355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Востоков » Солдаты невидимых сражений » Текст книги (страница 21)
Солдаты невидимых сражений
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 11:06

Текст книги "Солдаты невидимых сражений"


Автор книги: Владимир Востоков


Соавторы: Дмитрий Медведев,Олег Шмелев,Михаил Смирнов,Михаил Колесников,Анатолий Марченко,Михаил Козаков,Виктор Егоров,Альберт Цессарский,Иван Лебедев,Рудольф Абель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

От наступившей тишины Павел оглох. Он не мог понять, то ли действительно потерял слух, то ли тишина настолько глубока и безгранична, что можно слышать ток крови в жилах. Тревога начинала овладевать им. Он с сожалением отметил, что в эти моменты перестал наблюдать за своим настроением словно бы со стороны, как делал все время. Внезапная перемена вышибла его из колеи… Нельзя терять контроль над собой в его положении. Чуть ослабишь тормоза – и покатишься под уклон неудержимо.

Для чего им понадобилось напоминать ему о допросе? Хотят этим сказать: голубчик, ты попался?

Павел смотрел на дверь, когда она открылась. Впервые за… за сколько же дней?

В камеру вошел Себастьян. Внимательно оглядел Павла, и по выражению его красивого лица можно было понять, что он нашел заключенного именно таким, каким ожидал найти. Во всяком случае, не удивился. Одет Себастьян был безукоризненно. Он принес с собой запах табака и свежей зелени.

– Ну, как дела? – спросил Себастьян. Его голос доносился, как сквозь подушку.

В горле у Павла пересохло. Он не мог вымолвить ни слова, он, похоже, разучился говорить.

– Какое сегодня число? – наконец произнес он.

– Не имеет значения, – ответил Себастьян, но, подумав, прибавил: – Вы здесь уже пять дней.

Павел отказывался верить. Не может быть, чтобы эта нескончаемая пытка длилась так мало и измотала его за столь короткий срок так сильно. Он сообразил, что Себастьян врет с расчетом. Чтобы сбить с толку, подавить остатки уверенности. И больше решил ни о чем не спрашивать.

Но неожиданно вспышка гнева разбила спокойствие.

– Зачем меня здесь держат? Что я вам сделал? – закричал он.

Себастьян покачал головой.

– Не надо на меня кричать. Я могу уйти. – Сейчас в нем не чувствовалось его постоянной холодности. Скорее, он был снисходителен. – Прошу ответить: почему вы не желаете сказать, что знаете Михаила Зарокова?

Этот вопрос вернул Павлу равновесие. Если они считают его контрразведчиком или разведчиком, то должны понимать, что такой вопрос задавать бесполезно. Признаться, что он знаком с Михаилом Зароковым или догадывается, кого они имеют в виду, – все равно, что подписать себе приговор. Слишком просто все было бы. Не такие же они наивные. Значит, его подозревают, но сомневаются.

– Я не знаю такого человека, никогда не знал, – сказал Павел.

– Ну, хорошо. Можно еще посидеть – можно вспомнить. – Себастьян был совсем покладистым. – Будем говорить о другом. Садитесь.

– Я постою, – сказал Павел.

Себастьян присел на его полку.

– Вы можете хорошо вспомнить место, где брали землю и воду?

– Могу рассказать подробно.

– Я слушаю.

– Ехать надо так…

Рассказывая, он старался не выдавать голосом волнения. То, что они заинтересовались историей добычи проб, застало его врасплох. Не для протокола нужны им эти топографические подробности.

Выслушав, Себастьян дал Павлу блокнот и ручку и велел нарисовать план станции, ее окрестностей, отметить кружочком, где он брал землю и воду.

Уходя, Себастьян задержался в дверях, спросил не оборачиваясь:

– Так вы не знакомы с Михаилом Зароковым?

– Нет.

Дверь неслышно закрылась за Себастьяном.

Павел начал вышагивать по камере, глядя в пол и не видя его.

Неужели они настолько серьезно к нему относятся, что решили ради его разоблачения проверить подлинность проб? Если они возьмут повторную пробу – ему крышка. Ведь та земля и вода, которые они получили через его руки, были обработаны в лаборатории, а новые будут настоящими.

Глава X
ЖИТИЕ АЛИКА СТУПИНА

Собственно говоря, его уместнее называть по имени-отчеству – Альбертом Николаевичем, так как ему уже исполнилось двадцать семь. Но все друзья и знакомые обращаются к нему коротко – Алик. Так проще и удобнее. Фамилию свою он никогда не называет, отчасти потому, что считает неблагозвучной. В институтскую пору был такой момент, когда он хотел сменить ее, взять материнскую. Но по зрелом размышлении… счел фамилию матери еще менее благозвучной и решил оставить все как есть.

Отца своего Алик помнит, но довольно смутно. Он ушел в армию на второй день войны и погиб в сорок втором где-то под Сталинградом – мать делала попытки найти могилу, но ничего у нее не получилось. У Алика осталось одно яркое воспоминание: отец, умывшись после работы, берет его под мышки, подбрасывает к потолку, ловит и целует. Щеки у отца колючие, пахнет от него табаком и земляничным мылом…

Мать, когда отец ушел на фронт, стала работать машинисткой. Вернее, стенографисткой и одновременно машинисткой.

Жили не очень-то сытно. Как-никак их было трое: мать, Алик и Света, младшая сестренка.

После войны мать поступила работать в какой-то главк. Купила подержанную машинку и стала подрабатывать дома – брала рукописи для перепечатки у писателей. Машинка трещала в их комнате каждый вечер до тех пор, пока они со Светой не укладывались спать. Позднее, когда Алик вырос и научился острить, он придумал такую шуточку: если его отец родился между молотом и наковальней, то он сам, Алик, был отстукан на пишущей машинке.

Они стали жить не хуже других, все у них было.

В школе Алик учился хорошо, мать радовалась. Чуть ли не с первого класса увлекся марками, и эта страсть прожила в нем до поступления в институт.

В школе преподаватели отмечали некоторый интерес Алика к литературе. Дома у матери постоянно хранились еще не перепечатанные рукописи писателей, которые он иногда читал. И постепенно Алик выносил в себе убеждение, что его призвание – литературный труд.

Он подал документы на факультет журналистики Московского университета. Экзамены сдал прилично, но баллов для зачисления, увы, не хватило.

Один из коллег по несчастью надоумил податься в педагогический институт. Там приняли. Алик рассматривал пребывание в педагогическом как прозябание, не оставлял надежды впоследствии все-таки поступить в университет. Может быть, поэтому он относился свысока к своим сокурсникам, которые пришли в педагогический по той простой причине, что именно здесь и хотели учиться.

Дальше житие Алика Ступина, если изложить его схематично, сильно отдает трафаретом. Но тут ничего не поделаешь, ибо он шел к преступлению по трафаретному пути, который отлично знаком читателям газет и документальных повестей по биографиям-валютчиков, фарцовщиков и разных явных и скрытых тунеядцев.

Первую свою рюмку он выпил, еще будучи на первом курсе. Они собирались в квартире его приятеля, когда родители этого приятеля уехали на курорт.

Устраивали складчину, по полсотни с носа. Если с девушкой, то по семьдесят пять. У Алика таких денег сроду не было – откуда им быть? А те ребята о пятидесяти рублях говорили, как о семечках.

Но Алик скорее готов был бросить институт, чем отказаться от компании из-за отсутствия денег. Он вспомнил о своей коллекции, пошел и продал ее одному типу на Кузнецком. Тип явно его обжулил, но все же дал много – три тысячи.

Эти деньги и сам факт продажи Алик от матери скрыл. После той памятной вечеринки у него появились новые друзья. Они все хорошо одевались. Один из них помог Алику купить великолепные башмаки в комиссионном магазине – через знакомую девушку-продавщицу.

Однако эта компания скоро ему надоела. Он вдруг обнаружил, что перерос их всех, что они, в сущности, примитивны. Больше говорят, чем делают. А он уже по-настоящему ухаживал за самостоятельной женщиной.

Три тысячи скоро кончились, и тогда его знакомая сказала, что есть люди, которые умеют делать деньги из ничего. Одного такого она знала лично. И Алик пожелал с ним познакомиться.

Сначала он спекулировал почтовыми марками, и это давалось ему легко, потому что помогали старые познания в филателии. Затем круг деятельности расширился, операции с комиссионными магазинами требовали частых выездов в Ленинград и Ригу, и, не закончив четвертого курса, Алик оставил институт.

Для домоуправления, если бы оно поинтересовалось, у него имелась поддельная справка, что он работает нештатным переводчиком в издательстве. Матери он сказал, что на год прервет учебу, потому что его пригласили, как знающего английский, поработать переводчиком в «Интуристе».

В тот год, когда судили небезызвестных Рокотова и Файбишенко, Алик Ступин сделал крупные шаги на пути превращения в настоящего подпольного дельца. Процесс Рокотова напугал его и заставил убавить активность, но ненадолго. Он стал очень осторожным. И в его характере появилась еще одна черта – страсть к стяжательству. Не всепоглощающая, но достаточно сильная, чтобы подавить другие качества.

К этому времени сестра Света вышла замуж за военного моряка, уехала во Владивосток, а вскоре к ней перебралась и мать. Алик сделался совсем свободным человеком.

Операции становились все внушительнее, дело дошло до бриллиантов. И вот тогда-то с ним и случилось несчастье.

Алик перепродал одному своему постоянному клиенту, Николаю Николаевичу Казину, которого он за глаза звал Кокой, ворованный бриллиант, заработал на этом чистыми тысячу в новых деньгах. А через неделю Кока явился к нему домой, выложил камень и сказал, что он фальшивый. Пришлось идти к знакомому специалисту, и тот подтвердил: да, камень не настоящий, искусная подделка из горного хрусталя.

Возмущенный Кока потребовал деньги, но у Алика наличности не оказалось, договорились встретиться завтра. На следующий день он шел на свидание, как на свои собственные похороны. Не хотелось, обидно было отдавать назад деньги. К тому же он испытывал смутное подозрение, что его обвели вокруг пальца, он подозревал, что Кока просто-напросто подменил камень.

Якобы обманутый, Кока ждал его у себя дома на Большой Полянке. Дом у него был, что называется, полная чаша. В гостях у Коки сидел солидный дядя, похожий на старого антиквара, и они пили чай с вареньем.

Алик в буквальном смысле слова не узнал вчерашнего разъяренного Коку – тот встретил его, как лучшего друга. Не успел Алик заикнуться, что принес деньги, а хозяин уже и ему налил чаю и усадил к столу. И сказал, что, если у Алика сейчас трудно с деньгами, можно и подождать. Отдаст, когда будет легче. А пока может написать расписку, что взял заимообразно…

Добровольно расстаться с деньгами Алику было очень трудно. Он написал расписку и унес принесенную для отдачи сумму, условившись с хозяином, что будет к его услугам по первому требованию.

Это случилось полгода назад. С тех пор Алик не однажды встречался с Кокой, и всегда между ними происходил разговор на тему о задолженности, и каждый раз Кока проявлял поразительную любезность и соглашался подождать. В глубине души Алик считал, что он или редкостный добряк, или…

Оказалось именно второе «или». Добряк в один прекрасный день заявил, что настало время расплачиваться. И не обязательно деньгами. В погашение половины долга Алик может оказать небольшую услугу, связанную с недолгой командировкой в дальний город.

У Алика с финансами было туго. И он, не раздумывая, согласился.

Кока объяснил, что нужно в ближайшие дни съездить в район города Новотрубинска и привезти оттуда пакетик земли и флакон воды из речки. Чтобы не привлекать внимания местных жителей, надо одеться подходяще. Алик получил план окрестностей станции.

Глава XI
«БЕРИТЕ НА ЗАВТРА»

Он был одет, как охотник. Крепкие яловые сапоги с подвернутыми голенищами, брюки из плотной и прорезиненной ткани, с карманами на коленях, непромокаемая куртка бутылочного цвета. За одним плечом – ружье в брезентовом чехле, за другим – полупустой рюкзак.

Поднявшись по трапу ТУ-104 и оставив рюкзак и ружье в багажном отсеке при входе, Алик отыскал свое место – оно оказалось у иллюминатора – и уснул в кресле.

День стоял прохладный, на улице в куртке было в самый раз, а в самолете, когда он взлетел, стало жарковато, но Алик не замечал этого. Стюардесса разносила кислые конфеты, потом яблоки и печенье, потом лимонад – Алик ничего не взял. Он украдкой оглядел соседей в своем ряду – сзади и спереди из-за высоких спинок никого не видно – и больше не двигался.

Смешно было бы думать, что у Алика не хватило сообразительности понять, что за птица оказался этот велеречивый Кока и какого рода деятельностью он занимается. С того вечера, как они договорились, у Алика сразу появилось чувство, что за ним уже кто-то следит. Ночью у него созрело решение пойти в Комитет госбезопасности и выложить все начистоту. С этой мыслью он и уснул тогда.

Утром чувствовал себя странно. Накануне не пил совсем, а впечатление – как с похмелья. Будто свалился без сознания и провалялся в кровати бог знает сколько времени – сутки, а может, двое. Но вчерашнего страха он не испытывал. И желания идти в КГБ тоже.

Алик прикинул трезво, что будет, если он явится с повинной, и что – если не явится.

В первом случае – прощай привычная жизнь, берись за общественно полезный труд, денежки, что сколотил благодаря смекалке и тонкому расчету, выкладывай на бочку. Нельзя же полагать, что там удовлетворятся одним лишь фактом – заданием, полученным от Коки. Его обязательно спросят: а как дошел ты до жизни такой? И придется разматывать все от печки. Предположим, ему простят Коку. А все остальное куда девать? Идти каяться еще и в милицию, в прокуратуру, в органы правосудия? А после честно встать на путь исправления?

Такой выход казался чересчур сложным. А другой?

Алик привык называть вещи своими именами. На деловом языке просьба Коки называлась заданием иностранной разведки. Алику была известна статья, карающая за исполнение подобных просьб. Но велик ли риск?

Кока – его старая деловая связь. Правда, их бизнес карается законом, но, если бы кое-кто считал эту связь предосудительной, им давно бы дали понять. Вернее, их постарались бы разлучить, обособив в казенном доме.

Ехать на станцию, названную Кокой, – это хлопотно, и там могут произойти непредвиденные осложнения. Но зачем обязательно ехать? Горсть земли можно взять во дворе, а воды налить из-под крана. И потом к черту Коку, больше с ним никаких дел.

Решив так, Алик немного успокоился. Но в тот же день они случайно встретились на Петровке. Взяв Алика под руку, Кока предложил пройтись, они медленно двинулись к Большому. Кока противно шаркал ногами.

– Ну, как дела? – спросил он.

– Что вы имеете в виду?

Кока помолчал, а потом сказал очень ласково:

– Мне хочется предостеречь вас, Алик…

Алик удивился: что за странный человек – сначала сам втравил, а теперь предупреждает…

А Кока, пожевав губами, продолжал:

– Вы человек молодой, но, знаю, практичный… Товар, которого от вас ждут, всюду одинаковый, не так ли? И не было бы ничего удивительного, если бы вы подумали: зачем куда-то ехать, зачем рисковать? Еще не подумали так?

Алик прикусил губу. Он боялся выдать свое замешательство. Нет, ему еще рано считать себя мудрее Коки. Кого он хотел обмануть?

Кока не ждал его ответа.

– Я вас убедительно прошу, чтобы вы этого не делали. Это принесет только лишние хлопоты. И неприятности.

Кока раскланялся с какой-то женщиной, шедшей им навстречу.

– И не надо тянуть. Чем скорее, тем для вас же лучше.

Они дошли до Большого театра. Кока остановился. Алик так ни слова еще и не проронил.

– Вы сейчас не в кассу Аэрофлота? – спросил Кока.

– Пожалуй, пойду в кассу, – сказал Алик.

– Берите на завтра, – посоветовал Кока тоном, каким советуют приятелю посмотреть понравившийся фильм. – Это будет в самый раз.

Алик действительно отправился в кассу. Его не оставляло ощущение, что за ним следят, но не те, кто охраняет безопасность государства.

– …Просим вас застегнуть ремни! – услышал Алик голос стюардессы. Ему казалось, они только что взлетели, а уже посадка.

Чуть-чуть закололо в ушах. Самолет выровнялся. Свист турбин изменился, перешел в другой регистр. Легкий толчок. Пол под ногами завибрировал. Тише, тише, и, развернувшись, самолет стал.

Глава XII
«НАМ ЗЕМЛИ НЕ ЖАЛКО»

Приехав на железнодорожный вокзал, Алик узнал в справочном бюро, когда отправляется поезд до нужной ему станции, во сколько он туда приходит и каким поездом можно вернуться оттуда в город. Все оказалось очень удобно: приедет он на станцию в девять утра, а обратный поезд в 14.37. Лучше не придумаешь. У Алика даже поднялось настроение. Из Москвы все казалось так далеко и сложно, а, по сути дела, можно обернуться за два неполных дня.

…Почтовый поезд, составленный из видавших виды скрипучих вагонов, не старался казаться экспрессом. Все станции были ему одинаково милы, он не проезжал заносчиво, как курьерский, ни одну, везде стоял охотно и долго. Алику не приходилось прежде ездить в таких поездах, да еще по глубинной, так сказать, Руси. Поэтому интересно было наблюдать незнакомую жизнь на тихом ходу. Правда, ему, видавшему виды величественного Кавказа, здешние холмы представлялись несколько провинциальными. Рассеявшись, он и не заметил, как уснул…

Почтовый прибыл на станцию с небольшим опозданием, но по местным масштабам плюс-минус десять минут решающего значения не имели. Единственным человеком, который относился к опозданию небезразлично, был Андрей Седых, дизелист поселковой электростанции. Он заказал проводнику этого поезда, своему земляку, привезти из города двадцать пачек «Беломора», так как привык к этим папиросам, а в поселковом магазине они были с перебоями. Час назад он кончил дежурство и выкурил последнюю беломорину, а для заядлого курильщика, каким был Андрей Седых, час без затяжки – пытка. Поэтому Седых стоял на платформе, от души ругал про себя машиниста, расписание, автоблокировку, железнодорожное начальство и железнодорожный транспорт в целом. Сам он был человеком аккуратным и точным, в нем не выветрились привычки и понятия, выработанные во время службы на флоте, поэтому Седых имел моральное право критиковать, невзирая на лица. Однако, если есть рельсы, а по ним движется поезд, уж он обязательно когда-нибудь придет.

Когда поезд остановился, Седых подошел к третьему вагону, а из вагона ему навстречу выпрыгнул проводник. Седых взял у него авоську с «Беломором», вынул одну пачку, распечатал, закурил и сразу повеселел. Балакать им было некогда – поезд стоял две минуты, да к тому же проводник был некурящий.

Состав тронулся дальше, и Седых обратил внимание на пассажира, сошедшего с этого поезда. Точнее, сначала он увидел ружье в брезентовом чехле, а потом уже того, кто при ружье был. У него самопроизвольно возникло желание подойти к владельцу ружья, ибо все и вся, что имело хотя бы отдаленное отношение к охоте, вызывало у Седых непреодолимую симпатию. Страсть к охоте была у него в крови, а такой человек инстинктивно ищет себе подобных и скорее влепит по ошибке заряд в собственную подсадную утку, чем упустит возможность поговорить с товарищем.

Но что-то погасило в нем стихийный порыв. Что? Седых оглядел незнакомца с ног до головы. Сапоги, штаны, куртка – все было на нем прямо из магазина, только что лаком не крыто. Седых подумал, что, наверно, где-нибудь на штанах или на куртке еще и фабричный ярлычок не срезан. Не обмята одежонка, и нет в ней ладности. И образцово-показательный рюкзак за плечом топорщится, будто в нем не увесистый охотничий припас, а пяток ежей. А в чехле небось «зауэр» – три кольца в заводской смазке. Встречал Седых таких гусей. А на черта им «зауэр», никто не знает. У самого Седых была «тулка» двенадцатого калибра… И без шапки человек, а какой же охотник может быть без шапки?!

Одним словом, нюхом почуял Седых, что перед ним если и охотник, то из самых новичков, которые шмаляют без всякого понятия, пугают зазря дичь и зверье, а если что и подстрелят – боятся испачкаться кровью.

Испытав разочарование, Седых тут же подумал: этот долговязый тип вообще никакой не охотник. Человек, если он охотник, должен знать сроки. А сейчас всякая охота закрыта и откроется еще не скоро. Вот что главное… А так как Седых считался в поселке активистом Госохотинспекции и однажды разоружил двух залетных браконьеров, промышлявших по перу и пуху, то он счел не лишним приглядеться к незнакомому человеку, так сказать, и с этой точки зрения. Делать ему все равно было нечего, жена с сынишкой гостила у тещи в Иркутске, а дома сидеть одному до смерти скучно… Хотя, честно сказать, на браконьера-то обладатель таких капитальных сапог и такого рюкзака был похож меньше всего. Не те ухватки. Но все же не мешает посмотреть… Охотник пошел к кассам. Поговорил с кассиршей. Потом поинтересовался буфетом, но садиться к столу не стал. Вынул из бумажника какую-то бумажку, поглядел в нее, вышел из буфета, пересек пути и неторопливо зашагал к лесу, в сторону оврага.

Седых не пошел за ним следом. Он знал, что овраг заставит незнакомца повернуть влево, и отправился вдоль полотна наперерез.

Седых не боялся потерять охотника: он все время слышал шум шагов, потому что охотник ходить по лесу совсем не умел.

Впереди был высокий холм, поросший ежевикой, и на нем Седых увидел охотника. Тот забирал левее. За холмом по открытому месту течет ручей под названием Говорун, узкий, можно перепрыгнуть.

Седых двинулся в обход холма, рассчитывая зайти сбоку и дальше двигаться с охотником на параллельных курсах. Но, обогнув холм, остановился в удивлении.

Было бы понятно, если б он увидел, что охотничек достал из чехла и сложил ружье. Но долговязый, присев у ручья, раскрыл рюкзак и вынул из него маленькую карманную фляжку. Седых не мог не усмехнуться: если человек хотел запастись водой, то разве ж это запас? Фляжка на два хороших глотка, а сухари размочить уже не хватит.

Охотник опустил фляжку в ручей, наполнил ее, завинтил крышку и спрятал в рюкзак. Затем достал мыльницу, носком своего новенького подкованного сапога разрыхлил грунт, поддел половинкой мыльницы землю, накрыл другой половинкой, завязал рюкзак. Постоял, сполоснул в ручье руки. Закинул рюкзак и чехол с ружьем на одно плечо. И пошел обратно, к станции.

Ну, вода – это понять можно, думал Седых, быстро и бесшумно двигаясь по своим следам. Но зачем земля? Червей, что ли, хотел накопать? Так он их не искал. Черпанул разок и все…

Седых пошел на станцию, куда держал путь невиданный охотничек, – поглядеть, что будет дальше.

А дальше но было ничего. Долговязый прямым ходом проследовал в буфет. Взял большую бутылку белого кислого вина и сел у окна. И уходить куда-нибудь еще, по всему видать, не собирался. Уселся довольно плотно.

Седых поглядел-поглядел на него через стекло и окончательно понял, что этот тип ему не нравится. Нормальные люди так себя не ведут.

На платформу из станции вышел в это время Дородных, лейтенант милиции, поселковый уполномоченный, тоже, как и Седых, из охотников. Посмотрев по-хозяйски направо-налево, лейтенант, увидев Седых, сказал:

– Здорово, Андрюха. – И, кивнув на авоську с папиросами, поинтересовался: – Дальний встречал? Новичков не было?

Дородных задал этот вопрос не из праздного любопытства. Дело в том, что еще в первых числах июля к нему приезжал из города сотрудник Комитета госбезопасности. Он просил лейтенанта внимательно следить за всеми незнакомыми приезжими и, если кто-нибудь из них будет вести себя странно, необычно, – например, захочет набрать кулечек земли или бутылку воды из речки, – взять его под строгое наблюдение и немедленно сообщить в КГБ.

Лейтенант, конечно, не знал, что эта просьба-приказ исходит от полковника Маркова, который был озабочен безопасностью Павла, ибо лейтенант не знал ни Маркова, ни Павла. Но он догадался, что дело серьезное, и не оставлял без сугубого внимания ни одного новоприбывшего, – правда, они бывали в поселке очень редко.

Сейчас Дородных немного задержался, так как в момент прихода поезда разговаривал по телефону со своим непосредственным начальством. Однако он не сильно беспокоился: на станции всегда есть кто-нибудь из коренных поселковых, так что новенький незамеченным не останется.

– Слушай, лейтенант, тут такое дело… – Седых подошел ближе, покосился на окна буфета и попросил: – Идем-ка в дежурку. Что скажу…

Немного погодя, лейтенант, оставив Седых в дежурке, заглянул на минутку в билетную кассу, а затем отправился в буфет. Он вошел, остановился в дверях, поприветствовал буфетчицу, добродушно оглядел знакомых посетителей, которых было человек шесть-семь, сказал: «Ну что, идет торговля?» и, посчитав предисловие достаточным, прямо подошел к столику, за которым сидел охотник.

– Здравствуйте, товарищ! – вежливо сказал Дородных.

– Здравствуйте.

– В гости к нам? Надолго ли?

– А что?

– Да так. А то я думал – проездом…

– Вы угадали. – Он не был расположен к дружеской беседе.

– Документики есть? – спросил Дородных менее любезно.

Оскорбленный охотник полез в карман, достал паспорт.

– Так, так, все в порядке, – сообщил Дородных, посмотрев и возвращая документ. – Где работаете?

Появилась справка, удостоверяющая, что податель ее является нештатным переводчиком.

– А это что в чехле? Не ружье ли?

– Да.

– Охота еще запрещена. Вам известно?

Ему скорее всего не были известны сроки охоты. Он сказал:

– Я не стрелял.

– Не стреляли? – удивился Дородных. – Разрешите посмотреть!

Охотничек неумело извлек из чехла ружье. Дородных принял его в руки почти с благоговением.

Андрей Седых ошибся ненамного: стволы были еще в заводской смазке, но это оказался не «зауэр», а ижевская двустволка шестнадцатого калибра.

– Спасибо, благодарю вас. – Он вернул ружье. – Правильно, не стреляли. Все в порядке.

Дородных заранее сам с собой договорился, что выходить за пределы охотничьей темы не будет, чтобы охотник не догадался об истинных причинах особого интереса, проявленного к его личности. Это было бы тактически неграмотно.

То, что хотел выяснить, он выяснил: фамилия – Ступин, Альберт Николаевич. Москвич, прописка в порядке.

Полагалось бы спросить охотничий билет, но Дородных уже и без того видел, что билета наверняка нет. Еще напугается, навострит уши. В общем тактика – великая вещь.

Через полчаса, когда Алик, успокоившись, допивал свое вино, лейтенант Дородных говорил по селектору с городом. Вот какой произошел разговор после того, как лейтенант сообщил сведения, почерпнутые из паспорта, и внешние приметы подозрительного гражданина по фамилии Ступин.

Город: Почему он вам показался подозрительным?

Дородных: Набрал в мыльницу земли, а из ручья налил воды во флягу.

Город: Любопытно. Спасибо, что позвонили. Что он собирается делать дальше?

Дородных: Сидит в буфете, легко выпивает. Интересовался поездом четырнадцать тридцать семь в вашу сторону.

Город: Вы спрашивали, зачем ему вода и земля?

Дородных: Воздержался.

Город: Хорошо, товарищ лейтенант. И не трогайте его больше. В какой вагон у него билет?

Дородных: Билет еще не брал. Поезд проходящий, продают за полчаса.

Город: Как сядет, вызовите меня, скажите вагон.

Дородных: Слушаюсь.

Город: Найдется у вас кто-нибудь свободный, чтобы прокатиться до города?

Дородных: Могу сам.

Город: Нет, вам лучше не надо, вас он запомнил. Кого-нибудь нейтрального.

Дородных: Есть под рукой товарищ… Он мне и сказал про этого гражданина. Дизелистом у нас на электростанции, зовут Андрей Седых. Если попросить – сделает.

Город: Устройте его в тот же вагон и проинструктируйте как следует. Надо смотреть, чтобы где-нибудь на промежуточной не сошел. Если что – задержать силой.

Дородных: Понял. Желаю благополучно встретить.

Город: Постараемся. Ну, жму лапу, лейтенант. Жду насчет вагона.

За полчаса до прихода поезда Алик купил билет. Вагон номер шесть, купированный. А место даст ему проводник. Вообще же, сказала кассирша, этот вагон всегда полупустой, так что о месте беспокоиться нет причин.

Лейтенант Дородных, быстро найдя начальника поезда, договорился об Андрее Седых, и тот поместился в шестом вагоне, в пустом купе по соседству с тем, которое указал проводник Алику Ступину.

Седых за всю дорогу не прилег, не вздохнул. Как сел у открытой двери купе, так уже и не вставал, кроме одного раза. И напрасно. Охотник не имел ни малейшего желания сойти на промежуточной станции, а тем более спрыгнуть на ходу. Только раз и отлучился из купе. В половине одиннадцатого ночи поезд прибыл в город.

На перроне вокзала Седых вышел из вагона следом за Аликом. Он видел, как двое рослых молодых людей подошли к Ступину, что-то коротко ему сказали, а потом все втроем ушли через служебный ход.

Обратный поезд отправлялся в двенадцать тридцать. Андрей устроился опять в купированный вагон. Только теперь он почувствовал себя уставшим, и не потому, что порядком намотался, а главным образом оттого, что ему пришлось долго писать о подозрительных действиях охотника. Седых было бы легче отработать две смены подряд. Но, слава богу, все это позади. Уплатив рубль, он взял у проводника белье, постелил постель и завалился спать. На душе у него был полный покой. Правда, на смену он явился с опозданием, но Дородных обещал все уладить…

Андрею Седых было вовсе невдомек, какую услугу оказал он сегодня одному незнакомому парню по имени Павел Синицын.

А в областном управлении Комитета государственной безопасности в это время допрашивали Альберта Николаевича Ступина. Он очень нервничал и на все вопросы старался отвечать самым исчерпывающим образом. Когда его попросили вкратце рассказать о последних годах жизни, он рассказал не вкратце, а подробно, со множеством деталей. И о махинациях своих говорил вполне откровенно. Как будто бы треснул и развалился потайной ящичек.

Но на вопрос, зачем ему понадобились земля и вода, и не откуда-нибудь, а именно с этой станции, Алик ответить не мог. Когда этот вопрос был задан в третий раз, а Алик продолжал молчать, допрашивавший сказал:

– Вы поймите: нам земли не жалко. Мы народ добрый, берите хоть целый самосвал. Но просто по-человечески любопытно знать: зачем молодому интересному москвичу понадобились земля и вода с этой маленькой станции? А?

Голос его звучал прямо-таки задушевно, но глаза, смотревшие на понурившегося Алика, были холодны и понимающи. Алик предпочитал не смотреть в эти глаза.

И вдруг он словно очнулся. Если его здесь задержали сразу, едва он сошел с поезда, если, еще не осмотрев содержимое рюкзака, они попросили показать мыльницу и флягу, – значит, за ним следили с самого начала. Иначе все это необъяснимо.

Какой же смысл запираться? Ведь его чистосердечное признание должны будут учесть… И Алик выложил все. А потом те же двое, что встретили его на вокзале, пригласили сойти вниз. Быстрая езда на машине, аэродром, самолет незнакомых Алику очертаний, и в пять часов утра он был уже в Москве.

Глава XIII
ПРОБЫ ОТПРАВЛЯЮТСЯ ПО НАЗНАЧЕНИЮ

Около шести Алика ввели в небольшой кабинет, где за столом сидел пожилой человек с усталым лицом, явно невыспавшийся.

Алик совсем пал духом, и было от чего.

Специальный самолет. Двое сопровождающих. Тут ждут, не спят. И все это из-за него одного. Из-за того, что кому-то понадобились горсть земли и стакан воды. В какую же историю втравил его Кока? Алику только теперь стало по-настоящему страшно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю