Текст книги "Спросите у берез..."

Автор книги: Владимир Хазанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Именем закона

Иногда можно было слышать такие разговоры: война простит, война спишет. Неправда это! Перед собой, своей совестью, перед народом каждый должен держать ответ – как жил, что делал в суровую годину?

Деревня проснулась от шума, топота, громкого крика. «Немцы!» – подумала Аниська.

Взглянув в окно, поняла: что-то другое. При появлении солдат-чужаков люди прятались по своим углам, будто стены родного дома могли укрыть их от всех бед. Теперь все бежали в одну сторону.

Что же случилось?..

Аниська, несмотря на строгий запрет матери, выбегает из дому и стремглав мчится туда, где образовалась толпа. Так это же дом Мишки Сорокина! Опять этот непутевый парень что-то натворил.

Сквозь грозно гудящую стену людей Аниська увидела у ворот запряженную лошадь. Незнакомые мужчины выносили из дому и бросали в сани большие куски залежалого сала, мешки с зерном, какие-то вещи. Откуда у лоботряса Мишки столько добра?

– Вот же сукин сын, нагадил и сбежал! – негодовал невысокий старик в потертом кожушке.

– Да он всю жизнь лицо от людей прячет, – сказала полная женщина в шерстяном платке.

– Негодник, и только.

– Настоящий гад!

– Проучить мерзавца! – слышалось из толпы.

– Люди трудятся, спину гнут, а он одним махом все забирахом. Чем он лучше немца? – сказал старик.

– Говорят, что его подбил на это какой-то парень из города, – пояснила полная.

– Честного не подобьешь, – возразил кто-то из толпы.

Люди шумели, возмущались. И вскоре Аниська узнала все подробности случившегося. Заехав ночью в соседние деревни Красово и Игналино, Сорокин основательно почистил кладовые крестьян. Объединившись, потерпевшие приехали в Прошки и нашли свое. Рассказывали, что просыпанное на дорогу зерно – один мешок с пшеницей был дырявый – и привело их к дому вора.

Осыпая Мишку Сорокина бранью, прошковцы теперь вспоминали все его «художества». И то что беспробудно пьянствовал, не раз хулиганил в клубе. И что бросал колхоз и искал легкие заработки на стороне. Все осуждали его.

Но главный суд был впереди.

После того как игналинцы и красовцы забрали уворованное и отправились домой, в стороне от деревни прогремели выстрелы. Их услышали в Прошках. А вскоре стало известно, что у опушки леса Сорокин устроил засаду. Он обстрелял красовцев и игналинцев, убил одного и двоих тяжело ранил.

Вскоре в Прошки нагрянули немцы. Они прибыли из ближайшего отсюда заборского гарнизона. Из Игналино с группой полицейских приехал бургомистр. Прибывшие заняли помещение клуба и сразу же вызвали старосту Бориса Борисовича Прошко, сменившего на этом посту Герасима Фроленка.

– Кто стрелял на дороге? – спросил офицер в форме эсэсовца, как только староста переступил порог клуба.

Спросил и застыл, уставясь на вошедшего, пока узкоплечий парень, уже вторично сопровождавший немцев в Прошки, не перевел его вопроса.

– Понятия не имею, – развел руками Борис Борисович.

– Может скажешь, что Сорокин живет не в твоей деревне? – ехидно вставил Гудковский.

«Игналинские или красовские мужики донесли, – определил староста. – Но кто это сумел так быстро передать через кордон немцам?..»

– А где он, этот Сорокин? Откуда он мог взять оружие? Кто разрешил крестьянам иметь его? Есть ли еще у кого оружие? – быстро спрашивал эсэсовец. Узкоплечий едва успевал переводить.

– Не знаю, господин офицер. Может у кого из полицейских украл. У наших крестьян нет оружия. Могу поручиться.

Немец испытующе посмотрел на старосту, прошелся по комнате. Подойдя к окну, сказал, глядя вверх:

– Сорокина – найти. Скажите, что ему ничего не угрожает. Пускай только скажет, где взял оружие.

Он немного постоял у окна, не торопясь натянул черные кожаные перчатки и повернулся к старосте, очевидно, намереваясь что-то ему еще сказать, но тут же резко отвернулся и пошел к выходу.

Следом за ним вышли остальные. Задержался только переводчик.

– Ваше положение незавидное, – сказал он тихо, не совсем четко выговаривая русские слова. – Сейчас пронесло, но…

«Чего он пугает?» – насторожился Прошко.

– Конечно, всякие могут быть случаи, – продолжал узкоплечий, – но нельзя же раздражать немцев без конца.

– Я вас н-не понимаю… – вопросительно глянул на переводчика Борис Борисович.

– Надо быть осторожным. Есть любители доносить всякую ерунду. Имеются такие и у вас, в Прошках.

Он глянул в окно. Увидел, что немцы рассаживаются по саням, и поспешил на улицу. Вышел за ним и староста.

«Что он за человек? – думал Борис Борисович о переводчике. – Хотел предупредить?.. Неужели есть доносчик и в Прошках? А не сам ли это Сорокин сообщил? Может быть, поэтому он и не боится грабить людей и убивать?.. Знает же он, что за хранение оружия – расстрел».

Но Сорокин в деревне не появлялся. Несмотря на переданное ему обещание немецкого офицера не наказывать его, продолжал скитаться по лесам, прятался от всех – своих и чужих. За много дней бездомной, беспорядочной жизни он оброс, одичал, сторонился жилья и больших дорог.

Некоторые его жалели. Зря погибает парень. Но многие не могли простить: грабить и убивать своих? Как он смог?

Несколько раз в Прошки приезжал бургомистр. Подробно расспрашивал о Сорокине, требовал его разыскать. И вот как-то вечером, после очередного вояжа пана Гудковского, Мишка сказал Аниське:

– Подежурь, коза, возле Васиного дома. Очень нужно.

– Угу, – согласилась Аниська.

Она видела, что Мишка чем-то расстроен. Это заметили и товарищи, которые собрались по вызову Василия. Он сел в стороне от остальных, опустил голову.

– Сегодня у нас не собрание, – сказал Василий, когда все расселись. – Думаю, что Михаил вас об этом известил. Сегодня у нас суд над человеком, который нарушил законы нашего государства – поднял руку на жизнь своего соотечественника.

– А имеем ли мы право судить? – спросил Петр.

– А как же? – Василий посмотрел на Григория.

Тот молча кивнул ему.

Этот кивок придал Василию смелости, помог ему найти нужные слова.

– Да, право судить имеют специальные органы. Но у нас тут по причине войны нет ни прокуратуры, ни суда, ни милиции. Однако Советская власть существует, и мы, как ее представители, должны взять это на себя.

Григорий улыбнулся. Ему понравилось объяснение председательствующего. Выждав секунду, Василий спросил:

– Понятно?

– Понятно, – ответил Петр, – только надо было, чтобы на суде присутствовал и обвиняемый.

– А ты иди и пригласи его! – задорно предложил Василий. – Могу, товарищи, пояснить: мы хотели привести сюда Сорокина. Мишка пробовал даже вступить с ним в переговоры. Но тот грозил убить всякого, кто только тронет его. Так что будем судить заочно.

Многие задумались, тяжело вздохнули. Воцарилась напряженная тишина. Впервые в жизни они выступали в такой непривычной роли. И та мера ответственности, которая ложилась на каждого из них, не позволяла ошибаться, поступать необдуманно.

– Как же это получается? – нарушив молчание, несмело спросил Мишка. – Фашисты гоняются за Сорокиным, и мы гоняемся. Они собираются его наказать, и мы собираемся. Выходит, что мы с врагами заодно? Может быть, лучше подождем прихода Красной Армии, и тогда Сорокина привлекут к ответу судебные органы?

– Кто еще так думает? – спросил Василий.

Никто не отозвался. Только шевельнулся на стуле.

Владимир Вестенберг.

– Можно мне ответить? – попросил он.

Василий кивнул.

– Но вначале вопрос к Михаилу. Почему ты так уверен, что фашисты собираются наказать Сорокина? Немецкий офицер сказал, что простит его.

– А ты уже и поверил этой сволочи, – огрызнулся Мишка.

– Представь, поверил. В данном случае, он может сдержать слово. Пойми ты, голова горячая, больше всего фашистов встревожило то, что у кого-то имеется оружие. Ведь оно может быть завтра направлено против них. А то, что Сорокин убил кого-то – на это им наплевать! Человек, который может убивать, им нравится. Не исключена возможность, что они его даже возьмут к себе на работу. Скажем, в полицию. А может, он уже и сотрудничает с ними. Кто знает?

Доводы Вестенберга были убедительными.

И все-таки Мишка не хотел сдаваться. В этом озорном, подчас бесшабашном парне сидела добрая, отзывчивая душа. Мишке по-человечески было жаль Сорокина, с которым он когда-то учился в школе.

– Но ведь он не вражина какая, – запальчиво сказал Мишка. – Пусть кровью искупит свою вину!

– Да он хуже врага! – решительно возразил Василий. – Хуже потому, что стрелял в спину, в своих. Я предлагаю приговорить его… – Он обвел внимательным взглядом лица товарищей, словно пытаясь прочесть их мысли. – Приговорить к расстрелу. Есть другие предложения?

– Кет, – сказал Петр.

– Кет, – произнес Владимир Вестенберг.

– Нет, – в один голос повторили все.

– Справедливый приговор, – заметил Григорий. Лицо его стало суровым.

Только Мишка молчал. Возражения против доводов Василия перестали убеждать даже его самого.

– И вот еще что, – добавил Григорий. – Надо, чтобы все было как следует, по закону. Приговор составить по всей форме. И прочитать его осужденному. Он должен начинаться словами: «Именем Советской власти, которая есть и всегда будет. За мародерство и убийство, за нарушение законов Родины…»

Он говорил, а Василий записывал его слова – короткие и точные. Они словно током прожгли каждого, еще раз заставили почувствовать высокую справедливость совершаемого.

А через несколько дней приговор был приведен в исполнение.

Сорокина по просьбе комсомольцев убрали жившие в деревне окруженцы. Перед казнью подсудимому был зачитан приговор. Он начинался словами: «Именем Советской, власти…»

Друг или враг?

Трудно судить о человеке по словам. Но не всегда все рассказывают и поступки. Жизнь, где люди все время над пропастью, заставляет быть осторожным. Но как отличить осторожность от обмана, маскировки?

Мишка франтовато одет: белая сорочка, галстук. Внимательно всматривается в зеркало. Заходит Василий. Он тоже необычно нарядный. В глазах Аниськи нескрываемое любопытство. Но спросить не решается.

– Пойдешь с нами? – неожиданно спрашивает Василий.

– Куда?

– К Зосе на вечеринку.

Аниська зарделась. Такое предложение ей делают впервые. Она не заставляет себя упрашивать. Быстро собирается.

Вечеринка у Зоей в самом разгаре. В широкой горнице под гармошку кружатся пары. Василий прямо с ходу потянул Аниську в круг. Танцует, а сам посматривает по сторонам.

Вначале Аниська даже обиделась. Значит, он пригласил ее только для вида? Но вскоре определила: совсем не за девушками «стреляет» Василий. Косит глазами на узкоплечего парня, что танцует с Зосей.

Так вот кто, оказывается, Зосин ухажер!

Этого парня из латышской деревни Заборье, что лежит за кордоном, хорошо знают в Прошках. Узкоплечий часто приезжает с немцами, помогая им вести допросы или просто разговаривать с населением. Но переводчик он неофициальный. Учитель начальной школы – он единственный из заборцев человек, знающий немного немецкий язык. Служит немцам с заметной для всех неохотой.

Аниська удивлена выбору молодого учителя. Разве в Прошках мало других девушек? Не знает она, что некоторые местные парни и девушки давно уже не удивляются, а посмеиваются. Приглянулась учителю не столько Зося, сколько ее хозяйство, оставленное умершим перед войной отцом. Конечно, злым языкам не всегда можно верить. Но молодой учитель не скрывал своих симпатий – был внимателен к сироте, редко приезжал без подарка.

Интерес к Иосифу Моргесу проявляет в Прошках не одна Зося. Ведь это первый человек из Латвии, которому разрешено проходить через кордон. Из местных жителей пока только ему одному немцы выдали пропуск. А узнать о жизни по ту сторону реки Синюхи каждому интересно.

Не знает Аниська, что интерес у Василия и его друзей к Иосифу Моргесу особый. Давно уже ищут они возможность для организации связи с соседними населенными пунктами Латвии, с молодежью этих деревень. И вот появился человек, который может оказаться для этой цели полезным. У подпольщиков он вызывает даже некоторую симпатию. Особенно с тех пор, как намекнул старосте о возможном доносчике.

И все-таки ребята не спешат. Прежде чем идти на риск, надо еще раз присмотреться к человеку, с которым они познакомились совсем недавно. Кто он? Этого никто не знает.

Аниська и не догадывается о тех мыслях, что волнуют сейчас Василия. Внешне беззаботный, он не перестает улыбаться. Кажется, что парень ни о чем не думает, весь отдается танцу. Никогда она еще не чувствовала себя так хорошо, не была так счастлива, как сегодня. Радостными, счастливыми глазами смотрит девочка вокруг, не задерживая взгляда ни на ком. И ни во что не всматриваясь…

И вдруг… Вдруг словно что-то оборвалось внутри. К косяку двери прислонился, будто прирос к нему, растрепанный Ленька Ярыга. Из-за шума танцующих и музыки вначале его никто и не заметил.

– А, кум! Давно не виделись, – вместо приветствия сказал Моргес, увидев Леньку.

Умолкла гармонь, сами собой прекратились танцы.

– Или не признаешь меня? – спросил Ярыгу Моргес.

Болтливый, всегда быстрый на слова Ленька неожиданно смутился и застыл у дверей, не решаясь зайти или заговорить. Постоял немного и незаметно скрылся.

– Странный сегодня Ленька, пугливый какой-то, – сказала Женя.

– Не вас ли уж он испугался? – спросил Василий, обращаясь к Моргесу.

– Меня? Нет, меня он не боится, – ответил учитель.

Иосиф Моргес, казалось, ничего не сказал определенного – ни вначале Леньке, ни теперь Василию. Но можно было догадаться, что Леньку Ярыгу он видит не впервые, что-то о кем знает. Василий стал вспоминать все случаи появления Моргеса в Прошках и не помнил, чтобы Ленька с ним когда-либо разговаривал.

Значит, встречи были не здесь, а где-то в другом месте. Возможно, в Заборье. Не специально ли намекнул об этом Моргес? Может быть, он дал понять, что Ленька и есть тот доносчик, о котором сам тогда осторожно сказал старосте? Трудно поверить, что этот никчемный, придуривающийся пустозвон может быть осведомителем врага. Но как тогда понимать слова учителя?

И чем объяснить необычную растерянность Леньки?

Логический ход рассуждений перебила неожиданная мысль: «Если Моргес выдал Леньку сознательно, то почему он это не побоялся сделать? Или надеется, что простоватый парень ничего не поймет?..»

Обо всем этом и Василий, и его друзья немало думали после вечеринки. Последующие события, казалось, подтверждали их предположения. После того вечера Ленька перестал появляться в Прошках. А Иосиф Моргес, как и раньше, даже чаще прежнего, бывал здесь.

Однажды молодежь затеяла в клубе танцы. Первый раз после начала войны. Клуб теперь больше пустовал. Иногда здесь размещались приезжие немцы или полицаи, да время от времени собиралось «для проработки» население. Никто теперь и думать не мог, что можно использовать клуб по его прямому назначению.

Да и зачем? Не до танцев, не до веселья теперь.

Не отважились бы прийти в клуб и на этот раз, если бы не Иосиф Моргес. Недавно он сказал:

– А зачем нам прятаться? Разве мы совершаем преступление?.. Кажется, никто на клуб запрета не накладывал.

С Моргесом, пользовавшимся особым доверием у немцев, все были словно под защитой от возможных неприятностей.

О танцах в клубе узнала молодежь соседних деревень. Многие пришли издалека. Не только потанцевать, а чтобы просто встретиться, поговорить. Сидя в домах, люди страдали от разобщенности, соскучились по живому слову.

Это видно и теперь. Собравшись вместе, парни и девушки больше разговаривают, нежели танцуют. Усердствует только один гармонист. Но через некоторое время выдыхается и он. Складывает гармонь и идет к выходу. Следом за ним потянулись на улицу другие.

– Культурные у вас парни, – глядя им вслед, говорит Моргес. Воспользовавшись перерывом, вместе с группой знакомых прошковцев он садится на скамейку.

– А девушки! Разве они хуже?.. – спрашивает с необычной для нее игривостью Зося.

– О, да! О девушках и говорить нечего. Вообще, замечательные у вас люди. Дружные, словно братья. Очень я привык к вам, нравится мне здесь.

Он на некоторое время умолкает, а затем продолжает с прежним жаром:

– У вас, в Советах, все не так, как у нас…

– Почему говорите у «вас», а вы где? – перебивает его Василий.

– Мы при Советах пожили всего год, – с видимым сожалением отвечает Моргес, – так что в глубинку жизни вашей как следует не вошли. Пришли немцы, и все по-другому пошло.

– А прежде-то как было – хуже или лучше, чем у нас? – спрашивает Мишка.

– При Ульманисе?

– Ага.

– В основном хуже, – отвечает Моргес.

– Как это понять в «основном»? – вмешивается в разговор Вестенберг. Он сидит чуть в стороне, рядом с каким-то светловолосым парнем. – Выходит, что кое в чем перемены вас не очень обрадовали?

– Ну и придирчивые же вы, ребята, – улыбается Моргес, – я ведь искренне, любя говорю. У вас много хорошего. Прав для народа больше, чем было у нас, в буржуазной Латвии. И человеку у вас, если он не дурак, все доступно. Но и у нас, при Ульманисе, не все было плохо.

Гость огляделся, выжидательно посмотрел на сидящих рядом и стоявших недалеко парней и девушек. Слушали его все внимательно. Вернулся с улицы уже и гармонист. Тихо присел на краешек скамейки, переложил гармонь на подоконник, прислушался.

Заметив интерес к разговору, Моргес не стал томить молодежь неудовлетворенным любопытством. Несколько приукрашивая обстановку, он стал увлеченно говорить о жизни в буржуазной Латвии. Рассказал о якобы благополучном положении крестьян, рабочих и ремесленников в городах. Получалось нечто похожее на правду.

– У Ульманиса, хотя он был и диктатором, кое-чему можно поучиться, – уверенно закончил свой рассказ Моргес.

Чувствовал он себя совсем уже победителем – этот неуклюжий узкоплечий человек. Никто не решался ему возразить. Молчали даже те, которые в начале разговора бросали реплики. Да и как возражать, если о жизни в прежней Латвии толком никто ничего не знал. Тишина становилась тягостной. Чтобы вывести людей из неловкого положения, гармонист потянулся к инструменту.

И в это время тишину разорвали негромко, но с сердцем произнесенные слова:

– Брехня! Бабушкины сказки.

На говорившего оглянулись. Это был тот светловолосый парень, что сидел рядом с Вестенбергом. Высказав свое мнение, он умолк. Видно, что вступил в спор под напором чувств, не в силах больше сдерживать их.

– Брехня? Оскорбить легче всего, – надулся Моргес.

– Повторяю, что это брехня! – снова сказал светловолосый парень. Он выпрямился, лицо его приняло решительное выражение. – Законы Ульманиса вроде и гладкие, а люди по миру шли.

– Ты разве из Латвии? – удивился Моргес.

– А то как же…

– Не может этого быть! Не верю. Как же ты смог пройти через кордон? Где ты живешь?

– Как прошел – одна ночь знает, – улыбнулся парень, – где живу – там и прописан.

– Ага, не можешь сказать! Значит, ничего ты не знаешь, – стараясь убедить слушавших, торопливо заключил Моргес.

Но парни и девушки, несмотря на нежелание незнакомого рассказать о себе, почему-то больше поверили ему, чем Моргесу. О танцах забыли. Было уже не до них.

Словно сговорившись, стали расходиться.

Умолкли голоса, замерли шаги на деревенских улицах. И сразу затихла, притаилась деревня. Но люди не спят: за занавесками тускло мерцают огоньки коптилок.

Светится огонек и в окне дома Василия. Снаружи посмотреть – горит он в пустой, уснувшей избе. Но здесь полно парней и девушек. Нарядных, торжественных. Пришли все сюда прямо с танцев, хотя и разными дорогами. Специально за Григорием забежал Мишка.

– Да, непонятный человек этот Моргес, – сказал Григорий после того, как ему рассказали о споре в клубе, – во всяком случае надо быть с ним осторожнее.

– Какой там непонятный, – не выдержал Мишка, – вражина он! Самая настоящая вражина. Вот кто.

– А почему предупредил нас о Леньке? – спросил Василий.

Никто не ответил. Не нашел, что сказать и Мишка. Григорий же, как часто бывало с ним в минуты раздумья, чертил пальцем завитушки на столе. Будто записывал на нем то, о чем думал, а потом читал это. Вот его палец остановился, поставил точку, и Григорий сказал:

– Нельзя, друзья мои, бросаться словами. Пройдет время, и мы узнаем, кто он. Кстати, кто этот второй? – обернулся Григорий к Вестенбергу. – Откуда ты его знаешь?

– Он из латышской деревни Галицы, – сказал Владимир, – уже второй раз вместе с товарищем приходит к моей хозяйке. Она тетка товарища. Узнали про танцы и напросились вместе пойти.

– И товарищ его был на танцах? – спросил Василий. – Что-то я его не приметил.

– Был. С двоюродной сестрой танцевал. Между прочим, интересные вещи рассказывает. Про какого-то человека с бородой. Будто из советского тыла прислан и в лесу прячется.

– Интересно. А что, они сами видели этого человека? – спросил Григорий.

– Не видели. Но слух такой ходит.

– А какие они парни, надежные?

– Вроде подходящие. Говорят, батрачили, в город на заработки ходили.

– Этих парней надо взять на примету. Могут оказаться полезными. Да и от Моргеса не стоит отворачиваться. Еще не ясно, что он за человек. Он тоже может пригодиться. Парень имеет доступ к немцам. А это важно, – пояснил Григорий.

Казалось, что он все растолковал, а ребят – в первую очередь бескомпромиссного Мишку – продолжал мучить вопрос: «А все-таки, кто он, этот Иосиф Моргес, – друг или враг?»

Думали и о парне, что спорил с учителем. И, конечно же, о той новости, что он принес. Человек с бородой – неужели это на самом деле посланец с той, советской стороны? Но как найти его? Как связаться? Кому-то же выпадет счастье первому пожать ему руку.

Мишке хочется этого больше всех.