Текст книги "Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона"

Автор книги: Владимир Набоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

1952

623 Хайленд-роуд

Итака

16 января 1952

Дорогой Кролик,

тысячу лет ничего от тебя не получал. Мне следует, полагаю, поблагодарить тебя за те, полагаю, теплые слова, которые ты, полагаю, произнес, когда отвечал на вопросы обо мне, которые, полагаю, задавались в фонде Гуггенхайма. Я и в самом деле с большим удовольствием займусь переводом «Е. О.» [«Евгения Онегина». – А. Л.] на английский язык со всеми причитающимися ухищрениями и тысячами примечаний. Кстати, ты исправил злосчастное описание дуэли в своей книге (второе издание уже было?)? Пожалуйста, сделай это – если еще не сделал.

В добром ли ты здравии? Дома все благополучно? Мы с Верой рассчитываем в этом году видеться с вами чаще. <…>

Первый семестр Дмитрия в Гарварде начался бурно, и мы не без интереса ожидаем результатов экзаменов. Был в Нью-Йорке, остановился у Гринбергов. Роман, по-моему, выглядит лучше. Он перевел на русский язык главу «Exile»[194]194
  «Изгнание» (англ.).


[Закрыть] из «Убедительного доказательства», но сейчас я со страхом и отчаянием вижу, что труд его пропал даром. По-русски мой текст выглядит ужасно резким и издан быть не может, пока те, о ком я пишу сквозь свою американскую завесу (которую перевод, разумеется, срывает), еще живы.

Несколько месяцев назад Алданов (в таких делах он ведет себя безукоризненно) надоумил меня обратиться в фонд Форда в связи с публикацией моего большого русского романа «Дар» (в книжном издании роман до сих пор еще не выходил), и, к моему изумлению, фонд приобрел на эту книгу права.

Как обычно, я чертовски занят, но в Кембридже, надеюсь, у меня выдастся время для некоторых приятных трудов, в частности, для романа (по-английски), который я пальпирую в уме уже второй год.

Напиши же мне хоть несколько слов.

Вера и я шлем Елене и тебе наши наилучшие пожелания и приветы.

В.

__________________________

Уэллфлит, Кейп-Код

Массачусетс

18 января 1952

Дорогой Володя,

я от всей души рекомендовал тебя Гуггенхайму, но лучше было бы предложить им что-нибудь другое: жаль, по-моему, тратить столько времени на «Онегина», тебе ведь надо писать собственные книги.

Описание дуэли в английском издании «Трех мыслителей», которое вот-вот выйдет, я исправил, тем не менее совершенно ясно, что, по мысли Пушкина, Онегин воспользовался рассеянностью Ленского.

Жизнь мы ведем здесь очень однообразную, но довольно приятную и деятельную. Я работаю над огромной книгой, в которую войдут девяносто две статьи, написанные еще в 20 и 30-е годы, и которая станет чем-то вроде литературных мемуаров. Завтра собираемся в Бостон в отпуск, который по той или иной причине все время откладывался. В конце месяца рассчитываем попасть в Нью-Йорк, где пробудем февраль и март. Мы очень рады, что вы переезжаете в Кембридж, обязательно там увидимся.

Теперь, после смерти Росса, никто не знает, что будет с «Нью-Йоркером». Боюсь, как бы журнал вместо того, чтобы начать новую жизнь, не рухнул окончательно.

Что ты думаешь о Колетт?^{237} Я читаю ее впервые, и нравится она мне не слишком, а книги о Шери и вовсе вызывают отвращение. Я не излагал тебе свою теорию о роли решительного шага и пристального взгляда в русской литературе? Если нет, как-нибудь изложу.

Хотелось бы почитать рецензию Гарольда Николсона^{238} на твою книгу. Ты, думаю, видел еще одну в «Нью-Йоркере».^{239}

Всегда твой

ЭУ.

__________________________

24 января 1952

Дорогой Кролик,

спасибо за рекомендацию. «Е. О.» не займет у меня слишком много времени, и можно будет с легкостью сочетать перевод с другими литературными удовольствиями. Но преподавать мне надоело, надоело, надоело. До отъезда в Кембридж предстоит прочесть сто пятьдесят экзаменационных работ.

Не пропусти мой рассказ «Ланс» в одном из ближайших номеров «Нью-Йоркера». А в рассказе не пропусти место, где упоминаетесь ты и Елена.^{240} В текст рассказа это упоминание внесено ради блеска муарового шелка, каковой эффект является истинным признаком гениальности, спаржей искусства, если ты понимаешь, что я имею в виду. Кэтрин Уайт, по причинам, которые будут тебе понятны, смутно догадалась, о ком идет речь, и высказалась против этой ссылки, но я не поддался. В этот маленький рассказ я вложил столько нервной энергии, что она эквивалентна полудюжине далеких раскатов грома.

Ты спрашиваешь меня, что я думаю о Колетт. C'est pour les gosses.[195]195
  Это для детей (франц.).


[Закрыть] Второразрядная литература, из тех, что читают на пляже. Не о чем говорить.

Зато пристальный взгляд вызывает у меня пристальный же интерес. У тебя и в самом деле есть какие-то соображения на этот счет? Хочется узнать о них поподробнее.

Спасибо за статью Гарольда Николсона. У меня создалось впечатление, что причины его привередливого недовольства следует искать в области политики. Когда-то он был настроен очень просоветски, в былые времена повязывал даже красный галстук, и я слышал, что гувернантка из его «Каких-то людей» – это та самая старуха-англичанка, что одно время служила гувернанткой у моих младших сестер в Петербурге. Должен признаться, книга эта мне тогда очень понравилась, зато поздние его опусы никуда не годятся. Между прочим, – вот он, коронный удар Сирина! – Николсон, смешно сказать, перепутал в своих «Каких-то людях» петербургский музей «Эрмитаж» с московским рестораном «Эрмитаж». <…>

Будь здоров.

В.

__________________________

9 Мейнард-плейс

Кембридж, Масс.

21 февраля 1952

Дорогой Кролик,

хорошо, что предупредил меня, что не будешь участвовать в этой унылой гоголевской истории.^{241} Симмонс тоже мне написал, но на его письме стоял адрес Корнелла, и добиралось оно до меня целую неделю; получил я его уже после твоего письма, незадолго до энергичного телефонного звонка «Эрни» (как называет его Гарри),^{242} которого мое молчание озадачило. Конечно, ты прав, и «это все пустое» (как заметили Татьяна Ларина и Фанни Прайс).^{243} Я сказал ему по заснеженному телефонному проводу, что только в том случае, если они заплатят солидный гонорар, я готов рассмотреть, и т. д.

Ты так и не написал мне, прочитал ли «Ланс». Мне казалось, что я довольно удачно вплел в текст Уайтов и Уилсонов. Так мы поедем в Нью-Йорк встречаться с Шонами? Мне хочется спокойно поговорить с тобой эдак часа четыре с половиной за стаканчиком вина, после чего будем долго, подперев голову локтем, ужинать.

Здесь мы отлично проводим время. Дважды в неделю, стоя над пропастью, в которой сгрудилось не меньше пятисот студентов, мечу громы и молнии в Сервантеса и выкручиваю руки Достоевскому на занятиях по русской литературе.

Страшный опыт весны 1948 года, когда мне пришлось делать анализ мокроты и бронхоскопию, вновь, точно привидение, прокрался в мою жизнь после того, как на самом заурядном рентгеновском снимке у меня обнаружилась «тень за сердцем». Тень эта преследует меня больше десяти лет, и ее природу ни одному врачу по сей день постичь не удалось. «Тень за сердцем» – чем не название старомодного романа!

У нас прелестный, покосившийся от времени дом с массой bibelots и хорошей bibliothèque,[196]196
  Безделушек… библиотекой (франц.).


[Закрыть] этот дом сдала нам прелестная лесбиянка Мей Сартон.

Наши с Верой самые теплые пожелания Елене и тебе.

В.

__________________________

Талкотвилл, Нью-Йорк

26 августа 1952

Дорогой Володя,

Принстон только что получил субсидию от одного из фондов-миллионеров и теперь имеет возможность приглашать оригинально мыслящих лекторов со стороны. Читаешь в общей сложности шесть лекций (или проводишь беседу – на выбор), одну лекцию в неделю, и больше от тебя ничего не требуется. Жить, правда, ты должен в Принстоне весь семестр и посещать, тоже раз в неделю, лекцию своего коллеги, что, по словам Марио Праца, – чистый садомазохизм. После лекции предполагается проводить дискуссии, в ходе которых ты будешь подвергаться нападкам со стороны «новых критиков» и недавно обращенных католиков. За все это ты получишь 5000 долларов. Я порекомендовал им пригласить тебя, Сирила Коннолли и Праза, а также целый ряд других людей; боюсь, однако, что они предпочтут позвать полуакадемических посредственностей, с которыми им проще иметь дело.

Живу я здесь лучше некуда. Этот дом принадлежал семье моей матери и после ее смерти достался мне. Построен он был примерно в 1805 году. Талкотвилл – место старомодное и довольно странное. Мне здесь чудесно, а вот Елене скучновато. Надеюсь, ты меня навестишь, когда приведем дом в порядок.

Уезжаем мы отсюда в День труда; в сентябре буду в Уэллфлите.

Привет Вере.

ЭУ.

__________________________

Голдвин-смит (Холл)

Корнелл

21 октября 1952

Дорогой Кролик,

спасибо от нас обоих за твой новый сборник Брега Лучезарные. Думаю, буду читать – или перечитывать – эти стихи с огромным удовольствием и, когда ты ждешь этого меньше всего, метать в тебя критические стрелы.

Благодарен тебе также за трогательную принстонскую рекомендацию. Пока, увы, никакого приглашения не последовало.

Если ты откроешь словарь Вебстера 1949 года издания (а возможно, и издания предыдущих лет), то в рубрике «Биографические имена» прочтешь про своего героя [маркиза де Сада. – А. Л.] следующее: «Сад, де… – французский солдат и извращенец». Вдумайся в эти две профессии в сочетании с «грязным» эпитетом («французский») и изысканным ритмом всей фразы (амфибрахическим и строгим).

Твой

В.

__________________________

Принстон, Нью-Джерси

3 ноября 1952

Дорогой Володя,

вебстерское определение Сада привело меня в восторг. Я уже получил с десяток писем от возмущенных садистов – некоторые написаны неразборчиво.

Тебе когда-нибудь приходилось читать уголовный роман Чехова Драма на охоте? Он выходил частями в 1884–1885 годах, но больше никогда не переиздавался. Вещь, по-моему, весьма примечательная, не понимаю, почему вокруг нее так мало шума (был, правда, снят по этому роману голливудский фильм). Обязательно прочти его, если еще не читал. Это третий том нового советского собрания сочинений – есть Драма на охоте наверняка и хотя бы в одном из изданий более старых.

Живем мы здесь припеваючи. О такой работе можно только мечтать. Я уговаривал их пригласить и тебя, и они вроде бы не против, но в их списке больше семидесяти имен; к тому же человек, который за это отвечает (он наполовину бельгиец, наполовину южнокаролинец), крайне рассеян: вечно опаздывает на поезд и теряет ключи. Тебе и он, и его сподручные очень бы полюбились.

Привет Вере.

ЭУ.

1953

Портал, Аризона

3 мая 1953

Дорогой Кролик,

это великолепное место неподалеку от Парадайс[197]197
  Paradise (англ.) – рай.


[Закрыть] (город-привидение), в шестидесяти милях от цивилизации (Дуглас); от кактуса до сосны здесь – десять минут на машине, а оттуда в гору – рукой подать до осины. Слово portal[198]198
  Вход, ворота (англ.).


[Закрыть] довольно причудливо ассоциируется в моем уме (где всегда роилось больше ассоциаций, чем мыслей) с неким эвфемизмом из твоей «Гекаты».

По пути сюда мы так с вами и не повидались. Я, впрочем, был на грани нервного срыва и для общения не годился. Два месяца в Кембридже я только и делал (с девяти утра до двух часов дня), что писал комментарии к «Е. О.». Гарвардские библиотеки превосходны. Я даже отыскал в них сонник, в котором Татьяна нашла объяснение своему провидческому сну. Труд мой составит страниц 600, войдет сюда и (ритмический) перевод всех известных пушкинских строк (даже тех, которые он вычеркнул). Когда пришло время покинуть Кембридж, я был так издерган, взвинчен и измучен бессонницей и всем прочим, что решил на несколько месяцев отложить Пушкина и начать перепечатывать новый роман (о котором расскажу подробнее осенью). Несколько часов в день у меня уходит на ловлю бабочек. Мне вдруг пришло в голову, что можно было бы вместо Стерна взять со студентами Филдинга, но «Том Джонс» ужасно однообразен (чего стоят эти его довольно беспомощные отсылки к Хогарту).

В Бостоне мы отлично пообщались с твоей прелестной дочерью. Я сыграл с ней незабываемую партию (нет, две партии) в шахматы. Видел также Тейта; мертвецки пьяный Тейт читал в Радклифе свои стихи, а также стихи Рэнсома, Каммингса и Бишопа. Очень милый человек.

Напиши мне, пожалуйста. Мы (Вера и я, а в дальнейшем и Дмитрий, перед тем как в июле заняться альпинизмом в Британской Колумбии, возможно, подадимся на север) пробудем здесь по крайней мере до середины лета. У нас отличный коттедж на ранчо, в главном доме нет никого, кроме горного инженера (чье хобби состоит в подсчете частотности слов, используемых в кроссвордах) и его девяносточетырехлетнего отца (который основал 106 церквей и был знаком с сестрами Фокс).^{244}

Привет вам обоим от нас обоих.

В.

__________________________

Уэллфлит, Масс.

16 мая 1953

Дорогой Володя,

рад был твоему письму. Куда ты собираешься по возвращении из Аризоны? Конец лета мы проведем в Талкотвилле (штат Нью-Йорк), и, если вы будете в Итаке, можем повидаться – у вас или у нас.

Получится ли у тебя издать книгу до следующей осени? Очень на это рассчитываю, ибо тогда у меня будет предлог написать о тебе длинную статью в «Нью-Йоркер» и включить ее в сборник, который должен выйти в 1954 году. Для моей статьи роман был бы предпочтительнее, чем «Евгений Онегин», но пригодится и «Онегин». Ты будешь моей следующей – после Тургенева – русской темой. (Я договорился с «Нью-Йоркером» о статье про «Пятикнижие», прочитанное в первый раз.)

Насчет Филдинга: мне он всегда казался безжизненным. «Том Джонс» сильно переоценен. Вообще, по-моему, англичане в своей литературе лучше, чем в жизни, но Филдинг восхищает их солидными английскими качествами в самом неинтересном виде: здравый смысл, хорошее чувство юмора, задушевность, честная мужественность. Ты совершенно прав, когда отдаешь в своих лекциях предпочтение Стерну.

Мы вернулись на Кейп; сбежать от академической общественности, сам знаешь, всегда приятно.

Собираюсь взяться за роман, который маячит передо мной уже много лет и повергает меня в трепет.

Держи меня в курсе своих передвижений и литературных замыслов.

Елена и Розалинда шлют вам всем привет.

Всегда твой

ЭУ.

__________________________

Эшленд, Орегон

20 июня 1953

Дорогой Кролик,

мы с Верой приехали из Аризоны в Орегон, минуя район озер в Калифорнии и занимаясь по пути ловлей бабочек. Тем временем Дмитрий в старом, собственными руками собранном «бьюике» направился на запад от Гарвард-сквер. Встретились мы в Эшленде, прелестном местечке. Отсюда он поедет в июле в Британскую Колумбию заниматься альпинизмом со своим клубом, а его родители планируют остаться здесь до конца августа. Мы сняли дом у профессора (в Эшленде есть колледж), который на лето уехал на восток. Бабочки ловятся отлично.

Да, до осени 1954 года я koe-shto, прости, кое-что выпущу в свет. Книга пишется славно. В обстановке сверхсекретности покажу тебе – когда вернусь на восток – поразительное сочинение, которое к тому времени будет закончено. Кажется, я говорил тебе, что комментарий к «Е. О.» также составит целую книгу. Кроме того, я начал серию рассказов об одном прелестном существе, профессоре Пнине, к которому, надеюсь, «Нью-Йоркер» проявит интерес. Вкладываю в письмо два стихотворения.^{245} У меня есть еще несколько, но они куда-то подевались. Первое было отвергнуто «Нью-Йоркером» как малопонятное; второе только что отослано К. Уайт и, не исключено, будет отвергнуто тоже.

Теперь, после Филдинга, я взялся за очень любопытную толстую книгу с немыслимыми узорами викторианских недоговоренностей – это «Дэниэл Деронда» Джордж Элиот.

Печально, что мы так редко видимся. Весь следующий год проведем на востоке и поедем на океан. В Итаку вернемся в сентябре, и, надеюсь, вы будете поблизости от нас.

Я – решительный противник высшей меры наказания. Все что угодно лучше смертной казни – даже несправедливое помилование.

Привет от всех нас всем вам.

1954

Таос, Нью-Мексико

30 июля 1954

Дорогой Кролик,

собираюсь написать тебе уже несколько месяцев, но дел и тогда, и сейчас, да и в будущем, невпроворот. Прежде всего, хочу поблагодарить тебя за сборник пьес.^{246} Я по-прежнему считаю, что «Синий огонечек» – самая гармоничная и многозначная из всех твоих пьес. Дьявольская же пьеса показалась мне на редкость забавной и хорошо написанной. Вера также шлет тебе свою благодарность и просит передать, что высоко ценит твои труды. Твое библейское эссе^{247} в «Нью-Йоркере» мне очень понравилось; с нетерпением жду продолжения. <…>

Работу над «Евгением Онегиным» пришлось отложить. Отчасти из-за издания на английском языке «Анны Карениной» с моими примечаниями, комментариями, вступлением и т. д.^{248} «Саймон энд Шустер» хочет сначала выпустить первый том с примечаниями, и я его уже закончил. С «Вайкингом» я заключил договор на книгу о Пнине, но допишу ее не раньше конца зимы.

Роман, над которым я работаю почти пять лет, отклонен двумя издательствами («Вайкинг» и «С. энд Ш.»). Они утверждают, что читатели сочтут его порнографией. Сейчас отправил рукопись в «Нью дирекшнз», но и там роман вряд ли возьмут. Считаю его своей лучшей вещью на английском языке, и хотя тема и ситуация, безусловно, чувственны, искусство этой книги непорочно, а смех мятежен. Хочется, чтобы ты как-нибудь в нее заглянул. Пэт Ковичи^{249} сказал, что, если она выйдет, нас всех посадят. Создавшуюся ситуацию я переживаю довольно тяжело. Нелегко дается мне и русская версия «Убедительного доказательства», которая выходит частями в «Новом журнале» и издана будет осенью в издательстве Чехова. Пожалуйста, пиши. Привет Елене от нас обоих.

Твой В.

__________________________

Итака, Нью-Йорк

9 сентября 1954

Дорогой Кролик,

нам пришлось срочно покинуть Таос. Заболела Вера (что-то с печенью), и диагноз врача из Альбукерка был столь тревожным, что мы, все трое, со всех ног бросились в Нью-Йорк. Тамошние врачи, однако, тщательно Веру обследовали и сочли ее здоровой – и вот мы вновь в Итаке.

Спасибо за твое славное письмо, а также за то, что написал про мой роман в издательство «F & S». Лафлин по сей день не выпускает его из своих больших мозолистых рук. Мне очень хочется, чтобы ты его прочел, – это, несомненно, моя лучшая книга на английском языке.

Буду в Нью-Йорке 14-го – выступаю в Английском институте Колумбийского университета с докладом «Проблемы перевода» («Онегин» по-английски). Лето получилось безумное. Из-за Вериной болезни и некоторых других непредвиденных расходов я оказался в презренном положении нищего и должника.

Твой

В.

__________________________

Уэллфлит

Кейп-Код, Масс.

30 ноября 1954

Дорогой Володя,

Роджер Страус^{250} передал мне рукопись твоей книги, и я прочел ее, когда был в Нью-Йорке, – увы, второпях, поскольку должен был ее вернуть; тебе же решил не писать, пока не узнаю, что думают о романе другие. Дал его прочесть Елене и Мэри. Прилагаю соображения Мэри о твоей книге из письма ко мне – она разрешила их тебе процитировать. Елене книга понравилась больше, чем нам с Мэри, – отчасти, думаю, потому, что на Америку она смотрит, как и твой герой, глазами иностранца. В маленькой героине, например, она не находит ничего неестественного, мне же Лолита кажется довольно надуманной.

Боюсь, что никто твою книгу печатать не станет, за исключением разве что Лафлина. Тем не менее я написал о ней поэту по имени Уэлдон Кис,^{251} который недавно сообщил мне, что сотрудничает с новым издательством в Калифорнии, это издательство хочет выпускать книги, от которых отказываются другие. Я также поговорил о ней с Джейсоном Эпстайном из «Даблдей». Насколько я помню, когда ты вернул им свою часть аванса за ту русскую книгу, которую мы с тобой собирались у них издавать, вы договорились, что ты дашь им роман. Ты им что-нибудь посылал? Эпстайн также заинтересовался твоим переводом «Онегина» для их серии «Энкор» в мягкой обложке. Серия эта пользуется огромным успехом, и я неплохо заработал на двух своих книгах, изданных в ней. Они готовы дать тебе большой аванс, но, поскольку речь идет о книге в мягкой обложке, отрецензирована она будет вряд ли. Для меня это никакого значения не имеет, и я собираюсь предложить им сборник эссе по русской теме. На твоем месте я послал бы Эпстайну «Онегина», когда работа над ним будет закончена. Парень он очень неглупый, прекрасно начитан и с отличным вкусом.

А теперь о твоем романе. Мне он нравится меньше, чем все, что я у тебя читал. Рассказ, из которого вырос роман,^{252} был любопытен, однако на роман эта тема «не тянет». Из грязных идей порой рождаются прекрасные книги – но, по-моему, тебе с этой идеей справиться не удалось. Мало того, что герои, да и сама ситуация, вызывают отвращение, но они к тому же изображены в таком ракурсе, что выглядят совершенно нереальными. Различные перипетии сюжета и кульминация в финале грешат, с моей точки зрения, тем же недостатком, что и кульминация в романах «Под знаком незаконнорожденных» и «Смех во тьме»: они слишком абсурдны, чтобы вызывать ужас и стать трагедией, и вместе с тем слишком отвратительны, чтобы вызвать смех. К тому же в этой книге – что для тебя не характерно – слишком много заднего плана, описаний места действия и т. п. Я готов согласиться с Роджером Страусом, посчитавшим, что вторая часть несколько затянута. Согласен я и с Мэри, что твое мастерство становится порой утомительным; не разделяю, однако, ее упрек в «невнятности». Я внес в рукопись несколько поправок.

Мне и самому жаль, что книга мне понравилась не слишком. И жаль, что мы так редко видимся. 15 декабря мы приезжаем в Нью-Йорк, где пробудем неделю. Если соберетесь туда на каникулы – дайте знать. Возможно, мы остановимся в «Алгонкине»; если же нет – ты всегда сможешь связаться со мной через редакцию «Нью-Йоркера».

Всегда твой

ЭУ.