Текст книги "Самосвал"

Автор книги: Владимир Лорченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

* * *

Приносят коньяк, и он ставит одну рюмку ближе ко мне. Матвей не выходит из окружения моих негнущихся уже конечностей. Я задумчиво дышу ему в макушку.

– Да ты не волнуйся, – говорит леопард-на-бицепсе, – выпей.

– Ага, – говорю я, беру коньяк и едва не отпиваю, но вовремя ставлю рюмку на стол.

– Догадливый, – смеется он.

– Где-то за углом, – улыбаюсь я, – члены попечительского совета с трубочкой для экспертизы?

– Что-то вроде, – улыбается он. – Нотариус.

Пожилой мужчина в костюме за столиком в углу приветливо машет рукой. Да они все сбрендили. Мы смеемся. Все, кроме Матвея.

– Я уже не боюсь, – вдруг говорю я.

– Молодец, – хвалит он, – мужик!

– Был бы ты на сто процентов уверен в том, что у тебя выгорит, – говорю я, – тебе бы этот фокус с бухлом не понадобился.

– Ну да, – улыбается он.

– Значит, ты не уверен, – уточняю я.

– Если честно, – признается он, – уверен, просто думал, что так будет быстрее.

– Это как, – спрашиваю я, сразу оговорившись, – прости за тупость?

– Да ладно, – машет он рукой. – Просто если бы ты выпил, мы бы решили вопрос быстрее. А так придется повозиться.

– Он не твой сын, – вопросительно говорю я.

– Я говорил с матерью Оксаны, – уклоняется от ответа он, – она не против того, чтобы я забрал мальчика.

– Сука! – вырывается у меня.

– Че, бля?! – приподнимается он.

– Я про мамашу! – досадливо говорю я.

– А-а-а, – говорит он, – ну да, если честно, то да, сука. Тем не менее, она за. Ты, говорит, вообще с катушек съехал. Да и работы у тебя постоянной нет.

Я благодарю Бога за то, что леопард-на-бицепсе появился не в разгар нашей с Матвеем нищеты. Тогда уволочь от меня мальчика не стоило бы ему ни черта. Теперь же мы поборемся.

– Я понимаю, – пристально смотрит на мои руки он, – о чем ты думаешь. Ты ж не такое говно, как мы все считаем.

– Спасибо, – кланяюсь я.

– Ну да, – нехотя говорит он, – иначе она не жила бы с тобой, да? Что-то человеческое в тебе осталось. Любовь, например, к пацану. Только, если она есть, ты поймешь, что ему и вправду лучше будет уехать со мной.

– На жалость пробить не получится, – мотаю головой я.

– Хорошо, – удивительно легко соглашается он, – вернемся к голосу, бля, разума. Мамаша Оксаны за то, чтобы тебя лишили родительских прав. Настоящий отец мальчика я. Попечительские советы у нас сам знаешь, какие. За деньги они его пропишут и девочкой, и внучкой короля Людовика Тридцатого.

– Тридцатого Людовика не было, – машинально поправляю я.

– Какая на хер разница, – машет он рукой. – Кстати, выпей уж, если на то пошло. Нотариус ушел. Не бойся.

– Нет, – говорю я. – Я не боюсь тебя, но… А-ля гуер а-ля гуер.

– Д’артаньян, бля, – хмыкает он и выпивает свой коньяк. – В конце концов, мы же по-честному, да, ты же не был рад, когда все это на тебя свалилось. Мальчик и все такое.

– Не был, – подтверждаю я.

– Ну так избавь себя от этого. Живи как тебе хочется. Ты же писатель. Пиши, бля, книги, а не вытирай говно с задницы этого засранца. Говно я ему сам вытру. Ты занимайся тем, что тебе правда нравится.

– Ты живешь один? – спрашиваю я.

– Нет, недавно женился, – охотно отвечает леопард-на-бицепсе, – с ней мы все обсудили, она согласна.

– Как она выглядит?

– Похожа на Оксану, – честно признается он. – Волосы длинные…

Мы молчим, глядя в разные стороны. Будь тут Оксана, она бы тоже не глядела ни на кого. Матвей тоже о чем-то думает, уставившись в одну точку. Поймал точку, так это называется, да, милая?

– И вот еще что, – тихо добавляет он, – она тебя не любила.

– Знаю, – говорю я и думаю о двухстах страницах ненависти, которые пылают в моем шкафу, под майками и свитерами.

– Она тебе говорила? – смотрит он на меня с надеждой, ему хотелось бы, чтобы я был раздавлен до самых кишок.

– Нет, – отчасти вру я, – просто догадывался.

– А-а-а-а, – разочарованно тянет он.

– Все равно, – пожимаю плечами я, – не хочу тебя злить, но ведь почему-то она не ушла от меня к тебе.

– Мужик, – улыбается он, – только и исключительно потому, что я ее не позвал. Потрахивать потрахивал, но в жены брать не собирался. Я уже сказал почему. Мы были слишком разные.

– Тем более, – говорю я, – зачем тебе ребенок от женщины, которую ты всего лишь потрахивал?

– Зачем себя мучить? – спрашивает он. – Ты же, глядя на ребенка, вспоминаешь ее.

– Тот же самый вопрос я адресую тебе, – парирую я.

– Она меня любила, поэтому никакие воспоминания о ней меня не мучают, – объясняет он.

Он прав, и крыть мне нечем.

– Ты отлично знаешь, что он – мой сын, а не твой, – говорю я.

– Да, – говорит он.

– Он чересчур похож на меня, – пожимаю плечами.

– Само собой, – говорит он. – Признаю это.

– У тебя не выгорит, – говорю я.

– Выгорит. Ты не думай, что это повод оставить его тебе, то, что он твой сын. Экспертизу я куплю. Попечительский совет куплю. Всех на свете куплю, и мальчика признают моим сыном, хоть он и вылитый ты. Ну похож. Ну и что? Верить-то надо документам, бля, а не глазам.

– Ну да, – улыбаюсь я.

– Ну вот и все, – улыбается он. – Все, малыш. Это дело одного месяца от силы, понимаешь?

– А потом… – машинально говорю я.

– Мы уезжаем в нормальную страну, где я ращу мальчика, – заканчивает он, самодовольно улыбнувшись, и я смеюсь.

– В чем дело? – спрашивает он резко.

– Ты похож на лошадь, – давлюсь я, – правда. Только сейчас заметил.

– Благодари Бога, – холодно говорит он, – что у тебя на руках ребенок. Иначе я бы тебя просто раздавил, бля. Наступил бы…

– Как лошадь, – хихикаю я.

Он молча привстает, и я затыкаюсь.

– Даю тебе последний шанс, – наглею я, – объяснить мне, почему ты хочешь заполучить ребенка.

– Ладно, – он с сомнением смотрит на меня, но все же решается, – скажу. Понимаешь…

– Ну? – тороплю я.

– Он – единственное, что от нее осталось.

Мне снова нечем крыть. Мы подзываем официантку, та кладет счет рядом с пакетиком от палочек, которые Матвей так и не доел.

– Дядя, – вежливо говорит малыш леопарду-на-бицепсе, – дя-яяя-дя.

– Папа, – ласково говорит он Матвею.

– Папа, – говорит Матвей, тыча в меня рукой, – паааа-па.

Я задираю подбородок.

Если ты со мной, то кто же против меня?

* * *

– А комнатка у вас почему-то маленькая…

Закусив губу, я открываю дверь в кладовку. Две пожилые мрази из попечительского совета района Ботаника, город Кишинев, планета Земля, вертятся юлой по моему дому. Будь здесь не-убрано, они бы смели все с пола своими старыми, длинными, неопрятными юбками. Проклятые суки! Та что постарше, лет пятидесяти, с ужасной яркорозовой помадой на морщинистых губах, помладше вообще без макияжа: даже не знаю, кто из них страшнее. Меня от обеих воротит.

Как и их от меня.

Они особо не скрывают, зачем пожаловали, поэтому мне, по сути, наплевать, что я услышу. Единственное, что я сделал, так это вылизал весь дом, как кошка задницу. Ни одной соринки не найдут. Вдобавок я выбрит, и одет в новые джинсы и белую – гламурную, как шепчутся стамбульские проститутки, приехавшие домой в Кишинев на уикенд, – кофту, которую мне купила… Конечно же, Оксана.

– Странно, – поджимает губки одна из попечительских потаскух, – в доме ни одной фотографии вашей покойной супруги…

И к этому я готов, поэтому широко распахиваю комод, забитый фотографиями Оксаны.

– Не хочется, – объясняю я, – чтобы ребенок расстраивался, глядя на нее все время. Обычно я любуюсь фотографиями жены, когда Матвей ложится спать. Смотрю всю ночь и, бывает, плачу.

– У вас неуравновешенная психика? – радостно восклицает вторая и что-то черкает своим сраным карандашом.

– Железная, – говорю я, – но ведь мужчине нужно иногда поплакать. Когда все дела сделаны, и никто не видит. Ахиллес, например, плакал, Уленшпи…

– Покажите холодильник! – перебивают они меня.

Матвей, главное сокровище, из-за которого началась эта война местного значения, сидит на диване в ярко-красной рубашечке, красивый, как ангел, и, судя по тому, что притих, срет. Я подмигиваю ему и подсовываю книжечку с Золотым петушком поближе, после чего веду старух на кухню. Холодильник полон еды, а детской едой, с гордостью признаюсь я сам себе, он был полон всегда. Даже когда было совсем плохо. Я еще раз благодарю Бога за то, что этот, бля, рейдерский накат на моего сына начался после того, как я нашел работу. Посети они нас тремя месяцами раньше, испуганно думаю я, когда приходилось продавать вещи на тираспольском рынке, Матвея могли бы забрать прямо во время первой проверки. Суки!

– Так, – разочарованно хлопает та, что постарше, дверцей холодильника, – теперь туалет и ванная.

– Пожалуйста, – веду я их.

– Ка-ка, – сообщает Матвей.

– Мальчик что, не пользуется горшком? – оживает младшая.

– Писает в него, – объясняю я, – а вот по-большому пока редко. Это нормально. Не все дети ходят на горшок в его возрасте. Не все говорят. Я не переживаю.

– Вот как?

– Ну да, – начинаю злиться я, но потом беру себя в руки, потому что они только и ждут, чтобы я распсиховался, – кто-то раньше идет, вот, Матвей, например, пошел в девять месяцев.

– Ого! – говорит младшая, но осекается, потому что старшая смотрит на нее зло.

– Ого, – киваю я, – а вот говорить начнет позже. Слов тридцать пока знает. Ну, я не парю… беспокоюсь. Все равно заговорит. Правда, Матвей?

– Пявда Мей, – соглашается мальчик.

– Молодец, – треплю его по голове я, и даже у мегер взгляд смягчается, мой ангельски красивый ребенок даже Медузу, бля, Горгону бы вернул в лоно смирения, всепрощения и католической церкви, думаю я.

– Ка-ка, – напоминает он.

Тетки выжидают. Я улыбаюсь, беру Матвея на руки и лихо, раз-два, проделываю все что нужно. Меняю пацана быстрее, чем леопард-на-бицепсе, должно быть, надевал на себя грязные трусы, вонючие портянки и стиранную-перестиранную майку. Типа тельняшку, ага. Сколько у них там в армии на это уходит? Пятнадцать секунд? Так у меня всего десять. За десять секунд я меняю белье, штаны, мою задницу и надеваю все новое и чистое на ребенка. По-моему, неплохо. Даже старые суки, хоть они явно вынесут решение не в мою пользу, – впечатлены.

Ну да, думаю я, поэтому я и есть настоящий мужик. Потому что, чтоб вас, настоящий мужик это тот, кто трахает баб, кормит ребенка и пытается хоть как-то наладить свою жизнь и отношения с этими бабами – пусть одна из них и мертва – и вообще с самим собой. А тот, кто несколько лет дрочит в казарме под неприятно колючим шерстяным одеялом, носится как полудурок с автоматом по полигону и только и делает, что позволяет командовать собой кому ни попадя, тот вовсе не мужик. Просто дерьмо собачье.

Я тихонько хихикаю и продолжаю показ дома. Хотя показывать особо нечего. У меня всего две комнаты. Два дивана, телевизор, книжные полки, кровать Матвея, комод Матвея, занавески, чистые и стиранные, ну как же, и этому я научился, посуда, вычищенная как зубы на приеме дантиста…

– Туалет и ванная совмещены, – озабоченно говорит старшая младшей, – записываем…

– Вообще-то, – говорю я, усевшись с Матвеем на диван, – жилой фонд города Кишинева на 80 процентов состоит из квартир, где туалет и ванная совмещены.

Они не удостаивают меня даже взглядом.

– А здесь? – тыкает своими короткими красными, не то, что у Оксаны, ее-то руки были длинные и красивые, пальцами, старшая мегера. – Здесь у вас что?

– Компьютер, – терпеливо поясняю я, – рабочее место. Тружусь, не выпуская сына из поля зрения.

– Включите, – говорит она.

– Пожалуйста, – улыбаюсь я.

– А женщин вы водите? – вдруг резко спрашивает младшая, такие у нее, наверное, представления о перекрестных допросах.

– Если я скажу, что да, вы обвините меня в том, что я устраиваю здесь блядки, – надоедает все это мне, – если скажу, что нет, вы обвините меня в том, что я извращенец, потому что молодой мужчина без женщин – это подозрительно. Что для вас было бы предпочтительнее?

Она отводит глаза. Наверное, ей тоже неловко. Ну да. Все мы, в сущности, неплохие ребята, только у многих есть закладная на дом. Типа того.

Старшая тетка роется в компьютере. Конечно, ни одной фотографии голой бабы не то что на рабочем столе, но даже и в документах, в машине нет. Я все тщательно почистил. Тетка садится за компьютер и с важным видом водит курсором по экрану. Наверное, я тоже так выгляжу: для меня компьютер это всего лишь наборная машинка и интернет, в котором можно найти анекдот посмешнее да фото девки посимпатичнее. Тетка задумчиво опускает руку на чуть выдвинутый ящик стола, и я обнимаю Матвея, поцеловав его в щеку. Мне нужно на мгновение скрыть лицо: ведь я вспомнил, что в том самом, бля, ящике – предмет туалета, который вовсе не вызовет у моих посетительниц взрыв восторга. Фейерверк положительных чувств. В ящике стола – трусики Светы, которая все-таки пришла убедиться в том, что вся эта служба толкования снов – вовсе не лажа.

Ей-богу, как же хорошо, что по трусам нельзя определить возраст хозяйки.

Между прочим, она сама, напоминаю я себе и прижимаю Матвея к груди. Только это, конечно, вовсе не аргумент. Ладно, буду надеяться… Так и есть. Тетка прихлопывает ящик, машинально закрывает его, и отлипает от компьютера.

– У нас все, – говорит она. – Всего доброго.

– Пока-пока, – говорит Матвей и бежит открывать дверь.

Проводив старых паскуд, я, чувствуя себя героем «Банкира», начинаю суетиться и приводить в действие механизм большого Плана. Пытаюсь договориться с мамашей Оксаны, со своей, ее, оказывается, леопард-на-бицепсе тоже обработал, пытаюсь решить кое-какие вопросы со старыми знакомыми из Центра медицинской экспертизы, которые специализируются, конечно, больше на трупах, но ради такого дела могут и о живых вспомнить, сражаюсь отчаянно и храбро. У меня больше шансов, чем все они думают, потому что леопард-на-бицепсе, который сработал действительно хорошо – видно, не зря он там бегал с окровавленной задницей в разведчастях – все-таки совершил ошибку. Не учел одного важного момента. Пятнадцати тысяч долларов, которые я получил в Москве как, бля, надежда молодой литературы и которые я вовсе не зажму, как считают те, кто о них знает. Меня мучает только один вопрос. Сколько денег у него, этого придурка? У кого их будет больше, тот и победит. Особенно учитывая, что выгляжу я и правда сомнительно. Мужчина под тридцать, вдовец, не работает – пусть эта астрологическая фигня и приносит доход, но ведь выглядит это не очень прочно, не так ли, уважаемый совет попечителей, – все время с ребенком, Господи, да он даже поссать с ним ходит, не кажется ли вам… И все такое. А если бицепс-и-леопард купит справку о том, что он папаша мальчика, мои дела плохи.

Тем не менее, мы с Матвеем проходим экспертизу, которая подтверждает: да, он мой сын, а я, соответственно, не только вечно что-то переспрашивающий тупица, но и его отец.

Тем не менее бицепс-и-леопард покупает такую же справку. Что, учитывая состояние дел в Молдавии, не так уж и сложно.

Первую неделю, кажется, все склоняется в мою пользу, медленно так, постепенно, как всегда, когда думаешь, что выиграешь, а на самом деле все потеряешь. И правда, так оно и случается. Когда проигрываешь, все движется уже не медленно. Все падает моментально.

Потом все падает. Словно неисправный самолет. И я, его единственный пассажир, кувыркаюсь да гляжу то на облака, то на Землю, когда подлетаю к иллюминатору да сжимаюсь, ожидая удара и гибели. Которые наступят вот-вот.

Звонки из попечительского совета раздаются все чаще, проверки все чаще, отчаяние все чаще, проходит первое заседание суда по делу о лишении родительских прав Имярек, и я, Имярек, нанимаю адвоката, что, учитывая состояние дел в Молдавии, совершенно бесполезно. Мне удается доказать, что он мой сын, но им удается доказать, что моему сыну лучше быть с другом моей покойной жены.

Но я все же некоторое время еще не понимаю, как все обстоит на самом деле, как, наверное, не понимает человек, у которого кровь хлещет из сонной артерии или у кого рука немеет. Не понимаю, потому что не хочу понять, наверное. Хотя и стараюсь видеть жизнь, как она есть.

Я понимаю, что все действительно плохо, когда адвокат говорит мне, глядя на свежевыкрашенную стену судебного коридора:

– Хотите совет? Только между нами. Перестаньте брать ребенка на судебные заседания.

Он объясняет, что на любом из них Матвея могут отобрать.

Я перестаю брать Матвея на заседания. Я старюсь ночевать с ним то в гостинице, то на даче. Я ставлю на дверь несколько засовов. Я перестаю ходить на заседания сам. Для них это не имеет никакого значения. Однажды рано утром я просыпаюсь из-за звонка, беру Матвея на руки – он молчит, потому что никогда не видел меня таким, – и с колотящимся сердцем кошу в глазок. За дверью мужик в форме, и бицепс-с-леопардом, который улыбаясь, машет перед глазком бумажкой и демонстративно уходит, показав два пальца. В смысле, два дня?

Минут через десять я приоткрываю дверь, хватаю бумажку и закрываю засов. Читаю и веду Матвея на кухню есть. В принципе, никакого права это делать у меня теперь нет, потому что и прав на Матвея у меня нет.

Суд лишил меня родительских прав.

Толкование сна номер 650: ЖЕНЩИНА [9]9
  – оплачено. (Прим. бухг.)


[Закрыть]

«Любезный Егор!

Спасибо за полученное письмо и за то, что обратились к нам. Вы сделали правильный выбор: только профессионал может объяснить вам, что значит тот или иной сон на самом деле. Что такое сон?

Сравните с плохой поликлиникой: когда вам плохо, вы идете к врачу, и он говорит вам: болит левая рука? Ступайте к кардиологу. Ломит голову? Обратитесь к нейрохирургу. Ноет зуб? Может, поговорите с секретаршей дантиста? Потемнело в глазах?

Может быть, окулист вам поможет? А на самом-то деле все это симптомы одной болезни, которую хороший врач увидел бы сразу, и приступил к лечению.

Так и сны: их может быть много, все они могут быть, на первый взгляд, разными и свидетельствуют только об одном. Вы говорите, вам приснилась женщина, которую вы не видели, потому что упорно отворачивались от нее во сне, и которая – вы это почему-то знали – была красива. Возможно, это была самая красивая женщина на Земле, пишете вы. Возможно, добавляете вы, вам приснилась женщина с волосами белыми, как пломбир, возможно, ее волосы были черными, как нефть, а может, рыжими, как лоскутки ткани, пропитанные давно уже высохшей кровью, наконец, вы не уверены: она вполне могла быть лысой как эта, как ее, Нефертити, или Клеопатра. Ах, Егор, Егор… Вы, поздравляю вас с этим, увидели во сне не просто женщину, а мегаженщину, ту, кого древние называли Кибелой.

Матерью богов.

Увидеть во сне женщину с телом грузным и белым, как отсыревшая вата, значит получить извещение о том, что в следующей жизни ваши волосы будут белыми, но не оттого, что поседеют, а таковы они будут от природы. И жизнь эта ваша будет протекать счастливо в местах, где горы цепляют за руки облака, чтобы похороводить с ними немножко. Вы родитесь в Альпах, Егор, и будете, судя по всему, каким-нибудь банкиром или богатым ремесленником. Звезды, к которым я обратился за дополнительным комментарием по поводу вашего сна, указали мне на часовой круг. Конечно, часы! Возможно, вам будет принадлежать крупная часовая компания.

Встретить во сне женщину смуглую, поджарую, темную, но не черную, значит, обжечься об адский уголек желания, Егор, уж мы-то с вами понимаем. Наверняка в уголках вашей души спрятаны воспоминания о женщине, которая когда-то сумела укусить ваше сырое и кровоточащее сердце, не так ли? Может, вы и забыли о ней. Но ваши сны – нет, вот к вам и приходит Кибела, матерь богов, в обличье женщины-пламени.

Если кому приснится женщина беспутная, значит ждет вас дорога, и такая долгая, что не раз вам покажется, что те железные башмаки, которые вы ковали сами себе, вот-вот изорвутся. Говоря проще, это символизирует долгий перелет. Уточните в департаменте хьюман-ресурсов, Егор, не готовят ли на вас командировочный лист для поездки в Ганновер, где, как известно, состоится ярмарка виноделия, в которой примет участие и ваш винзавод.

Женщина с промежностью, заросшей густо и сильно, значит всего лишь расстановку приоритетов, которой вам пора заняться. Вы же, вместо того чтобы определиться, бродите по жизни, будто по лесу, будто по этому заросшему лобку, да не знаете, куда приткнуться. Женщина с промежностью лысой, как выжженный холм, – видели вы такие за Воротами Города, их жгут по весне, чтобы уничтожить осенний еще мусор, – снится перед успешной поездкой. Обратите внимание, два символа пути: это уже больше, чем намек или предостережение, это прямое указание. И еще. Самое важное.

Бойтесь женщину с длинными волосами, Егор. Бойтесь женщину с зелеными глазами, женщину невысокого роста, с приятно полными бедрами, крепкой, формы яблока, грудью, с ресницами длинными, до бровей, и пальцами изящными, тонкой работы, тонкой, словно гобелен или хрустальная ваза, а может, фарфоровая чашка? Бойтесь женщину по имени Оксана, бойтесь, Егор, так говорят ваши сны. Бойтесь женщину с толстой тетрадью. Бойтесь женщину с медом на языке, который она просовывает в вашу глотку нежными ударами страсти. Бойтесь женщину с ухоженными длинными ногтями. Бойтесь женщину с каштанового цвета волосами, растущими до приятно полных бедер. Бойтесь женщину, глаза у которой то ярко-зеленые, как море Средиземное, то глухо-болотные, как маслянистые волны Ледовитого океана. Бойтесь ее и трепещите, Егор.

Вот и все, что рассказало мне ваше сновидение.

Итак, Егор, сон ваш многозначен, как жизнь, сон ваш многоуровневый, как Вавилонская башня, сон ваш очень и очень сложный. Но разве женщины не во сне бывают простыми?

Искренне ваш, сотрудник астрологической службы “Опиния”, Маг Второго Круга, магистр Академии Солнца, обладатель официальной лицензии толкователя снов (номер 453473937, Регистрационная Палата РМ), Владимир Лоринков».