Текст книги "Спросите у берез..."
Автор книги: Владимир Хазанский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
Начальник склада
С трудом добывали мы их и бережно хранили. Как немые свидетели событий лежали они на нашем складе. Но мы знали, что скоро они заговорят…
То, что Аниська узнала, очень ее удивило. Мишка – начальник! Скажи ей об этом кто-нибудь – ни за что бы не поверила. Но все так. Сама случайно раскрыла. Поутру выводила из хлева корову и слыхала, как во дворе старший брат говорил младшему:
– Сам смотри. Ты же начальник и должен думать. А если потребуется помощь – дадим.
Мишка – начальник! Это никак не укладывалось в сознании Аниськи. Правда, внешне он вполне солидный. По росту даже Григория перемахал. Только больно худой.
Но ему ведь нет еще и семнадцати. Как он может быть начальником над Владимиром Иосифовичем Вестенбергом? Тому уже больше двадцати лет, может даже двадцать два или все двадцать три. Он – умный, окончил педтехникум, был директором школы, а Мишка только его ученик.
Неужели он начальник и над Васей? Нет, этого не может быть! А как же понимать тогда слова Григория? Надо обязательно выяснить.
С этого дня Аниська совсем по-другому стала смотреть на брата. В сказанных им словах пыталась уловить иной, скрытый смысл.
Мишка часто исчезал из дому. Иногда приходил на рассвете, когда все спали, и, чтобы не будить домашних, забирался в сарай на свежее сено, которое сам же накосил. Часто за ним заходили товарищи. Они шли в сторону леса по одному, нередко с корзинками или ведрами, вроде отправлялись собирать грибы или ягоды. Но Аниська не видела, чтобы Мишка что-либо приносил домой.
Сейчас он опять готовится в дорогу. Во дворе его ждет Петр – замкнутый, неразговорчивый парень. Этот какой-то робкий. На вечеринках садится где-нибудь в уголке, не решаясь выйти в круг, пригласить девушку на танец. Хотя танцует, кажется, не хуже других. Чаще всего его вытаскивает Фрося Прошко – бойкая девушка. Она не отпускает от себя Петра ни на шаг. Говорят, что у них любовь.
Петр сидит на бревне, положив на колени большие руки. Они темны от загара, шелушатся от ветра. С самой весны Петр в поле, прицепщиком на тракторе. А когда началась война, угонял колхозный скот в тыл, много дней провел под открытым небом.
Пока Мишка переодевается, Григорий говорит Петру:
– Мишка еще зелен. Ты его придерживай, вперед не пускай. Вначале хорошенько присмотрись к полю.
Петр согласно кивает.
– Будет удача – все сами не несите. Спрячьте в безопасном месте, потом ребята подсобят. И до темна не возвращайтесь.
Петр опять кивает, не говоря ни слова.
А что ему отвечать? Разве и так непонятно, на какое рискованное дело они идут?
Да, это не шутки – собирать оружие и боеприпасы на заминированном поле. Но другого выхода нет. Из Освеи торопят: необходимо оружие, как можно больше оружия! А где его взять, если не в тех местах, где был фронт?..
Возле самих Прошек боев не было. Они шли юго-западнее, вдоль бывшей латвийской границы, и на северо-востоке – в районе Себежа. Но уже прошло немало времени с тех пор, как здесь проходил фронт. Все, что могли, подобрали и вывезли немцы. Остались только опасные, заминированные, участки.
– Ничего, – сказал Петр, когда они вышли из деревни и углубились в молодую березовую рощицу, – бояться не надо. В Рыльках у меня живет родственник – Егорка. Он эти места, закрыв глаза, знает.
Мишка с удивлением смотрит на Петра. Что это он сегодня такой разговорчивый? Неужели сам дрейфит и хочет этими разговорами разогнать страх?
Но нет, Петр вроде бы не из трусливых. Мишка хорошо помнит недавний поход на Туровщину, в густую заболоченную дубраву. Там хранилось оружие истребительного отряда. Его надо было перенести на новую базу, ближе к деревне. Туда дошли быстро, а на обратном пути заблудились. Домой пришли только к утру. Но никто – ни Вася, ни Вестенберг, ни Петр ничем не выказали недовольства, не проявили растерянности в незнакомой местности. А Петру досталось даже больше других. Он нес две винтовки и большую сумку с патронами.
– А вот уже и Рыльки, – прервал Мишкины мысли Петр. – Видишь на горе домики?
– Ага.
– Ты подожди здесь, на краю леса, а я сбегаю за Егоркой.
Вскоре Петр вернулся. С ним был невысокий, щуплый на вид паренек.
– Фронт, оказывается, проходил за Скробовом, – сообщил Петр, – это не больше километра отсюда. Так, Егорка?
– Так, – ответил тот.
– Тогда пошли.
Вначале пробирались лесом. Потом, обогнув небольшое болото, вышли к кустарнику. За ним расстилалось перерезанное траншеями, перепаханное разрывами снарядов и бомб поле. На нем валялись искореженные куски металла, колючей проволоки, гильзы от снарядов. Кое-где виднелись полузасыпанные трупы, наполнявшие воздух тяжелым запахом.
– Дальше идти нельзя, – предупредил Егорка. – Недавно тут один старик подорвался на мине.
– А мы и не собираемся идти, – ответил Мишка. – Мы пришли просто посмотреть. Интересно же. У нас такого нет. Посидим тут часок, посмотрим. И обратно. Спасибо, Егорка. Можешь идти домой.
Егорка ушел, а они долго сидели на краю поля. Молча курили.
– Ну, так как? – не выдержал наконец Мишка.
– Вот только мины… – начал Петр.
– Ежели все делать с умом, минные поля можно обойти. – Не дослушав товарища, высказал Мишка то, что его занимало.
– Это как?
– А вот так. Возле траншей мин наверняка нет. Там же может найтись и оружие. Другое дело на подходах и по краям дороги. Я заметил вон у той березки, что возле холма, большую яму. Это воронка от бомбы или снаряда. Там если и были мины, то взлетели на воздух. А дальше, видишь, ручей. И туда, в воду, никто мин не положит. Ручьем можно дойти чуть ли не до самых траншей.
И, не договорив, Мишка сорвался с места. Петр, вспомнив предостережения Григория, хотел его остановить. Но тут же, словно забыв об этом, сам пошел за Мишкой.
План оказался удачным. Воронку от бомбы и ручей прошли благополучно. Теперь до траншей оставалось не более ста метров. Но это уже в стороне от дороги, риска было меньше. И все-таки шли осторожно. Внимательно вглядываясь в землю, обходили каждую подозрительную кочку.
Наконец траншея. Чего тут только нет! Каски, солдатские котелки, банки из-под консервов. Есть и винтовки. Правда, не все исправные. Одни без затворов, другие с расщепленными прикладами, третьи – с погнутыми стволами. Но есть и хорошие.
– Понесем, сколько сдюжим, – заключает Мишка.
Петр кивает, хотя получил указание Григория только разведать и ждать помощи ребят. Но как тут удержишься, когда столько оружия! Ребятам тоже будет что унести отсюда. Выбрали десять винтовок, каждому – по пяти. Осторожно вынесли к дороге. Груз не тяжелый, но неудобный. А до склада километров восемь, не меньше.
– Понесем, – упрямо говорит Мишка.
Петр молчит, но по всему видно, что согласен и он.
Неудобно идти по лесу с такой громоздкой ношей. Стволы винтовок цепляются за сучья, и те больно бьют по лицу. Что ни шаг, друзья спотыкаются. Однако упорно идут. Отдохнут немного – и снова в путь.
К ночи пришли. Несмотря на темень, здесь, в гуще молодого сосняка, Мишка чувствует себя, как в собственном доме. Он легко находит замаскированный лаз и через него спускается в траншею. Петр подает винтовки.
Наконец Мишка вылезает и маскирует лаз. Ну кто скажет, что здесь, под накатом бревен, большой склад оружия? Сверху виден только небольшой бугор. Поверх наката насыпан слой земли, прикрыт мхом и обсажен молодыми деревцами.
Хорошо потрудились здесь Вася и Вестенберг. Немало сил отдал этому хранилищу и он, Мишка. Не зря же Григорий назначил его начальником склада. Он здесь почти что днюет и ночует. Чистит, перекладывает оружие, ведет строгий учет каждому патрону.
Но сейчас, оглядев склад хозяйским глазом, он остался недоволен. Бросилась в глаза примитивная маскировка входа. Отверстие придется заделать наглухо и посадить на его место еще одно деревце. Теперь это уже можно сделать. Все равно хранилище заполнено и надо строить другое. Гриша уже обещал выделить для этого ребят.
Было уже за полночь, когда они вернулись в Прошки. Мишка тихо прошмыгнул в сарай, взобрался на сеновал. Только улегся, как рядом что-то зашуршало.
– Миш, ты?
– Аниська? Чего ты здесь?
– На! – протянула сестра что-то аппетитно пахнущее. – Небось проголодался? Подкрепись…
Мишка ест жадно, быстро съедает большой ломоть хлеба с салом. А Аниська лежит рядом и с участливой нежностью следит за поздним ужином брата. С невольным уважением думает о нем – начальник!..
Зарево над лесом
Вот они – первые искры, принесшие радость. Первое пламя, озарившее лица. И первый большой риск, горький урок.
«О чем вы шепчетесь, милые? Скажите!» – мысленно спрашивает у березок Аниська. «О нем, о твоем Васе. Он скоро вернется, – чудится ей доверительный ответ листвы. – Не волнуйся».
Все же Аниська волнуется. И не за Васю, который еще засветло ушел в Освею. Знает, с ним ничего не случится. Обидно, что не сможет встретить его, вот-вот мать позовет в дом.
Ага! Не он ли показался со стороны кладбища? Осмотрелся и скрылся за плетнем. Нет, это не Вася. Ему прятаться незачем. Что за наваждение! Этот человек уже во дворе Васиного дома. Подошел к затемненному окну, постучал. Да это же Владимир Иосифович Вестенберг! Теперь он только ночью появляется в Прошках. Идет всегда осторожно, словно боится кого встретить. Почему?
– Аниська! Где же ты? Пора спать, – позвала мать. И Аниська заспешила домой.
А Вестенберг направился к двери. Она открылась не сразу. Вначале к стеклу прильнуло немолодое женское лицо, внимательно вгляделось в темноту.
– А Василька нет дома, – сказала женщина, выйдя на крыльцо.
Вестенберг не знал, что делать. Мария Петровна – Васина мать – не уточняла, где сын, когда он будет, и в дом не приглашала. А уходить ему никак нельзя было.
– Разрешите подождать у вас, – набравшись смелости, попросил он.
– Ждите, если хотите, – пожала плечами хозяйка. – Только кто же его знает, когда он вернется. С утра ушел. Не знаю, что и подумать.
– Может, где заночевал, – высказал предположение Вестенберг, желая успокоить женщину.
Он понимал ее волнение. По нынешним временам поздняя задержка не к добру. Но Владимир Иосифович чувствовал и другую причину беспокойства: его здесь появление.
И все-таки об этом, касающемся лично его, думать не хотелось. Очень уж он был взбудоражен той неожиданной новостью, с которой поспешил в Прошки.
Тревога за сына заглушила все другие чувства и у Марии Петровны. Так бывало всякий раз, когда Василий уходил в Освею. В последнее время такие отлучки повторялись довольно часто, можно было уже и привыкнуть.
Но сегодня она тревожилась почему-то больше обычного. Может быть, потому, что в этой тревоге слились все события минувшего дня – очередной приезд бургомистра, его крутой разговор со старостой, а затем долгое обсуждение случившегося с Герасимом Яковлевичем и Василием.
Фроленок пришел ночью, когда деревня уже спала. Был он крайне возбужден и расстроен. Многое из того, о чем говорил с ее сыном, она слышала отчетливо.
– Ну и гадюка! Ну и супостат! Ну и бестия! – сыпал ругательства старик в адрес своего обидчика. Василий не узнавал его. Всегда выдержанный и неторопливый, он был предельно обозлен.
– Вы же, Герасим Яковлевич, с ним как-то ладили, – улыбнулся Василий, – даже по чарочке иной раз пропускали…
– Бывало и такое, – согласился Фроленок. – Для людей старался. А теперь, вижу, стараниям моим ноль цена. Прямо к горлу пристал. Требует сдачи скота и хлеба, ругается, грозит!
– Ничего, вы у нас мастер выпутываться. Так и в Освее считают.
– В первые дни получалось. Тогда, видно, и на бургомистра не очень давили. А теперь сказал ему, что скот угнали в советский тыл, а он мне в ответ: «Овец, свиней, подтелок не угнали. Где они?» Знает, собака, старается для немцев. Я объяснил: «Порезали…» Не верит! Грозит прислать полицейских, пошарить по дворам. А как мне допустить такое?..
– Словам не верит, так мы его фактами убедим, – сказал Василий, – наведем учет скоту, хлебу, всем продуктам. Меня об этом и в управе просили.
– Какой учет? – испугался староста. – Этак же раскроем все карты.
– Да учет липовый! Подробно укажем все «потери», «отходы», «неурожай». Так по каждому хозяйству и распишем.
– А Гудковский?
– Когда в управе будут доказательства, с ним будет легче воевать. А задумает проверить – спрячем скот и хлеб в лесу. Нам бы только до весны продержаться. Потом будут другие средства защиты. А учет составим сейчас же. Мне как раз завтра в Освею.
Фроленок немного помолчал, обдумывая предложение Василия. Потом, растягивая слова, сказал:
– Да, другого выхода нет. Возможно, что оно и поможет…
– Должно помочь! Вот увидите, – заверил Василий и, найдя на этажерке чистую тетрадь, взялся за составление «учета».
В Освею Василий пришел только в полдень. Имея пропуск, отказался от более короткого, но запрещенного оккупационными властями пути через озеро. Надо было получить очередные сводки Совинформбюро. Они ждали его на квартире Литвинова. Но очень хотелось встретиться еще и с Симацким. Тем более что надо было официально передать ему, зарегистрировав у секретаря, «отчетный» документ.
Симацкий был не в настроении, недовольно буркнул:
– Почему без вызова?
– А я принес вот это. – Василий показал на тетрадь.
Симацкий полистал, бегло пробежал глазами заполненные цифрами листки. Отложил.
– За старание спасибо, а вообще… – Он замялся, продолжая хмуриться. – Неужели ты думаешь, что Гудковский такой простачок. Да и немцы не лыком шиты.
– Я понимаю, Владимир Владимирович, но ведь надо же как-то выкручиваться, – сказал Василий, – у нас вся надежда на вас, на вашу поддержку.
– Моя поддержка… Ох, брат, не очень она крепка и надежна. – Симацкий задумался. – Теперь вот и самому надо, как ты говоришь, выкручиваться. А как?..
Василий понимал, что пришел некстати, Симацкий был чем-то озабочен. Видно, самое лучшее уйти. Но в то же время хотелось узнать, что тревожит Владимира Владимировича. И тот, не ожидая расспросов, рассказал сам.
– Понимаешь, надо срочно гнать скот в Дриссу. Большое стадо – 76 колхозных коров, которых не успели отправить в тыл. Все, как на подбор, красавицы, упитанные. Душа болит, как подумаешь, что такое богатство достанется немцам.
– А если в пути сообразить что?.. Скажем, падеж от хвори какой, – посоветовал Василий.
– Сообразишь! Немцы каждую голову пересчитают. Хотя, кажется, ты говоришь дело. – Симацкий оживился, на его лице появилась хитрая улыбка. – Дуля им будет, а не коровы!
– Это как же?.. – спросил Василий.
– Пока секрет фирмы.
Василий даже обиделся. Если решил скрытничать, лучше бы уж не начинал разговор. Однако попросил еще раз:
– Расскажите, не скрывайте. Может, и для нас будет пример какой – у кого же нам учиться, если не у вас?
Парень говорил правду, и Симацкий задумался.
– Ладно, слушай. Подберем надежных пастухов, которые и доставят все 76 голов, а точнее хвостов, в Дриссу. Ни на один хвост меньше! Хвосты будут, а коровы… Их по пути поменяем на худых и дохлых. Такие найдутся в каждой деревне. Понял?
– Конечно! Что ж тут непонятного.
– Только делать это придется осторожно, с умом. Знать об этом будет ограниченное число лиц. Помните и вы: минимум риска, максимум пользы делу.
Выйдя из управы, Василий взвешивал каждое слово, сказанное Симацким. Будто никаких наставлений он и не давал, открыто не поучал, не подбадривал даже, а наступало какое-то просветление, успокоение от тревог. Даже несмотря на то, что улица сразу оглушила военными командами на немецком языке.
По мостовой шли гитлеровцы. Широкий, уверенный шаг, спесивые лица. На базарной площади увидел двоих повешенных – мужчину средних лет и молодую девушку. На заборах, на столбах, на стенах домов – приказы.
Словно перевернулось все вокруг, ударило в сердце, навалилось огромной тяжестью. Но Василий не чувствует себя раздавленным, пленником нахлынувших событий. Где-то внутри зреют, набирают силу иные чувства, чувства морального превосходства над фашистами.
Но все ли себя так чувствуют? Вот, например, этот высокий парень. Идет, прижимаясь к стене дома. Под мышкой зажат какой-то узелок. На спине пришит желтый шестиконечный лоскут.
– Женя?..
Парень останавливается, быстро озираясь.
– Вася!
Они стоят друг против друга – два старых знакомых – и не знают, что сказать.
До войны, когда Василий по колхозным делам приезжал в райцентр, он не раз оставлял свою лошадь во дворе дома, где жил Евгений Бордович – местный фотограф. Почти сверстники, они находили о чем поговорить, сдружились.
– Слушай, Женя! – нарушил молчание Василий, – будет плохо – приходи в Прошки. Обязательно приходи! Слышишь?
Женя кивнул головой.
– И ребят приводи, конечно, надежных. Подбери группу, подготовь. Только пока – молчок. Хорошо?..
Женя опять кивает ему и идет дальше, не спеша и не подымая головы.
Только глубокой ночью вернулся Василий в Прошки. Попутного транспорта не оказалось. А прошагать сразу двадцать пять километров нелегко.
День был полон событий, а дома Василия ждала еще одна новость, которую принес Владимир Вестенберг. От деревенских мальчишек он узнал, что примерно в пяти километрах от Прошек упал в лес немецкий бомбардировщик. Экипаж его погиб. В воздушном бою или при посадке – неизвестно. Сегодня Владимир побывал на месте происшествия и убедился в этом лично.
Василий еще не знал, к чему клонит Вестенберг, но сказал:
– Ладно. Завтра соберем ребят и решим, что делать.
– Почему завтра? – запротестовал Владимир.
– Так сейчас все уже спят.
– Ну и что? Разбудим! Подпольщики должны собираться по первому сигналу. Ночью даже еще лучше. – Таким возбужденным, как сегодня, Вестенберг еще не был. – Завтра может быть уже поздно, немцы нас опередят!
Василий: понимал состояние товарища. Ему, как никому другому, хотелось показать себя в деле. Но то ли это дело, за которое им следует браться? Симацкий не раз предупреждал: главное для них – копить силы для перехода к партизанской борьбе, ничем не выдавать себя. Но тот же Симацкий сегодня заметил, что нужно проявлять и свою инициативу, учитывать обстановку.
– Хорошо, пусть будет по-твоему, – согласился Василий, – позовем и Григория. Послушаем, что скажет он.
Через полчаса все были в сборе. Василий убедился в Володиной правоте: комсомольцы поднялись как по команде и при этом совершенно бесшумно.
Новость ошеломила. Григорий сразу заинтересовался:
– А как он, самолет, очень разбит?
– Почти что цел, – ответил Вестенберг, – только чуть погнуто правое крыло.
– Что там еще думать! – не удержался Мишка. – Уничтожить! Сжечь!
– Подожди, не горячись. Думать надо, – успокаивает Василий, – заниматься диверсиями нам категорически запрещено. Тем более вблизи деревни.
– Но ведь о самолете никто ничего не знает, – не унимается Мишка. – Странно даже, что мы его сами не заметили.
– Мишка прав, – поддакивает Петр, – немцам о самолете еще никто не сообщил. Так что надо спешить.
Спор разгорается. Хранят молчание только девушки. Не спешит высказываться и Григорий. Он сидит опустив глаза, чертит пальцем на скатерти завитушки.
– А на самолете есть оружие? – вдруг подымает он глаза на Вестенберга.
– Да, есть, – отвечает Владимир, – два крупнокалиберных пулемета.
– Так, так, – продолжает Григорий вычерчивать замысловатые фигуры. Чувствуется, что у него зреет какой-то план.
Наконец он говорит:
– Во-первых, надо снять пулеметы и все, что есть в самолете ценного. Во-вторых, закопать летчиков. На всякий случай, чтобы не было следов. В-третьих, проверить, нет ли в люках бомб.
Наступила тишина. Все поняли, что это окончательное решение. Вряд ли его будет оспаривать Василий, даже если у него и другое мнение.
Выждав немного и оглядев товарищей, Василий заключил:
– На задание пойдут только парни. Для девушек есть другое дело. Только что я принес из Освеи новые сводки Совинформбюро. Надо будет разнести по ближайшим деревням. Займутся этим Женя и Маня.
– А я? – обиженно спросила Тоня Фролова.
– Тебе нельзя. Людей не знаешь, можешь постучаться не в те двери. Для тебя у нас есть другая работа. Надо будет вернуться в Себеж и оттуда, со станции, сообщать нам все, что увидишь… Но об этом мы договоримся позже.
Остаток ночи ребята провели в томительном ожидании, никто не сомкнул глаз. А едва рассвело, Василий, Петр, Мишка и Владимир Вестенберг, захватив лопату, топор и кое-какие слесарные инструменты, вышли из деревни. Зная точное место посадки самолета, Владимир довольно быстро привел к нему товарищей. Самолет стоял у края небольшой полянки, в редком сосняке.
Мишка не вытерпел и полез в кабину.
– Ну и красотища какая! – ахнул он, разглядывая многочисленные приборы. – Эх, упрятать бы эту машину до времени, найти летчика да бабахнуть по фашистам!
– Что ж, тащи машину в свой склад, – пошутил Владимир, – потом где-нибудь и танк раздобудешь…
– Хозяйская в Мишке жилка, – отозвался Петр, – сразу виден кладовщик, интендант.
– Н-да… Такой самолетик мог бы пригодиться, – не то защищая Мишку, не то высказывая вслух свои мысли, сказал Василий, – но ладно. Пора за дело.
Демонтаж, против ожидания, подвигался медленно. Пока разобрались с принципом установки вооружения, крепления бензобаков и другого оборудования, прошла почти половина дня. Работали без отдыха. Маленькую передышку позволили себе только после того, как захоронили летчиков.
Оставалось главное – уничтожить самолет. Ребята стояли вокруг большой крылатой машины и думали: как же это лучше сделать?
Все решила случайность. Закурив, Мишка бросил на землю непотушенную спичку. И завихрилось, поползло к самолету неудержимое пламя. В одно мгновение оно охватило бомбардировщик, ручьями потекло по кустам, лизнуло ближайшие деревья. Пролитый при снятии баков бензин дал простор огню. Самолет горел большим ярким костром. Быстро теряя очертания и уменьшаясь, он стал сползать к земле.
И тут пламя перекинулось на деревья. Затрещали, преодолевая сопротивление сырых ветвей, березы и сосны.
Создалась угроза лесного пожара.
– Ребята, за мной! – выскочив из зоны огня, скомандовал Вестенберг. – Надо образовать защитный барьер!
Растерявшись от неожиданности и едкого дыма, они сначала не сообразили, что нужно делать.
– Надо уничтожать деревья, создать вокруг самолета пустую зону! – крикнул Владимир. Он схватил топор и стал рубить молодые сосны.
Парни словно пробудились. Но оказалось, что топор-то всего один. Правда, была еще лопата, которой орудовал Мишка. Широко размахивая ею, он подрубал стволы – их гнули и ломали руками Петр и Василий.
Это была тяжелая работа. Руки ныли от мозолей и ссадин. Несмотря на все, небольшую чистую площадку на пути к соседнему лесному массиву все же удалось создать. Но огонь пришел и сюда. Вот загорелся небольшими островками сухой кустарник. Ребята сняли с себя пиджаки, навалились на горящие кусты. С другой стороны было болото, и пламя, дойдя до него, захлебнулось.
Зарево над лесом хорошо было видно в ближайших деревнях. Заметили его и в Заборье за рекой Синюхой, в трех километрах от Прошек, где стоял фашистский гарнизон. Пожар встревожил оккупантов.
Утром следующего дня в Прошки прикатил весь заборский гарнизон.
Фашисты не стали задерживаться в деревне – заспешили к месту пожара. Над комсомольцами нависла угроза. В самом деле: пойдут расспросы, выяснения… Не исключена возможность, что немцы набредут и на следы участников диверсии.
Григорий срочно вызвал к себе Герасима Фроленка и Василия.
– Что будем делать? – спросил он, обращаясь к старосте и давая этим понять, что без его выручки не обойтись.
– Шли на дело – со мной не советовались. А туго пришлось – и старый комсомолец понадобился. – В словах Герасима Яковлевича была не только тревога, но и обида.
– Так уж получилось, – развел руками Григорий. – Не обижайтесь.
– Получилось… Не должно было получиться, если б делали с умом, – проворчал старик.
Он засопел, стал громко сморкаться, словно ему не хватало воздуха. Но в серых его глазах ничего нельзя было прочесть.
– Так что же, Герасим Яковлевич, будем делать? – тихо повторил свой вопрос Григорий.
– Вам-то ничего, а мне придется как-то выпутываться. – Фроленок зажег потухшую трубку, помедлил немного и, обращаясь к Василию, сказал:
– Перво-наперво надо этим поджигателям скрыться из деревни. На всякий случай. А там будет видно.
Своего плана действия он не объяснил. И его не стали об этом расспрашивать. Ясно было и так, что весь разговор с немецкими властями и связанную с этим опасность он берет на себя.
Когда оккупанты вернулись в Прошки, участников уничтожения самолета здесь уже не было. Они ушли в сторону склада, намереваясь в случае погони оказать вооруженное сопротивление.
Не ожидая вызова, Фроленок сам пошел навстречу немцам.
– Я – местный староста. Не будет ли, пан начальник, каких-либо указаний, – обратился он к хмурому майору, коменданту заборского гарнизона.
Эти слова перевел узкоплечий парень в пиджаке, надетом поверх крестьянской косоворотки. Стоял он как-то боком, время от времени двигая длинными руками и уставив взгляд на отвороты своих охотничьих сапог. По всему было видно, что роль переводчика ему непривычна.
– Про пожар знал? – нечетко выговаривая русские слова, перевел узкоплечий первый вопрос коменданта.
– А как же, – ответил старик, – ведь рядом.
– А про самолет?
– И про самолет. Я, как представитель власти, все обязан знать, – поспешно сказал староста.
Теперь, когда фашисты выявили свою осведомленность, он почувствовал облегчение. Стало яснее, как поступить. Вместе с тем в сердце поселилась и тревога – далекая, не до конца осознанная. Не догадываются, а хорошо знают про самолет – значит, кто-то донес. Но сейчас не время об этом думать. Сейчас важно не запутаться, умело держаться намеченной версии.
Офицер не ожидал такого откровения. Очевидно, он предполагал, что староста будет отпираться, а тут ему охотно рассказывают.
– Ну, так что же ты знаешь? – спросил он, оглядывая с ног до головы невысокого, словоохотливого старика.
– Происшествие-то оно от падения самолета. Даже лес загорелся. Я выезжал с мужиками на место пожара, с трудом уняли огонь. От дыма глаза…
Узкоплечий переводил быстро, короткими периодами, не давая высказаться до конца. Видно, боялся, что может что-нибудь упустить.
– Почему же ты думаешь, что от падения? – перебил старосту офицер.
– Как же еще? – с наивной непосредственностью спросил Герасим Яковлевич.
– А может подожгли?
– Подожгли? Зачем? И… и кто?
– А твои мужики, – криво усмехнулся офицер.
– Что вы, пан начальник! Как можно так? Мужики, они народ бережливый, зря бы не дали пропасть добру. Коли б уж и подожгли машину, то лес уберегли бы. А то сколько его там погорело! Вы же сами видели.
– А где же тогда летчики? И почему ты не сообщил нам об этом происшествии? – не давая опомниться, продолжал сыпать вопросами комендант.
– Думаю, что спрыгнули на своих этих… зонтах… – высказал предположение староста.
– На парашютах, – поправил переводчик и улыбнулся. Он впервые поднял глаза на Фроленка. Взгляд его был открыто-добродушным.
– Шут их знает, какая фамилия у этих штуковин, – пожал плечами староста. – А насчет уведомления о пожаре… Так я как раз собирался в волость к бургомистру, чтобы доложить непосредственно…
– Почему бургомистру, когда мы под боком? – недовольно спросил офицер.
– А как же? Через кордон мы не можем.
Действительно, к этому времени создалась довольно странная обстановка: вражеский гарнизон от Прошек был в трех километрах, а подчиняться староста должен был властям, что находились за одиннадцать километров. Дело было не только в строгом административном делении, установленном оккупантами. Путь в Латвию закрывала граница.
– Смотри, староста, поплатишься, если что соврал! – по-прежнему недоверчиво сказал офицер. Но тон его заметно смягчился.
И все-таки следствие не прекратилось. На допрос были вызваны некоторые жители деревни. Все они подтвердили доводы старосты о лесном пожаре. Герасим Яковлевич заранее предупредил их, что и как следует говорить.
Введенные в заблуждение, оккупанты вскоре уехали, а следом вернулись и виновники происшествия.
Они чувствовали себя виноватыми: могли быть серьезные неприятности. К счастью, все обошлось. Пусть и не очень гладко, но первая вылазка осуществлена. Вражеский самолет, который вполне еще мог вернуться в строй, уничтожен!
А Мишкин склад оружия и боеприпасов пополнился двумя новенькими пулеметами.
