Текст книги "Спросите у берез..."
Автор книги: Владимир Хазанский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Человек-легенда
Мы говорили на разных языках, но друг друга понимали хорошо. Для общения братьев не всегда нужны слова.
Аниська вскрикнула и тут же проснулась.
– Что с тобой, доченька? – встревожилась Пелагея Антоновна.
– Ничего, мама, – девочка протерла глаза, сама не понимая, что произошло.
Приснился Аниське непонятный сон. Будто идет она кладбищем, и вдруг из-за кустов появляется призрак. Он прикладывает палец к губам и тихо что-то говорит. Слов не разобрать, но смысл их пугающий, страшный. Что за наваждение?.. Она уже проснулась, а разговор в соседней комнате продолжается. Кажется, тот же голос? Да, он! Точно так говорил один из тех людей, которые шли через кладбище в Юлькину баню.
В разговор вплетаются голоса Григория и Мишки. И еще один. Это говорит Василий. Его голос она узнает среди тысячи других.
Вдруг что-то задвигалось, скрипнула дверь и все стихло.
Аниська поворачивается к окну. В правом его уголке заиграл золотистым светом косой солнечный луч. Еще очень рано. Но ей уже больше не спится. Она быстро встает и одевается.
Часа два спустя Аниська выдумала предлог, чтобы забежать к Юлии. В этом доме, как ей казалось, должка быть разгадка некоей тайны. Только она открыла дверь, как снова услышала тот же голос. Говорил незнакомый парень. Он ел из большой миски и одновременно разговаривал с Васильком и Витей – старшими сыновьями Юлии. Когда она вошла, они умолкли.
Подумаешь, секретничают!..
Аниське вспомнился один случай. Как-то зимой она каталась у самого леса на лыжах и неожиданно встретила Витю и Василька. Они что-то везли на саночках и явно спешили быстрей проехать.
– Что везете, мужички? – спросила она озорно.
Оки промолчали.
Тогда Аниська нагнала их и перегородила дорогу.
– А ну показывайте, а то опрокину.
Витя неожиданно толкнул ее, повалил в снег, а Василек во весь дух помчался с санками по лесной дорожке.
Об этом маленьком происшествии она потом со смехом рассказала Мишке. Но тот стал серьезным и начал браниться:
– Дуреха ты, и только. Пацаны нужное дело делают, в лесной лагерь продукты возят, а тебе бы только зубоскалить.
С того времени соседские мальчуганы в ее глазах как-то сразу выросли.
Нынешнее неожиданное молчание обидело Аниську. Подождав с минуту, она вышла. А в доме возобновился прежний разговор.
– Дядя Женя, а нас возьмут в отряд? – спросил Витя, когда дверь закрылась.
– Возьмут, а почему не взять, – сказал гость, продолжая есть, – только немного придется подождать. Через годик. Подрастете, окрепнете…
– Ого, год! – не выдерживает Василек. – К этому времени и война кончится.
– Не окончится, ой далеко еще не окончится, – с грустью говорит Евгений Бордович, благодарно поглядывая на хозяйку.
Юлия – женщина, можно сказать, необыкновенная. Косит наравне с мужчинами. Любую мужскую работу выполняет шутя. А привлекательности между тем не потеряла. Потому, что следит за собой. Волосы у нее всегда аккуратно причесаны. На смуглом, бронзовом от загара лице ни одной морщинки. Карие глаза смотрят искренне, доверчиво. Так и хочется сказать этой белорусской красавице что-то ласковое, доброе.
А слова у Бордовича получаются какие-то избитые, пресные.
– Все ребята просили привет передать. Говорят: вот бы Юлию в наш отряд поваром.
– Куда уж мне в отряд, – отвечает она, – мне бы с тремя богатырями управиться. Поклон всем там от меня. Спасибо, что не забыли.
Она поправляет ладонью выбившуюся непослушную прядь. Приглядываясь к ее волосам, гость замечает в них серебристые нити. Но они не портят прически. Скорее, наоборот, делают ее еще более красивой.
– Надолго к нам? – спрашивает Юлия после короткого молчания.
– Должен был уже уходить, – отвечает Бордович, – пришел для связи. А вот велят подождать. Надо увести какого-то человека.
– В очках?
– Не видел еще, какой он.
– Видно, его, – говорит Юлия, – он сейчас в нашей бане. Отсыпается с дороги. Не спал несколько ночей.
Этого худощавого человека в очках вчера в лесу, возле болота, случайно встретил местный староста. При виде идущего с косой крестьянина незнакомец насторожился, что-то торопливо зажал в руке. Борис Борисович успел заметить: компас. Разговора почти не получилось. Не потому, что незнакомец уклонялся. Он силился что-то рассказать, а еще больше – расспросить, но Прошко не понимал его. Этот человек говорил на латышском языке. Только одно слово не требовало никакого перевода – «партизанес…».
Староста утвердительно кивнул, давая понять, что уловил смысл задаваемого вопроса. Показав знаком подождать-до захода солнца, он вернулся в деревню, чтобы рассказать о встрече в лесу своему квартиранту Александру Грому.
– Возможно, что действительно ищет партизан, – сказал Александр, – но это парень не из здешних краев. У нас, в Восточной Латгалии, все немного говорят по-русски.
Встретиться с незнакомцем договорились ночью, на кладбище. Заранее пришли сюда, на всякий случай прихватив оружие, Василий Лукашонок, Александр Гром, Саша Дубро, Василий Равинский и Филипп Равинский. Вскоре вместе с человеком в очках подошел и Борис Борисович Прошко. Услышав чистую латышскую речь, незнакомец опешил. Откуда здесь, в белорусской деревне, латыши?..
Гром объяснил: это живущие рядом латгальцы. Лучше вот пусть расскажет, кто он такой, что ему здесь надо?
– А почему я должен вам довериться? – после недолгого раздумья спросил незнакомец. – Может мне нужны совсем другие духовники.
Его осторожность объяснима. Он и так проявил большой риск – спросил у первого встречного крестьянина, как найти партизан. У кого-то же надо было спросить. Иначе он мог блуждать в лесу до бесконечности.
Все понимают его колебания. Сделать первый шаг к откровенности не просто. Можно неожиданно попасть в западню. Но если они будут без конца приглядываться друг к другу, то переговоры не продвинутся ни на шаг. И Александр решает помочь незнакомцу.
– Кто мы такие, – говорит он, – можно догадаться по тому, что назначили встречу на такое время. Крестьянину, с которым вы встретились в лесу, ничего не стоило выдать вас полиции еще днем.
Человек в очках насторожился.
– Но он не выдал вас, а обратился к нам. Так что судите сами – кто мы, – заканчивает Гром.
Незнакомец молчит. Конечно, в только что сказанных словах есть логика. Но, может быть, заключена и ловкая провокация. Нет, ему положительно нравится лицо этого парня. Да и остальные, что молчаливо стоят вокруг, совсем не похожи на провокаторов. В их напряженных лицах, едва освещенных лунным светом, есть что-то человечески простое и искреннее.
– Мне, товарищи, очень нужно попасть к партизанам, – говорит человек в очках, – если можете, помогите. Если же не можете…
– А зачем вам партизаны? – перебивает его Александр.
– Как зачем? – переспрашивает он с колючей иронией. – Совсем, разумеется, не для того, чтобы вместе с ними собирать грибы в здешних лесах.
Ребята улыбаются. Что же еще можно ответить на такой вопрос?
Только на душе у незнакомца по-прежнему неспокойно. Ему хочется, чтобы сказанному поверили. Но как? Самый простой и верный путь к сердцам этих симпатичных парней – рассказать о себе.
И он рассказывает. О своем детстве и юношеских годах, которые прошли в революционной борьбе. О нелегальных молодежных кружках и о Лиепайском союзе латвийской коммунистической молодежи, членом которого он стал в шестнадцать лет. О трехлетнем заключении за революционную пропаганду.
Потом была работа в подполье, в редакции газеты «Коммунист». И снова тюрьма, пока восставший против фашистской диктатуры Ульманиса народ не освободил его в июне 1940 года. С этого времени он возглавляет Лиепайский уездный комитет комсомола, создает молодежные организации в волостях, принимает участие в пленумах ЦК ЛКСМ Латвии и в IX съезде Компартии республики.
– Хорошо. Скажите, какое маленькое происшествие с одним человеком произошло во время работы съезда? – спросил вдруг Гром.
Незнакомец удивленно смотрит, стараясь уяснить суть вопроса, о чем-то думает. Затем говорит:
– Вы, наверное, имеете в виду сердечный приступ у командующего Прибалтийским военным округом генерала Локтионова?
– Продолжай! – говорит Александр, сразу переходя на «ты».
– Что продолжать? – спрашивает незнакомец с нескрываемой горечью. – Дальше война. Немцы подошли к Лиепае. В городе были части Красной Армии. Им на помощь пришли жители. Удалось организовать своих комсомольцев и мне. Дрались ребята самоотверженно. Отбили четыре атаки на Гробиньском шоссе, защищали сколько могли железнодорожный мост, до последних сил держали позиции у городского торгового склада, у насыпи Триекульского железнодорожного пути. Так продолжалось пять дней. Но… – Он тяжело вздохнул, зачем-то снял очки и стал их протирать. – Но слишком неравными были силы. Оставшиеся в живых еле вырвались из окружения. Небольшими группами и в одиночку стали пробираться через линию фронта.
– Что же делал после этого ты? – спросил Гром.
– Что делал?.. Стал искать связь с комсомольцами, которые остались на оккупированной территории. Кто-то ведь их должен поднимать на борьбу? Уже есть небольшие группы на хуторах, надежные ребята нашлись и в Риге. Но временно мне пришлось уйти. Нет ни документов, ни связи с ЦК Компартии Латвии.
Он умолк. Никто не шевельнулся, никто не сказал ни слова. Однако в этом молчании уже не было прежней настороженности. Все находились под впечатлением услышанного.
– Что ж, пора знакомиться, – первым нарушил паузу Александр Гром и протянул незнакомцу руку.
– Имант Судмалис, – представился человек в очках.
– Имант Судмалис, – повторял он каждый раз, когда следом за Громом протягивали ему руки остальные.
Теперь он отсыпается. Бордович нетерпеливо поглядывает в окно, туда, где в конце двора приткнулась к огороду маленькая банька. Вскоре ее двери открылись, и оттуда вышел человек в темном демисезонном пальто и очках. Евгений поднялся. Но Юлия его остановила.
– Подожди немного. Надо же ему тоже подкрепиться на дорогу. – Она выбегает во двор и зовет гостя в избу.
Пробираясь глухими лесными тропами, Имант Судмалис почти сутки ничего не ел. Но он спешит. Вожаку лиепайских комсомольцев не терпится побыстрее уйти из деревни, добраться до партизанского лагеря.
Не проходит и полчаса, как они вместе с Бордовичем, осторожно пробираясь огородами, быстро идут в сторону кладбища. Затем сворачивают на полевую стежку и входят в лес.
Аниську распирает любопытство. Она не может не подсмотреть за идущими. Одного из них, правда, немного знает. А вот кто второй – в очках и пальто? Как он попал сюда? Куда идет и зачем? Девочка теряется в догадках.
Было бы такое волшебное зеркальце, через которое можно было заглядывать в будущее, она бы увидела, как этот очкастый парень станет вскоре лучшим пулеметчиком партизанского отряда. С какой необыкновенной выдержкой будет переносить он долгие изнурительные переходы, подбадривать товарищей, смело вступать в бой с врагами!
Юная подпольщица увидела бы, как однажды, остановив на лесной дороге легковую автомашину с ехавшим в ней немецким генералом, который возглавлял карательную экспедицию, и перехватив на лету брошенную адъютантом гранату, он уничтожит ею фашистских главарей. Увидела бы и тот жаркий бой под Лисно, когда он один с ручным пулеметом прикроет отступление партизан, задержит у моста большую группу карателей.
Волшебное зеркальце рассказало бы и о более позднем времени, когда он проберется в оккупированную врагом Ригу, создаст там молодежное патриотическое подполье, объединит разрозненные группы комсомольцев и всех патриотов в одну большую организацию.
Аниська увидела бы один из ноябрьских дней 1943 года, страшный переполох фашистов и их пособников на Домской площади Риги. Здесь, насильно согнав население города, гитлеровцы будут готовить «митинг» протеста против решения правительств Советского Союза, Англии и Соединенных Штатов Америки о послевоенных границах, в котором Латвия была признана неотъемлемой частью Советского Союза. Перед началом этого «митинга» взлетит на воздух трибуна. Разбежится население. В панике будут метаться гитлеровцы и их прихлебатели. Этот взрыв, о котором вынуждена будет сообщить даже фашистская газетенка «Тевия» и о котором вскоре узнает весь мир (потому что уверенные в успешном исходе «митинга» фашисты пригласят на него группу иностранных корреспондентов), осуществят комсомольцы-подпольщики Малде Скрейя и Джем Банкович под руководством Иманта Судмалиса. Какую отвагу, какую преданность своему делу они продемонстрируют!
Было бы у Аниськи волшебное зеркальце, она бы, возможно, предупредила ту беду, которая свалится вскоре на этого необыкновенного человека. Она придет в начале 1944 года, когда комсомольское подполье Риги будет действовать уже как хорошо слаженный механизм.
Мужественный, бесстрашный Имант попадет в руки гестапо. Но и здесь, перед лицом врага, он проявит необыкновенную силу духа.
Отсюда, из тюрьмы, проникнет на волю последнее его предсмертное письмо к жене и детям, которое подтвердит то, что до последнего дыхания он остался верен Родине, партии, комсомолу. Оно звучит сейчас как завещание потомкам:
«Дорогие Марусит, Айюк, Сарминь! Не знаю, прочтете ли вы когда-нибудь эти мои последние слова, но все же напишу. Через несколько минут приведут в исполнение мой смертный приговор. Суд был еще 13 апреля, так что у меня было достаточно времени подумать о своей жизни.
Я оглянулся на прожитое, и не в чем себя упрекнуть, – я был человеком и борцом в эти столь решающие для человечества дни. Хочется, чтобы будущее было лучшим и более счастливым – таким оно должно быть! Столько крови не могло быть пролито даром.
Не горюй, Марусит, никто еще не жил вечно!
Воспитай Айюка и Сарминь так, чтобы они когда-нибудь вспоминали меня, чтобы их жизнь была радостнее, лучше…
Будь здорова, Марусит! Благодарю тебя за все хорошее, что ты мне дала. Приласкай Айюка и Сарминь за меня. Имис. 25 мая 1944 г.».
После войны имя этого человека, ставшее легендарным, будет широко известно. Его подвиг получит самую высокую оценку народа – ему присвоят звание Героя Советского Союза.
Такие люди не умирают.
Маскарад
Все было, как на маскараде. Только все, кто смотрел за нами со стороны, даже не подозревали об игре.
На траве, ка листьях, придорожного кустарника – крупные бусинки росы. Стынут мокрые ноги, но Аниська не переходит на дорогу, а продолжает идти узкой полевой стежкой. Как хорошо здесь! Словно волшебной кистью кто-то разрисовал землю. Рядом с отцветающими лютиками, калужницей, ветреницей зажглись множеством красок другие цветы – первые вестники лета. Здесь и ярко-розовый золототысячник, и бело-войлочный с лимонными корзиночками бессмертник, и желто-белая пахучая ромашка, и множество других цветов, названия которых Аниська не знает. Все они появились в последние несколько дней, когда она сидела дома.
А как расцвела по краям огородов сирень! Как наполнила она своим ароматом воздух! Сирень расцвела – значит хорошо прогрелась земля и пора отсеиваться. Так считают крестьяне. А сегодня, куда ни глянешь, люди еще копаются в своих огородах, пашут, удобряют землю навозом, обкапывают грядки.
В колхозе народ привык к технике. А теперь единственная опора – выбракованные кони. Да и какие теперь работники. Одни женщины да старики.
Аниська тоже спешит в поле: с самого рассвета там пашет Василий. Девочка с радостью согласилась отнести ему завтрак – ей в последнее время так редко приходится его видеть. Василий постоянно куда-то исчезает. А теперь у него появились еще эти заботы по организации общины.
Напрасные старания! Каждому ясно, что из этой затеи ничего не выйдет. Как в свое время ничего не получилось с заготовкой леса. Вырубили одну делянку и прекратили работы. Вначале не хватало людей. Потом лесник указал не то место – древесина оказалась непригодной. А после кто-то испортил пилы.
Так и теперь. Народ саботирует, ссылается на отсутствие техники, нехватку семян и другие причины.
А Василий проявляет заметное старание. Вот и сегодня не огород пахать пошел, а обрабатывать общественное поле. Чтобы все видели его отношение к этому делу.
Зачем ему это нужно? Неужели так уж важно выставляться перед управой и комендатурой? А может и в самом деле нужно. Для отвода глаз, для маскировки…
Рассуждая так, Аниська не заметила, как подошла к пахоте. В другом ее конце, удерживая плуг, погоняет старого коня Василий. Заметив ее, машет рукой и, прекратив работу, выводит лошадь на зеленую лужайку. Девочка спешит туда.
– Прибыла кухня, – улыбается Василий. Он разворачивает узелок, садится на вросший в землю камень и кивком головы приглашает Аниську.
– А я уже завтракала, – соврала ока.
Он не стал настаивать и молча занялся едой. Чтобы не выдать голода, Аниська принялась смотреть по сторонам, словно впервые разглядывая расстилающийся перед нею пейзаж. Слева звенит птичьими голосами укутанный утренним туманом лес. Широкой полосой тянется он и дальше, отступая перед густо усеянным яркими желтыми цветами лугом. И правее – тоже лес. Только перед ним – на его темно-зеленом зубчатом фоне – разбросаны двумя цепочками, крест-накрест, небольшие деревянные домики.
Это Прошки.
Деревня хорошо видна отсюда. Она кажется пустой, вымершей, потому что большинство людей работает в поле. Некоторые хозяйки, видно, еще не управились со своими утренними хлопотами – из печных труб кое-где идет дым.
Аниська смотрит рассеянно, думая о чем-то своем. И вдруг… Вдруг видит, как что-то зашевелилось, задвигалось на улице.
Это идут люди, много людей.
«Откуда бы им взяться? Может, немцы?..»
– Смотри, смотри! – почти кричит Аниська, показывая в сторону деревни.
Василий, не вставая, поворачивает голову, глядит туда же и… продолжает завтракать.
Аниська видит, как от группы людей отделился человек. Он идет сюда, к ним. Подходит ближе. Хорошо видно, что в руках у него винтовка. Широкая повязка белеет на рукаве.
– Вася, полицай, беги! – кричит Аниська.
Но Василий, закончив завтрак, спокойно связывает в узелок посуду и вручает его Аниське.
– Куда бежать?
– В лес!
– Э, от своей судьбы не убежишь.
Аниська растеряна. Что же это происходит такое? Чтобы Василий – умный, находчивый Василий – вдруг оказался таким беспечным?..
А он даже не смотрит в сторону приближающегося полицейского, наблюдает за Аниськой. Бледным стало ее лицо, в глазах – ужас. Переживания девочки мучают Василия, и, чтобы успокоить ее, он говорит:
– Ты ведь умница, Аниська. Сама должна понять, что к чему. Ни я, ни кто другой из наших ребят не будет зря подставлять себя под пулю…
От этих слов Аниське становится легче. Но ее опять охватывает страх, когда с винтовкой наперевес к ним подходит полицейский.
– А ну, пошли! – приказывает он Василию.
– Куда? – спрашивает Лукашонок.
– Потом узнаешь куда. В комендатуру.
– За что?
– Там разберемся. Пошли, и не разговаривать.
Ведя Василия к деревне, а потом и по улице, полицейский все время выкрикивал ругательства. Он называл арестованного бандитом, партизанским связным, грубо подталкивал его в спину прикладом.
Шум, ругательства, громкие крики неслись со всех концов деревни. К группе арестованных, которых под охраной держали возле школы, приводили новых людей. Вот пришел с опущенной головой Григорий. Следом за ним привели Владимира Вестенберга. У него порвана рубашка, синяк на лбу. У Мишки и Петра связаны руки. Видно, сопротивлялись.
В домах идут обыски. Забирают чуть ли не все личные вещи арестованных. Так обычно поступают с теми, кого ведут на расстрел. Неужели и у них та же участь?..
Многие жители откровенно выражают свое сочувствие арестованным. Ведь забрали лучшую молодежь.
А Григорий Лукашонок? Такого человека редко встретишь. Как же не уберегли его и всех этих парней? В главах людей слезы. Громко плачут, причитая, родные арестованных.
Смешанное чувство тревоги и спокойствия переживает Аниська. Она притаилась возле дома и с любопытством наблюдает за всем происходящим. Что-то неестественное показалось ей в этом массовом аресте. И не только потому, что в словах Василия она уловила какой-то намек. Нет, не такие Василий, Петр, Вестенберг и Мишка, чтобы добровольно сдать себя в руки полиции.
Что-то здесь не так.
Хотя Аниська и догадывалась, что здесь что-то не то – истинная причина происходящего была ей неизвестна. Не знала она, что в Прошки пришли не полицаи, а партизаны отряда Ивана Кузьмича Захарова. Маскарад ареста нужен был им для того, чтобы уберечь семьи будущих партизан от преследований. А дознаться, кто произвел аресты, не просто. Сюда, в Прошки, заглядывают немцы и полицаи из оккупированных районов Белоруссии, Латвии и РСФСР. В каждом районе свои власти, своя комендатура. Связаны они между собой слабо.
Не могла знать Аниська и о том, что произошло вчера в доме Василия, хотя по просьбе комсомольцев дежурила у этого дома. Там-то и решался вопрос: кому уходить, а кому остаться на месте. На комсомольском собрании, накануне ухода парней, вожаком прошковского подполья единодушно была избрана Женя Фроленок.
А через некоторое время случилось еще одно событие, которое снова всполошило Прошки. Первым поведал о нем Герасим Яковлевич Фроленок. Вернувшись из леса, куда он ходил нарубить хворосту, Герасим Яковлевич рассказал:
– …Они уже к самому большаку вышли. Да тут откуда ни возьмись – партизаны. Целый батальон, а может и больше там было. С винтовками все и автоматами. Я затаился в кустах и смотрю.
– Кто вы и куда идете? – спрашивает ихний командир.
А они отвечают:
– Мы корчекопы. Работаем на скипидарно-смолокуренном заводе. Корчи тут заготавливаем.
– Ага! На немцев работаете, такие-растакие, – говорит командир. – А в торбах небось мины несете?..
– Да нет, это продукты, – поясняют ребята, – мы на выходной день вернулись домой, чтобы запастись продовольствием. Можете посмотреть.
– Нечего нам смотреть. Пойдете с нами! – приказывает командир. – Раз работаете на немцев – вы наши враги. Шагом марш!
И увели их.
Люди в деревне подавлены, молчат. Только пережили одно горе и вот опять.
В тот раз понятно. На полицаев что удивляться – делают, что хотят. Но чтобы не разобрались партизаны? Ведь то, что делают корчекопы, – одна видимость работы. Прошло сколько времени, а завод все еще не наладил выпуска продукции.
– Как же это вы, Герасим Яковлевич, не вмешались? Не объяснили партизанам, что эти латыши ничего худого не сделали, – упрекнул кто-то старика.
– А что я мог? Слаб я в политике, – оправдывается Фроленок. – Теперича все перепуталось. Не поймешь, кто за кого, кто кого и за что арестовывает.
Не успели люди разойтись по домам, а волнующая новость обсуждается уже и на другом конце деревни. Там поведал о ней еще один очевидец «ареста» корчекопов – Женя Фроленок.
У слуха есть удивительное свойство. Он не только быстро распространяется. Разрастаясь, он обрастает большим количеством разных деталей. Когда оккупационные власти начали следствие, а начали они его буквально на следующий день после происшествия – такого еще не случалось, чтобы исчезла сразу вся рабочая бригада – появилось много очевидцев ареста корчекопов. Такие люди были и в Прошках, и в Заборье, и в других деревнях. Все они единодушно подтвердили то, что говорил Герасим Фроленок.
Оккупантам ничего не оставалось, как смириться с создавшимся положением.
На самом же деле, это была тщательно обдуманная и подготовленная операция.
В воскресенье в доме Михаила Филимоновича Грома – отца Александра – была организована вечеринка. Пригласили даже помощника коменданта из заборского гарнизона австрийца Макса Либенга. По такому случаю гостеприимный хозяин выделил из своих запасов бутылку самогонки. За столом шумно чокались, пели. Каждый поднимал бокал «за здоровье господина коменданта…».
Почему не сделать человеку приятное, повысив его в должности?
– Мы имеем право и выпить, и погулять, – сказал Александр Гром, обращаясь к австрийцу, – ведь мы честно работаем, преданно служим немецкой власти.
– Яволь, – согласился Либенг, – вы хорошие ребята.
Потом они всей компанией пошли к латвийско-белорусской границе. Были с ними и девушки. Вызвался провожать их тот же добродушный австриец.
– До скорой встречи! – машет провожающим рукой Александр. Прощаются и его товарищи.
Они переходят границу и исчезают в густом лесу. Проходят несколько сот метров и тут, на небольшой поляне, идущий впереди Гром неожиданно останавливается.
– Привал, – объявляет он.
Привал? Не шутит ли он? Ведь они совсем еще не устали. Да и нужно ли, глядя на ночь, рассиживаться в лесу, когда до Прошек рукой подать?
– Есть маленькое сообщение, – говорит Александр чуть таинственно и, выждав несколько секунд, продолжает – Все! Кончаем работу. Подполью – конец. Начинается новая, партизанская жизнь.
Корчекопы обрадованы, засыпают своего бывшего бригадира вопросами.
– А где же мы возьмем оружие? – спрашивает один.
– Сейчас пойдем на склад и получим, – отвечает Гром. – Он здесь недалеко.
– А что там есть? – спрашивает второй.
– Винтовки, автоматы и даже пулеметы. То, что удалось собрать на местах боев.
– Вот это да! Здорово! – Приятно удивлены и улыбаются все, кто ничего не знал о сборе и хранении оружия. Только наиболее верные Сашины друзья были посвящены в это дело.
И вдруг в хоре радостных голосов тревожный вопрос:
– А как же наши семьи? Немцы и полицаи им ничего не сделают?
– Думаю, что нет, – говорит Александр, – об этом побеспокоятся наши прошковские друзья.
И он рассказывает всем об организации их ухода в партизанский отряд.
Тревоги, мучившие многих, после этого окончились. Бывшие корчекопы шутят, смеются. Им не терпится быстрее получить вместо кирок и лопат то, о чем каждый мечтал давно – боевое оружие, которым можно будет разить врага.
Потом все встают и двигаются в путь.
– А потом куда? – не выдерживает кто-то. – Когда вооружимся?..
– Пойдем на соединение с партизанской группой, которая уже действует, – ответил Гром. – Готовится большая боевая операция.
Восемнадцать молодых парней – будущих бойцов – идут один за другим едва различимой в лесной темноте стежкой.
