Текст книги "Железные люди"

Автор книги: Владимир Полуботко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава двенадцатая
Погружение

 
Тою порою в высоком покое своём Пенелопа
Грустно лежала одна, ни еды, ни питья не вкушавши…
 

Гомер. «Одиссея», песнь четвёртая

Курс 210 – в район дифферентовки.

Ровно и неотвратимо.

Ещё некоторое время – и снова поворот. Давно знакомый. Справа – необитаемый скалистый островок Русский, а на нём – маяк с таким же названием; впереди – та самая бухта, где полагалось по всем правилам проводить дифферентовку – район ДК-246; где-то по корме, в океане, мелькали огоньки торпедолова – кораблика, который, зная свои обязанности, держался от этих мест подальше, чтобы не столкнуться, не дай господь, с подлодкой, которая здесь будет то нырять, то всплывать; и не уследишь за нею: откуда только появляется и куда исчезает чёртова штука!

«Правила использования полигонов» (ПИП) – это на суше.

«Правила использования районов» (ПИР) – это на море.

И то, и другое – святыня для военного человека.

Итак: ПИР!

Точно следуя сборнику ПИР, атомная подводная лодка «ДЕРЖАВА» стала входить в район, предназначенный для дифферентовки.

* * *

Вошли.

Капитан второго ранга Берёзкин, он же – механик, он же – командир БЧ-5, он же «дед», а с ним дублирующий его действия механик из «гостевого» экипажа, капитан третьего ранга Михеев, вместе с вахтенными офицерами приступили к дифферентовке – операции, требующей ювелирного мастерства.

Операция эта – ответственная и опасная. Главный балласт – забортную воду – сначала принимают в среднюю цистерну главного балласта (ЦГБ). Делается это по команде: «Принять в среднюю!» В среднюю – это, чтобы не перекосило корабль на нос или на корму. Затем следует команда: «Принять в концевые!» Это вода набирается в цистерны, расположенные в носовой части и в кормовой. При этом подлодка погружается в «позиционное положение» – это, когда корпус почти полностью уходит ПОД воду, а НАД водою остаются лишь поверхность палубы да боевая рубка; затем вода принимается в специальную уравнительную цистерну до полного погружения; Каждая тонна воды – важна, каждая – на учёте. Ведь даже и «настроенная» подводная лодка, выстрелив торпедою, тут же набирает в специальную цистерночку количество воды, равное весу ушедшей торпеды. Теперь же тем более: скорость, малейшая доля градуса при крене или дифференте – всё имеет значение, всё заносится в специальный журнал – документ не только технический, но и юридический.

«Дифферентовщики» заработали!

Старший же помощник – тот самый, который гением явно не был и даже не сдал необходимых зачётов – всё это время стоял у перископа и наблюдал за надводною обстановкою: всё было спокойно.

Между тем, дифферентовщики уже стали перекачивать воду из кормы в нос, нужными порциями перегоняя её из одной цистерны в другую. (Молодые матросики, впервые оказавшиеся на подлодке с изумлением и страхом вслушивались в эти необычные звуки за бортом: бульканье, фырканье, журчанье, грохот, струение; всё содрогалось и нагоняло страх.) Но лодка была всё ещё легка и под воду никак не шла. Стало быть, набрали забортной воды мало. Нужно – ещё. Тогда и начали потихонечку-полегонечку принимать забортную водичку в носовую цистерну – нос должен был отяжелеть настолько, чтобы лодка всё-таки могла зарыться им в воду и уйти туда. Что ж это она, однако, – всё никак не уходит да не уходит? Непорядок! А ну-ка – хлебнём ещё!

Приняли в носовую балластную цистерну пять тонн забортной воды – лодка не идёт под воду.

Довели до восьми – не идёт…

Не веря самим себе, довели до десяти. Не идёт! Тьфу ты!.. Дьявольщина какая-то да и только!..

Что-то получалось не совсем так, как обычно. Видимо, сказывалось то, что лодка вышла в море прямо из ремонта. И хотя в заводе ей только и делали, что заменяли головку перископа и ничего больше, но теперь, после долгого стояния на покое, её надо было как бы заново «настраивать», «налаживать». Это ведь и тонкий инструмент, и могучая машина одновременно.

Вот уже хлебнули и пятнадцать тонн. А всё мало! Да сколько ж ей, этой ненасытной цистерне, надо?

Семнадцать – маловато, но уже что-то…

Двадцать!..

Последовал доклад «деда», что МОЖНО переходить из позиционного положения в перископное.

Рекомендация дана: можно. Командиру остаётся лишь принять решение, НУЖНО ли.

Решение принято: нужно. Идя на небольшой скорости, подводный атомоход «ДЕРЖАВА» стал, наконец, осторожно погружаться в воды океана. Некоторое время субмарина двигалась под перископом со скоростью шести узлов.

Старший помощник командира корабля – капитан третьего ранга Колосов, хороший мужик, безукоризненно порядочный в личной жизни, трудолюбивый и исполнительный – стоял у своего перископа и, старательно изображая всем своим видом усиленную умственную деятельность, наблюдал надводную обстановку: звёзд не было видно из-за сильной облачности (7–8 баллов), волнение моря было лёгким (1–2 балла), торпедолов совсем скрылся из виду, и только маяк Русский мерцал справа, со стороны своего скалистого островка.

Маяк – автоматический. Островок – необитаем. Скалистые мрачные берега бухты – безлюдны.

Пусто в этом холодном и огромном мире, пусто. Ничего не существует вокруг, ничего.

И только здесь – сто двадцать человек и чудовищная концентрация техники.

И – боевая задача…

Глава тринадцатая
Чей-то смех

 
Дико они хохотали; и, лицами вдруг изменившись,
Ели сырое кровавое мясо; глаза их слезами
Все затуманились…
 

Гомер. «Одиссея», песнь двадцатая

Осторожно стали погружаться:

– глубже,

– глубже,

– глубже…

В это время по средней палубе первого отсека двигался мичман Семёнов.

Виктор Семёнов – запомним это!

Он шёл в сторону носа. Там же, на этой же палубе спал в своей каюте командир «лишнего» экипажа капитан второго ранга Полтавский. И это пока всё. Остальное об этих двоих – потом.

А во втором отсеке мучительно заканчивался вечерний чай, превратившийся в сплошное безобразие. А на средней палубе этого отсека находился некий капитан-лейтенант Привалов – запомним и это.

А в третьем отсеке механики с вахтенным офицером добивали эту чёртову дифферентовку – таблицы, формулы, инструкции. Впрочем, многое из этого просто держалось в голове и делалось на глазок, было ведь потеряно так много времени, и надо было поспешать.

А свободным от службы, да и не только им, хотелось спать, спать и спать…

Свободным от службы, да и не только им…

Погрузились.

Первым заметил беду капитан-лейтенант Привалов, который был в данный момент на средней палубе второго отсека: из вентиляционной трубы хлестало море! Подлодка продолжала вентилироваться! Но уже не атмосферным воздухом, а мощными потоками, сотнями тонн забортной воды! Привалов объявил голосом аварийную тревогу и в нужном месте, перекрыл вентиляционную трубу – широкую, диаметром в 400 миллиметров!

Узнав о случившемся, старпом Колосов перекинул ручку электрогидравлического манипулятора и прекратил «вентиляцию». Вода перестала поступать внутрь подводной лодки, но несколько десятков тонн её оставалось в огромной трубе, растянутой по всему кораблю. И эти тонны продолжали выливаться…

А в эти самые секунды в носовом отсеке капитан второго ранга Полтавский, проснувшийся от какого-то непонятного шума, встал и, ещё плохо соображая после принятых таблеток, открыл дверь своей каюты. Вода с грохотом лилась прямо перед ним.

– Витя, что тут происходит? – закричал он как раз подбежавшему Виктору Семёнову, который молниеносно перекрыл воду в нужном месте.

Трезвый Семёнов знал не больше проснувшегося и заторможенного таблетками Полтавского. Одно только было ясно: вода в первый отсек больше не поступает…

И в это же время почему-то пропало электропитание. Случилось это через несколько секунд после того, как Колосов перекинул ручку манипулятора на пульте. Задержись он на эти секунды, и перекидывать было бы уже бесполезно. И все дальнейшие события могли бы потечь совсем по другому руслу.

Автоматически включилось аварийное освещение.

Мертвенно-синий свет только тем и был хорош, что скрывал, как побледнели вдруг лица всех членов экипажа.

Командир подлодки Рымницкий выругался и тотчас же приказал:

– Продуть балласт аварийно! Всплываем!

Молоденький мичман из «лишнего» экипажа, сидевший на пульте управления цистернами главного балласта под присмотром «основного» и опытного мичмана, закреплённого за этим же пультом, включил нужный пакетник. Рымницкому на миг почудилось, будто бы палуба стала уходить у него из-под ног – так сильно вздрогнула, качнулась лодка. А боцман, который сидел возле этого самого пульта, так тот даже и отлетел назад, больно ударившись о корпус кругового навигационного обнаружителя, что стоял у него за спиною.

Все переглянулись. Что это было?

Но вот послышались знакомые булькающие забортные звуки, означавшие, что сотни тонн воды выдавливаются наружу сжатым воздухом, и на душе у людей сразу полегчало. Подлодка всплывала – вот, что означали все эти мощные раскаты вытесняемого из тела лодки сжатого воздуха.

* * *

В скором времени лодка закачалась – похоже, на поверхности моря началось волнение. Рымницкий взглянул на глубиномер и, увидев, что он показывает «ноль», вздохнул на этот раз совсем уже облегчённо:

– Ну, слава богу! Наконец-таки всплыли!

Самое страшное из того, что могло случиться, теперь уже было позади. В надводном положении с неполадками всегда можно справиться. Главное, чтоб не под водой.

Только бы не под водою!

– Старпом! Доложить надводную обстановку! – приказал Рымницкий.

– Горизонт чист! – крикнул старпом, глядя в перископ. Его синее лицо наконец оторвалось от окуляра. Оно тоже выражало радость и облегчение.

Затем последовали доклады из отсеков – первого, второго, третьего…

Лебедев переводил дух, как после долгой физической работы. Хотелось свежего воздуха, хотелось покурить на ветерке, на морском просторе, а не в этой духотище.

– Командир, давай-ка выйдем на воздух, покурим! Поговорим на свежую голову… Прикажи там своим!.. – бросил он Рымницкому – вроде бы и небрежно, но его всего лихорадило. – Да поживей пусть там! Поживей!

Пожелание высокого начальника было абсолютно бредовым. Но конфликта не хотелось, и Рымницкий от своего имени приказал:

– Отдраить нижний рубочный люк!

Полезли выполнять приказ. Нижний рубочный поддался сразу и без труда.

– Отдраить верхний рубочный люк!

А вот с верхним рубочным началась какая-то мышиная возня – вручную он чего-то не открывался. Заело его что-то, будь он проклят! Надо бы гидравликой попробовать – она сильная, откроет всё, что хошь, но для этого требовалось специальное приказание командира.

– Почему молчит четвёртый отсек?! – тихонько возмутился Рымницкий.

И чтобы не слышал начальник штаба дивизии, тихонько приказал своему непутёвому старпому:

– Ну-ка сбегай к этим идиотам и спроси, что там у них! Заснули, что ли?

Старпом тихонько побежал выполнять приказ. Рымницкий проводил его быстрым и недовольным взглядом. Человек исполнительный, но не очень умный. Как на такого можно положиться?

А Лебедев всё видел и брал себе на заметку. И таких олухов, как этот Рымницкий, берут ещё на преподавательские должности! Чему они там научат! Сейчас бы уже отдифферентовались на ходу (ведь простейшая операция!) и шли бы себе полным ходом в район боевых учений. Так нет же! Умник чёртов! Надо ему было блистать служебным рвением! И вот теперь застряли в этой чёртовой бухте. Оно хоть и ненадолго, а всё равно неприятно.

И Рымницкому, и Лебедеву – обоим хотелось поскорее выбраться на свежий воздух и первым делом покурить, а уже потом переходить к неизбежному выяснению отношений: кто виноват в теперь уже неизбежном срыве графика?

Капитан третьего ранга Колосов сбежал тем временем по трапу на среднюю палубу.

Переборочная дверь в четвёртый отсек была задраена. Подёргал кремальеру – бесполезно. И тут Колосову послышались какие-то странные звуки за дверью – то ли это был сатанинский хохот, то ли журчание и бульканье воды – не разберёшь. Колосов приложил ухо к переборке, чтобы послушать…

И в ужасе отпрянул назад.

Металл был ледяной!

Только сейчас Колосов заметил в зловещем синем освещении, что вся переборка была покрыта мелкими капельками пота. Ещё бы не покрыться холодным потом даже и бездушному металлу! Ведь по ЭТУ сторону было тридцать градусов жары, а по ТУ… По ту сторону была забортная вода, очень холодная у берегов Камчатки даже и летом.

А в эти же самые секунды из гиропоста, который находился на средней палубе, штурману доложили, что через сальники трубопровода кабелей, которые подходят к навигационному комплексу, начала откуда-то поступать вода! Штурман велел остановить навигационный комплекс и немедленно доложил в центральный пост о случившемся.

Поступило предложение: не открыть ли верхний рубочный люк с помощью гидравлики?

– Пока ничего там не трогать! – распорядился Рымницкий.

Колосов что было сил тем временем взлетел на верхнюю палубу. Шёпотом, чтобы не слышал Лебедев, доложил Рымницкому в самое ухо:

– Товарищ командир! Четвёртый отсек затоплен!

Выругавшись тем же самым шёпотом, Рымницкий бросился вниз, чтобы самому осмотреть всё на месте и принять какие-то меры, пока начальник штаба не поднял его на смех: у вас тут у всех что – крыша поехала, что ли? От недосыпа? Или с перепою? Как это – отсек и вдруг затоплен? Да это просто несерьёзно!

Сбежал по трапу. Пощупал. Посмотрел. Прислушался.

За переборкой была смерть.

Никакого предварительного предупреждения – мол, иду к вам в гости! – никакого сигнала тревоги – просто смерть и всё.

Да как же так? Да когда ж она успела? Да ведь не ждали же!..

И только сейчас Рымницкий сообразил, что связи-то не было не только с четвёртым отсеком, но и с кормовыми отсеками – тоже! Так, может быть, и там – то же? И все утонули!

А верхний рубочный люк так ведь и не открылся вручную. И хорошо, что не дошло до гидравлики! Уж та бы – точно открыла!

Так вот, оказывается, что означала преследовавшая Рымницкого та странная уверенность, что его подводная лодка не одна в этом плаванье и что за нею кто-то неотступно следует и следит! Ведь это сама Смерть не отставала от них!

Это она подглядывала за ними из своей Тьмы и прямо в их Свет!

И вот – настигла!

А за переборкой и в самом деле царила Смерть. И матрос Иванов, ответственный за закрытие клинкета носового кольца вентиляции при погружении подлодки, матрос Александр Иванов, не получивший от механика чётких инструкций насчёт того, как закрывать этот чёртов клинкет, если тот не вполне исправен и требует какого-то особенного, совершенно невероятного обращения – прямо-таки стойки на ушах, матрос Саша Иванов родом из затерявшейся в сосновых лесах станции Новодугинской Смоленской области, спал теперь в четвёртом отсеке вечным сном.

И не он один.

Оказывается, мичман Лещенко ещё в самом начале событий успел перед смертью приоткрыть дверь и прокричать в сухой третий отсек из своих потоков воды: «Ребята, нас тут топит!» Ему показалось, что его не услышали, и тогда он и вовсе перелез из четвёртого отсека в третий и прокричал снова то же самое сообщение. После этого он вернулся в затапливаемый третий отсек. Закрыл за собою дверь. И умер вместе со всеми в своём отсеке. Закон велит советским подводникам умирать там, где их застаёт Смерть и никуда не уходить с этого места. Что Лещенко и сделал: умер, но не нарушил Закона.

И не один Лещенко – многие теперь в непроглядно тёмном отсеке, затопленном ледяною водою до краёв, спали вечным сном.

Большинство.

Хотя и не все.

* * *

И только теперь стало совершенно ясно, что атомная подводная лодка «ДЕРЖАВА» утонула.

Утонула!

Она лежала ровным килем на илистом грунте, с которого, как известно, подлодки такого класса не всплывают самостоятельно. Один из двух атомных реакторов был, как и полагается ему, отключён. Но другой-то был в работе! И его насосы, ни о чём не подозревая, уже успели втянуть в себя громадную порцию донного ила, взбаламученного падением лодки на грунт!..

Если такая субмарина лежит не очень уж глубоко и не раздавлена пластами воды, то её можно поднять на поверхность лишь с помощью особой техники. Ближайшая же такая техника находилась в далёком городе Владивостоке… Это была очень громоздкая техника.

Пока дойдёт. Пока поднимет…

В истории флота нашего или флота зарубежного ещё ни разу не было случая, чтобы из такого положения экипаж выходил живым. Лишь отдельным людям удавалось спастись и лишь изредка. А так-то – погибали все целиком и всегда. Рымницкий отлично знал это…

Аварийная тревога, конечно же, была объявлена тут же, как только стало понятно: лежим на дне и всплыть почему-то не смогли. Была сделана попытка всплыть с помощью неприкосновенного запаса сжатого воздуха – резерва, которым в экстренных случаях мог пользоваться только командир. Не помогло!.. Но тревога была объявлена лишь в первых трёх отсеках. Никакой связи с кормовыми отсеками не было. Не было даже известно, живы ли там люди или тоже погибли.

Стали поступать первые донесения о количестве людей в отсеках на данный момент:

– В первом отсеке – тринадцать человек!

– Во втором отсеке – сорок два человека!

– В третьем отсеке – тридцать два человека!

Стало быть, всего в носовой части корабля получалось восемьдесят семь человек, о которых точно известно, что они живы. Восемьдесят семь из ста двадцати! А что с остальными тридцатью тремя?

И вообще – что случилось? Почему?

Ещё живые обитатели братской могилы стали разбираться.

Выяснилось, что тогда по команде «Продуть балласт аварийно!» молодой мичман из «лишнего» экипажа включил не тот пакетник – пульт-то плохо освещался, и чёрт его там разберёт, куда там и чего крутить и на что там нажимать. И, особенно, когда в спешке. А мичман-то знал этот пульт далеко не как свои собственные пять пальцев – он-то ведь был на этой подлодке временно, даже и не в гостях, а в гостях у гостей! Временные хозяева посадили его за пульт, чтобы парень приучался, чтобы парень обучался… И вот сжатый воздух пузырями вырвался за борт впустую. И после этого не помог и командирский резерв, его не хватило! И после этого никакого другого способа всплыть на поверхность собственными силами уже не оставалось – стрелки на манометрах лежали по нулям. Сжатый-то воздух был израсходован полностью, до конца!

Глубиномер же показывал «ноль» погружения по самой прозаической причине: в нужное время его забыли продуть, и он просто-напросто не работал.

Был ещё маленький и скромный механический счётчик глубиномера на пульте управления горизонтальными и вертикальными рулями. Этот работал по другому принципу, и если бы на него догадались посмотреть сразу, то он бы и показал всю правду: сорок пять метров глубины! Ему всё время хотелось крикнуть: люди, да гляньте же вы на меня, и я вам скажу всё, что я о вас думаю!

Но голоса у него не было, и люди на него сразу не посмотрели. Они на него потом посмотрят…

Капитан первого ранга Рымницкий сообразил и другое: подводный атомоход не был перед отплытием проверен на герметичность! Рымницкого запихнули на корабль угрозами и шантажом: вот тебе подлодка, и ты плыви теперь на ней, выполняй нужные планы, чтобы мы могли в нужных отчётах написать нужные цифры! И он покорно поплыл…

Подводный атомоход не был проверен на герметичность и непосредственно перед дифферентовкой! Эту операцию следовало делать в обязательном порядке, ибо именно такова последовательность: сначала проверка на герметичность и только затем может быть дифферентовка! Любой подводник скажет, что нарушить эту последовательность – совершенно невозможно.

Но – нарушили. Очень спешили.

А это означало, что течь могла начаться откуда угодно; и ещё неизвестно, по какой причине затопило четвёртый отсек (и только ли четвёртый?), и только ли из-за незакрытой вентиляционной трубы!..

Но это означало и вот ещё что: с сорока пяти метров ещё есть шанс спастись, а вот если бы дифферентовку проводили так, как того требовал начальник штаба Лебедев, то есть, проплывая над пропастью, глубиною в три километра, то вот тогда ситуация сложилась бы совсем иная – они упали бы на эти самые три километра и лежали бы уже сейчас раздавленными на страшной глубине, вот и вся ситуация!

Да, Смерть шла за ними по пятам с самого начала!

…И почему закачалась лодка, теперь тоже стало вдруг понятно! Она упала на грунт и некоторое время раскачивалась на нём! И никакое это было не поднявшееся волнение моря! Это было и это есть – дно моря!

…И что видел в перископ старший помощник, когда докладывал, что горизонт чист? А ничего он не видел! Подводное царство он видел!

…Перед отплытием и позже, в начале пути, было пропущено, забыто, не сделано столько всякого-превсякого, что расскажи такое нормальному моряку-подводнику или просто нормальному человеку – и ведь не поверят!

…Все приказы командира и его помощников подавались и выполнялись с таким количеством небывалых, безумных нарушений, что это граничило с массовым психопатизмом!

…Плавучий дурдом, пьяный корабль, корабль дураков…

…Погружение выдавалось за всплытие, поражение – за победу!

…И мы поверили!

…И вот теперь мы – на дне! Почти покойники!

…И теперь стало ясно, почему верхний рубочный люк не открывался, вопреки технически безграмотному пожеланию одного высокого начальника и приказу другого: как же откроешь его, если в него сверху упёрся многотонный столб воды!