Текст книги "Солдаты невидимых сражений. Рассказы о подвигах чекистов"
Автор книги: Владимир Востоков
Соавторы: Дмитрий Медведев,Олег Шмелев,Михаил Смирнов,Михаил Колесников,Анатолий Марченко,Михаил Козаков,Виктор Егоров,Иван Лебедев,Альберт Цессарский,Рудольф Абель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
– А вы молодчина, Мария, – похвалил Илья. – У вас превосходная память.
– Спасибо, хотя я и не очень верю комплиментам, – откликнулась Мария. – Но это еще не все. Капиталы Тубе росли, и он получил возможность выезжать в Берлин для участия в «зеленой неделе» – международном турнире, который ежегодно проводил имперский союз по разведению и испытанию лошадей. Там он завел знакомства с влиятельными людьми рейха. Он оставил первую жену, женился вторично. Есть у него и дети – сын Айшорн и дочь Ирлит. Дела фирмы заметно пошли вверх, как только началась война. Тубе предложили выехать в восточные земли и заняться строительными работами в оккупированных областях Украины.
– Все, что вы рассказали, очень ценно, – сказал Илья. – Кажется, этот Тубе нам очень пригодится. Прислушивайтесь ко всему, что он будет говорить. Сами любопытства не проявляйте, но постарайтесь внушить ему, что вы его самый искренний друг.
– Хорошо. Но если бы вы знали, как это тяжело… Ведь я женщина…
– Мне все понятно, Мария, – обнял ее за плечи Илья. – Можете не продолжать. Но интересы дела…
– Я ко всему готова, – сказала Мария. – А вам ничего не говорит предупреждение Тубе? Он не назвал имени предательницы, но у меня есть смутное предчувствие, что это Алина.
– Когда убедитесь в своем предположении и оно подтвердится, мы найдем способ защитить вас.
– На той неделе Тубе летит в Берлин, говорит, что на несколько дней.
– Что же, все складывается хорошо. Изучите, с каким настроением он вернется. И если в его взглядах будут перемены к лучшему, – разумеется, с нашей точки зрения, – наступайте. Надо добиться, чтобы он помогал нам.
7
Макс Тубе вернулся из Берлина мрачнее тучи.
– Мария, – говорил он, наливая девушке вино, – это ужасно. Я не узнал Берлина. В городе – развалины, полчища калек. Торговля расстроена. Бомбежки. Катастрофа близка.
– Кто же виноват в этом? – встревоженно спросила Мария. – Ведь все шло так чудесно! Фюрер обещал немцам…
– Фюрер! – иронически прервал ее Тубе. – Мы слишком верили ему, слишком.
– Макс, прошу вас, не говорите так о фюрере. Это же кощунство, вы – немец…
Тубе залпом осушил рюмку.
– Мария, бедная Мария, – продекламировал он. – Вы сидите в моем гнездышке и ничего не видите, ничего. Поймите же: мы, немцы, стали жертвой авантюры, самой настоящей авантюры.
– Какой кошмар! – сказала Мария. – Я не имею оснований не верить в вашу искренность, но такие слова меня очень пугают.
– Скажите, Мария, только честно… Что вы будете делать, если победят русские?
Мария испуганно посмотрела на него, отпила глоток вина, неопределенно пожала плечами.
– Мне легче, – продолжал Тубе. – Я инженер, частный предприниматель. Правда, моя фирма выполняет заказы военного командования, но я же не могу не повиноваться приказу. Каждый владелец фирмы обязан заботиться об умножении капитала… А как оправдаетесь вы?
– Может быть, за меня заступятся партизаны? – лукаво усмехнулась Мария.
– Вы шутите! – с горечью в голосе произнес Тубе. – Да они вас повесят, как только узнают, что вы работали переводчицей.
– Шеф, я от всей души признательна вам за то, что вы так трогательно заботитесь о моем благополучии. Но… – Мария помедлила и вдруг, посмотрев Тубе прямо в глаза, спросила: – Может быть, не следует уж слишком сильно бояться партизан?
Сказав это, Мария замерла. Сейчас Тубе встанет из-за стола, нажмет кнопку звонка и вызовет солдат. И тогда…
Но Тубе продолжал сидеть. Потом он привлек к себе Марию, прислонился головой к ее плечу. Марии хотелось оттолкнуть его, но она сдержала себя и заставила сказать как можно ласковее:
– Мой милый, ты так поседел за последние месяцы! Мне так хочется быть тебе верной опорой! Помочь, чтобы ты забыл про свои тяжкие думы.
– Спасибо, Мария. Большое спасибо, – растрогался Тубе. И тут вдруг отодвинулся от нее, взгляд его стальных глаз стал резким и суровым. – А может быть, Алина права?
– Алина? – переспросила Мария.
– Да, Алина. Это она говорила мне, что подозревает тебя в связях с партизанами.
– Набитая дура! – возмутилась Мария. – Пьянчужка несчастная!
– И все же, – многозначительно посмотрел на нее Тубе, – мне тоже кажется, что вы – не та, за кого себя выдаете. Неужели вы не боитесь, что я сдам вас в СД?
– Я не думаю, что вы хотите навредить самому себе.
– Понимаю, – уже мягче сказал Тубе, и лицо его прояснилось. – И конечно, не сделаю вам ничего плохого.
– Мой шеф, – доброжелательным тоном сказала Мария, – я волнуюсь больше за вас, чем за себя. Вы бываете излишне откровенны, неосторожны…
– Вы правы, Мария, – согласился Тубе. – Я сделаю выводы из вашего совета. Мне так не хочется уходить, но снова этот кретин Гуккер вызывает меня. Он торопит, подгоняет меня, как непослушное животное, грозит направить полицию на предприятия фирмы. Иду. А вы тем временем разберите, пожалуйста, документы, поступившие из карьеров.
Тубе встал и направился к выходу. Мария видела, как его высокая поджарая фигура промелькнула в окне. Она тотчас же пошла и контору, чтобы просмотреть документы. Но не успела приступить к делу, как на пороге появился Тубе.
– Я вернулся всего на одну минуту, – сказал он. Взгляд у него был жалкий, какой-то просящий. – Эти документы представляют собой большую ценность, – тихо проговорил Тубе. – И если… если наступит катастрофа… Мария, вы подтвердите, что я помогал… русским?
Мария внимательно посмотрела на него и улыбнулась.
8
Весть о гибели Гуккера, убитого партизанами, быстро облетела Житомир. Дошла она и до Макса Тубе. Он забеспокоился. Правда, Тубе очень не любил старика, но кто даст гарантию, что завтра и его, Тубе, вот так же не прикончат партизаны?
Тубе решил переехать в Проскуров. Он вызвал Марию и через нее передал распоряжение к утру все подготовить для переезда.
– У меня есть для вас новость, – сказал он. – На следующей неделе начнется карательная экспедиция против полесских партизан. Сведения абсолютно точные. Я узнал это в генеральном комиссариате. Ожидается приезд генерала фон Баха, специалиста по борьбе с партизанами.
– Ну что же, – сказала Мария, – партизаны, наверное, не будут хлопать ушами.
– Вы отчаянная, – улыбнулся Тубе. – Завтра поедете в моей машине. С вами я чувствую себя в полной безопасности…
О том, что замышляют каратели, Мария сообщила в записке, которую оставила в условленном тайнике, в развалинах. Записка попала к Илье. Он немедленно передал ее в штаб, но сокрушался, что Марии пришлось переехать вместе с фирмой. Связь с ней была временно потеряна.
Данные оказались точными – гитлеровцы стянули на Полесье эсэсовские части, полицейские батальоны. На крупных железнодорожных узлах останавливали идущие на фронт эшелоны с войсками и направляли их на борьбу с партизанами. Карательная экспедиция продолжалась около трех недель, но партизаны были неуловимы. Карателям не помогли ни самолеты, ни танки, ни артиллерия, ни листовки фон Баха, в которых он склонял партизан к сдаче, суля им молочные реки и кисельные берега. Неумолимо работало против карателей и время. Советская Армия громила гитлеровские полчища и развивала наступление. Оккупанты были вынуждены отозвать войсковые части из затянувшейся экспедиции и отправить их на фронт.
И как только в Словечанских лесах затихли выстрелы, штаб дивизии потребовал от разведчиков немедленно восстановить связь с Марией.
9
Темной ночью из партизанского отряда, расположенного в Яруньских лесах, выехала на юг группа верховых. Они сопровождали двух разведчиков, получивших специальное задание.
Путь лежал на Проскуров. Зачем разведчикам понадобилось попасть в этот город, никто из сопровождавших не знал.
Одним из разведчиков был Илья. У Ильи и его напарника – документы, подтверждающие, что они работают на одной из строек и командированы в Проскуров, в контору фирмы «Макс Тубе».
После двух дней пути лес кончился. Сопровождавшие распрощались с разведчиками, пожелали удачи.
Вот и Проскуров. Развалины и пустыри заросли бурьяном.
С Марией разведчики встретились вечером. Едва она увидела Илью, как лицо ее засияло от счастья. Мария помогла разведчикам определиться на ночлег и убедила их встретиться с Тубе завтра же, по откладывая.
– Он почти готов идти к партизанам, – убеждала Мария.
Утром Илья отправился в контору фирмы. Она находилась в глубине двора, в небольшом кирпичном доме с мезонином. Над воротами на коротком древке болталось полотнище фашистского флага с паучьей свастикой.
Тубе встретил Илью в своем кабинете. Держал он себя официально и внешне спокойно, но был бледен, и это выдавало его волнение. Тут же, в кабинете, находилась и Мария.
– У меня очень мало времени, – сказал Илья, поздоровавшись. – Буду короток. Я партизан и прибыл к вам от имени партизанского отряда. Мы все знаем о вас. Наше командование предлагает вам перейти к нам. Порывайте с фашизмом. Вы сможете оказать нам большую помощь. А после войны будете строить новую Германию.
Мария перевела слова Ильи. Тубе внимательно выслушал ее и сразу же заговорил. Быстро, сбивчиво. Сказал, что не хочет иметь с фашизмом ничего общего. Давно хотел перейти к русским, но боялся. Сейчас готов к этому шагу. Но…
– Что? – спросил Илья.
– Если я добровольно перейду к вам, пострадает моя семья в Германии.
– Понимаю, – кивнул Илья. – Но об этом вы можете не беспокоиться. Мы обеспечили все, как полагается…
В это время в кабинет вошел напарник Ильи и сообщил, что в контору идут два эсэсовца. Тубе растерялся.
– Спокойно, – нашлась Мария.
Когда вошли эсэсовцы, Илья и его напарник неуклюже возились с тяжелым диваном, а Тубе кричал на них, называл лодырями и канальями. Потом он вышел из себя и приказал переводчице выгнать их в шею, чтобы не мешали господам офицерам…
10
Автоколонна с имуществом фирмы «Макс Тубе» шла по шоссе Проскуров – Житомир. Получая разрешение на переезд, Тубе объяснил в комендатуре, что руководить строительными работами из Проскурова невозможно: слишком далеко до объектов и очень уж велики расходы на переезды. В комендатуре посмеялись над причудами Тубе, но разрешение выдали и даже выделили охрану. Начальник охраны – ефрейтор – оказался человеком дотошным. Он все время настаивал, чтобы Тубе распорядился остановить колонну на подступах к лесу.
– Колонна должна быть в кулаке, – доказывал он Тубе. – Так безопаснее ехать.
– Трусость никогда не украшала человека, – оборвал ого Тубе. – И для меня, предпринимателя, дороже всего время. Время – деньги.
Колонна все дальше углублялась в огромный лесной массив. И тут на перекрестке дорог появилась группа конников в немецкой форме.
Передняя машина, в которой ехал Тубе с Марией, остановилась.
– Не беспокойтесь, господин Тубе, – подбежал к нему начальник охраны. – Это свои…
Он не успел договорить: раздался выстрел, за ним второй, третий… Потом все стихло.
Тубе вышел из машины. Солдаты из его охраны стояли с поднятыми руками. У обочины валялось брошенное ими оружие. Тут же лежал мертвый ефрейтор.
К Тубе подошел Илья:
– Ваше оружие, господин Тубе!
Тубе послушно протянул пистолет, поднял руки.
– В машину! – приказал Илья. – Да побыстрее!
Они сели в машину. Колонна потянулась в лес. На деревья опускались синеватые сумерки.
– Не принимайте мою грубость всерьез, – сказал Илья, увидев перепуганное лицо Тубе. – А сейчас попрошу вашу карту.
Тубе протянул ему свою полевую сумку. Илья развернул карту. На ней были нанесены условными знаками оборонительные сооружения немцев на Днепре.
– А вот здесь, – показал пальцем Тубе, – объект чрезвычайного государственного значения, – Тубе перешел на шепот, голос его дрожал, – ставка фюрера…
…В штабе, оставшись наедине с Марией, Илья крепко пожал ей руку:
– Спасибо, разведчица. Задание выполнила на пятерку. И даже с плюсом!
– Вам спасибо, – смутилась Мария.
– Кстати, – сказал Илья, – твои сомнения подтвердились. Алина Чернокутская оказалась секретным агентом СД. Она подбиралась к тебе, и если бы это ей удалось, то тебя уже не было бы в живых. Но мы вовремя ее обезвредили.
* * *
Радиограмма в Центр:
«Операция «Золотой ключ» завершена. Ваше задание выполнено. Данные о ставке ОКХ подтвердились. Координаты наиболее важных оборонительных сооружений гитлеровцев на берегу Днепра следующие… Владельца фирмы Макса Тубе направляем к вам самолетом…»
…Над лесом всходило яркое солнце, когда в штабную землянку прибежал взволнованный радист. Маликов и Славич с удивлением посмотрели на него.
– Наши форсировали Днепр! – воскликнул радист.
Маликов и Славич встали со своих мест.
– Добрую весть принес ты нам, друже, – сказал Маликов и, обращаясь к Славичу, с улыбкой добавил: – Выходит, не зря поработали.
– Выходит, не зря, – откликнулся Славич.
П. Ласточкин
ПРОВАЛ
Как-то внезапно в лесу стало темно. Смолкли птичьи голоса, зашумели, закачались коренастые дубы, будто предупреждая надвигавшуюся черную тучу: «Сворачивай, не то разнесем в пух и прах».
Где-то бухала артиллерия, скрипели деревья, трещали и падали на землю сухие сучья.
– Орлы, давайте-ка домой! – остановил своих автоматчиков капитан Набатов, видя приближение грозы.
Но от дождя уйти не удалось. Укрываясь от него под развесистым дубом, бойцы все тесное смыкались вокруг своего начальника.
С фуражки Набатова стекали холодные струйки, и на минуту ему показалось, что он в родном нижегородском лесу, где в молодости его не раз заставала гроза. Он мог бы и теперь распахнуть китель, сбросить сапоги и, невзирая на ливень, как мальчишка, бежать по лесу, если бы не эта неудача с розыском вражеских парашютистов, если бы не это гнетущее чувство невыполненного долга.
– Товарищ капитан, а может быть, их совсем и не было? – спросил боец Беседин, зная, что Набатов сильно переживает неудачу и думает только о парашютистах.
– Как так не было? – возразил другой боец – Травин. – Раз один «юнкерс» бросал бомбы где попало, а другой крутился как ошалелый, – значит, были… Не первый раз они так делают.
– А вдруг лейтенант Серов уже задержал их? – отозвался Миша Кубинов. Заметив на кармане своей гимнастерки большого бархатистого червя, сбил его щелчком и внимательно посмотрел на свернувшийся в траве комочек. «Парашютисты, может быть, где-то так же вот свернулись, притаились. А когда опасность минует, расправятся, ощетинятся».
– Ты что шепчешь, Миша? – спросил Набатов.
Кубинов поделился своими мыслями о червяке и наступил на бархатный комочек.
…В землянке, где едва умещались топчан и подобие столика, капитан Набатов еле стащил сапоги, сбросил тяжелую намокшую одежду и переоделся в сухое. Заметив на столике сверток, развернул его и увидел паспорт, партийный билет, два рецепта из местной больницы и кисет с махоркой.
На вопрос Набатова ординарец ответил:
– Это – вещдоки, товарищ капитан. Привел к нам один парень сумасшедшего и говорит: «подозрительный». А он совсем дурной. Посмотришь, сам скажешь, что у него нет многих винтиков. Все плачет, молится и просит, чтобы я его отпустил. А разве я имею право распоряжаться без начальника?
– Где парень, который привел?
– Он – автоматчик, спешил как угорелый, на передовую спешил.
– Как его фамилия?
– Совсем но сказал. Спешил, понимаешь?
– Когда, Алим, мы будем с тобой работать по-фронтовому? Кто задержал, кого задержал, как задержал, почему задержал?
– Начальника нет, никого нет, человек спешит на передовую, что нам делать? Гроза, говорит, собирается, и убежал как угорелый… Кушать принести, товарищ начальник?
– Приведи этого человека, Алим.
Набатов закурил и стал более пристально рассматривать документы.
В землянку вошел, сгибаясь, высокий, худой мужчина лет пятидесяти. Чувствовалось, что этот человек еще не совсем освоился со своей одеждой и держится в своем залатанном костюме не очень свободно. Снять фуражку он хотел так, как снимают шляпу, но, спохватившись, быстро исправил свою ошибку. Можно было думать, что этот человек долгое время находился на необитаемом острове, так он износил одежду и зарос: густые русые волосы всклокочены, будто никогда не видели ни ножниц, ни расчески, брови срослись, усы соединились с бородой, резко выделялись посиневшие губы. Лишь маленькие быстрые глаза говорили, что он не так уж стар, каким кажется с первого взгляда.
– Как вы сюда попали? – спросил Набатов.
Опустив руки, как плети, и еще более сгорбившись, вошедший объяснил, что он служит лесником, что «шукал в гаю свою корову» и почему-то был задержан красноармейцем.
– Жинка ждэ, пацаны беспокоятся, куда батька запропал? Не держите меня, Сурского Степана тут все знают.
– Где ваш лес?
Сурский толково объяснил, как будто прожил здесь всю жизнь.
– Давно работаете лесником?
– Когда немцы заняли наше село, партизанский руководитель товарищ Кацко Григорий Матвеевич сказал мне, чтобы я пошел в лесники. Слыхали о товарище Кацко? Вот я им и помогал продукцией разной, яйцами, молоком, ну и, между нами говоря, самогончиком.
– Где брали?
– Свое давал и трохи доставал.
– Почем тут яйца?
– Когда как, цена меняется.
– А самогон?
– Если товарищу капитану треба трохи горилки – зараз будэ, – предложил услуги Сурский.
– Меня интересует, сколько вы платили за литр самогона: десять, двадцать, сто или двести рублей?
Сурский не мог ответить. Его наигранное спокойствие говорило Набатову, что перед ним сидит совсем не лесник. Но кто? Пока он видел человека с натренированными глазами и нервами, неестественно обросшего и забывшего, как снимается фуражка.
– Не кажется ли вам, что вы допустили ошибку, выдавая себя за лесника? – спросил Набатов.
Ответа снова не последовало.
Взгляд Сурского говорил: пусть я засыпался на пустяке, как мальчишка на экзамене, но рассказывать ничего не буду: мне все равно – я знал, на что шел.
Набатову в эту минуту Сурский показался ничтожным и жалким. Он как-то ссутулился, съежился, словно собирался пролезть в небольшую дыру, и смотрел так, будто хотел о чем-то просить, но не решался.
– Кто дал вам этот паспорт?
– В милиции получил.
– Когда?
– До войны еще.
– В каком же это было году?
– В сороковом.
– Кто тогда был начальником милиции?
– Забыл, – еле выговорил Сурский и разразился сухим исступленным кашлем, которому, казалось, не будет конца. – Христа ради, ради всего святого, дайте мне стакан водки!
– Вы больны, вам нельзя пить…
– Черт с ним, все равно…
– Вы лжете, выдавая себя за лесника, за Сурского и за члена партии, помогавшего партизанам. Кацко расстрелян немцами. Это он до войны был здесь начальником милиции. Как вы, лесник, не знали начальника милиции? Вам нечего сказать на это? Хорошо. Тогда, может быть, расскажете, как вас принимали в члены ВКП(б)?
– Как всех, – последовал ответ.
– Как же? Расскажите по порядку, какие вы заполняли документы, куда вас вызывали для беседы, для решения вопроса о приеме в партию, где и у кого вы получали партийный документ?
– Много воды утекло с двадцать восьмого года, всего не припомнишь, – сказал Сурский после некоторой паузы. – С годами память начинает часто подводить…
– Вы сразу получили партийный билет или до этого вам давали другой документ?
– Да, мне сразу вручили этот партийный билет.
– Что вам известно о кандидатском стаже в нашей партии?
– Я очень утомлен и потому, наверное, плохо соображаю.
– Попрошу ответить еще на один вопрос: из какого расчета вы платили членские взносы по двадцать два рубля в месяц и всегда ли вам в билете ставили такой штамп «уплачено»?
Сурский не ответил и на этот вопрос. Он еще раз сослался на усталость и попросил сделать перерыв.
– Почему вы уже не просите освободить вас? – спросил Набатов.
Тот развел руками и молча смотрел в глаза Набатова с невинным выражением.
– Прошу ответить, – настаивал Набатов, – как вы платили членские взносы?
– Знаете… Я преклоняюсь перед вами, перед вашей проницательностью и убийственной логикой. Я хотел вам выложить всю душу после отдыха или после стакана водки…
Но видя, что Набатов не намерен предложить ни того ни другого, задержанный рассказал, что он родился на Украине, служил в царской армии поручиком, с частями Деникина воевал против Красной Армии, потом был в Польше, Румынии, в Турции, перебивался, как эмигрант, с хлеба на воду и во всех бедах винил новую Россию. Чем чаще упоминалось о ней в зарубежной прессе, тем больше злобы накапливалось у эмигрантов. Он не скрывал, что ненавидел Советский Союз, и был готов бороться против него, но потом как-то все изменилось. Захотелось вернуться на родину. Это желание осуществилось только во время войны, когда немцы оккупировали Украину. Однако жить в родных краях этому бродяге-эмигранту пришлось недолго, так как фашистских захватчиков выгнали, и оставаться дома было нельзя. Он пошел вновь блуждать по свету. Сколько-то жил в одном селе, в другом, а затем в доме лесника, где и был задержан.
– Почему же вы не эвакуировались с немцами? – спросил Набатов.
– Когда они отступали, я был мертвецки пьян…
Набатова передернуло, но он ничего не возразил, только улыбнулся. Зная повадки врага, он критически относился к показаниям, взвешивал, анализировал.
Где-то недалеко разорвались снаряды. На артиллерийский налет противника ответили наши батареи. С потолка и со стен землянки сыпалась земля, мигала керосиновая лампа. Набатов взглянул на задержанного, и ему показалось, что в полумраке сидит не ничтожный алкоголик, а какой-то злой дух с искрящимися, как у дикой кошки, глазами и перекошенным от злорадства ртом, который вот-вот захохочет.
Но задержанному было не до смеха. Он но мог оценить, какое впечатление произвел его рассказ на Набатова, и ожидал, о чем еще спросит капитан.
– Значит, вы не тот, за кого себя выдавали? – спросил Набатов.
– Как видите.
– В таком случае назовите свою настоящую фамилию.
– Тогда мне пришлось бы многое объяснять вам. Уверяю вас, я ничего не буду скрывать, сделайте перерыв.
– Где вы взяли партийный билет, паспорт и эти рецепты на имя Сурского?
– Вы сомневаетесь в правдивости моих показаний? Это вполне естественно. Ваше положение обязывает к этому. Но прошу поверить, что я покаялся не для того, чтобы заслужить снисхождение. Нет, мне оно не нужно. Я для новой России делал только плохое и за это приму любое наказание. Я для вас враг, хотя и раскаявшийся в последнюю минуту, понявший ошибку целой жизни своей. Поздно, правда, но такова судьба. Я буду доволен тем, что умру с чистым сердцем русского.
– Где же все-таки вы взяли документы?
– В домике лесника Сурского, – последовал ответ, который чуть не вывел Набатова из обычного равновесия.
Сдерживая себя, он спросил:
– Вы будете отвечать на мои вопросы?
– Я отвечаю.
– Вы лжете.
– А что я должен делать? Я столько врал за свою жизнь и мне столько врали, что теперь… Допрашивайте меня! – вдруг повысил он голос, как бы испугавшись своей откровенности.
– Говорите.
– Вы чиновник ГПУ или классная дама? Бейте меня, пытайте раскаленным железом…
– Дальше, – спокойно заметил Набатов.
– Я готовился к пыткам, к смерти. – Но тут же он стал просить прощения: – Сказывается сила пропаганды, которую нам преподносили немцы лошадиными дозами… Прошу извинить… Не откажите папиросу!
Так продолжалась борьба между этими столь различными людьми, в ходе которой Набатов припомнил показания ранее разоблаченных им агентов немецкой разведки, выходцев из эмигрантского националистического болота, Голубовского, Сахно, Грицко. Почему-то вспомнил красноармейца Кубинова с червяком. «Червь… скорпион… клещ…» – стучало в усталой голове. Затем он несколько раз мысленно повторил слово «клещ». «Да, это «Клещ», сомнений быть не может, – думал он и хотел уже крикнуть: «Ты же, поганая тварь, «Клещ» – предатель и махровый шпион». Но возгласа не последовало. Набатов знал, что такой преступник как «Клещ», мог ответить на это «да», но засмеяться и больше не сказать ни слова.
– Почему же вы не хотите назвать свою фамилию и объяснить, где взяли эти документы? – вернулся Набатов к старому вопросу.
– Разве вам интересно бить лежачего? Вы меня сразили, я лежу на обеих лопатках. Я начал говорить, и мне предстоит очень многое сказать. Я скажу все, но не заставляйте меня делать это сегодня. Вы же хорошо знаете психологию преступника. Если он не захочет говорить – не требуй, не угрожай: не поможет. Но когда он скажет – выложит все. Он расскажет о преступлениях, которые совершил бог весть когда и в которых никто бы его не заподозрил. Что заставляет преступника расстегивать все пуговицы своей души? Не скрою, вы меня заставили говорить не логикой, не фактами, умело вами использованными. Для преступника логика – пустяк. Вы подкупили меня своей убежденностью и мужественной выдержкой. Извините, я не такой встречи ожидал, я думал, что вы будете пытать.
Опустив голову, он зарыдал.
– Я знаю, – заявил Набатов, – что большой преступник спешит признать десятки мелких краж, чтобы избежать наказания за более тяжкие преступления. Такую тактику избрали и вы. Почему вы не хотите сказать о своем участии в антисоветской деятельности?
Вытирая слезы и тяжело вздыхая, старик стал рассказывать о националистических формированиях эмигрантов, о их практической деятельности, о гнусной антисоветской пропаганде, о подготовке и заброске в Советский Союз шпионов и диверсантов. Он назвал людей, с которыми работал, признался, что и сам был активным участником многих организаций.
Видя, что он обходит подводные камни, не хочет сказать, где находился и чем занимался сам во время войны, Набатов спросил об этом. Но тот увильнул:
– В сороковом году я порвал и с «ровсовцами», и с бандеровцами. Нас, стариков, выжили молодые…
Набатов посмотрел на часы. Была полночь. Мысль, что перед ним – парашютист, который пытается всеми способами оттянуть время, чтобы выиграть, не покидавшая его в течение всего допроса, теперь овладела им с особой силой: «Что, если в эту минуту его напарники выполняют свое гнусное задание или перебираются через линию фронта с собранными разведывательными данными?»
– Слушайте, вы… – Набатов хотел выпалить все, что он знал о «Клеще» из показаний Голубовского и многих других агентов германской разведки, но воздержался: – Вы почему-то в числе своих знакомых не назвали ротмистра Голубовского. Может быть, объясните?
– Я не знаю такого.
– Не хотите ли познакомиться с ним?
– Нет.
– Почему?
– Он вам ничего нового не скажет.
– Значит, вы знаете его?
– Да.
– По совместной работе в разведоргане – штабе «Валли»?
Старик молчал. Но Набатов теперь больше чем когда-либо был уверен в том, что перед ним тот самый «Клещ», о котором он много слышал, как о старом шпионе и одном из «референтов по России».
Сейчас капитан сделал еще один шаг к победе, а противник – к поражению. Но этого было мало. Вот почему он, заметно волнуясь, вытирая испарину, выступившую на лбу, «наседал» на врага, не давая ему опомниться.
– Слушайте, вы «Клещ», не к лицу вам, матерому шпиону, ходить вокруг да около, как новичку. Давайте говорить начистоту.
Тот сделал паузу, рассматривая свою фуражку, будто только что купил ее.
– Преклоняюсь перед вами, капитан Набатов, – промолвил вдруг «Клещ». – О ваших способностях я слышал давно, но… но вы превзошли все. Откуда вам известна моя кличка? – заерзал он на стуле.
– Я вас не спрашиваю, откуда вы узнали мою фамилию. Скажите, как вы попали сюда, а не в другое место, куда вас столько времени готовили?
– Вы и это знаете. Похвально. Не зря я боялся попасть в ваши руки. Вы предлагаете говорить начистоту. Давайте. Я готов. Полмиллиона чистоганом за тайну, которую я вам открою, и за то, чем я буду полезен вам вообще. Много? Торговаться, по меньшей мере, не гуманно, когда стоит вопрос о проигрыше или выигрыше сражения, о гибели или спасении многих тысяч жизней…
– Только за деньги гуманно?
– А вы думали за карие очи?..
– С каким заданием вас выбросили к нам на самолете?
– Мы не договорились.
– Сожалею, что вы не понимаете своего положения.
– Разрешите подумать до утра… У меня болит голова.
Набатов прервал допрос и сам отвел «Клеща» к ординарцу.
После дождя ночью было тепло и тихо. Тишину нарушали лишь отдаленные глухие разрывы снарядов, пулеметная грызня, окрики часовых да надоедливое кваканье лягушек.
Набатов сел на землю. Он смотрел на вспышки немецких ракет, но думал о другом. Он знал, что с таким матерым разведчиком, как «Клещ», сразу результата не добьешься. Надо затратить немало терпения и порядочно времени. Вот почему он сейчас обдумывал план дальнейшего своего наступления, чтобы как можно скорее узнать, с кем и с каким заданием переброшен «Клещ».
Когда часовой окликнул: «Стой! Кто идет?», Набатов услышал знакомый голос лейтенанта Серова.
Серов пришел не один. С ним были бойцы и майор с вещевым мешком за плечами, которого Серов назвал агентом германской разведки, переброшенным в тыл советских войск под видом нашего майора.
Отпустив автоматчиков отдыхать, Набатов с Серовым и шпионом спустились в землянку.
– Чтобы искупить свою вину перед родиной, – заявил задержанный, – я все рассказал лейтенанту. – Он положил на стол миниатюрную рацию, заявив, что сброшен на парашюте вместе с одним стариком уточнить и сообщить по рации о наличии танков в лесу юго-западнее Стрешнево, что в четырех-пяти километрах отсюда, о резервах артиллерии в селах Стрешнево, Куток и Плоты, прибывает ли туда пополнение на автотранспорте и т. д.
От него удалось узнать, что в шесть ноль-ноль, через пять с половиной часов, немцы начнут наступать на участке дивизии, и на парашютистов возлагались большие надежды, тем более что несколько агентов, переброшенных через линию фронта ранее, не вернулись. Выполняя задание, старик сообщил по рации о наличии танков в лесу и о концентрации артиллерии. По словам парашютиста, после выполнения задания переходить через линию фронта им не следовало. Надо было ожидать прихода наступающих немецких частей.
Вызвав конвой и отправив задержанного, Набатов рассказал Серову о старике.
– Вот почему он тянул. Хотел выиграть время и выполнить свое задание. Надо спешить нам, Сережа. Скажи Алиму, пусть приведет эту сволочь.
– Что бы вы сообщили немцам? – спросил он «Клеща», указывая на рацию, как только тот переступил порог землянки.
Увидев на столе свою рацию, «Клещ» упал на колени.
– Не губите, дайте увидеть могилу матери. Дайте… Я вам помогу. Я много знаю, я работал с англичанами, всю войну консультировал агентуру по русским делам в известном вам немецком разведоргане.
– Вы оскверните могилу матери, «Клещ»…
После доклада Набатова командующему было решено принять все меры к срыву наступления противника.
Для подготовки этой серьезной операции отводился неимоверно короткий срок. Требовалось сделать почти невозможное.
Командующий армией генерал-лейтенант Скворцов, прибывший на НП дивизии в пять тридцать, остался доволен тем, что было сделано.
