Текст книги "Поэмы (1922-февраль 1923)"
Автор книги: Владимир Маяковский
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
не вмещает ум.
Станция помножилась на 10 – минимум.
"Серьезно" -
поздно
является.
Молодость – известное дело – забавляется.
Нагибаюсь.
Глядя на рельсовый путь,
140 в трубу паровозу б сверху подуть.
Дамы мимо.
Дым им!
Дамы от дыма.
За дамами дым.
Дамы в пыль!
Дамы по луже.
Бегут.
Расфыркались.
Насморк верблюжий.
Винти дальше!
150 Пушкино размельчилось.
Исчезло, канув.
Шея растягивается
– пожарная лестница -
голова
уж_е_,
разве что одному Ивану
Великому
ровесница.
Москва.
Это, я вам доложу, – зрелище. Дома. Дома необыкновенных величин и
красот.
Помните,
160 дом Нирепзее
стоял,
над лачугами крышищу взвеивая?
Так вот:
теперь
под гигантами
грибочком
эта самая крыша Нирензеевая.
Улицы циркулем выведены. Электричество ожерельями выложило булыжник.
Диадемищами горит в театральных лбах. Горящим адрес-календарем
пропечатывают ночь рекламы и вывески. Из каждой трубы – домовьей,
пароходной, фабричной – дым. Работа. Это Москва – 940-950 года во всем своем
великолепии.
Винти!
Водопьяный переулок разыскиваю пока,
Москва стуманилась.
170 Ока змейнула.
Отзмеилась Ока.
Горизонт бровями лесными хмурится.
Еще винчусь.
Становища Муромца
из глаз вон.
К трем морям
простор
одуряющ и прям.
Волга,
180 посредине Дон,
а направо зигзагища Днепра.
До чего ж это замечательно!
Глобус – и то хорошо. Рельефная
карта – еще лучше.
А здесь живая география. Какой-нибудь
Терек – жилкой
трепещет в дарьяльском виске.
Волга игрушечная переливается
фольгой. То розовым, то
голубым акварелит
небо хрусталик Араратика.
Даже размечтался – не выдержал.
Воздух
голосом прошлого
ветрится басов...
Кажется,
над сечью облачных гульб
в усах лучей
головища Тарасов
Бульб.
190 Еще развинчиваюсь,
и уже
бежит
глаз
за русские рубежи.
Мелькнули
валяющиеся от войны дробилки:
Латвии,
Литвы
и т. п. политические опилки.
200 Гущей тел искалеченных, по копям скрученным,
тяжко,
хмуро,
придавленная версальскими печатями сургучными,
Германия отрабатывается на дне Рура.
На большой Европейской дороге,
разбитую челюсть
Версальским договором перевязав,
зубами,
нож зажавшими, щерясь,
210 стоит француз-зуав.
Швейцария.
Закована в горный панцырь.
Италия...
Сапожком на втором планце...
И уже в тумане:
Испания...
Испанцы...
А потом океан – и никаких испанцев.
Заворачиваю шею в полоборотца.
220 За плечом,
ледниками ляская -
бронзовая Индия.
Встает бороться.
Лучи натачивает о горы Гималайские.
Поворачиваюсь круто.
Смотрю очумело.
На горизонте Япония,
Австралия,
Англия...
230 Ну, это уже пошла мелочь.
Я человек ужасно любознательный. С детства.
Пользуюсь случаем -
полюсы
полез осмотреть получше.
Наклоняюсь настолько низко,
что нос
мороз
выдергивает редиской.
В белом,
снегами светящемся мире
240 Куки,
Пири.
Отвоевывают за шажками шажок, -
в пуп земле
наугад
воткнуть флажок.
Смотрю презрительно,
чуть не носом тыкаясь в ледовитые пятна -
я вот
полюсы
250 дюжинами б мог
открывать и закрывать обратно.
Растираю льдышки обмороженных щек.
Разгибаюсь.
Завинчиваюсь еще.
Мира половина -
кругленькая такая -
подо мной,
океанами с полушария стекая.
Издали
260 совершенно вид апельсиний;
только тот желтый,
а этот синий.
Раза два повернул голову полным кругом. Кажется, все наиболее
интересные вещи осмотрены.
Ну-с,
теперь перегнусь.
Пожалуйста!
Нате!
Соединенные
штат на штате.
Надо мной Вашингтоны,
270 Нью-Йорки.
В дыме.
В гаме.
Надо мной океан.
Лежит
и не может пролиться.
И сидят,
и ходят,
и все вверх ногами.
Вверх ногами даже самые высокопоставленные
лица.
280 Наглядевшись американских див_е_с,
как хороший подъемный мост,
снова выпрямляюсь во весь
рост.
Тут уже начинаются дела так называемые
небесные.
Звезды огромнеют,
потому – ближе.
Туманна земля.
Только шумами дальними ухо лижет,
голоса в единое шумливо смеля.
Выше!
290 Тишь.
И лишь
просторы,
мирам открытые странствовать.
Подо мной,
надо мной
и насквозь светящее реянье.
Вот уж действительно
что называется – пространство!
Хоть руками щупай в 22 измерения,
300 Нет краев пространству,
времени конца нет.
Так рисуют футуристы едущее или идущее:
неизвестно,
что вещь,
что след,
сразу видишь вещь из прошедшего в грядущее.
Ничего не режут времени ножи.
Планеты сшибутся,
и видишь -
310 разом
разворачивается новая жизнь
грядущих планет туманом-газом.
Некоторое отступление. -
Выпустят из авиашколы летчика.
Долго ль по небу гоняет его?
И то
через год
у кареглазого молодчика
глаза
начинают просвечивать синевой.
Идем дальше.
320 Мое пребывание небом не считано,
и я
от зорь его,
от ветра,
от зноя
окрасился весь небесно-защитно -
тело лазоревосинесквозное.
Я так натянул мою материю,
что ветром
свободно
330 насквозь свистело, -
и я
титанисто
боролся с потерею
привычного
нашего
плотного тела.
Казалось:
миг -
и постройки масса
340 рухнет с ног
со всех двух.
Но я
оковался мыслей каркасом.
Выметаллизировал дух.
Нервная система?
Черта лешего!
Я так разгимнастировал ее,
что по субботам,
вымыв,
350 в просушку развешивал
на этой самой системе белье.
Мысль -
вещественней, чем ножка рояльная.
Вынешь мысль из-под черепа кровельки,
и мысль лежит на ладони,
абсолютно реальная,
конструкцией из светящейся проволоки.
Штопором развинчивается напрягшееся ухо.
Могу сверлить им
360 или
на бутыль нацелиться слухом
и ухом откупоривать бутыли.
Винти еще!
Тихо до жути.
Хоть ухо выколи.
Но уши слушали.
Уши привыкли.
Сперва не разбирал и разницу нот.
(Это всего-то отвинтившись версты на три!)
Разве выделишь,
370 если кто кого ругнет
особенно громко по общеизвестной матери.
А теперь
не то что мухин полет различают уши -
слышу
биенье пульса на каждой лапке мушьей.
Да что муха,
пустяк муха.
Слышу
каким-то телескопическим ухом:
380 мажорно
мира жернов
басит.
Выворачивается из своей оси.
Уже за час различаю -
небо в приливе.
Наворачивается облачный валун на валун им.
Это месяц, значит, звезды вывел
и сам
через час
390 пройдет новолунием.
Каждая небесная сила
по-своему голосила.
Раз!
Раз! -
это близко,
совсем близко
выворачивается Марс.
Пачками колец
Сатурн
400 расшуршался в балетной суете.
Вымахивает за туром тур он
свое мировое фуэтэ.
По эллипсисам,
по параболам,
по кругам
засвистывают па невероятные лады.
Солнце-дирижер,
прибрав их к рукам,
шипит -
410 шипенье обливаемой сковороды.
А по небесному стеклу,
будто с чудовищного пера,
скрип
пронизывает оркестр весь.
Это,
выворачивая чудовищнейшую спираль,
солнечная система свистит в Геркулес.
Настоящая какофония!
Но вот
420 на этом фоне я
жесткие,
как пуговки,
стал нащупывать какие-то буковки.
Воздух слышу, -
расходятся волны его,
груз фраз на спину взвалив.
Перекидываются словомолниево
Москва
и Гудзонов залив.
430 Москва.
"Всем! Всем! Всем!
Да здравствует коммунистическая партия!
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Эй!"
Чикаго.
"Всем! Всем! Всем!
Джимми Долларс предлагает партию
откормленнейших свиней!"
Ловлю долетающее сюда извне.
440 В окружающее вросся.
Долетит -
и я начинаю звенеть и звенеть
антеннами глаза,
глотки,
носа.
Сегодня я добился своего. Во вселенной совершилось наиневероятнейшее
превращение.
Пространств мировых одоления ради,
охвата ради веков дистанций
я сделался вроде
огромнейшей радиостанции.
С течением времени с земли стали замечать мое сооружение. Земля
ошеломилась. Пошли целить телескопы. Книга за книгой, за статьей статья.
Политехнический музей взрывался непрекращающимися диспутами. Я хватал на
лету радио важнейших мнений. Сводка:
450 Те, кто не видят дальше аршина,
просто не верят:
"Какая такая машина??"
Поэты утверждают:
"Новый выпуск "истов",
просто направление такое
новое -
унанимистов".
Мистики пишут:
"Логос.
460 Это всемогущество. От господа бога-с".
П. С. Коган:
"Ну, что вы, право,
это
просто
символизируется посмертная слава".
Марксисты всесторонне обсудили диво.
Решили:
"Это
олицетворенная мощь коллектива".
А. В. Луначарский:
"Это он о космосе!"
Я не выдержал, наклонился и гаркнул на всю
землю:
470 – Бросьте вы там, которые о космосе!
Что космос?
Космос далеко-с, мусью-с!
То, что я сделал,
это
и есть называемое "социалистическим поэтом".
Выше Эйфелей,
выше гор
– кепка, старое небо дырь! -
сто_ю_,
480 будущих былин Святогор
богатырь.
Чтоб поэт перерос веков сроки,
чтоб поэт
человечеством полководить мог,
со всей вселенной впитывай соки
корнями вросших в землю ног.
Товарищи!
У кого лет сто свободных есть,
можете повторно мой опыт произвести
490 А захотелось на землю
вниз -
возьми и втянись.
Практическая польза моего изобретения:
при таких условиях
древние греки
свободно разгуливали б в тридцатом веке.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Простите, товарищ Маяковский. Вот вы всё время орете -
"социалистическое искусство, социалистическое искусство". А в стихах – "я",
"я" и "я". Я радио, я башня, я то, я другое. В чем дело?
ДЛЯ МАЛОГРАМОТНЫХ
Пролеткультцы не говорят
ни про "я",
ни про личность.
"я"
500 для пролеткультца
все равно что неприличность.
И чтоб психология
была
"коллективней", чем у футуриста,
вместо "я-с-то"
говорят
"мы-с-то".
А по-моему,
если говорить мелкие вещи,
510 сколько ни заменяй "Я" – "Мы",
не вылезешь из лирической ямы.
А я говорю
"Я",
и это "Я"
вот,
балагуря,
прыгая по словам легко,
с прошлых
многовековых высот,
520 озирает высоты грядущих веков.
Если мир
подо мной
муравейника менее,
то куда ж тут, товарищи, различать местоимения?!
ТЕПЕРЬ САМА ПОЭМА
Напомню факты. Раскрутив шею, я остановился на каких-то тысячных
метрах.
Подо мной земля -
капля из-под микроскопа:
загогулина и палочка, палочка и загогулина...
Европа лежит грудой раскопок,
гулом пушек обложенная огульно.
530 Понятно,
видишь только самые общие пятна.
Вот
она,
Россия,
моя любимая страна.
Красная,
только что из революции горнила.
Рабочей
чудовищной силой
540 ворочало ее и гранило.
Только еле
остатки нэпа ржавчиной чернели.
А это Польша,
из лоскуточков ссучена.
Тут тебе сразу вся палитра.
Склей такую!
Потратила пилсудчица
слюны одной тысячу литров.
Чувствуешь -
550 зацепить бы за лоскуточек вам,
и это
всё
разлезется по швам.
Германия -
кратера огнедышащий зной.
Камня,
пепла словесное сеянье.
Лава -
то застынет соглашательской желтизной,
560 то, красная,
дрожит революции землетрясением.
Дальше.
Мрак.
Франция.
Сплошной мильерановский фрак
Черный-черный.
Прямо синий.
Только сорочка блестит -
как блик на маслине.
570 Чем дальше – тем чернее.
Чем дальше – тем мрачнее.
Чем дальше – тем ночнее.
И на горизонте,
где Америка,
небо кроя,
сплошная чернотища выметалась икрою.
Иногда лишь
черноты горы
взрывались звездой света -
680 то из Индии,
то из Ангоры,
то из Венгерской республики Советов.
Когда же
сворачивался лучей веер,
день мерк -
какой расфеёривался фейерверк!
Куда ни нагнись ты -
огнисто.
Даже ночью, даже с неба узнаю РСФСР.
Мало-помалу,
690 еле-еле,
но вместе с тем неуклонно,
неодолимо вместе с тем
подо мной
развертываются
огней параллели -
это Россия железнодорожит темь.
А там вон
в линиях огни поредели,
в кучи сбились,
600 горят танг_о_во.
Это значит -
Париж открывает бордели
или еще какая из животоварных торговок.
Собрать бы молнии
да отсюда
в золотооконный
в этот самый
в Мулен
в Руж...
610 Да разве попрешь?
Исторические законы!
Я марксист,
разумеется, не попру ж!
Если б вы знали,
с какой болью
ограничиваюсь свидетельской ролью.
Потушить антенны глаз. Настроить на 400 000 верст антенны слуха!
Сначала
– молодое рвение -
радостно принимал малейшее веянье.
620 Ловлю перелеты букв-пуль.
Складываю.
Расшифровываю,
волнуясь и дрожа.
И вдруг:
"Ллойд-Джордж зовет в Ливерпуль.
На конференцию.
Паж_а_-паж_а_!!"
Следующая.
Благой мат.
630 Не радио,
а Третьяков в своем "Рыде":
"Чего не едете?
Эй, вы,
дипломат!
Послезавтра.
Обязательно!
В Мадриде!"
До чего мне этот старик осточертел!
Тысячное радио.
Несколько слов:
640 "Ллойд-Джордж.
Болезнь.
Надуло лоб.
Отставка.
Вызвал послов.
Конференция!"
Конотоп!
Черпнешь из другой воздушной волны
В_о_лны
другой чепухой полн_ы_.
650 "Берлину
Париж:
Гони монету!"
"Парижу
Берлин:
Монет нету!"
"Берлину.
У аппарата Фош.
Платите! -
а то зазвените".
660 "Парижу.
Что ж,
заплатим,
извините".
И это в конце каждого месяца.
От этого
даже Аполлон Бельведерский взбесится.
А так как
я
человек, а не мрамор,
670 то это
меня
извело прямо.
Я вам не в курзале под вечер летний,
чтоб слушать
эти
радиосплетни.
Завинчусь.
Не будет нового покамест -
затянусь облаками-с.
Очень оригинальное ощущение. Головой провинтил облака и тучи. Земли не
видно. Не видишь даже собственные плечи. Только небо. Только облака. Да в
облаках моя головища.
680 Мореет тучами.
Облаком з_а_стит.
И я
на этом самом
на м_о_ре
горой-головой плыву головастить -
второй какой-то брат черноморий.
Эскадры
верблюдокорабледраконьи.
Плывут.
690 Иззолочены солнечным Крезом.
И встретясь с фантазией ультра-Маркони,
об лоб разбиваемы облакорезом.
Громище.
Закатится
с тучи
по скату,
над ухом
грохотом расчересчурясь.
Втыкаю в уши облака вату,
700 стою в тишине, на молнии щурясь.
И дальше
летит
эта самая Лета;
не злобствуя дни текут и не больствуя,
а это
для человека
большое удовольствие.
Стою спокойный. Без единой думы. Тысячесилием воли сдерживаю антенны.
Не гудеть!
Лишь на извивах подсознательных,
проселков окольней,
710 полумысль о культуре проходящих поколений:
раньше
аэро
шуршали о г_о_лени,
а теперь
уже шуршат о колени.
Так
Дни
текли и текли в покое.
Дни дотекли.
720 И однажды
расперегрянуло такое,
что я
затрясся антенной каждой.
Колонны ног,
не колонны – стебли.
Так эти самые ноги колеблет.
В небо,
в эту облакову няньку,
сквозь земной
730 непрекращающийся зуд,
все законы природы вывернув наизнанку,
в небо
с земли разразили грозу.
Уши -
просто рушит.
Радиосмерч.
"Париж...
Согласно Версальскому
Пуанкаре да Ллойд..."
740 "Вена.
Долой!"
"Париж.
Фош.
Врешь, бош.
Берегись, унтер..."
"Berlin.
Runter!" {*}
{* "Берлин. Долой!" (нем.)}
"Вашингтон.
Закрыть Европе кредит.
750 Предлагаем должникам торопиться со взносом".
"Москва.
А ну!
Иди!
Супься носом".
За радио радио в воздухе пляшет.
Воздух
в сплошном
и грозобуквом ералаше.
Что это! Скорее! Скорее! Увидеть. Раскидываю тучи. Ладонь ко лбу. Глаза
укрепил над самой землей. Вчера еще закандаленная границами, лежала здесь
Россия одиноким красным оазисом. Пол-Европы горит сегодня. Прорывает огонь
границы географии России. А с запада на приветствия огненных рук огнеплещет
германский пожар. От красного тела России, от красного тела Германии
огненными руками отделились колонны пролетариата. И у Данцига -
пальцами армий,
760 пальцами танков,
пальцами Фоккеров
одна другой руку жала.
И под пальцами
было чуть-чуть м_о_кро
там,
где пилсудчина коридорами лежала. -
Влились. Сплошное огневище подо мной. Сжалось. Напряглось. Разорвалось
звездой.
Надрывающиеся вопли:
"Караул!
Стой!"
770 А это
разливается пятиконечной звездой
в пять частей оторопевшего света.
Вот
один звездозуб,
острый,
узкий,
врезывается в край земли французской.
Чернота старается.
Потушить бы,
780 поймать.
А у самих
в тылу
разгорается кайма.
Никогда эффектнее не видал ничего я!
Кайму протягивает острие лучевое.
Не поможет!
Бросьте назад дуть.
Красное и красное – слилось как ртуть.
Сквозь Францию
790 дальше,
безудержный,
грозный,
вгрызывается зубец краснозвездный.
Ору, восторженный:
– Не тщитесь!
Ныне
революции не залить.
Склонись перед нею! -
А луч
800 взбирается на скат Апенниньий.
А луч
рассвечивается по Пиренею.
Сметая норвежских границ следы,
по северу
рвется красная буря.
Здесь
луч второй прожигает льды,
