Текст книги "О Ричарде Шарпе замолвите слово"

Автор книги: Владис Танкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

В забвении он пребывал недолго. Несмотря на непростые отношения между братьями, первое, что сделал принц Уэльский, став регентом в 1811 году, – восстановил братца Фредди в должности Главнокомандующего, которую он и занимал до самой смерти 5 января 1827 года. Спустя несколько лет после кончины герцога его память была увековечена сооружением колонны на площади Ватерлоо. Средства для постройки памятника собрали, «добровольно-принудительно» лишив английских военных однодневного жалования. В 1839 году на вершине колонны появилась статуя, и остряки шутили, что на такой высоте (38 метров) герцог впервые в жизни недосягаем для кредиторов (а после смерти он оставил около двух миллионов ф.ст. долгов. Для сравнения: бюджет военного ведомства в те годы составлял 23 миллиона ф.ст.).

 

 

Из-за этого одышливого господина родившемуся в Австрии Арнольду Шварценеггеру пока не светит стать президентом США. Георг III не мог смириться с потерей заокеанских колоний, а потому замыслил выдвинуть герцога Йоркского, своего второго сына, кандидатом в президенты новорожденного государства. Если вспомнить, что против отсоединения от метрополии была примерно половина населения США, то можно представить, насколько американский сенат струхнул. В кратчайшие сроки в Конституцию внесли положение, согласно которому президентом США может быть только человек, родившийся в США. Так герцог Йоркский и не попал в Капитолий. Наверно, поэтому англичане, захватившие в 1812 году Вашингтон, сожгли Белый дом.

 

Веллингтон Шарпа.

Империи немыслимы без провинциалов. Трудно представить себе историю Франции без корсиканца Наполеона, историю России без грузина Багратиона и малоросса Паскевича, историю Великобритании без ирландца Веллингтона. Впрочем, Веллингтоном он стал не с рождения. Предки его носили «собачью» фамилию Колли, которую дед, получив от дальнего родича громадное состояние, сменил в честь того на Уэсли ("Wesley"). Ветвь Уэсли была богаче и вела своё родоначало от прибывшего в Ирландию с Генрихом II королевского знаменосца (Кстати, по линии Уэсли Веллингтон состоял в дальнем родстве с основателем методизма преподобным Джоном Уэсли, о котором пойдёт речь в главе «Вера Шарпа»). В 1798 году будущий герцог сменил вариант «Уэсли» на благороднее звучащее «Уэлсли» ("Wellesley").

Родился Артур Уэсли в Дублине 1 мая 1769 года. В 1781 году умер отец, и его титул графа Морнингтона унаследовал старший брат Артура Ричард (Артур был третьим сыном). После смерти отца Артура отослали учиться в Итон. Друзей он там не нашёл, и впоследствии отзывался о трёх годах, проведённых там, с искренним отвращением. В 1784 мать забрала его оттуда, и вскоре семейство переехало в Брюссель. В1786 году Артур поступил во французскую Королевскую академию верховой езды в Анже (где учился со многими из тех, с кем в будущем ему суждено скрестить оружие), там ему нравилось, учился он с удовольствием, в совершенстве овладел французским и стал великолепным наездником. В 1787 году брат, бывший на короткой ноге с тогдашним лордом-лейтенантом Ирландии, пристроил Артура на военную службу. Начав со скромного прапорщика, благодаря связям и деньгам будущий фельдмаршал быстро продвигался по служебной лестнице. В 1793 году Уэсли купил подполковничий чин в 33-м полку (в том самом году, когда в него вступил Ричард Шарп) и отважился посвататься к предмету своей давней любви Китти Пэкинхэм. Брат возлюбленной граф Томас Лонгфорд соискателю отказал, ибо полагал его погрязшим в долгах вертопрахом с незавидным будущим. В картишки Веллингтон, действительно, поигрывал, но как он сам потом признавался: «Все знали, что я часто нуждаюсь в деньгах, но я никогда не погружался в долги безнадёжно».

В 1793 году герой нашей предыдущей главы, герцог Йоркский, высадился во Фландрии, и 33-й полк был направлен ему в числе подкреплений. В ходе кампании Уэсли выбился в командиры бригады и сумел вынести из неудачной, в целом, кампании несколько ценных уроков для себя относительно непрерывного огня против колонн противника, роли своевременного снабжения и, самое главное, относительно того, «…чего не надо делать» После возвращения из Нидерландов Уэсли получил полковника и отправился вместе с 33-м в Индию, куда, по случайному, разумеется, стечению обстоятельств был назначен новым генерал-губернатором его брат Ричард. Война с маратхами описана у Бернарда Корнуолла достаточно подробно, останавливаться на ней смысла нет. Стоит добавить лишь, что, если Индия и превратилась в бриллиант британской короны, то огранил его во многом именно генерал-майор (с 1802 года) Уэсли. Забегая вперёд, замечу: видимо, привычка гранить бриллианты дала о себе знать в 1851 году, когда премьер-министр Веллингтон поддержал инициативу супруга королевы Виктории принца Альберта огранить знаменитый алмаз «Кохинор», в результате чего вес уникального камня уменьшился со 191 до 109 карат.

В Англии Уэсли жалуют в рыцари, и на несколько лет он с головой погружается в политическую деятельность, с неохотой оторвавшись от неё ради похода на Копенгаген в 1807 году. Затем он в 1808 году принимает командование над португальской группировкой британских войск, разбивает Жюно при Вимейро. Ход дальнейших событий на полуострове фанатам Шарпа известен, и наглядно иллюстрируется старым анекдотом про лесника Филлипыча. («Дневник партизана: 9 утра. Мы выбили немцев с опушки леса. 10 утра. Немцы выбили нас с опушки леса. 11 утра. Мы снова выбили немцев с опушки леса. 12 дня. Немцы опять выбили нас с опушки леса… 6 вечера. Пришёл лесник Филиппыч и разогнал всех нах…») За победу под Талаверой Уэсли получил титул виконта Веллингтона, а позже и герцога. Несколько годков Веллингтон танцевал с французами «ленинскую кадриль» (Шаг вперёд и два назад), пока разгром в России Великой армии в 1812 году не заставил Наполеона вывести с Пиренейского полуострова лучшие части. Вот тогда-то и настал звёздный час Веллингтона: оглушительный триумф под Витторией, переход через Пиренеи, захват юго-западной Франции и взятие Тулузы спустя неделю после отречения Наполеона. Был назначен послом Англии при дворе вернувшихся на престол Бурбонов. Командовал вместе с Блюхером союзными войсками в битве при Ватерлоо, подведшей итог «Ста дням» Наполеона. На Венском конгрессе Веллингтон представлял Англию. С 1815 по 1818 командовал оккупационными войсками во Франции.

На родине герцог вновь предаётся столь милой его сердцу политике. В 1826 году возглавил посольство в Россию. В 1828 году назначен премьер-министром. Поднимая в пабах кружки с пенным элем, англичане и поныне благословляют имя Веллингтона, ибо его закон 1830 года отменил налоги на пиво и позволил гражданам свободно, без лицензии, открывать пивные. Впоследствии он уходил с поста премьер-министра, возвращался на него, был министром без портфеля, министром иностранных дел в кабинете Пиля, но умер всё же премьер-министром 14 сентября 1852 года. В его честь названа гора в Тасмании, столица Новой Зеландии, учебные заведения. Чтят память знаменитого земляка и ирландцы: монумент герцогу высится у восточного входа в дублинский Феникс-парк.

Мать шестнадцатилетнего Артура Уэллсли огорчённо писала подруге: «Что мне делать с моим бестолковкой Артуром, ума не приложу…» В семье он был самым младшеньким, страдал эпилепсией, кто ж мог знать, что его ждут в будущем маршальские жезлы нескольких империй и герцогский титул?

 

На Пиренейском полуострове у французов перед Веллингтоном всегда было значительное преимущество в живой силе, но при этом англичане находились в несравненно более выгодном положении, нежели оккупанты: британцам помогали местные. Содействие населения, всегда готового подложить свинью захватчикам, позволило Веллингтону наладить эффективную разведку. Главой её являлся майор Кэлхаун Грант. Можно ли шотландца Гранта считать прототипом ирландца Хогана, судить не берусь. Как и благодетель Шарпа из романа «Тигр Шарпа» полковник Маккандлесс, начинал Грант разведывательную деятельность ещё в Индии, а, когда его 11-й пехотный полк перевели в Испанию, привлёк внимание Веллингтона смелой операцией: ему удалось доставить через французские боевые порядки порядочную партию зерна и крупного рогатого скота. Грант учёл, что страх перед гверильясами заставляет французов по ночам сбиваться в большие отряды, оставляя многие дороги без охраны. С октября 1810 года майор Грант, формально числясь в родном полку, был прикомандирован к штабу Веллингтона с правом прямого доклада командующему.

Десятки раз майор лично пересекал неприятельские линии, действуя во вражеском тылу. 15 апреля 1812 года ему не повезло, он попал в плен. К счастью, на момент ареста, Грант был в мундире, следовательно, по законам того времени, не мог быть повешен в качестве шпиона. Его отправили под конвоем во Францию. В Байонне ему удалось бежать. Выдавая себя за американца (а США, как вы помните, находились тогда в состоянии войны с Англией), он добрался до Парижа и при помощи роялистского подполья перебрался на родину, оттуда – к Веллингтону.

Грант с искренним уважением относился к испанцам, в совершенстве владел языком Сервантеса и Лопе де Вега, знал стихи и песни. Неудивительно, что среди населения оккупированного Наполеоном полуострова у майора имелось немало преданных друзей. Они не только охраняли его, помогали в сборе нужных сведений, но и способствовали завязыванию новых контактов. Даже с духовенством, несмотря на разницу вероисповедания, Кэлхаун нашёл общий язык, а духовенство в Испании играло роль, которую спустя сто с лишним лет будет играть в СССР партия. Кроме того, из священников получались отличные лазутчики. Какой француз, будь он хоть трижды якобинец, откажется пропустить попа, что едет к умирающему? Созданная Кэлхауном плотная агентурная сеть исправно действовала на протяжении всей войны на Пиренейском полуострове, снабжая Веллингтона подробными сведениями о каждом шаге его врагов.

Ни о чём подобном французы и мечтать не могли. У них, впрочем, имелся иной источник достоверных сведений. О передвижениях британцев за Пиренеями наполеоновские маршалы следили по… английским газетам. Веллингтон с горечью писал: «…содержание всех [наших] газет – это разведывательные данные для неприятеля, на основании которых, как мне известно, он строит планы своих операций…» В газетах открыто публиковались его донесения в Лондон, содержащие важные для врага сведения. Наполеон журналистам такой воли не давал. Закрыв практически все издания революционной поры, он порой использовал оставшиеся для дезинформации противника. Опыт императора остался не востребован ещё добрую сотню лет. Во время войны между Севером и Югом в США газеты печатали планы наступления с картами, списки полков и т.д. В 1870 году французские журналисты радовали немцев точными сведениями о местонахождении армий гордых галлов, а Мольтке получил информацию о расположении французских войск из английских газет.

 

 

 

 

 

 

 

АРМИЯ ШАРПА

 

Организация.

Армия, в которую вступил юный Ричард Шарп в 1793 году, и по внешнему виду, и по боевому духу мало походила на бравое воинство, разгромившее спустя два десятка лет наполеоновские полчища на Пиренейском полуострове. Тем не менее, организационная структура оставалась неизменной на протяжении всей войны.

Линейная пехота состояла из некоторого количества номерных полков (в середине 90-х годов XVIII века их насчитывалось 135, в 1804 – 104). В 1792 году номерным полкам были присвоены названия графств, где они формировались, хотя в официальных бумагах, особенно парламентских, их до 1803 года именовали по фамилиям командиров. Рекруты отнюдь не всегда набирались в тех графствах, по которым полки получали наименования. Вербовщики забирались порой далече, вследствие чего в каждом полку служило немало ирландцев и шотландцев (Например, в 1809 году 34% нижних чинов 57-го Западно-Миддлсекского полка составляли уроженцы Зелёного острова, а в 29-м Ворчестерширском, по данным 1811 года, и вовсе 37)

К началу войны на полуострове из 103 полков 61 состоял из двух батальонов, 37 – из одного. В 60-м полку было целых семь, в 1-м четыре, в 14-м, 27-м и 95-м по три. Со временем семь полков, имевших по одному батальону, обзавелись вторым, а 56-й третьим. Из полков пешей гвардии 1-й состоял из трёх батальонов, 2-й Колдстримский и 3-й Шотландский из двух каждый.

Полком командовал офицер в звании полковника, батальоном – подполковника. Делился батальон (пехотный, не гвардейский, те были побольше) на штаб, восемь «батальонных» или «центральных» рот и две «фланговых» роты, к коим относились правая «гренадёрская» (в неё зачисляли самых высоких рекрутов) и левая «лёгкая» (самые низкорослые и ловкие). Гренадёрские роты являлась пережитком тех времён, когда на вооружении пехоты стояли ручные гранаты, лёгкие, наоборот, появились недавно в результате войн с мятежниками в Америке. К штабу относились: подполковник, два майора, адъютант, хирург с двумя ассистентами, квартирмейстер, старшина, сержант-оружейник, старший барабанщик, сапёры: капрал и восемь рядовых (в задачи сапёров, кроме рубки деревьев, постройки и разрушения заграждений, входил забой скота). Роты состояли из командира (капитана), двух лейтенантов или прапорщиков, двух сержантов, трёх капралов, барабанщика (плюс в некоторых ротах флейтиста) и от 85 до 100 рядовых. В боевых условиях численность личного состава роты могла колебаться от 40 до 70 человек. Взять Ватерлоо: ряды гренадёрской роты 2-го батальона 73-го полка после схватки под Катр-Бра поредели до 56 нижних чинов про двух офицерах (Любопытно, в этом номинально шотландском полку в сентябре 1813 года шотландцев было всего десять процентов. Остальные – двадцать процентов ирландцев и семьдесят процентов англичан).

Теоретически участвующий в боевых действиях 1-й батальон полка должен был насчитывать около тысячи рядовых и капралов (с сержантами, оркестром и офицерами – 1100), отсылая больных и раненых во 2-й батальон, получая взамен оттуда пополнения. Таким образом, если 2-й батальон вводился в строй, ему приходилось искать замену не только собственным инвалидам, но и тем, которые прибыли из первого. Соответственно, второй батальон был всегда слабее первого.

Исходя из вышеизложенного, ясно, что численность полков сильно колебалась. К примеру, в 1809 году четырёхбатальонный 1-й полк имел 4926 человек в составе, а однобатальонный 16-й – всего 406.

Увы, «Теория, мой друг, суха…», до 1100 человек численность батальонов во время войны никогда не дотягивала. В 1811 году, к концу кампании, из 46 батальонов Веллингтона 9 насчитывали более 700 человек личного состава, 16 – от 500 до 700, 10 – от 400 до 500 и 11 – менее 400. В среднем выходит 550 человек, от 1005 в 1-м батальоне 43-го полка до 263 во 2-м батальоне 38-го. Бывало, что в полку оставалось слишком мало солдат, тогда его объединяли с такими же обескровленными подразделениями в так называемые «сводные батальоны» (под Талаверой, например) или расформировывали.

Шотландские полки отличались от прочих. Они набирались по системе, действующей ещё со времён средневековья, и костяк таких подразделений чаще всего составляли представители одного клана.

Потери армия несла не только от огня противника. Во время печально известной Вальхернской экспедиции (В июле 1809 года британцы захватили остров Валхерн в устье Шельды, надеясь использовать его как базу против находящихся в руках французов Бельгии и Голландии, но продержались там только до декабря) 68-й полк потерял от лихорадки 103 человека умершими и 599 больными. В строю осталось всего 76 бойцов. Не понеся боевых потерь, полк был эвакуирован и после пополнения (на сорок процентов ирландцами) неплохо показал себя на Пиренейском полуострове в 1813-14 гг.

Солдаты.

В отличие от Франции, в Англии всеобщая воинская повинность отсутствовала, о чём не раз вслух жалел Веллингтон. Рекруты набирались «по контракту», и большей частью представляли собой то, что лучше всего характеризуется новомодным ныне словом «быдло». Как вспоминал один из ветеранов армии Уэлсли «… если человек записывался в солдаты, значит, что-то с ним было неладно» Сам Веллингтон писал: «Патриоты, вступающие в армию из высоких побуждений – редкость. Наши соотечественники или бегут в солдаты от правосудия, или надевают мундир ради положенной солдату выпивки…» Играла свою роль и царящая в Англии нищета. Завербовавшийся в армию получал баснословные для простолюдина деньги: 7 фунтов 12 шиллингов 6 пенсов в 1803 году, а в 1812 году – 23 фунта 17 шиллингов 6 пенсов за пожизненный контракт и пятью гинеями (т.е. 105 шиллингами) меньше за семилетний. Изрядная доля новобранцев выбирала именно пожизненный контракт. Так, из 3143 человек, записавшихся в 1814 году, лишь 772 отдали предпочтение договору на семилетний срок службы, причём, среди 566 ирландцев такой оригинал нашёлся всего один. Рекрутов, естественно, никто не предупреждал, что из обещанного им куша армия вычтет стоимость обмундирования и снаряжения, а также расходы на вербовку. Новобранцу, давшему согласие служить, выдавался небольшой задаток. Хитрованов, пытавшихся сбежать с авансом в кармане до подписания необходимых документов, ждала виселица. В 1787 году поймали и повесили 49 подобного рода ловкачей.

А пополнения армии ох, как требовались. В 1811 году, к примеру, погибших и списанных по здоровью насчитывалось 22953 человека, из них менее  трёх тысяч можно отнести к боевым потерям.

В таких условиях, конечно, не до морального облика будущих защитников отечества, тем более что вербовщики неплохо зарабатывали на каждом новобранце: офицер, возглавлявший команду – 16 шиллингов; команда – 15 шиллингов 6 пенсов, а «посодействовавший вербовке» (чаще всего, трактирщик) – 2 фунта стерлингов 12 шиллингов 6 пенсов. Один из вербовщиков так описывал широко применяемый трюк: «…Напаиваешь вусмерть, бросаешь ему в карман королевский шиллинг и наутро, когда продерёт глаза, божишься, что он накануне дал согласие»

По иронии судьбы и без того бедственное положение с рекрутами армии осложнило создание сил самообороны, призванное, по идее, помочь регулярному войску в случае высадки Наполеона. Ополченцы, не в пример военным, призывались по жребию из числа способных носить оружие мужчин в возрасте от 18 до 40 лет. Призванный мог нанять себе замену. Жалованье ополченца составляло 25 фунтов стерлингов. Кроме того, если судьба семьи солдата регулярной армии никого не волновала, то заботу об иждивенцах бойца ополчения брал на себя приход. В итоге армия осталась без пополнений. Чтобы хоть как-то выправить ситуацию, с 1805 года ополченцам стали выплачивать десять гиней (десять с половиной фунтов стерлингов) за переход в войска (позже: 14 фунтов стерлингов – пожизненная служба, 11 – семилетний контракт). Сработало. За первые четыре года войны на Пиренейском полуострове ряды армии пополнились 55000 ополченцев.

Физически рекруты были развиты плохо и находились на разных стадиях истощения, особенно горожане. По данным 1808 года рост среднего новобранца не превышал 167,5 см. В 92-м хайлендеров Гордона полку перед Ватерлоо всего одиннадцать солдат были выше 180 см (их них самый высокий 186 см), прочие рядовые были ниже 175см, а примерно шестая часть – ниже 160 см. Около 65% личного состава возрастом были младше тридцати лет, 26% – двадцати. Сорокапятилетних и старше насчитывалось всего десять человек. Один-единственный хайлендер оттрубил 25 лет, 60% бойцов отслужили на тот момент менее 10 лет.

Обязательные требования к росту рекрутов обходились с помощью нехитрой уловки: тридцатилетнего недоростка записывали цветущим вьюношей. В 1797 году из таких «отроков» почти поголовно состояли шесть полков, 9-й, 16-й, 34-й, 22-й, 55-й и 65-й. Спустя три года к ним добавились 4-й, 32-й, 45-й и 52-й.

Прости, дорогой читатель, за некоторое отступление от темы, но, раз уж речь зашла о росте, повторю вслед за Львом Толстым: «Не могу молчать!» Существует два великих мифа наполеоновской эпохи. Мифа общеизвестных, а оттого не вызывающих ни у кого ни тени сомнения. Всем известно, что Кутузов был одноглазым, а Наполеон – коротышкой. Между тем, стоит обратиться к научной и научно-популярной литературе (из числа коей я лично рекомендую труды С.Ю.Нечаева: «Десять загадок наполеоновского сфинкса», «Учёный корпус Наполеона» и др.), как мифы развеиваются в дым.

КУТУЗОВ НЕ БЫЛ ОДНОГЛАЗЫМ! Он перенёс два тяжелейших сквозных ранения в голову, но сохранил зрение и никогда не носил чёрной повязки (по крайней мере, повязка не фигурирует ни на прижизненных портретах, ни в воспоминаниях современников).

НАПОЛЕОН НЕ БЫЛ КОРОТЫШКОЙ! После его кончины на острове Святой Елены личный врач императора Франческо Антомарки измерил рост покойного в присутствии 18 свидетелей: 169 см. С учётом того, что позвонки с возрастом несколько спрессовываются, а Бонапарту на момент смерти исполнился 51 год, можно смело утверждать, что в пору расцвета сил Наполеон был никак не ниже 170 см. Это и для нашего времени далеко не карлик, а уж в конце восемнадцатого – начале девятнадцатого… В 1804 году минимальный рост для призыва во французскую армию снизился со 160 до 154,4 см. В линейной пехоте в 1805-1811 гг рост до 160 см имели 18% солдат, от 160 до 170 см – 63%, а рост свыше 180 см лишь 1%. В гренадёрские роты (куда, как мы помним, отбирались самые рослые рекруты) можно было попасть только в том случае, если ваш рост был не менее 173 см. Особняком стояли кирасиры. У них средний рост составлял 176 см. То есть Наполеон был выше двух третей своих солдат. А по отношению к основной массе населения Франции он был просто высоким человеком.

 

Офицерство.

Распространённое мнение о том, что офицерами были сплошь отпрыски знатных родов, ошибочно. Офицеры, в основном, принадлежали к среднему классу и захудалому дворянству. В 1809 году в армии служили 140 пэров и их сыновей, из них 43 в пешей гвардии (всего в английских вооружённых силах насчитывалось 10590 офицеров, по данным, относящимся, правда, к 1814 году).

Около пяти процентов офицеров выслужились из нижних чинов, как, например Патрик Мастерсон из 87-го полка, произведённый в офицеры за отбитого у французов под Бароссой Орла. Вопреки расхожему представлению об английской армии начала XIX века небогатому выходцу из низов отнюдь не были перекрыты пути наверх. Вспомнить хотя бы Ватерлоо: конногвардеец сэр Джон Илли – сын трактирщика, подполковник Джеймс Гамильтон – сын старшины 21 фузилёрного полка.

Во время боевых действий смертность среди офицеров была высока, обеспечивая быстрое продвижение по служебной лестнице выживших. Патенты, соответственно, покупались реже. В течение войны на полуострове лишь пятая часть званий покупалась. Стоили чины недёшево: прапорщик – 400 фунтов стерлингов, лейтенант – 550, капитан – 1500, майор – 2600. Это в линейной пехоте. В пешей гвардии цены были в полтора раза выше. Но гвардия есть гвардия. Служить в ней могли себе позволить лишь состоятельные люди, так велики были расходы. С другой стороны гвардейские звания считались выше армейских. К примеру, капитан гвардии соответствовал армейскому подполковнику.

Хотя по правилам запрещалось продавать патенты лицам, не достигшим шестнадцати лет, на практике запретом пренебрегали. Уильям Деленси, при Ватерлоо – главный квартирмейстер,  стал прапорщиком в 1792 году, будучи 11 лет отроду.

Сэр Джон Мур ещё в 1804 году докладывал, что младшие офицеры, не в силах прожить на своё жалованье, вынуждены тратить личные средства, от 50 до 100 фунтов стерлингов в год. Те, что победнее, довольствовались перешитыми мундирами «сэконд хэнд» и купленной с рук экипировкой. А как иначе? Прапорщику в день выплачивалось 5 шиллингов 3 пенса, лейтенанту – 6 шиллингов 6 пенсов, капитану – 10 шиллингов 6 пенсов. При этом одна только сабля уставного образца стоила шестнадцатидневного жалованья прапорщика без положенных вычетов (на Пиренейском же  полуострове цены были выше, чем в Англии: за лошадь просили 30 ф. ст., за осла 15-20). А с вычетами, как свидетельствует Джон Паттерсон из 50-го полка, несчастному прапорщику на жизнь оставалось 4 шиллинга 6 пенсов. Конечно, вышесказанное не относится к богатеям. Капитан 43-го полка Хобкерк только на форму тратил в год 1000 (!) фунтов стерлингов. Когда он попал в плен, захватившие его французы искренне полагали, что пленили фельдмаршала, так раззолочен был мундир капитана.

Для сравнения: служивший под началом Веллингтона, после того, как тот стал командующим объединённым англо-испано-португальским войском, испанский генерал Пабло Морилло закончил войну генерал-лейтенантом, а начинал карьеру рядовым. Ещё под Трафальгаром, где Испания сражалась на стороне Франции, Морилло был сержантом морской пехоты. В армии Наполеона  из 1172 генералов 25% были до французской революции офицерами, а 57% – солдатами. Что же касается России, навскидку можно вспомнить Антона Ивановича Деникина, чей батюшка выслужился из крепостных рекрутов в майоры  (Майорство давало право на потомственное дворянство. Служи Ричард Шарп в русской армии, уже в 1812 году мог бы обзавестись вожделенной для Джейн приставкой «сэр». Кстати, чин майора был упразднён в 1884 году. Если вы в литературном произведении о событиях русско-японской или Первой Мировой встретили русского героя в звании майора, смело выбрасывайте книжонку. Это макулатура. ), и, конечно, «белого генерала» Скобелева. Дед Скобелева, Иван Никитич, прошёл путь от рядового до генерала, воевал при Бородино, был адъютантом Кутузова. Призвали его из деревеньки Кобели, и в армии числился он Кобелевым, но при производстве в первый офицерский чин начальство сочло фамилию неблагозвучной. Добавили «С».

Казармы и браки.

К концу XVIII века имевшиеся в наличии казармы представляли собою перестроенные средневековые укрепления (в особенности это касалось Ирландии и Шотландии). Вмещали они в совокупности не более двадцати тысяч бойцов, прочие были определены на постой в частные дома и гостиницы. В 90-е годы с подачи герцога Йоркского правительство развернуло широкую программу строительства казарм, но в 1804 году грянул скандал. Выяснилось, что назначенный главой проекта важный дядя растратил неизвестно куда девять миллионов фунтов стерлингов (Знакомо, да?)

Часть средств, впрочем, всё же ушла по назначению. Построенные казармы, –  унылые, похожие на тюрьмы здания, не радовали ни уютом, ни комфортом. Поделены они были на каморки высотой два метра, шириной шесть, длиной десять. В каждой из таких комнатушек обитали два десятка солдат. Вдоль стен располагались лежаки с грязной, практически никогда не менявшейся соломой. Спали на них по четыре человека, укрываясь старыми одеялами. Посередине каморки стоял общий стол, который от края нар отделяло пространство, иногда не превышавшее полутора десятка сантиметров. Окна отсутствовали. Источниками света были коптилки, по две на комнату.

В таких условиях солдаты ели, пили и отдыхали. Туберкулёз и ревматизм были в порядке вещей. Проветривать каморки не проветривали, представьте, какое стояло амбре: застарелый пот, копоть, табачный дым и вонь поганого ведра. Лохань, куда ночью справляли нужду (точно такая же использовалась для стирки) поутру опорожнялись в общую выгребную яму, подступы к которой были истоптаны и загажены. Питьевой воды не хватало. Одна колонка во дворе, откуда воду таскали вёдрами, не могла обеспечить всех желающих.

Единственной отдушиной в этом гнетущем существовании оставался алкоголь. Свободные деньги солдат спускал в трактире ближайшего городка или в лавке маркитанта на джин, – самое доступное и дешёвое пойло (пиво в то время стоило гораздо дороже). Пьянство было вечным бичом английской армии. Пили беспробудно, постоянно и никакими наказаниями тяги к алкоголю в британском воине искоренить не удавалось. Веллингтон сокрушался, что даже в пешей гвардии сержанты вусмерть надираются каждую ночь, однако не раньше, чем покончат с обязанностями.

Для женатых в и без того тесных комнатушках казарм отгораживались подвешенными на верёвках одеялами «семейные закуты». В них зачинали детей, в них и рожали под пристальными взглядами дымящих трубками сослуживцев будущего папаши.

Женитьба нижних чинов командованием не поощрялась, но очень многие записывались в армию, уже состоя в браке. В ротах на довольство бралось лишь шесть жён (требовалось письменное разрешение командира батальона), остальные для армии не существовали. В случае отправки подразделения за пределы Англии сопровождать мужей из шести дозволялось четырём супругам. Выбирались они жеребьёвкой прямо в порту. В мемуарах можно найти немало описаний душераздирающих сцен, разыгрывавшихся на пристанях, когда жёны расставались с мужьями, а дети с отцами. Тем несчастным, которым не повезло, давалась местным мировым судьёй подорожная до родного города. Эта бумага обязывала «Заведующего призрением бедных» (существовала такая должность) каждого прихода, через который пролегал путь солдатки и её детей, выплачивать ей полтора пенса за каждую милю до границ следующего прихода (но не более 27 пенсов).

Солдатки играли важную роль в походной жизни подразделений. Жёны готовили еду, чинили и стирали одежду не только мужьям, но и их товарищам. Собственно, на медяки, кои было принято платить за подобного рода услуги, кроме официальных жён благополучно существовал целый сонм неофициальных, сопровождающих благоверных на свой страх и риск.

На походе солдатки двигались за полком в обозе (часто на ослах). Имеющие официальное разрешение считались военнообязанными и за провинности могли быть подвергнутыми тем же наказаниям, что и солдаты.

Верность и выносливость солдатских спутниц легендарна. Известен рассказ о некой ирландке, родившей ребёнка на обочине во время отступления к Корунне, замотавшей дитя в тряпки и продолжившей путь, как ни в чём ни бывало. Эти суровые бабы исхаживали поля сражений в поисках не вернувшегося из боя любимого, терпеливо тащили его, больного или раненого, и в дождь, и в пургу. Во вдовах солдатки не засиживались. Всегда находились желающие занять вакантное место под венцом, и некоторые дамы за кампанию сменили с добрый десяток мужей.

Дети солдат часто шли по стопам отцов, благо нехватка рекрутов позволяла обойти многие правила. В 1794 году в 100-м полку хайлендеров Гордона числился рядовым некий Роберт Уатт. Храброму молодому человеку исполнилось на тот момент аж девять лет!