышлению, как в фильме про Штирлица: в 1810 году в Берлине испытывали прусское пехотное ружьё. С расстояния 100 шагов пуля пробила сосновых досок 90 мм, с 200 шагов – 60 мм, с 300 шагов – 35 мм.
Несколько слов о постоянной практике. Кое-где у Корнуэлла попадаются утверждения, что, де, только английские солдаты тренировались, используя боевые патроны. Искренне уважая эрудицию создателя Шарпа, осмелюсь осторожно вставить свои пять копеек. В европейских армиях для учебных стрельб отпускался не только порох, но и свинец. На мой взгляд, это несколько подмывает вполне патриотичную версию нашего с вами любимого писателя. А для пруссаков со времён Фридриха Великого огневая подготовка являлась таким же и-де-фикс, как для англичан быстрая перезарядка. Учитывая, насколько быстро грязнятся стволы, «Старый Фриц» требовал, чтобы его бойцы стреляли реже, но метче, что, согласитесь, едва ли достижимо без тренировок.
Строевой устав Дандаса 1788 года, следуя канонам тогдашнего военного искусства, рекомендовал глубину линии в три человека. На практике же британские военачальники предпочитали двойную, а не тройную шеренгу. Не зря, ибо двухрядное построение менее уязвимо для артиллерийского огня и, помимо того, английский полк в шесть сотен штыков растягивался на двести метров, охватывая вражеский трёхрядный (135 метров) с флангов. А если противником оказывались французы, их порядкам-колоннам приходилось ещё хуже: первым английским залпом сносились передние ряды, задние впадали в панику.
Наслаждаясь последними книгами шарповой эпопеи, задавался ли ты, многоуважаемый читатель, вопросом: почему опытнейшие наполеоновские вояки, имевшие дело с англичанами не первый год, раз за разом атакуют «тонкую красную линию», построившись в колонну и только в колонну, хотя ежу понятно, что при том темпе стрельбы, который способны поддерживать британцы, от колонны останутся рожки да ножки задолго до той минуты, когда французские штыки вспорют линялое сукно алых мундиров? Задавался? Я задавался. На помощь, как всегда, пришёл научпоп.
Во второй половине «галантного века» Марс не благоволил к Франции. Подобно тому, как спустя полторы сотни лет поражение в Первой Мировой войне подстегнёт германскую военную мысль, породив идею «блицкрига», в веке XVIII серия неудачных кампаний побудила лучшие французские умы изобретать тактику, способную преодолеть ограниченные возможности оружия с кремневым замком на пути к победам. Тогда-то и является на свет колонна – исключительно наступательное, донельзя агрессивное построение, рассчитанное не на продолжительный огневой контакт с противником (на ходу не больно популяешь), а, наоборот, на скорейшее сближение и штыковой удар. (Очень по-суворовски, не правда ли? Прямых доказательств тому я, увы, не нашёл, но рискну предположить, что французские теоретические выкладки, вероятно, оказали влияние на Александра Васильевича, а уж потом, когда он блестяще воплотил их в жизнь, обогатив собственными идеями, настал черёд генералов Конвента и Директории учиться у великого нашего соотечественника; тот же Массена эффективность суворовской методы прочувствовал в Швейцарии на собственной шкуре) Полностью соответствуя наступательному духу наполеоновских войн, колонна обладала ещё одним достоинством: она была маневреннее и быстрее перестраивалась (промедление в ту пору воистину могло быть смерти подобно. Под Альбуэрой бригада Колборна, не успев перестроиться в каре, за считанные минуты была смята французской конницей и потеряла 1250 человек из 1650). Это не имело значения, пока император располагал большим количеством солдат, вымуштрованных в шести огромных учебных лагерях на атлантическом побережье в период мирной передышки 1803 года. Однако, по мере гибели ветеранов и замены их прошедшими наскоро курс молодого бойца конскриптами, французские командиры вынуждены были всё чаще прибегать к колонне в чистом виде, а уж на Пиренейском полуострове, откуда Наполеон бесцеремонно выгреб после русской катастрофы самые опытные подразделения, тем более. Вот и получается, что колонны применялись в Испании не от упёртости и отсутствия воображения. Выхода у наполеоновских военачальников не было. Колонна давала молокососам под их началом хоть какой-то шанс на победу. Веллингтон, похоже, прекрасно понимал ситуацию, не мешая врагам расшибать себе лоб, коль им так угодно.
История любит повторяться. На тот момент от Пуатье и Азенкура старинных недругов отделяло четыре века, а британцы всё так же побеждали французов, заняв оборону и расстреливая атакующих. Только уже не из луков. Из безотказной «Браун Бесс».
Винтовка Бейкера.
Открою страшную тайну: так же, как «Браун Бесс» не «мушкет»; так же, как штык к винтовке Бейкера не «тесак», а «кортик»; и винтовка Бейкера тоже не «винтовка», а «штуцер». По крайней мере, нарезное оружие у нас до 1856 г. именовалось «штуцерами». Термин «винтовка» широко применялся в устной речи (его можно встретить у Пушкина, Лермонтова и других наших классиков), проникнув в неё из казачьего лексикона.
Изобретение прямых нарезов приписывается оружейнику Гаспару Цольнеру, работавшему в Вене в конце пятнадцатого столетия. Предполагалось, что в нарезах будет оседать нагар, но вскоре у кого-то из немецких мастеров канавки по недосмотру ушли в сторону, и выяснилось, что «бракованное» оружие бьёт гораздо точнее «правильных» образцов. Новинка прижилась. Нарезка винтовых канавок требовала немалого труда, и штуцеры, или, как их тогда называли ещё в России, «винтовальные пищали», изготавливались на заказ для богатых и знатных любителей охоты. ( Для короля Людовика XIII умельцы сделали охотничье ружьё, канал ствола которого давал на просвет лилию – королевский герб) Технологии, впрочем, развивались. В XVIII веке в большинстве армий состояли на вооружении нарезные ружья, преимущественно германского производства. У нас «петровские» штуцера производились для войсковых нужд в Туле с 1726 года. Много их имелось у казаков (трофейных турецких, большей частью. В Турции тогда производили чертовски качественное оружие. Кавказские ружья, за редким исключением, имеют турецкие стволы).
Консервативное армейское начальство Англии обратило внимание на нарезное оружие лишь после войны с восставшими американскими колонистами. Сражавшиеся за океаном немецкие наёмники Британской империи широко пользовались штуцерами, и некий капитан Фергюсон оценил все достоинства такого оружия. Патрик Фергюсон обладал живым умом, был в техническом отношении достаточно подкован, чтобы создать удивительнейшую винтовку, о которой можно сказать банально и честно: она действительно далеко опередила своё время. Она была казнозарядной, избавляя стрелка от утомительного последовательного проталкивания в ствол компонентов заряда. Соответственно, возросла и скорострельность.
Пробный образчик 1 июня 1776 года с блеском прошёл испытание. Комиссия Артиллерийско-технического управления дала добро. Была изготовлена небольшая партия штуцеров, их выдали отряду волонтёров с изобретателем во главе и отправили в Северную Америку. У Кингс-Маунтин воинство Фергюсона попало в окружение и было перебито до единого человека. Штуцеры достались бунтовщикам. Впоследствии американцы писали, что, производи Британия больше ружей системы Фергюсона, возможно, и независимость накрылась бы медным тазом.
А так, независимые государства-штаты победили, и оружие Фергюсона было забыто…
Минули два десятилетия. Герцогу Йоркскому французы всыпали во Фландрии. Он сделал из поражения верные выводы и затеял в армии реформы, которые потребовали принятия на вооружение нарезного штуцера. О фергюсоновской винтовке никто не вспомнил, а жаль. Вместо неё своё творение предложил приятельствовавший с «Принни» мастер Иезекииль Бейкер. Его нарезное ружьё единственно, в чём не уступало штуцеру покойного капитана – это в стоимости производства.
Нарезов было семь. По ним пуля делала в стволе четверть оборота. Шестьдесят пятый изначально калибр в 1807 году сменили на семьдесят четвёртый. Винтовки обходились казне дорого, к тому же, из них невозможно было палить с такой же частотой, как из «Браун Бесс». Подразделение, полностью вооружённое Бейкерами, не устояло бы против отряда с обычными гладкоствольными пукалками. Так что я склонен верить утверждениям некоторых авторов, будто штуцеры Бейкера были всего у 10% «зелёных курток», остальные 90, де, довольствовались «Браун Бесс».
Прослужило творение Иезекииля Бейкера до 1838 года, когда ему на смену пришёл так называемый «брауншвейгский» штуцер.
Штуцер Бейкера, штык-кортик и натруска-рожок. Длина штуцера 1168 см, длина ствола 762 мм, вес 4,1 кг, калибр .614 (15,6 мм), семь правых нарезов, начальная скорость пули 305 м/с.
Семистволка.
С первых дней появления в Европе огнестрельного оружия многостволки будоражили воображение оружейников. Фитильный, а потом и кремневый, замки плохо подходили для одновременного воспламенения пороха в нескольких стволах, но попытки предпринимались.. Результаты усилий «самоделкиных» встречали особенно тёплый приём на флоте. Всякая морская схватка оканчивалась абордажем, а в рукопашной пара-тройка пущенных во врага сверх плана пуль порой решала её исход. С качающейся под ногами палубы целиться и жахать из тяжеленной бандуры несподручно, поэтому многоствольные монстры устанавливались на вертлюги. Тоже не выход: мало того, что заряжать хреново, да вдобавок где гарантия, что враг будет атаковать с того боку, где у нас стоит многостволка?
Руководствуясь вышеприведёнными соображениями, оружейник Джеймс Уилсон решил создать залповую игрушку, из которой можно было бы палить с рук, как из «Браун Бесс». Изготовленный Уилсоном прототип имел шесть стволов, закреплённых вокруг центрального, от вспышки заряда в котором вспыхивал заряд пороха в остальных. В 1779 году изобретатель предложил своё детище на суд комиссии Палаты Вооружений, ибо многостволку он делал с расчётом на сухопутные войска. Демонстрация чудо-оружия не произвела на представителей армии желаемого впечатления. Его сочли не подходящим для пехоты. Зато семистволку на ура приняли флотские, видя в ней идеальное оружие для залповой стрельбы с мачт по вражеской палубе. В 1780 году адмиралтейство поручило оружейной фирме Генри Нока изготовить два опытных образца, испытав которые, заказало ещё 500. Первые три или пять экземпляров (источники расходятся во мнении) были нарезными. Потом одумались: заряди-ка семь стволов, с усилием пропихивая по нарезам каждую пулю! Этот контракт намертво связал семистволку с именем Генри Нока. И по сей день мало кто из авторов, упоминая залповое ружьё, вспомнит Уилсона; пишут о «семистволке Нока», в лучшем случае, о «семистволке Уилсона-Нока».
Многостволку флот заказал отнюдь не из любви к диковинам. На Атлантике кипели бои с судами американцев, поддерживаемых Испанией и Францией. В сентябре 1782 года адмирал Ричард Хоуи был командирован охранять транспорты, посланные для освобождения осаждённого британского гарнизона Гибралтара. Предстояла драка, и Хоуи постарался экипировать своих ребят по высшему разряду. Под «высший разряд» попали и семистволки: на каждый линкор их взяли 20 штук, на каждый фрегат 12.
Очень скоро иллюзии относительно нового оружия у флотских подрассеялись. Как и всякий курьёз, многостволка обладала кучей недоработок и неисправимых пороков. Переносное залповое ружьё для пальбы с реев по палубе противника оказалось хитрой своенравной тварью. Вопреки замыслу изобретателя вспыхнувшая затравка поджигала порох далеко не во всех стволах одновременно, и при перезарядке стрелок вынужден был гадать, какие стволы выстрелили, а какие нет, рискуя в случае повторной зарядки лишиться головы и рук (ствол-то от двойной зарядки и разорвать может). Плюс, в горячке боя легко перепутать, какой ствол ты только что зарядил, а какой ещё нет. Для ведения огня с мачт семистволка и вовсе не годилась. Во-первых, сноп искр при выстреле грозил воспламенить оснастку собственного корабля. А, во-вторых, отдача, подобная, как точно заметил Бернард Корнуэлл, «…удару копыта взбесившегося мула» С мачты стрелка сбрасывало на раз, да и на земле часто ломало плечо или ключицу. Рекомендация Палаты Вооружений вдвое уменьшать порцию пороха в заряде не слишком пособила. От многостволки шарахались самые дюжие и отчаянные матросы, что проняло неспешных обычно чиновников. Оружие было объявлено опасным в использовании. В 1805 году его списали. Нок, ещё на что-то надеясь, некоторое время пытался сбагривать семистволки гражданским лопухам как спортивное оружие, но успеха не добился. Плохую репутацию пугача не могли превозмочь ни украшения ложи, ни внешние усовершенствования. В конце концов, Нок тоже махнул на семистволку рукой.
Залповое ружьё Уилсона-Бейкера. Калибр .46 (12 мм) Вес незаряженного оружия 5,8 кг. Современные реконструкторы, пулявшие из семистволки, отмечают, само собой, жуткую отдачу, против коей не помогают никакие современные ухищрения, и то, что при выстреле с пяти метров мишень поражают, в среднем, две пули из семи.
Так и сгинула бы семистволка в Лете, кабы не Голливуд. В 1960 году выходит фильм «Аламо», повествующий о техасской заварушке 1836 года (желающих знать подробности тех событий отсылаю к опусу А.Бушкова «Неизвестная война». О Техасе там тоже кое-что есть. И не врёт ведь, собака, но как интерпретирует!) В руках у соратника главного героя красуется наша старая знакомая, хотя каким ветром её занесло вглубь американского континента спустя три десятка лет после отставки с флота, ведает лишь Господь и американец-сценарист. Спасибо, что семистволка, а не Калашников. Возможно, этот фильм и навёл Корнуэлла на мысль вооружить сержанта Харпера семиствольным ружьём. Возможно.
Оружейники – большие фантазёры. В 70 годах XIX века в Праге продавались «Электрические» ружья. Нет, они не стреляли электричеством. В пустотелом прикладе находилась батарея, дававшая искру для воспламенения порохового заряда.
Палаш Шарпа.
Многая знания – многая печали. А ещё большая «печали» – знания поверхностные. Переводя «Выкуп Шарпа», я спотыкнулся на одном эпизодце. Драгунский сержант Шалон, пробуя палаш Шарпа, презрительно фыркает: «Дрын, а не оружие!» С чего бы такое пренебрежение, недоумённо думал я, ведь французские драгуны и кирасиры вооружались подобными же палашами? Подобными, да не совсем, как выяснилось.
Палаш англичане передрали у австрийцев после нидерландской кампании 1797 года. Чтобы управляться с этим тяжеленным оружием, да ещё и не в седле, от Ричарда Шарпа требовалась недюжинная сила. Судите сами: общая длина палаша – 103 см, длина клинка – 89 см при ширине 4. Французский палаш был поизящней: общая длина – 116 см, клинок – 95 см при ширине 3,5. Увесистый клинок, по всей видимости, должен был компенсировать английской тяжёлой кавалерии отсутствие того, что в те годы, собственно, и делало тяжёлую кавалерию тяжёлой, – кирас. Да, у английской тяжёлой конницы, не в пример французским кирасирам и русским кавалергардам, не было кирас. Может, потому Веллингтон однажды едко заметил, что не хотел бы видеть столкновение четырёх английских эскадронов с четырьмя французскими.
Вверху французский палаш, внизу английский.
Артиллерия, ракеты и всё, что при переводе я бы хотел знать о современном Шарпу вооружении, да не у кого было спросить.
Артиллерия у англичан была весьма на уровне, отчасти потому, что там отсутствовала порочная практика торговли офицерскими патентами. Губил английских пушкарей на поле боя малый боекомплект. Восемьдесят четыре снаряда против положенных ста семидесяти двух у нас, ста пятидесяти у австрийцев и двухсот двадцати двух у французов. Ещё в середине XVIII века артиллеристы повсеместно отказались от раздельного заряжания, перейдя на боеприпас, подобный принятому в пехоте; боеприпас, в котором все необходимые для выстрела компоненты были объединены в единое целое. Ядра, например, закреплялись двумя металлическими полосками крест-накрест в полукруглой выемке деревянного поддона, «шпигеля», и к нему снизу цеплялся мешок с порохом. Такой артиллерийский патрон позволял сократить промежутки между выстрелами и избавлял от неизбежных несчастных случаев (как тщательно бы ни банился ствол, рано или поздно где-нибудь в каверне канала от предыдущего выстрела сохранялся уголёк, поджигавший порцию пороха, забрасываемого специальной лопаткой-«шуфлой»). Впрочем, когда единые заряды кончались, пушкарям воленс-ноленс приходилось прибегать к дедовскому способу.
Кроме ядер и экзотики типа светящихся ядер да брандскугелей в боекомплект входили картечные заряды. Название «картечь» происходит от итальянского «cartoccio», «свёрток». До изобретения пулемётов она с успехом выполняла его функции по истреблению пехоты. Боеприпас представлял собой набор пуль, уложенных в жестяной цилиндр, основанием которого служил железный поддон. Верхний слой пуль накрывался крышкой из листового железа, на неё загибались зубчатые края верха стенок цилиндра. При выстреле поддон давил на пули, те давили на стенки цилиндра и на выходе из ствола разрывали оболочку, разлетаясь конусом.
Поначалу в жестянки заряжали свинцовые ружейные пули, но они при выстреле слипались, деформировались, что сильно ограничивало дальность их полёта. Экспериментальным путём установили, что лучший результат дают пули железные, но они больно дороги были в производстве. Поэтому нашли компромиссный вариант – чугун. ( Для стрельбы из крупнокалиберных мортир во времена Шарпа ещё использовалась каменная картечь, помещаемая не в жестянки, – в плетёные корзины.)
Покойному французскому тяжёлому кавалеристу, хозяину этой кирасы, о картечи беспокоиться не пришлось, хватило и ядра.
Морские артиллеристы с успехом использовали и комбинированные снаряды «картечь поверх ядра»: на деревянный шпигель накладывалось осмоленное ядро, поверх которого насыпалась картечь, затем снаряд укрывался холщовым мешком. Картечные пули сметали живую силу на палубе вражеского корабля, а ядро пробивало борт, либо ломало и рвало оснастку. «Картечи поверх ядра» использовались британцами в Трафальгарском сражении 1805 г. Есть упоминания о применении таких комбинированных боеприпасов и сухопутной артиллерией англичан – в битве под Ватерлоо в 1815 году.
Картечь делилась на «дальнюю» и «ближнюю». «Ближняя», состоящая из пуль меньшего диаметра, применялась для ведения огня на дистанции в пределах 400 метров, «дальняя», более крупная и тяжёлая – 600 метров.
Картечью в начале XIX века удивить кого-то сложно. Ровесница самой артиллерии, как-никак. Та же Царь-пушка, сколько ни выстраивай рядом с ней пирамид из бутафорских ядер, предназначалась бы (имейся у неё запальное отверстие) для ведения огня картечью и только картечью, а, вернее, тем, что картечи предшествовало. Англичанам же было чем удивить врага.
Вот странность: обитатели туманного Альбиона известны своей крайней косностью ( существует байка, достоверности сомнительной, зато ярко иллюстрирующая, насколько близко порой английский консерватизм граничит с идиотизмом. Якобы в 80-х годах XX века британский военный министр, просматривая учебный фильм о действиях артиллерийского расчёта в бою, обратил внимание на одного из пушкарей, который, нахально положив с прибором на суетящихся товарищей, удалился в сторону и предался самому любимому у солдат, но редко выпадающему на их долю занятию – ничегонеделанию. Никто из окружения министра вразумительно объяснить поведение рядового не смог. Начали разбираться. В итоге обнаружилось: солдат не бездельничал, как могло показаться стороннему наблюдателю, он «держал лошадей», ибо, несмотря на то, что о конной тяге британская артиллерия забыла с конца сороковых годов, в составе каждого расчёта сохранился ответственный за то, чтобы на время стрельбы отвести виртуальных лошадок подальше и там холить да лелеять, пока не придёт черёд менять позицию орудия), а как призадумаешься… Танками они первые обзавелись, и паровозы они изобрели, и в хаки с их почина мир обрядился. Как у британцев одно с другим уживается, – поди, пойми. В общем, наполеоновских орлов им тоже нашлось чем шугануть. Шрапнелью и ракетами.
Мысль создать снаряд для поражения живой силы более совершенный, нежели картечь, овладела артиллерийским офицером Генри Шрапнелем ещё в годы учёбы в Королевской Военной академии. Все средства, всё свободное время юноша отдавал изобретательству, и в 1784 году его усилия увенчались успехом. Его творение представляло собой полое ядро, начинённое пулями и порохом. От картечи снаряд Шрапнеля отличало наличие запальной трубки. При выстреле порох в ней воспламенялся и, выгорая в полёте, поджигал заряд в ядре. Снаряд взрывался, пули с осколками корпуса сеяли смерть и ужас. Длина запальной трубки регулировалась, позволяя подрывать снаряд над головами вражеской пехоты. Эффективная дальность, в сравнении с картечью, возросла до 1100 метров.
Много лет лейтенант Шрапнель обивал пороги кабинетов, и лишь в 1803 году (он уже получил капитана) гранаты конструкции Шрапнеля поступили на вооружение британской армии.
Боевые офицеры были от «шрапнели» без ума. Веллингтон рассыпался в хвалах; адмирал Смит за свои деньги закупил сверх положенного 200 зарядов, а начальник артиллерии «Носача» полковник Роб так отзывался об изобретении Шрапнеля: «Невозможно измыслить ничего убийственнее…»(Бедняга! Хорошо, что он не дожил до пулемётов и атомных бомб.)
Наградами Генри Шрапнеля не обошли: к середине 1804 года его плечи украшали подполковничьи эполеты, а в 1814 изобретателю назначили от правительства денежное содержание 1200 фунтов в год.
Умер он в 1842 году генералом. Прижизненной известности ему не судилось – очень уж засекречено было его детище.
Тайны тайнами, а французам после Альбуэы в 1811 году досталось два фургона с шрапнельными снарядами. Наполеон заинтересовался английской новинкой, после применения которой британцы порой брали в плен французских солдат живыми и невредимыми, но лёжащими без ума от страха. Личный контроль императора не помог: до конца войны наполеоновским спецам не удалось наладить выпуск шрапнели.
Запуск ракет Конгрива с треног. (Современная реконструкция)
Ракеты Конгрива подробно описаны в романе «Враг Шарпа». Дополню Бернарда Корнуэлла парой деталей. Репутацией в войсках они пользовались самой дурной, так как случаи удачного применения согласно старой шутке про плотника хватит обоих пальцев на руках посчитать: бомбардировка Копенгагена да Лейпциг (где они произвели на французскую пехоту действие, точно воспроизведённое во «Враге Шарпа»). Неудач было гораздо больше. Достаточно упомянуть, что под Кадисом в 1810 году часть пущенных с португальских позиций ракет ударила по португальцам же.
Чёрный порох годился для фейерверков, но не очень подходил для боевых ракет. До создания же бездымного пороха оставалось семь десятков лет, в которые уложилась поразительно быстрая в сравнении с предыдущими столетиями эволюция огнестрельного оружия. Капсюльное (в «Мести Шарпа» стрелок дуэлирует с моряком Бампфилдом на капсюльных пистолетах, которые от кремневых отличались способом воспламенения основного заряда; вместо пороха применялись лепёшки из ударного состава, похожие на привет из нашего детства – пистоны) сменило кремневое, а, так как усовершенствованные нарезные капсюльные ружья заряжались с той же скоростью, что и гладкоствольные, вторые стали достоянием истории. Капсюльные винтовки превратились в казнозарядные, уступили место игольчатым (где заряд прокалывался по всей длине иглой). Появление унитарного патрона в металлической гильзе подписало смертный приговор игольчатым винтовкам ( А ведь история развития огнестрельного оружия вполне могла пойти по иному пути. Ещё в 1808 году наполеоновский офицер швейцарского происхождения Самюэль Поли изобрёл казнозарядное ружьё с откидным затвором, автоматическим взведением курка и экстракцией, под унитарный патрон в бумажной гильзе с металлическим поддоном собственной системы. 2 января 1813 года генерал Савари, герцог де Ровиго, доложил Наполеону, что разработка Поли при калибре 16,6 мм даёт в минуту 22 выстрела, а дальнобойность и кучность у неё в два раза выше, чем у армейских ружей. Наполеон изъявил желание лично ознакомиться с диковиной, однако вскоре Франции в очередной раз объявила войну Пруссия, затем Австрия, и Бонапарту стало не до новинок, сколь бы революционны они ни были. Швейцарский умелец умер в 1817 году в безвестности, а лавры изобретения унитарного патрона достались его подмастерьям Николасу Дрейзе и Казимиру Лефоше), а создание во второй половине XIX века бездымного пороха окончательно сформировало огнестрельное оружие в том виде, в коем мы знаем его сейчас. Уничтожение человека человеком вышло на новый уровень.
Уровень тридцатишестиствольной установки “Metal Storm”, способной выпустить в минуту миллион пуль, и авиационной пушки ГШ-6-23М, за ту же минуту изрыгающей десять тысяч двадцатитрёхмиллиметровых снарядов. Уровень, с высоты (с высоты ли?) которого кровавые наполеоновские войны кажутся рыцарскими и умильно игрушечными.
ВЕРА ШАРПА
Стрелок Ричард Шарп надеялся только на себя и свою удачу. К Богу он был равнодушен. Мы с вами не видим ничего странного в равнодушии стрелка Ричарда Шарпа к религии, но окружающих он, должно быть, здорово удивлял, ибо окружали его люди верующие: католики, пресвитериане, англикане, методисты… Харпер – католик, это, более-менее, понятно. Генерал-майор Нэн – пресвитерианин, которому англиканский армейский капеллан шлёт циркуляр об искоренении в армии методистской ереси, а методистов в войсках – пруд пруди (взять потерявшего под Бадахосом глаза сержанта Рида)… Кто они, и какая меж ними разница? Попробуем разобраться.
Ab ovo.
Ранняя христианская церковь признавала лишь одного единого главу, – Иисуса Христа. На земле же ею управляли епископы, к некоторым из которых прислушивались больше: к римскому, например, или константинопольскому. Римская империя была в те дни разделена на две части, Восточную и Западную. После падения под ударами варваров Западной Римской империи епископы «вечного города» решили «разгрузить» Иисуса Христа и взять заботу о церкви в свои руки. Так у Спасителя появился наместник на земле, римский папа, объявивший себя начальником всех христиан. ( В стремлении доказать своё право верховодить папы не брезговали и откровенными подделками, вроде «Исидоровых декреталий», сборника церковных «документов» с 77 г. н.э. Из них следовало, что папа получил всю полноту власти во Вселенской церкви от самого апостола Петра, а предстоятели Поместных церквей пользовались властью, данною им папой. Фальшивка была сляпана грубо. В этих декреталиях папа Виктор I (189-199 гг н.э.) переписывается с Феофилом Александрийским ( V век н.э.), ничуть не смущаясь тем, что его адресат родится через двести лет; епископы первых веков на голубом глазу цитируют латинский перевод Библии, сделанный блаженным Иеронимом (славянином, по некоторым сведениям) в 405 году; другие епископы, жившие во времена гонений на христиан, когда собственности у церкви ещё не могло быть, высказывают беспокойство покушениями мирян на церковное имущество.) Восточная церковь с Римом не согласилась. В понимании православных меж Богом и верующим посредников быть не может, а Патриарх, московский ли, константинопольский, не «министр по делам православной церкви», каковым пытаются представить его средства массовой информации, и не всевластный президент архаичной фирмы по выкачке бабла из боговеров-лохов. Патриарх, он всего лишь самый авторитетный из епископов Поместной церкви. Христианство раскололось. Папы римские быстро прибрали Запад к рукам, норовя диктовать свою волю светским государям. Власть – сладкий кус, и порой папскую тиару напяливало на себя одновременно несколько человек, осыпая друг дружку проклятиями и анафемами. Престиж церкви падал. Недаром, как точно подметили авторы умного учебника по истории Средних веков И.А. Мишина, Л.Н. Жарова и А.А. Михеев, у нас народные восстания поднимались «за правильного царя», а в Европе – «за правильную веру». Аппетиты папства росли, и с течением времени преемники апостола Петра присвоили себе право за деньги подселять грешников в рай. Звалось это чудо «индульгенциями». Смысл в чём? Католики считали, что спастись можно, лишь совершив некоторое количество добрых дел. Сколько, Бог весть. Обычному человеку, во всяком случае, не до совершения добрых дел. Однако на заре времён святые угодники совершили огромное количество добрых дел, создав некий «банк сверхдолжных заслуг», и папа, в качестве президента этого банка, может за определённую сумму выделить часть заслуг убийце, вору или насильнику, обеспечив их тёпленьким местечком в раю, а не положенным горяченьким в аду. Народ возмутился.
31 октября 1517 года монах-августинец Мартин Лютер прибил к дверям церкви в Виттенберге 95 тезисов против торговли индульгенциями, положив начало Реформации. Лютер отвергал непогрешимость папы, уравнивал мирян со священниками и учил, что на папу римского рассчитывать смешно, спастись человек может лишь верою в Господа. Швейцарец Жан Кальвин пошёл дальше. По его мнению, спастись сам человек не может ни с помощью добрых дел, ни с помощью папы, ни с помощью веры. Господь, говорил Кальвин, заранее предопределил, кто спасётся, а кто нет, и, хоть ты тресни, изменить этого не в силах. Но как узнать, куда тебя определил Бог? И Кальвин в запале борьбы с папством сам не заметил, как вывернул христианство наизнанку. Согласно его воззрениям, узнать, куда определил тебя Господь, легко. Спасённым Отец Небесный уже здесь являет знаки Милости Своей. А знаки простые: здоровье, успех и, конечно, богатство. Забавно у Кальвина вышло: традиционное христианство было религией бедных («Легче верблюду пройти в игольное ушко…» и так далее), кальвинизм стал религией богатых. Настолько религией богатых, что в некоторых общинах разорившегося купца переставали пускать в церковь, а с бедностью боролись, вешая бедняков (чего их жалеть, их сам Господь проклял). Кальвина мы с вами ещё вспомним.
