Текст книги "Железные люди"

Автор книги: Владимир Полуботко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава семнадцатая
О пользе железного кулака

 
Будьте мужами, о други, почувствуйте стыд, аргивяне,
Стыд перед всеми народами!..
 

Гомер. «Илиада», песнь пятнадцатая

ВЫЖИТЬ – любою ценой и за чей угодно счёт!

Молодые – подавленно молчали. А один из салаг – так тот даже и заплакал.

Но и среди старослужащих не было единства. Дело-то в том, что водолазные костюмы – это одно, а тёплое бельё под них, без которого нет особого смысла всплывать в ледяной воде и ждать, быть может, несколько часов, пока тебя там заметят и спасут, тёплое бельё – это нечто совсем другое. А баллоны, из которых лишь некоторые с воздухом, а большинство без воздуха, – это нечто третье. Как всё это поделить между столь крупными мастерами по выживанию?

– А ну! Без паники! – скомандовал Краснобаев, разнимая двух сцепившихся и уже основательно осатаневших до хрипа и выпученных глаз матросов.

– Пошёл ты! – заорал на него один из отлетевших в сторону. Это и был Кучковский.

– Я тебе как пойду, так ты бедным у меня станешь! – пригрозил Краснобаев. – Приказываю: положить всем спасательные средства! Сейчас во всём разберёмся!

– Что там разберёмся?! Кто там будет разбираться! Спасайся, кто может – вот и все разборки! – это был всё тот же Кучковский – специалист по перепродаже наркотиков из Средней Азии в Москву.

– Меня мама ждёт дома! – это Остапенко вспомнил свою торгующую пивом мамашку. – Мне здесь не кайф оставаться!

– А ну, молчать!

– А ты кто здесь такой? Чего ты здесь возникаешь?! Ребята! Бей его! Бейте его! Чего же вы стоите! – это опять был Кучковский.

Краснобаев, удержавшись от страшного, только показал, как он его сейчас размажет по переборке одним ударом кулака.

– Ты, мичманюга вонючий! Не лезь – убью, падла! Не подходи!!! Убью, если подойдёшь!!!

Краснобаев схватил разводной гаечный ключ – огромный, увесистый – и заорал:

– Всем не двигаться! Командую отсеком – я! Снесу голову любому, кто выйдет из подчинения! Все меня слышали?

Истерика заглохла. В тишине только раздавалось чьё-то хлюпанье соплями да ещё чья-то нервная икота.

Насторожённые собачьи глаза нескольких ублюдков. И каждому ясно: обещал снести голову – снесёт!

– Слушай мою команду: всем оставаться на местах! Ничего не делать без моего приказания. А спасательные средства оставить в покое. Мы всего лишь на глубине сорока трёх метров. Это не сто метров. Всплыть будет можно. Поняли? Когда я учился в школе подводных диверсантов, то всплывал и не с такой ещё глубины. И, как видите: жив-здоров! И ещё здоровее любого из вас!

Напряжение понемногу спадало.

– Мы в бухте, а не в открытом море. Дадим знать о случившемся – и нам помогут: дадут водолазные костюмы, дадут еды, дадут всё!

– Как? – недоверчиво спросил кто-то. – Как это нам дадут? Через форточку просунут, что ли?

– Через вот этот спасательный люк! – Краснобаев указал на огромную трубу, как бы подвешенную к потолку. – Через него можно будет передавать всё, что угодно, можно будет выходить наружу и возвращаться обратно!..

– Обратно – ни за что! – закричал кто-то, и все рассмеялись.

Атмосфера становилась заметно добрее.

– К лодке подсоединят гидрофоны и будут с нами переговариваться! Ребята! Всё заранее продумано и без нас! Подводную лодку проектировали люди с гениальными мозгами, а строили – люди с золотыми руками! Всё будет отлично, ребята!..

Глава восемнадцатая
Двое в космосе

 
Оба, одетые облаком, быстро по воздуху мчались.
 

Гомер. «Илиада», песнь четырнадцатая

Но на подлодке было ещё и так называемое всплывающее устройство – нечто вроде батискафа, который выстреливается на тросе вверх; люди вылазят из него куда-то на поверхность моря к тем, кто их там подберёт; затем устройство затягивается назад, внизу эта капсула вновь заполняется людьми, и опять поднимается на поверхность… Но это так – по теории. На практике же, выяснилось, что и эта гениально простая штуковина – не срабатывает!

За всё время существования корабля никому не пришло в голову испытать в деле всплывающее устройство. Это было бы слишком хлопотно: сначала погружайся, потом запихивай туда людей, потом отстреливай устройство вверх, потом жди, пока там люди из него вылезут, потом затягивай всё назад… загружай… отстреливай… жди… Гораздо легче было ничего этого не делать. А только записывать липу в техническую документацию, что вот, мол, испытания проводятся, что всё в ажуре и в порядке…

Всё-таки кино – это вещь очень вредная; в большой степени именно из-за этого вида искусства люди отвыкают всерьёз воспринимать беды и катастрофы. Привыкли к тому, что всё на экране, всё – понарошку, а когда случается что-то настоящее, они с изумлением обнаруживают, что оказались отнюдь не в кинозале, отнюдь не дома на диване перед телевизором, а наедине с Бедою или даже прямо – со Смертью.

Всплывающее устройство было так плотно упаковано в своём гнезде, что, если глядеть на подлодку сверху, то неопытным глазом нельзя было бы и заметить, где оно там прячется в этом обтекаемом гладком корпусе.

Оно было так плотно упаковано, что за всё время своего беззаботного и бесполезного лежания в гнезде – прилипло!

Возможно, чересчур уж гладкие поверхности просто срослись на молекулярном уровне – очень уж всё было тщательно подогнано – с мастерством ювелирным, а возможно – и что-то другое: ну, например, штуковину приварили невзначай, чтобы она не вывалилась на ходу. И это последнее – скорей всего. А впрочем, какая разница! Одно было очевидно: всплывающее спасательное устройство – не всплывёт и не спасёт!

Поэтому, когда туда в панике залезли двое офицеров и попытались, выражаясь коммунистическим языком, «оторваться от коллектива», то есть тайно ото всех спастись бегством, у них, естественно, ничего не получилось. Паникёры вхолостую выдавливали и выдавливали в Мировой Океан громадное количество воздуха, но вырваться из подводного плена так и не смогли. Им указали на неправильность их действий. В резкой форме. Опозоренные в глазах экипажа попыткой незаконным образом спасти свои шкуры, они выбрались назад.

Это были капитаны второго ранга Берёзкин и Полтавский. Офицеры из вспомогательного экипажа. Первый – механик, второй – командир всех этих «добавочных» людей.

* * *

На верхней палубе носового отсека помещались четыре торпедных аппарата. Четыре трубы, калибром в 533 миллиметра. Длина каждой составляла восемь метров. Две трубы – вверху, и две – внизу. На крышке каждой из них – большая красная кремлёвская звезда на жёлтом фоне.

Четыре крышки – четыре и звезды. Так, чтобы, моряк, стреляя во время войны торпедой, знал: ради каких идеалов он пускает на дно вражеский корабль!

В двух нижних трубах лежали торпеды с ядерными боеголовками.

В двух верхних же расклад был такой: в левом торпедном аппарате лежала обыкновенная боевая торпеда, а в правом – учебная. То есть торпеда без боеголовки. Пустышка. Именно её-то и вынули пока с помощью специального крана и положили на стеллаж, рядом с пачками и штабелями других торпед.

Выбираться наружу через освободившийся торпедный аппарат вызвались двое дюжих мичманов. Это был смертельный риск. Кроме мичмана Краснобаева, на подлодке не было больше бывших подводных диверсантов, и никто из оказавшихся в носовой части подлодки никогда ещё в жизни свободным всплытием не рисковал подняться с такой глубины.

Сорок пять метров – много это или мало?

Для пешехода на тротуаре – мало.

Для камня, брошенного в воду, – не много и не мало.

Для подводной лодки – обычное дело, она и на триста пятьдесят метров имеет право опуститься, а на самом деле способна выдержать и вдвое большую глубину.

Для человека, высунувшегося из окна пятнадцатого этажа и глядящего вниз, – много. Упасть с такой высоты – боязно, даже просто смотреть вниз – и то не каждому приятно.

А если ты стоишь на земле возле такого пятнадцатиэтажного дома и тебе нужно взлететь каким-то чудом на его крышу? Это будет много или мало?..

Единственный и неповторимый мичман Краснобаев был теперь далеко, в другой части корабля, и приходилось выбирать из того, что есть. Впрочем, и на этих двоих тоже вполне можно было положиться. Простые честные мужики, одетые в военно-морскую форму.

Один – русский; другой, несмотря на славянскую фамилию, – молдаванин. Трудяги-работяги. С семьями, с детьми.

Специальную же лёгководолазную подготовку – имели оба! Впрочем, как и все офицеры и мичманы. Просто, эти двое были посильнее да покрепче всех остальных.

А риск-то был нешуточный. Никто на подлодке не имел ни малейшего представления о том, куда сейчас там наверху могут дуть ветры и какие там сейчас снуют течения. Ветром и течениями этих двоих могло вынести в открытый океан, а это – такая смерть, что и трупов никто и никогда не сыщет. Известны случаи, когда из подлодки, затонувшей на выходе из порта, вот так же точно выпускали наверх людей. Средь бела дня! И люди эти бесследно исчезали.

И почти как на смерть их и снаряжали – мичманов-торпедистов Мерзлякова и Лесничего. Вполне допускалась возможность, что они окажутся не живыми вестниками случившейся беды, а просто упаковкой для тех записок, которые им положат под тёплые водолазные фески.

Записки были написаны, и их положили под эти самые фески, которые Мерзляков и Лесничий надели себе на свои головы.

Потом было тёплое водолазное бельё из шерсти самых драгоценных сортов (многое из этого прекрасного белья было уже давно разворовано, но оставались ещё и целые комплекты), и ИСП-60 – индивидуальные средства подводника (попросту – водолазные комбинезоны), и ИДА-59 (индивидуально-дыхательные аппараты – два баллончика на груди: в левом кислород, а в правом – азотно-гелиево-кислородная смесь), и плюс ещё специальный дыхательный мешок на шее.

Необыкновенную шерсть разворовали – это понятно. Но и обыкновенный кислород тоже был не во всех баллонах. Его тоже потихоньку разворовывали. Дело в том, что моряки (офицеры, мичманы, матросы), явившиеся с берега на корабль, бывали иногда под хмельком. Или просто не в себе после вчерашнего. Стоило же только приложиться к кислороду, как в голове наступала хорошая, приятная свежесть. Это средство знали и использовали все. Кислородные же баллоны проверялись нерегулярно. К примеру, в ЭТОТ раз, перед ЭТИМ отплытием, их и вовсе не проверяли. Забыли. Поэтому обеспечить двух выходящих на поверхность людей нормальными баллонами – тоже было делом нелёгким.

Ставших неуклюжими и тяжёлыми, обоих мичманов подвели к торпедным аппаратам, а точнее – к их крышкам, на которых зияли КРАСНЫЕ КРЕМЛЁВСКИЕ ЗВЁЗДЫ.

Этим двоим, идущим то ли на смерть, то ли на благополучное всплытие, полагалась правая верхняя звезда.

Им помогли влезть – подсадили и подтолкнули сначала одного, потом – другого.

Работая локтями, Мерзляков и Лесничий поползли вглубь трубы.

Залегли, выставив локти вперёд. Дождались условного стука по трубе, означавшего вопрос: «Всё ли в порядке и можно ли закрывать крышку?» Ответили условным стуком специального металлического кольца: можно! можно!

Ответили чётко по правилам: сначала один, потом второй.

Люди, стоявшие снаружи, услышав нужные ДВА ответа, с лязгом захлопнули крышку с красною звездою.

Новый условный стук снаружи: «Можно ли пускать воду в трубу?»

По очереди – условные стуки металлического кольца по внутренностям трубы: можно! можно!

Люди, стоявшие снаружи, услышав нужные ДВА ответа, запустили воду в эту трубу. Причём – воду не забортную, а из цистерны.

Третий и последний условный стук: «Можно ли открывать переднюю крышку торпедного аппарата?»

И – ДВА ответа: можно! можно!

Передняя крышка разверзлась, но светлее от этого не стало. Забортная вода смешалась с водою в трубе торпедного аппарата. Оба моряка почувствовали, как давление мощно и беспощадно сжало их со всех сторон. Чувство совсем не из числа приятных.

Поползли вперёд. После откинутой наружу крышки торпедного аппарата впереди ещё была открытая внутрь крышка в лёгком корпусе. Откинутые друг другу навстречу крышки – не соприкасались. Между ними было ещё пространство где-то в полметра длиною. И заполнялось оно чем-то вроде подставки, державшейся на чём-то снизу. Получалось так, что для выползающего человека путь из трубы в открытый океан пролегал по двум откинутым крышкам и подставке между ними. Торпеде-то всё равно как вылетать из трубы; подставка эта ей совсем не нужна, и куда крышки откидываются – вниз, вверх или вбок – ей тоже безразлично; а вот для человека важно не затеряться в пространстве между прочным корпусом и корпусом лёгким. Для того-то крышки и откидываются вниз и служат ему вместе с подставкой мостиком. Если дело происходит на свету, то попасть в это пространство совсем не страшно: попал – выплывай. А если в кромешной тьме, вот как сейчас: попал и ищи наощупь, где там эта дырка, за которою начинается океан! А если заблудишься или запутаешься?.. Словом, всё было наперёд предусмотрено. Любовь к Человеку. Забота о Человеке.

Первым из трубы выбрался Мерзляков. Вторым – Лесничий.

С этого момента численность людей на борту подводной лодки «ДЕРЖАВА» равнялась цифре «сто восемнадцать» – считая и живых, и мёртвых.

Так называемым свободным всплытием, не делая никаких необходимых для такого поднятия задержек, устремились вверх – то ли прямо в небеса к поющим ангелам, то ли на поверхность океана. Мерзляков и Лесничий и сами ещё не знали, какой из двух вариантов выпадет им на их долю.

По пути в неизвестность их затуманенному сознанию послышалось что-то похожее на гневный угрожающий грохот, но что это было на самом деле – они не поняли.

А записки, которые устремлялись вверх вместе с ними, были такого содержания:

SOS!

ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!

СРОЧНО ПЕРЕДАТЬ В ШТАБ ФЛОТИЛИИ ПОДВОДНЫХ ЛОДОК

В ГОРОДЕ ПЕТРОПАВЛОВСКЕ-НА-КАМЧАТКЕ:

АТОМНАЯ ПОДВОДНАЯ ЛОДКА «ДЕРЖАВА»

ПОТЕРПЕЛА АВАРИЮ В РАЙОНЕ ДИФФЕРЕНТОВКИ…

ЛЕЖИМ НА ГРУНТЕ НА ГЛУБИНЕ СОРОКА ПЯТИ МЕТРОВ.

ЗАТОПЛЕНЫ ОТСЕКИ – 4-Й И 5-Й.

ИМЕЮТСЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЖЕРТВЫ.

СИСТЕМЫ ЭНЕРГОСНАБЖЕНИЯ ВЫШЛИ ИЗ СТРОЯ.

РАБОТАЕТ АВАРИЙНОЕ ОСВЕЩЕНИЕ.

ИНДИВИДУАЛЬНО-СПАСАТЕЛЬНЫХ СРЕДСТВ НЕ ХВАТАЕТ.

И внизу – точные координаты, дата, подпись и печать.

Глава девятнадцатая
Свет маяка

 
Я же останусь смотреть за огнём,
И светло здесь в палате
Будет, хотя бы они до утра пировать здесь остались…
 

Гомер. «Одиссея», песнь восемнадцатая

Риск подхватить кессонную болезнь при всплытии с такой глубины был теоретически очень велик, ибо человек – существо нежное. Это существо, если его живьём класть под танк, или совать в огонь, или сбрасывать с большой высоты, – тут же умирает; оно – нежное и ранимое, и нельзя ему всплывать без остановок с такой глубины! Ведь это не пробка, а человек!

И всё-таки оба мичмана всплыли и, придя в себя, почувствовали, что они – живы и здоровы.

Несмотря ни на что.

Включили баллончики со сжатым воздухом. Надувные отсеки водолазных костюмов стали увеличиваться в объёмах. Всё было задумано таким образом, чтобы человек мог лежать, словно бы на надувном матрасе, плавающем на воде. Лицом вверх, спиной вниз. И грести руками по воде.

Ночь была беззвёздная, тёмная. Луны больше не было, и единственным ориентиром для этих затерянных в холодном и огромном мире пловцов служили только огоньки маяка Русского на скалистом и необитаемом островке с таким же названием.

– Жив? – спросил Лесничий, качаясь на волнах.

– Жив! – отозвался Мерзляков. – Только вроде что-то как будто очень сильно шумело в ушах. Будто бы – ревело что-то.

– У меня – тоже, – ответил Лесничий. – В ушах вроде как грохот какой-то прозвучал. А что это было – я так и не понял.

Мерзляков не ответил. Внезапно он почувствовал противный холодок где-то в ногах. Но надо было плыть и спешить, а не прислушиваться к своим ощущениям. Вот он и плыл – молча, как и его товарищ, и гребя руками в сторону пустынного, тёмного и ничего не обещающего берега. Берега, к тому же, ещё и очень далёкого. Течение и ветер – они сейчас вроде бы и не враждебны этим двоим и не пытаются унести их в открытый океан, как того боялись отправляющие их в путь люди, но ведь и Вода, и Ветер переменчивы и своевольны; то у них одно настроение, а то закапризничают и тогда – через сколько дней или недель найдут их плавающие трупы с записками? И где найдут? Возле Курильских островов? Возле Японии? Или ещё южнее?

В скором времени мичман Мерзляков выяснил, что его ногам холодно неспроста: оказывается, его водолазный костюм, видимо, ещё при выходе из трубы лопнул в районе паха, и теперь ледяная вода заходила внутрь. Точнее: могла заходить при неосторожных движениях. Лёжа на спине и придерживая одною рукой прореху, можно было и не доводить дело до проникновения воды внутрь. Но тогда и грести приходилось лишь одною рукой, а не двумя. Снижалась скорость.

Задача же состояла не в том, чтобы спасать собственные жизни, а в том, чтобы как можно скорее сообщить людям о случившемся. Пока же было ясно: здесь, на поверхности, их никто не ждал. И было в этой пустоте едва ли не страшней, чем там, внизу, где вокруг всё-таки были люди. Лесничий не стал придерживаться темпа своего отстающего товарища и поплыл – вперёд, вперёд… Надо было срочно сообщить кому-то о случившемся. Кому-то сообщить… Сообщить кому-нибудь…

Хотя ещё и неизвестно было, кого из них двоих заметят раньше.

И заметят ли вообще когда-нибудь.

А если и заметят – то живыми или уже мёртвыми…

Глава двадцатая
Люди – гвозди!

 
Страшное тут я очами узрел, и страшней ничего мне
Зреть никогда в продолжение странствий моих не случалось.
 

Гомер. «Одиссея», песнь двенадцатая

Мичманам Мерзлякову и Лесничему грохот отнюдь не померещился. Ещё, когда они только-только отделились от корпуса корабля и ещё не всплыли на поверхность бухты, подводная лодка содрогнулась от взрыва.

Это взорвалась аккумуляторная батарея на нижней палубе носового отсека. К этому моменту она уже успела выделить слишком большое количество водорода; вентиляции никакой не было по причине отсутствия энергоснабжения, и поэтому-то и случилось то, что и должно было случиться: взрыв большой силы от случайной электрической искорки.

Впрочем, надо рассказать об этих событиях строго по порядку и помня при этом, что всё происходило очень быстро. Так быстро, что словесно поспеть за происходящим мне, рассказчику, будет невозможно, даже, если я буду вести речь скороговоркой, или даже вообще строчить словами, как из пулемёта. Однако же некоторые достижения литературной техники (не мною изобретённые) позволят мне произносить свои слова с нормальною скоростью, а вот зато изображаемые события они же позволят резко замедлить, как в кино.

Итак – всё происходит очень и очень медленно: очень медленно взрывается старенькая, отслужившая два срока аккумуляторная батарея на нижнем этаже носового отсека. При взрыве очень медленно выделяется хлор с какими-то примесями. А ещё с того времени, когда подлодку при погружении очень оригинально «вентилировала» забортная вода, эта самая водичка стекла на нижнюю палубу первого отсека да так там с тех пор и оставалась, замышляя недоброе. И теперь пора вспомнить о ней. Когда пошёл Хлор, Морская Вода вступила с ним в злобный химический сговор, и это увеличило силу взрыва и степень его ядовитости для людей.

Далее взрыв очень медленно повышибал над собою крышки люков, но этого ему показалось мало, и он для обретения большей свободы прорвал над собою необыкновенной прочности стальной потолок и устремился из нижнего этажа на этаж средний, где помещались жилые каюты и офицерская кают-компания.

А в эти роковые доли секунды по этой палубе шёл уже известный нам мичман Виктор Семёнов.

Поскольку спешить нам совершенно некуда (захотим и вообще остановим действие, Гомер именно так и делал, когда находил нужным, и его совершенно зря упрекают в этом всякие учёные зануды), я, автор, сидя в своей спальне в кресле перед компьютером и изредка поглядывая за окно, за которым протекает красивая река, так вот я спокойно и неторопливо напомню читателю, кто этот человек. Это тот самый, который давал Полтавскому таблетки от головной боли; тот самый, который на этой же самой средней палубе перекрывал воду, лившуюся из вентиляционной трубы… Читатель вспомнил!.. И вообще – это тот самый, который будет иметь некоторое значение в дальнейшем…

И вот сейчас этот Виктор Семёнов с ужасом увидел крутящийся огненный шар, диаметром метра в два. Семёнова шар не задел, но взрывная волна пронесла Семёнова по всему коридору и ударила о переборку между первым и вторым отсеками.

Падая на груду чего-то разрушенного, истерзанного, искорёженного, Семёнов стал медленно, сопротивляясь, терять сознание, видя перед собою огненный шар. Шар же тем временем, медленно полетел в противоположную сторону – в сторону носа корабля… Семёнов, уцепившийся было левою рукою и левою же ногою за трап, ведущий на верхнюю палубу, всё сильнее отрывался от него, пока совсем не оторвался и не врезался в кучу железного месива, чего он до этого всеми силами стремился избежать. Врезавшись, он застрял в этой куче. И в эти же доли секунды огненный шар вонзился во что-то в носовой части корабля, с грохотом лопнул, как мыльный пузырь, и потух. Последние мысли Виктора Семёнова были о жене, которая сейчас пребывала на пятом месяце беременности: выдержит ли, когда узнает, что муж погиб… и как после этого родит… а одно дитё уже есть… и как она потом будет с двумя детьми и без мужа?.. Сознание погасло. Мичман Семёнов провалился в какую-то бездну.

А в эти же доли секунды двое офицеров спускаясь по этому же трапу, видели этот же шар и получили удар этой же взрывной волны. Но располагались они удачнее, счастливее, удар получили не прямой, а смягчённый, а потому им досталось меньше, и они смогли более-менее сносно удержаться на трапе и не размазаться по стенке двумя кляксами…

Это мне пришлось несколько забежать вперёд, отвлёкшись на шаровую молнию, которая ещё ведь не была всем взрывом. Теперь же вернёмся немножко назад: взрыв продолжается дальше: вот он разметал по среднему этажу все перегородки между всеми каютами, и вот он медленно-премедленно пробивает второй по счёту потолок – сначала вышибает крышки люков, и только потом разрывает пол под ногами тех, кто на нём стоит. И попадает на верхний этаж…

Поскольку дело клонится к чему-то очень серьёзному, перейду всё-таки с обывательского сухопутного языка – на язык строгий и морской: взрыв, возникший на нижней палубе, прошёл сквозь среднюю палубу и прорвался на палубу верхнюю с её торпедными аппаратами, штабелями торпед и пятнадцатью человеками экипажа. По счастью, торпеды не взорвались (лишь у одной оторвало хвостовую часть), и все люди на всём затонувшем корабле не погибли от взрыва огромной мощности.

Люди же на верхней палубе первого отсека в страхе попрыгали на стеллажи с торпедами и сидели на них, поджав ноги, точно птички на ветках.

Страшная вонь стала заполнять весь отсек – от нижней палубы до верхней.

Но взрыв ещё не кончился. Он всё ещё продолжается и продолжается. Вольтова дуга бьёт молниями из разорванного пола среднего этажа… Пока всё это происходит и какое-то освещение ещё есть, и мы при этом можем невидимо и невредимо присутствовать, предлагаю повнимательней приглядеться к людям на средней палубе.

Один из них в какой-то вывернутой позе лежал без движения, – это был мичман Семёнов, – но остальные были относительно целы и невредимы. Лишь небольшие ожоги и ушибы. В это почти невозможно поверить, но это действительно было так: никто не погиб. Старшим же из этих людей оказался уже известный нам капитан первого ранга Лебедев, кабинетный карьерист, властолюбивый и уже порядком отвыкший от практической деятельности.

Мы посмотрели.

Свет гаснет.

Далее – только темнота и изредка – свет ручных фонариков.

Но мы по-прежнему никуда не спешим. Мы здесь на экскурсии и можем всё происходящее подробно и обстоятельно, если уж и не рассмотреть, то хорошенько выслушать – это точно.

– Топи отсек! – заорал Лебедев механику и командиру БЧ-5 – капитану второго ранга Берёзкину. Тому самому Берёзкину, который не так давно тайком пытался «оторваться от коллектива», ну то есть, удрать на маленьком батискафике.

А надо сказать, что оба эти офицера оказались именно сейчас и именно в этом месте не случайно – ведь это именно они спускались по трапу с верхней палубы на среднюю, возвращаясь оттуда после отправки через торпедный аппарат на поверхность океана двух мичманов – Мерзлякова и Лесничего.

– Топи отсек!

– Да как же топить? Погибнут же люди! – закричал в ответ Берёзкин.

– Топи, говорю тебе, отсек! Открывай кингстоны! Я тебе приказываю!

В нашем замедленном-презамедленном рассказе нужно спокойно-преспокойно заметить, что из десяти человек, присутствовавших тогда на средней палубе носового отсека, пятеро – имели при себе спасательные средства, с помощью которых можно было не захлебнуться в воде, а дышать, чтобы потом всплыть к люку, ведущему на верхнюю палубу, где пузырь воздуха должен будет остаться; четверо – не имели при себе ничего. Им не досталось. А один – так тот и вовсе лежал бездыханный и, возможно, уже ни в чём не нуждался. Сам же Лебедев индивидуально-спасательные средства имел. Ему – хватило. Поэтому ему не было ни малейшего резону беспокоиться сейчас о жизнях тех, кому не повезло, о тех, кто в страшный момент растерялся и не успел вовремя урвать для себя кусочек шанса на спасение, и о том человеке, который как мусор валялся у него под ногами и о котором нельзя было сказать наверняка, что он мёртв и его можно бросать…

Берёзкин тоже имел соответствующие спасательные средства. И ему тоже не было ни малейшего смысла думать о других. Так чего ж думал? Ведь кто-то ж должен и погибать! Не всем же оставаться в живых! На то они и слабые, на то они и робкие! Пусть подыхают! А сильные, и, прежде всего, я сам, уж мы-то выживем!.. Эти слова никем не говорились вслух, и никем не проговаривались даже и в мыслях – всё это просто подразумевалось, осознавалось в тысячную долю секунды!

– Топи отсек!

– Я отказываюсь вам подчиняться! – крикнул Берёзкин, всё ещё не зная толком, что же нужно сделать.

– Это измена Родине!.. Я тебя расстреляю!..

– Да пошёл ты!.. – уже уверенно огрызнулся Берёзкин, понявший наконец, что он сейчас сделает.

А нужно было открыть вентиль подачи воздуха низкого давления. И Берёзкин открыл этот вентиль. И вырвавшаяся струя воздуха придавила смертоносный газ, изрыгающийся снизу вместе со взрывом, и он, этот газ, будучи очень тяжёлым, уполз гадюкой сквозь разорванный пол назад – на нижнюю палубу, оставив после себя смрад, в котором дышать было всё-таки кое-как можно.

И только сейчас взрыв кончился.

Был ли он чем-то единым, или состоял из каких-то этапов или серий дополнительных взрывов (это последнее – скорей всего) – об этом сказать сейчас довольно сложно, но, главное: он кончился! И этому способствовал Берёзкин, который спас от смерти не только тех, кто тогда оказался рядом с ним на средней палубе без средств к спасению, но и многих других.

Поясню насчёт других.

Только позже и он, и командир корабля, и остальные офицеры осознали, что означало бы выполнение безумного и жестокого приказа Лебедева. Это означало бы, что люди, находившиеся на тот момент во втором и в третьем отсеках (а это было семьдесят человек в общей сложности), люди эти оказались бы в ловушке. В их отсеках не было специальных выходов, через которые можно было бы вылезти в море – всё было в неисправном состоянии, а пробраться к носовым торпедным аппаратам через затопленную среднюю палубу носового отсека было бы так трудно, что эта трудность граничила бы с невозможностью. Космонавту, выходящему в космос, было бы намного проще и безопаснее выполнить эту свою операцию!

Как уже упоминалось прежде, перейти из отсека в отсек на подводной лодке такого проекта можно было только, пробираясь по СРЕДНЕЙ ПАЛУБЕ. Только на ней расположены мощные круглые двери – по одной на каждой из шести водонепроницаемых переборок, делящих корабль на семь отсеков. И было ли это недоработкой конструкторов, или имело свои основания – трудно сейчас ответить на этот вопрос простыми словами… Тут ведь больше – нравственность, а не техника с математикой.

И вот представим: люди из второго отсека хотят перейти в первый, чтобы воспользоваться торпедными аппаратами и выйти наружу.

Ну и как же бы эти люди из второго отсека открывали бы переборную дверь в отсек первый, если бы за тою дверью была вода?

В водолазных костюмах, которых не хватало на всех?

И если бы даже и в водолазных костюмах, то как откроешь дверь, если по эту сторону – воздух, а по ту сторону – вода и, стало быть, огромное давление?

Значит, тогда нужно и по эту сторону сделать воду! То есть затопить отсек и здесь! Вода бы не заняла его весь, и на верхней палубе второго отсека сохранился бы всё-таки воздух, в котором бы и остались люди!

И что бы эти семьдесят человек в этом воздухе делали?

А что может делать живой человек, положенный в гроб, пусть бы даже и не очень тесный, но закопанный в землю? Дышать, пока есть чем!

Конечно, можно пофантазировать о том, как бы спасатели из Внешнего Мира передавали водолазное снаряжение для этих людей: сначала бы они пролезли через торпедный аппарат – из Океана внутрь затонувшего корабля, затем бы нырнули с верхней палубы первого отсека в воду средней палубы, затем бы перешли под водою во второй отсек, затем бы вылезли на верхнюю палубу второго отсека, туда, где воздух. И там бы они сказали: «Ребята! Вот вам всё недостающее снаряжение! Разбирайте. Всем хватит».

Можно помечтать о том, как бы люди в полученном водолазном снаряжении проделывали бы весь этот путь в обратном порядке: сначала бы быстренько оделись, а уже затем ныряли бы со своего верхнего этажа в этаж затопленный и там бы пробирались в носовой затопленный отсек, и там, в воде поднимались бы на верхнюю палубу, где тоже оставался воздух, и там бы, в этом воздухе они бы только добрались до единственного торпедного аппарата, через который нужно ещё уметь выбраться в море и потом только – умудриться всплыть на поверхность!..

Чисто теоретически это всё было осуществимо.

А практически?

Если по всему свету собрать тысячу самых первоклассных подводников и спросить их об этом, то каждый из этой тысячи ответит, не задумываясь ни на одну секунду: полный бред!

Потому ведь никогда и не было коллективных выходов из затонувших подводных лодок – слишком уж много препятствий возникало у людей. Так много, что легче было умереть, чем преодолеть их. Вот они и умирали.

Практически это означало, что Герой Советского Союза Лебедев, отдавая приказ топить отсек, имел в виду спасти только свою собственную шкуру, за которую должны были бы заплатить своими жизнями десятки других людей!