Текст книги "Солдаты невидимых сражений"
Автор книги: Владимир Востоков
Соавторы: Дмитрий Медведев,Олег Шмелев,Михаил Смирнов,Михаил Колесников,Анатолий Марченко,Михаил Козаков,Виктор Егоров,Альберт Цессарский,Иван Лебедев,Рудольф Абель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
Поздно вечером 9 октября засадой на квартире Алферова был задержан неизвестный, назвавшийся помощником управляющего делами Военно-законодательного совета Сергеем Васильевичем Роменским.
Имя Роменского называлось в показаниях Флейшера, которому Роменский советовал бежать из Москвы, и Губского. Некая Елена Ивановна говорила Губскому, что организация имеет связь с людьми из Военно-законодательного совета. Поэтому Менжинский и Артузов решили произвести обыск на квартире Роменского, осмотр его служебного кабинета, а затем допросить и самого Роменского.
Комиссар Особотдела Богатырев поздно ночью прислал донесение, в котором сообщал, что в служебном кабинете Роменского обнаружено 2566 рублей 36 копеек денег и скрипка с футляром, а в его квартире на Пречистенке найдены планы Москвы и Петрограда с пометками красным карандашом, масса переписки, из которой явствует, писал Богатырев, что «гражданин Роменский не уверен в прочности существования Советской власти». Далее чекисты сообщали, что в квартире найдены три чемодана, один из которых, видимо недавно, собран в дорогу. «По-видимому, гражданин Роменский, – писал Богатырев, – приготовился к отъезду». И Богатырев, как показало следствие, не ошибся.
Утром в кабинет Менжинского ввели стройного, подтянутого человека в военной форме.
Блондин с зачесанными назад волосами и гладко выбритыми щеками, которому на вид можно было дать лет 28—30, держался спокойно и уверенно.
– Причины ареста не знаю. Фамилии Губского и Флейшера первый раз слышу.
Из допроса выяснилось, что Роменский юрист по образованию, до революции служил юрисконсультом министерства торговли и промышленности в Петрограде, был секретарем особого совещания по обороне государства, при Керенском был прикомандирован к канцелярии военного министерства и оставался секретарем особого совещания. После революции – на советской службе, состоит членом профсоюза артистов-музыкантов, играет на скрипке, любит музыку.
– Бываете в концертах? – как бы между прочим спросил Менжинский.
– Музыка доставляет человеку наслаждение, и как не бывать в концертах, – отозвался Роменский. – Слышали бы вы, гражданин комиссар, Кусевицкого…
– И давно вы слушали Кусевицкого? – спросил Менжинский, глядя в бегающие, мутные глаза подследственного.
– В конце лета, в саду «Эрмитаж».
– В другое время и в другом месте я мог бы с вами говорить о музыке, а сейчас расскажите об организации, к которой вы принадлежите!
– Я увлекаюсь музыкой, а не политикой. Никакой организации не знаю.
Сидевший перед Менжинским человек обладал завидной выдержкой и волей. Он спокойно и уверенно, не дрогнув ни одним мускулом лица, отвечал на вопросы.
Предложив Роменскому подписать протокол допроса, Менжинский приказал конвоиру увести арестованного.
«Концерт Кусевицкого. Сад «Эрмитаж», Юлия Павловна, – думал Менжинский. – Да, Юлия Павловна! Тот ли это блондин, которого она видела в «Эрмитаже»?»
Приглашенная через несколько дней на Лубянку Юлия Павловна признала в Роменском того самого блондина, который был в саду «Эрмитаж».
В тот же день Менжинский и Артузов вновь допрашивали Роменского.
– Причин ареста не знаю. По делу Губского ничего не могу показать. Из знакомых женщин есть только Елена Осиповна, с которой познакомился в Петрограде в 1916 году, но с июля месяца потерял ее из виду.
– И знакомство, вероятно, произошло на музыкальной почве? – спросил Менжинский.
– Нет, не совсем так, – улыбаясь, ответил Роменский. – Меня познакомил с ней человек далекий от музыки, Погорельский.
– Да, кстати, о музыке, Роменский. С кем вы были на концерте Кусевицкого в саду «Эрмитаж»?
Улыбка сползла с лица Роменского. Он снова стал замкнутым и сосредоточенным. Отведя в сторону наглый взгляд своих мутноватых глаз, Роменский угрюмо сказал:
– Опять ловите, гражданин Менжинский. Тогда на концерте я был один. Народу в саду было много. Можно сказать, что с каждым встречался. Но я был один и, насколько помню, ни с кем даже не разговаривал.
Последующие допросы не дали ничего нового.
В разоблачении Роменского, как и Миллера, большую роль сыграл Горячий – Кудеяр. Он сообщил, что Роменский написал на волю записку. Ее должен вынести из тюрьмы один освобождаемый, который сумел войти в доверие к Роменскому.
В тот же день записки – их оказалось не одна, а две – были в руках Особого отдела.
В первой записке, адресованной Елене Осиповне, Роменский писал:
«Я оторван от внешнего мира и ничего не знаю, что делается. Я никого до сих пор не выдал, несмотря на пять допросов… Упоминают имя шефа, требуют, чтобы я его назвал. Наказание: расстрел или лагерь. Ходатайство необходимо. Ср., 27 окт. 1919 г.».
Содержание второй записки:
«Б. Харитоньевский пер., 14, кв. 2
Г-же Баранцевой.
…Мои дела скверны, и едва ли мы увидимся. Крестник моего отца комиссар финансов Кустинский. Может быть, Вы сумели бы поговорить с ним о смягчении приговора. Всего хорошего Вам, Ив. П. и Наталочке. 27 окт. 1919 г. СРо».
Через несколько дней В. Р. Менжинский и А. Х. Артузов докладывали Дзержинскому:
– После долгого допроса пришлось прибегнуть к очной ставке, на которой наконец Роменский согласился давать чистосердечные показания на условиях, что ему будет сохранена жизнь, а его показания не будут публиковаться.
Когда Роменскому было сообщено ваше согласие на эти условия, он показал, что шпионские сведения он, Роменский, получал от члена Военно-законодательного совета бывшего генерала Вальковского, а также некоего Абрамова. Миллер на допросе 12 октября также подтвердил, что Абрамов занимался шпионажем.
Абрамов до революции работал помощником начальника железной дороги на Севере, был груб и дерзок о рабочими, даже собственноручно избивал их, и в феврале рабочими был с позором удален с дороги. После Октября работал в Комиссариате путей сообщения и затем Троцким был назначен на ответственный пост.
Когда назвали фамилию Абрамова, молчавший до сих пор Дзержинский не выдержал.
– Можно было поверить, что он избивал рабочих, но предположить, что он станет деникинским шпионом?! Хотя, что тут особенного: кто служил русскому капиталу, тот может служить и английскому. Кто рекомендовал Абрамова в партию?
– Служащий школы маскировки Сучков, – ответил Артузов.
– Одна шайка. Втерся в партию, чтобы легче было нам вредить, – с гневом проговорил Феликс Эдмундович. После небольшой паузы попросил Менжинского продолжать рассказ о допросе Роменского.
– Вместе с Роменским, – докладывал Вячеслав Рудольфович, – в Военно-законодательном совете работал генерал Бабиков. В августе этот Бабиков стал работать помощником управляющего долами Реввоенсовета. Роменский показал, что в августе он сказал Бабикову о возможности выступления, на что Бабиков ответил: «Было бы безумием это делать». Однако это не помешало Бабикову в августе того же года передать Роменскому сведения о Красной Армии, которые были внесены в сводку Щепкина. Собранные шпионские сведения Роменский передавал Тихомирову.
– Что показал Роменский о Тихомирове? – осведомился Дзержинский.
– Восьмого октября…
– Это накануне ареста Роменского? – спросил Дзержинский.
– Да, накануне к Роменскому на Новинский бульвар, десять приезжал неизвестный ему бывший офицер Снесаренко и сообщил, что приехал от Тихомирова, который сегодня, восьмого октября, в два часа дня будет находиться на платформе станции Вешняки. Снесаренко приезжал к Роменскому с просьбой собрать денег для Стогова, который находится в трудном положении.
– Значит, жив курилка? – спросил Дзержинский.
– Жив, – отозвался Артузов. – После побега Стогов скрывается на станции Сходня под именем Семенова Андрея Ивановича.
– Что нового показал Роменский о переходе фронта? – вновь спросил Дзержинский.
Артузов и Менжинский видели, что Феликс Эдмундович торопится, и постарались сжато изложить суть, главное из показаний Роменского.
– О переходе фронта. Подтверждает все, что говорил своему доверенному в тюрьме, советуя уйти ему за линию фронта. Герц познакомила Роменского с мужем, Владимиром Аполлинарьевичем, который командует полком на тульском участке. Когда начался разгром организации, Роменский собрался бежать через фронт к Деникину. Герц, который знал об организации, должен был дать Роменскому документ красноармейца и помочь перейти линию фронта.
– Пароль к Деникину?
– Наибольшую цену Роменский придает этому своему показанию. Этим, мол, я открываю вам фронт. Пароль: «Дон – Кубань – Северная Двина – Волга».
– Роменский сказал, конечно, не все. Но нить к этой шпионской организации в наших руках, – сделал вывод из доклада Дзержинский. – Сегодня мы с Павлуновским выезжаем в Петроград, возглавим операцию по ликвидации петроградского «Тактического центра» и шпионской сети Поля Дюкса. Вам, Вячеслав Рудольфович и Артур Христианович, силами Особотдела (МЧК не трогать, они занимаются анархистами подполья) надлежит выявить шпионскую сеть в Москве, Туле и Серпухове и разработать план операции. Роменский сказал не все. Займитесь им. Нужна особая осторожность, чтобы не спугнуть раньше времени. Готовьте план операции, вернусь из Петрограда – посоветуемся. В случае необходимости действуйте самостоятельно. О ходе следствия, Вячеслав Рудольфович, информируйте ЦК.
На этом разговор закончился.
Поздно вечером Дзержинский и Павлуновский выехали в Петроград.
8
После отъезда Дзержинского в Петроград в Москве продолжалась борьба с коварными происками разведок белогвардейских генералов и интервентов. Это была борьба ума и воли. Она продолжалась в кабинетах следователей. Она продолжалась в штабах и учреждениях Красной Армии, где коммунисты принимали срочные меры, чтобы предотвратить утечку секретных сведений. Эту борьбу продолжали оперативные работники, вскрывая связи и каналы передачи шпионских донесений. Этой борьбе Менжинский отдавал весь пламень своего сердца, свой тонкий аналитический ум, свои знания и незаурядные организаторские способности, неисчерпаемую энергию и здоровье.
Менжинский и Артузов проводили допросы арестованных, очные ставки, вскрывали связи, выявляли участников организации, еще находившихся на свободе после сентябрьских арестов.
Менжинский как особоуполномоченный на каждого из главарей и активных участников составлял заключение о степени их виновности, которое передавалось на рассмотрение Президиума ВЧК.
Вместе с Артузовым он продолжал оперативное изучение шпионской организации. Допросами Роменского и других участников организации удалось установить шпионскую сеть, выявить каналы связи и переправы шпионских донесений через фронт, удалось также выявить честных ротозеев из штабов, которые своей беспечной болтовней способствовали утечке секретных сведений.
После долгих запирательств Роменский признался, что на концерте Кусевицкого вместе с Наталией Владимировной Анципо-Чикунской встретился с активным участником шпионской организации Калашниковым, что у него на связи состоял шпион Галунский, пробравшийся с помощью организации на пост помощника начальника кодификационного отдела управления делами Реввоенсовета, что сводку о положении армий и дивизий на фронте к 15 августа он получил от Бабикова, что именно Бабиков указал ему, Роменскому, что за линией фронта он может явиться к деятелям деникинского правительства Астрову или Лукомскому и сказать им всего три слова: я от Бабикова, – чтобы быть принятым ими.
В ходе следствия были нащупаны следы к двум машинисткам из Полевого штаба в Серпухове, тем двум кулуарным шпионам в Полевом штабе, о которых говорилось в заключении члена Реввоенсовета Республики С. И. Гусева. Эти машинистки снабжали шпионской информацией членов организации.
Оказалась шпионкой и Евгения Иосифовна, а не Елена Осиповна, как ее умышленно называл в своей записке Роменский. Шпионские сведения, получаемые от генерала Бабикова, эта сорокасемилетняя дама, жена бывшего помещика, дворянина Лебедева, служившая в канцелярии Военно-законодательного совета, передавала Роменскому.
Особому отделу в результате мер следственного и оперативного характера стали известны общефронтовой пароль, которым пользовались агенты интервентов и белогвардейских генералов, пароль для перехода линии боевых действий на Западном и Северном фронтах, а также пароль к предателю Герцу, который занимался переправкой деникинских агентов через фронт.
Сотрудниками Особого отдела был арестован проживавший в Москве нелегально Василий Васильевич, курьер Колчака, оказавшийся Мишиным. Чтобы замести следы, он изменил внешность, сбрил свою рыжеватую бородку и сменил желтую кожаную куртку на костюм и демисезонное пальто.
Менжинскому и Артузову также стало известно, что скрывшийся от ареста член штаба Тихомиров изыскивает возможность нападения на ВЧК силами роты огнеметчиков и отряда Главсахара, где еще сохранились члены и агенты белогвардейской организации.
Наконец, чекистам, и прежде всего Горячему-Кудеяру, удалось установить, что скрывающийся в Сходне генерал Стогов имеет своих людей в Серпухове, что на связи с ними состоит некий Петр Федорович, проживающий по Новинскому бульвару в доме № 10.
Менжинский и Артузов работали буквально дни и ночи. В архивном деле о штабе добровольческой армии Московского района сохранились документы, свидетельствующие, что Вячеслав Рудольфович работал в ВЧК даже в октябрьские праздники девятнадцатого года. Так, седьмого и восьмого ноября он вновь допрашивал Роменского по поводу фронтового пароля и пароля к Герцу. Написал заключение об окончании следствия по делам заговорщиков.
Ведя следствие по делу заговорщической организации, Менжинский и Артузов стремились доказать не только вину активных участников организации, но и невиновность людей, случайно попавших в засады на квартирах заговорщиков, или людей, оклеветанных врагами. Участники заговора, стоя одной ногой в могиле, стремились всячески оговорить, оклеветать честных людей из числа старых военспецов, ставших на сторону народа, истинных патриотов своей Родины. Так, например, враги пытались оклеветать ученика и последователя Н. Е. Жуковского, преподавателя высшей математики на высших стрелковых курсах Соколовского. По клеветническим наветам Соколовский был арестован. Но следствие быстро установило его невиновность и непричастность к делу. 30 ноября в кабинете Артузова состоялась беседа Менжинского с Соколовским.
– Товарищ Соколовский, я приношу вам извинение за то, что пришлось вас задержать и заставить некоторое время заниматься изучением не высшей математики, а наших порядков на Лубянке.
– Я вас, товарищ Менжинский, прекрасно понимаю. Прежде всего прошу распорядиться, чтобы мне вернули книгу Николая Егоровича Жуковского «Механика» – исключительно редкий экземпляр!
– Книгу вам обязательно вернут. К делу вы не причастны и сегодня будете освобождены.
– Благодарю вас. Я как специалист преследую исключительно пользу науки. Еще раз благодарю вас за ваше любезное предложение о передаче мне личной посылки. Посылку эту я получил.
– Желаю вам, товарищ Соколовский, успеха на почве служения науке. До свидания.
– Желаю вам успеха в вашем деле. До свидания.
И Соколовский, конечно, был не единственный честный человек, оклеветанный врагами. Многие задержанные засадами на квартирах заговорщиков были освобождены, как непричастные к контрреволюционной военной организации белогвардейцев.
Разгромив белогвардейцев под Орлом и Воронежем, Красная Армия перешла в наступление по всему Южному фронту. Успехи на Южном фронте вдохновили бойцов Красной Армии под Петроградом. Войска Юденича были разбиты. Их небольшие остатки бежали в Эстонию. Шпионская сеть Поля Дюкса в Петрограде и штабе 7-й армии была разгромлена. Подпольное кадетско-буржуазное правительство было арестовано. Дзержинский возвратился в Москву.
Настала очередь полной ликвидации шпионской сети, созданной в Москве и Подмосковье агентами Деникина и интервентов.
В начале зимы Менжинский и Артузов докладывали Дзержинскому схему организации и план операции по снятию шпионской сети и остатков белогвардейского подполья. План, рожденный месяцем напряженной работы и уложившийся на листе писчей бумаги, был рассмотрен и принят. В один из зимних дней шпионы – генералы и рядовые – оказались за решеткой.
Разгром повстанческой и шпионской организации, осуществленный Особым отделом ВЧК, еще больше укрепил тыл Красной Армии и способствовал ее окончательной победе над белогвардейцами и интервентами.
М. Колесников
ЯН КАРЛОВИЧ БЕРЗИН
В послужном списке Яна Карловича Берзина есть пометка:
«Прибыл в распоряжение председателя ВЧК Дзержинского. 20 ноября 1920 года».
Однако первое знакомство Берзина с «Железным Феликсом» относится к 1917 году. После Февральской революции Берзин был членом партийного комитета в Выборгском районе Петрограда, затем во главе рабочего отряда дрался с юнкерами, редактировал латышскую большевистскую газету «Крея циня». В это время Феликс Эдмундович осуществлял связь с В. И. Лениным, находившимся в Разливе, был избран в секретариат ЦК РСДРП(б), проводил подготовку вооруженного восстания.
Военно-революционный центр по руководству восстанием, куда входил Дзержинский, был тесно связан с партийными комитетами всех районов Петрограда.
Дзержинского Ян Карлович увидел в Смольном. Именно Дзержинскому доверила партия в эти бурные дни Великой Октябрьской социалистической революции охрану Смольного; в распоряжении «Железного Феликса» находились все виды связи с рабочими районами.
Берзина поразили умные, с голубоватым металлическим блеском проницательные глаза Феликса Эдмундовича. Поразила деловитая сдержанность, за которой угадывалась бьющая через край энергия. Собственно говоря, он уже немало знал о Дзержинском. Феликс Эдмундович был на тринадцать лет старше Берзина; как революционеров их связывала некая общность политической биографии. Оба прошли большую школу подпольной революционной работы, оба сидели в тюрьмах, оба побывали в Александровском централе под Иркутском (хоть и в разное время), оба совершили побег из сибирской ссылки. Жизненный путь каждого из них насыщен событиями большой социальной значимости.
Берзин сразу же понял, что перед ним человек необычайной нравственной силы, богатого опыта, высокой культуры, и он полюбил Феликса Эдмундовича.
В последующие годы контакт между ними не ослабевал. Он сыграл особенно большую роль, когда партия направила большевика Берзина управляющим в комиссариат внутренних дел. Там засели эсеры, было всего два большевика. При поддержке Дзержинского Берзин занялся расчисткой аппарата, изгнал эсеров.
30 марта 1919 года Дзержинского по совместительству с работой в ВЧК утвердили народным комиссаром внутренних дел. Тогда же Берзин был назначен заместителем народного комиссара внутренних дел Латвии, а фактически он исполнял обязанности народного комиссара. Советская власть в Латвии еще только утверждалась, и Берзину часто требовалась консультация Феликса Эдмундовича. К Риге подошла белая армия, зажала город в тиски. Завязались ожесточенные бои. Под ударами белых части Красной Армии вынуждены были отступить. В последней колонне, прикрывающей отход частей, находился Берзин, теперь командир и комиссар рабочего батальона.
В июне 1919 года Берзина назначили начальником политотдела 11-й стрелковой Петроградской дивизии, а в 1920 году в рядах 15-й армии он вступил в пределы Польши. Дзержинский в это время был начальником тыла Юго-Западного фронта, а вскоре стал членом Временного революционного комитета Польши, находившегося на освобожденной от реакционных польских властей территории.
Здесь Ян Карлович Берзин снова повстречался с «Железным Феликсом». Дзержинский живо интересовался положением дел в Латвии, он, оказывается, знал, что еще в прошлом году буржуазное правительство Ульманиса пообещало огромную сумму за голову Берзина, распространив по всей Латвии объявления с его портретом.
В те трудные месяцы лета 1920 года, когда казалось, что в Польше вот-вот навсегда установится власть рабочих и крестьян, Берзин был связан с Феликсом Эдмундовичем по роду своей службы. Дзержинский, с присущей ему проницательностью, быстро оценил меру твердости Берзина, его непреклонность, его безграничную преданность революционному делу.
Я. К. Берзин.
Вся предшествующая жизнь Берзина служила свидетельством тому. Он был, если можно так выразиться, самородком революции. Гораздо позднее, выступая на одном из партийных собраний, он так объяснял свой приход в революцию:
«Мои отец и мать были батраками. Старший брат, рабочий, рано примкнул к революционному движению, и это оказало соответствующее влияние на семью, в том числе и на меня. В семье у нас вообще был бунтарский дух. Нас детей было четверо – в настоящее время все партийцы».
Биография Берзина ковалась в огне классовых битв. Он принадлежал к тому поколению ленинской гвардии, которое вынесло на своих плечах три революции, гражданскую войну и самые трудные годы созидания первого в мире социалистического государства.
Петер Янович Кюзис (он же Ян Карлович Берзин) родился 13 ноября 1890 года в Латвии, на хуторе, неподалеку от городка Гольдингена. Отец Петера мог считаться потомственным батраком, он никогда не имел ни своей земли, ни своего дома. Семья жила в общем бараке, так называемом «батрацком доме» – длинном каменном строении с единственным окном. Вечная, беспросветная нужда, полуголодное существование без надежд на будущее. Свирепый хозяин на глазах у детей избивал работников, мог среди зимы по собственному капризу выгнать со двора любого. Хозяина боялись и ненавидели. Ненавидел его и маленький Петер Кюзис.
Вся жизнь старого Яна Кюзиса прошла в жестокой борьбе за кусок хлеба. Он не желал с этим мириться: пусть хоть дети будут грамотными; может, им повезет в жизни и они вырвутся из кабалы! Петер стал ходить в сельскую школу. От дома до школы – много верст. И все-таки, несмотря на все трудности, мальчик успешно окончил школу, а в 1902 году поступил в учительскую семинарию в городе Гольдингене. Вот как сам Берзин рассказывает о годах, проведенных в семинарии:
«Прибалтийская учительская семинария, директором которой в то время был Ф. Страхович, известный по всей Прибалтике реакционер-черносотенец, славилась своим казарменным режимом и реакционным составом преподавателей. Страхович ввел в семинарии систему пропусков на выход со двора, организовал среди учащихся целую сеть доносчиков, жестоко расправлялся с непокорными, осмелившимися критиковать порядки в семинарии. Протест учащихся вылился в «бунт»…»
В семинарии Петер увлекся идеями великого педагога Песталоцци. Потрепанная книжечка «Как Гертруда учит своих детей» наводила на размышления. Песталоцци стремился облегчить народу изучение основ всех наук и искусств, «открыть заброшенным, обреченным на одичание способностям бедных и слабых доступ к искусству, которое в то же время есть доступ к человечеству». Петер мечтал о педагогической деятельности. Но в его характере была черта: не допускать разрыва между словом и делом. Узнав, что Песталоцци принял от русского царя Александра I награду – орден Владимира, Петер сразу же утратил интерес к великому педагогу и его учению. Человек должен быть последовательным, не вилять из стороны в сторону.
Окончить учительскую семинарию не удалось. В 1904 году Петер вошел в ученический кружок, связанный с социал-демократической организацией, принял активное участие в выступлении семинаристов против реакционных преподавателей и директора Страховича.
Теперь родители Петера батрачили уже у другого хозяина, в Юргенсбурге. Старший брат Ян Янович работал столяром у подрядчика по постройкам. В мастерской существовал социал-демократический кружок. Старший брат приносил домой нелегальную литературу, а Петер распространял ее среди молодежи.
В самый разгар революции 1905 года социал-демократический кружок организовал крупную забастовку сельских рабочих. Красные знамена, митинги. Известный боевик «Стенька» (Лепинь) призвал крестьян организованно выступить против угнетателей – баронов и царского самодержавия. Напуганные помещики потребовали у властей для своей охраны казаков. Вскоре казаки небольшими отрядами по пятнадцать – двадцать человек были расквартированы по всем помещичьим имениям.
В ответ на репрессии крестьяне организовали отряд самообороны. В отряд вошел и четырнадцатилетний Петер Кюзис.
«Набралось нас всего человек пятнадцать-шестнадцать, вооружены были охотничьими ружьями – дробовиками, кое-кто имел еще и револьвер… Наши боевики расположились в густом ельнике по одной стороне дороги, и, когда казаки поравнялись с нами, мы открыли стрельбу из дробовиков…»
Это было его боевое крещение.
Осенью 1905 года Петер Кюзис вступил в РСДРП. Путь определился.
Леса Прибалтики. Дюны, болота… За деревом притаился с дробовиком Петер. Неподалеку товарищи. Это боевики – народная милиция. Поджидают казаков. Стычки с казаками происходят почти каждый день. Для шестнадцатилетнего Петера все овеяно революционной романтикой.
«Было много революционного романтизма, но мало сознательности. И несмотря на это, люди боролись очень стойко и честно клали свои головы за революцию. Лично я жил тогда в экстазе революционного романтизма и за изучение теории взялся лишь в тюрьме…»
Его записки полны этим романтизмом. Язык лаконичен:
«Ночью мы сделали нападение на замок помещика, в котором засели казаки». «Хотя нас, милиционеров, было меньше, чем казаков, штурм был отбит с большими потерями для них».
Однажды в сумерках Петер и его товарищи Лепинлаукс, Василь и Калнынь вышли из лесу и направились к усадьбе, где было спрятано оружие. Отряд казаков несколько раз делал набеги на эту усадьбу, но, ничего не обнаружив при обыске, уходил. Боевики были уверены, что казаки сюда больше не вернутся. Иззябшие, они зарылись в солому и заснули, даже не выставив охраны. Около полуночи услышали стук в двери. В дом ворвались уланы. Уланов, оказывается, привел провокатор из местных подкулачников. Он утверждал, что в доме спрятано оружие. Оружие было спрятано в печи. Уланы все перерыли, но маузеров и винтовок так и не нашли. Боевика Лепинлаукса избили до полусмерти, а Петера Кюзиса и остальных отвели в имение, где в подвале уже находилось семнадцать арестованных. В ту же ночь всех допросил полевой суд. Калныня и Василя тут же расстреляли, а Петера пытали до тех пор, пока он не потерял сознание. Его выбросили с крыльца прямо в снег. Подобрали батраки. После этого Петер две недели пролежал в постели. А когда выздоровел, то отправился в усадьбу и забрал оружие.
Он сделался народным мстителем. Собрал отряд в тридцать человек, вооружил его винтовками и пистолетами. Отряд совершал дерзкие нападения на карателей. Захватив Юргенсбургское волостное правление, «боевые братья» Кюзиса расстреляли предателей, взяли паспортные бланки, сожгли казенную винную лавку, разгромили корчму. Им приходилось бороться и с уголовниками, которые, видя отсутствие власти, пытались грабить крестьян. Но особенно ожесточенную борьбу «боевые братья» вели с карательной экспедицией известного палача Незнамова. Экспедиция насчитывала четыреста человек, была хорошо вооружена, имела артиллерию. Одна из схваток с карателями закончилась трагически для Петера Кюзиса. В мае 1906 года во время перестрелки с отрядом казаков он был тяжело ранен (в левое плечо, в голову и в ногу навылет). Юношу хотели прикончить на месте. Потом дело передали в военный суд в Ревеле.
Суд приговорил к расстрелу. Ввиду несовершеннолетия осужденного казнь заменили тюрьмой.
Тюрьма укрепила волю Петера. Выйдя из застенка, он с новой энергией окунулся в партийные дела. Перебирается в Ригу, вступает в профсоюз металлистов, устраивается слесарем на один из заводов, по вечерам посещает курсы экономических наук. А главное: революционная работа – организационная и пропагандистская. Он – член Рижского партийного комитета. Руководит стачками металлистов. За короткое время он участвовал в семи стачках. Петер пользуется огромным доверием товарищей. Иногда ему поручают ликвидацию провокаторов. Провокаторы трепещут при одном упоминании его имени. Он непреклонен, беспощаден к врагам.
В Риге, в конспиративной квартире на Романовской улице, прозванной «провинциальной коммуной», кроме рижан также останавливались и приезжие из провинции боевики-милиционеры. Здесь же обсуждался вопрос, кого из объявившихся провокаторов нужно убрать, кого наказать и т. д. Намечались исполнители заданий. Лично Петеру вместе с другими товарищами пришлось раза три выезжать в провинцию исполнять подобные задания…
Провокаторы отомстили: в декабре 1911 года Кюзис арестован. За принадлежность к партии большевиков он был осужден на вечное поселение в Иркутскую губернию.
Сибирская стужа, звон кандалов. Двадцатилетний Петер замыслил побег. Его не остановили ни пятидесятиградусные морозы, ни глухое бездорожье, ни пули стражников. Помогли товарищи: снабдили документами, продуктами.
В Риге появляется высокий, стройный молодой человек. Это Ян Карлович Берзин. Нет больше Петера Яновича Кюзиса. Смертный приговор, пять лет тюрьмы и ссылки – все это осталось позади. Зажили раны, но шрамы остались. Да появилась ранняя седина в волосах.
Время беспокойное: война. Старые явки утеряны. Лучше бы совсем не появляться ему в Риге… Его схватили во время облавы, надели солдатскую форму и сразу же отправили на фронт. А как же революционная работа? Ведь смысл жизни в ней одной… Берзин бежит в Петроград. Снова слесарит, переходит с завода на завод. Устанавливает связь с партийной организацией. Он – непременный член стачечных комитетов, руководит уличными боями рабочих с жандармами и казаками. У него уже есть опыт в таких делах…
Что еще знал Дзержинский о Берзине?
Когда летом 1918 года белогвардейцы и эсеры подняли в Ярославле мятеж, партия послала туда Берзина. Он повел красноармейские части на штурм. Контрреволюция была раздавлена. Он хорошо знал психологию масс, так как всегда находился в гуще их. Свою жизнь рассматривал как служение революции. Но было еще одно качество, которое нравилось «Железному Феликсу»: хладнокровие. Берзин был из тех, кто не раз спокойно смотрел смерти в глаза. Он умел подавлять в себе страх, жалость, личные мотивы – все то, что ослабляет волю в ответственные моменты. В его скульптурной осанке чувствовалась твердая солидность уравновешенного человека. Он обладал также огромной памятью на лица, на события, никогда ничего не записывал. Среди красноармейцев Берзин пользовался большой любовью. Его знали, К нему шли за советом.
Затем, уже в Москве, началась чекистская работа под руководством Феликса Эдмундовича. Общение с «Железным Феликсом» много дало Берзину. Все, кто хоть раз встречался с Дзержинским, испытывали на себе силу его обаяния, получали эмоциональный заряд на всю жизнь. Ян Карлович учился у Дзержинского умению подчинять своей воле обстоятельства, как бы сложны и запутаны они ни были. Работа чекиста – сложное, тонкое искусство. Оно не обходится без психологического расчета. Иногда важнее победить противника не силой, а в психологическом поединке. Дзержинский дал образцы такого подхода к вопросу. Теперь Ян Карлович учился психологическому анализу применительно к отдельной личности, и это вскоре ему пригодилось.
