Текст книги "Искатель. 2009. Выпуск №11"

Автор книги: Владимир Лебедев

Соавторы: Александр Юдин,Сергей Саканский,Владимир Жуков,Василий Щепетнев,Леонид Панасенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Вы не назвали имени студента, – негромко сказал Арехин.

– Имени? – Пеев заглянул в блокнотик. – Валентин Кожи-нов, он открывает список жертв.

– Я говорю о другом студенте. О том, кого вы погрузили в холодный сон.

– Холодный сон? Пусть холодный сон. А имя его… Имя его полиции известно. Это Матвей Доронин.

Арехин посмотрел на Сашку, впрочем, больше для порядка.

Сашка дернул головой – полиция, как же? Они – не полиция, а революционный уголовный сыск.

– Боюсь, мне… нам об этом ничего не известно.

– Неудивительно. Полицию разгромили в первые революционные дни, погибли архивы, пострадали люди… Насколько я помню, Доронин попался во время второго убийства, его схватили, доставили в полицейский участок, допросили, а потом, при пересылке в тюремный изолятор Матвей бежал, выказав невиданную силу. Трое конвоиров серьезно пострадали.

– У него оказалось оружие?

– Руки. Зубы.

Пеев помолчал, затем продолжил:

– Я потому и не сообщал в полицию об этих посылочках. Знал, что Матвей Доронин в розыске, что именно он подозреваемый номер один во всех ужасных убийствах. Рассказать, что он посылает мне глаза своих жертв, – значило только связать свое имя с убийцей, привлечь ненужное внимание полиции. А я еще и подданный враждебной страны…

Потом свершилась революция, погибли сотни, тысячи людей, в гражданскую счет идет на миллионы. И вот приходите вы, новая полиция новой власти.

– Мы не полиция, – вскинулся Сашка.

– Прошу прощения, – без малейшей иронии ответил Пеев. – Уголовный сыск, конечно. Надеюсь, вы сделаете больше, чем полиция прежнего режима.

– Мы постараемся, – пообещал Сашка.

– Но почему – глаза? И почему – вам? – спросил Арехин.

– Не знаю. Быть может… быть может, он меня не любит. Или, напротив, любит, как понять мысли сумасшедшего? Я считаю, что он каким-то образом пытается оживить головы своих жертв. А когда это не удается, извлекает глаза, консервирует их и присылает… Думаете, я сам не ломаю голову, почему – мне?

– А список жертв? Он ничего вам не говорит?

– Некоторые из этого списка были моими студентами.

– А последняя жертва? Елизавета Смолянская?

– Она посещала лекции профессора Бахметьева, но после его кончины прекратила. Мы были знакомы, хотя гораздо лучше я знаю ее сестру Наталию.

Дверь без стука распахнулась:

– Доктор, там больному хуже стало, – позвал санитар. С порога слышалась сивуха.

– Иду, иду, – Пеев поднялся. – Извините, должен вас покинуть.

– Я вас провожу. Только два вопроса. Тот доктор, в клинике которого вы проводили эксперимент, кто он и где он?

– Клиника перед вами, сейчас это госпиталь для раненых. До революции она принадлежала доктору Вандальскому, Петру Николаевичу. Сразу в феврале он написал дарственную на клинику на мое имя – не знаю, имела ли она тогда законную силу, сейчас-то очевидно нет. А сам отправился в Финляндию, откуда намеревался перебраться в Швецию, а после окончания войны – в Германию. Ему, специалисту по челюстно-лицевой хирургии, война заготовила работы на многие годы вперед. Вестей от него не имею.

– Доктор, поживее, – нетерпеливо позвал санитар.

– Вот видите. Страна победившего пролетариата.

– Ну, от санитара-то я вас, пожалуй, избавлю, – ответил Арехин. – Ну-ка, милейший, извольте подойти поближе.

– Это ты мне говоришь, что ли? – с удивлением спросил санитар.

– А разве здесь есть еще кто-то?

– Коли нужен, сам и подходи. Теперь не прежние времена, когда буржуйские вши нами помыкали.

– Ах, подойти. Ну, хорошо, подойду. – Арехин неторопливо приблизился к санитару. Сашка и глазом моргнуть не успел, как санитар скрючился.

– Иййй, – тоненько застонал санитар. Тоненько и тихо.

– Ты, дружок, верно сказал, теперь не старое время. Чикаться с тобой некогда и некому. Фамилия?

Санитар пытался ответить, но, кроме судорожного писка, ничего не выходило.

– Зачем вы так? – спросил Пеев.

– Надо, Христофор Теодорович, надо. Вы идите к больному, вдруг действительно медлить нельзя, а я с санитаром немножко побеседую. Идите, – сказал он тихо, но вышло, что не подчиниться нельзя.

Пеев только вздохнул, бочком проходя мимо согнутого санитара.

– Итак, повторяю – но только один раз. Фамилия?

– И… Иванов, – с трудом выговорил санитар.

– Иван Петрович, Курской губернии, Щигровского уезда, Каменской волости, деревня Лыково?

– Так точно.

– Что ж ты, Иван Петрович, воруешь? И у кого, у своего брата-пролетария?

– Ни… Никак нет…

– Нет? Не верю. Ну-ка, братец, вставай.

С трудом, но санитар стал во фронт.

– Ну-ка, левый карман выверни, быстро!

– Я… – Но, взглянув на Арехина, зачастил: – Это я больным нес, да позабыл…

– Ты выворачивай, выворачивай. Нет, не так, дай-ка, я тебе помогу.

Карман у санитара оказался хитрый: к дну его был пришит чулок, набитый бинтами, коробочками, пузырьками.

– По законам революционного времени за кражу медикаментов, предназначенных для солдат-красноармейцев… – деревянным, казенным голосом начал Арехин.

– Пощадите, – рухнул на колени санитар, – пощадите, Александр Александрович, заставьте век Богу молиться за вас.

– Признал? – усмехнулся Арехин.

– Признал, ваше высокоблагородие.

– И ждешь, что – пощажу?

Санитар не ответил, только всхлипнул.

– Ладно, иди. Я подумаю, – махнул рукой Арехин.

Санитар поднялся и, сгорбленный, на полусогнутых ногах, вышел за дверь.

Сашка молчал, дивился.

– Вот так, Александр. Мир тесен, а натура человека неизменна. Кто до революции крал, тот и сейчас крадет, если возможность видит. Ну, ладно, больше нам здесь делать нечего. Держи, – он дал Сашке коробочку со склянками.

– А… А зачем они?

– Вещественные доказательства.

7

Что такое вещественные доказательства, Сашка не знал, но звучало серьезно. Он вертел слова и так, и этак. Получалось просто: вещи, которые что-то доказывают. Что? Кто-то убивает людей, отрезает их головы, затем вырезает человеческие глаза, кладет их в склянку, заливает музейным спиртом и посылает доктору Пееву.

Сидя на кожаных подушках «Паккарда» он поделился соображением с тезкой А.

– Не факт, Александр, не факт. Не факт, что глаза эти взяты у жертв. Не факт, что брал их тот же человек, кто совершал убийства. Не факт даже, что все убийства совершал один и тот же человек. Не факт, что их посылали доктору Пееву.

– Но он сам говорил…

– Вот именно – говорил. О посылках мы знаем только со слов доктора. Но вдруг он сам собрал эту коллекцию?

– Доктор и есть замоскворецкий упырь?

– Не факт. В госпитале, где он работает, люди умирают постоянно, слишком тяжелые ранения они получили на фронте. Никакого криминала. Ну, вот Пеев и решил заняться коллекционированием.

Слова «коллекционирование» Сашка не знал, но смысл понял. Собирает глаза на память. В детстве брат его ракушки собирал, что на берегу реки в песке находил. А этот – глаза. Сумасшедший, что ли?

– Нет, Александр, ваша мысль о том, что глаза присылал убийца, вполне здрава, ею мы и будем руководствоваться. Но не следует забывать: есть и другие возможности. Много других возможностей…

– Взять этого Пеева да поговорить с ним по душам, вот как вы с санитаром.

– Санитара я взял с поличным. Поймал на краже то есть. А ударил…

– Сгоряча, я понимаю.

– Сгоряча? Никоим образом. Доктора Пеева санитар просто третирует. Да и других докторов тоже. Хам и после революции – всё хам. Сейчас санитар Иванов боится. Через полчаса начнет злиться. К вечеру начнет хорохориться и подначивать дружков-приятелей напакостить доктору Пееву всерьез.

– Пожалуй, так и будет.

– Но завтра дружки-приятели узнают, что санитар Иванов исчез. Сгинул. И они трижды подумают, прежде чем начнут пакостить и воровать. Я не питаю иллюзий – пакостить и воровать они все равно будут, натуру не изменишь, но делать это будут тайно и куда более скромно, нежели сейчас.

– Сгинет? То есть…

– Нет, расстрельную команду я посылать к нему не стану. Просто завтра утром на фронт отправляется новая часть, которой не помешает опытный санитар. Этим санитаром и будет наш Иванов. Ночью к нему придут и… того… срочно мобилизуют. Пусть защищает власть рабочих и крестьян.

– А… А вы его знали прежде, Иванова?

– Да. Он служил в моем отряде. И тогда он тоже крал медикаменты и сбывал их в обмен не на водку даже, а на золото.

– Это – до революции?

– До революции, до революции. – Арехин откинулся на кожаную подушку сиденья. – Вы, Александр, в электричестве разбираетесь?

– Нет. Ни капельки, – ответил Сашка.

– Я, к сожалению, тоже не специалист. Но у меня есть товарищ, дельный инженер. Он нас натаскает немножко. Краткий курс революционного электротехника.

– Зачем?

– Во-первых, в жизни очень даже пригодится. Электротехник скоро будет самым уважаемым человеком в России. Может быть. А во-вторых, скоро нам предстоит стать на время электротехниками.

Следующие четыре часа они провели в мастерских Всероссийского электрического общества, где молодой инженер рассказал и показал столько, что у Сашки голова если не распухла, то поумнела наверняка. Как и влезло. Они с тезкой А даже попрактиковались: умными приборами мерили напряжение, силу тока, зачищали и соединяли провода, меняли плавкие предохранители, чинили розетки, разбирали патроны, выковыривая цоколи разбитых лампочек…

– Ну, букву «аз» в электричестве вы освоили, – сказал на прощание инженер-электротехник, – поучиться бы вам, молодой человек, побольше, тогда…

– А много нужно в электричестве учиться? – спросил он тезку А, когда они покинули мастерские.

– Как и в любом другом деле. Всю жизнь.

– Это да, у нас в селе мастера так и говорят – жизнь живи, жизнь учись.

– А что за село, Александр?

– Дулево, может, слышали?

– Слышал.

– Но вот чтобы работать электротехником?

– Понравилось?

– Интересно просто.

– Как учиться. И как учить. Есть курсы, скоро их будет больше. Но на курсах людей много, учителя разные. Мы за день получили знаний довольно, но практика нужна, навык.

До трех часов ночи, теперь в МУСе, они продолжали практиковаться: с собой им дали инструменты, провода, лампочки, патроны и прочую мелочь. С возвратом, конечно.

– Для этого дела оно, возможно, и не понадобится, но мы должны выглядеть уверенно. Потому – учиться, учиться и еще раз учиться, – сказал тезка А.

Руки у него хоть и белые, однако ловкие. Ничего, Сашка тоже навострился. Вот победят преступность, он в электротехники пойдет.

Остаток ночи ему снились провода, амперы и вольты – последние почему-то в виде белок голубого цвета, пускающих искры во все стороны.

Поутру (спал Сашка в дежурке МУСа, слишком поздно кончили практику, чтобы идти домой, да и не дом у него, а так, каморочка в бараке) тезка пришел, одетый не щеголем, как прежде, а попроще, хотя и добротно, не в рвань. Под пальто у него была форма работника мастерских Всероссийской электрической компании – ношеная, но чистая.

– Диспозиция такова: сейчас мы идем проверять дома. Я мастер-электротехник, ты мой ученик. Тебе, как ученику, положено молчать, смотреть мне в рот, выполнять все мои указания, а на вопросы любого рода от разных граждан отсылать к мастеру, то есть ко мне.

– Но зачем?

– Будем искать замоскворецкого вампира.

– Оружие брать? – деловито спросил Сашка.

– Оно бы и неплохо, но… Нет. Ваш маузер, Александр, не спрячешь, а электротехник с маузером – это даже по революционному времени слишком изысканно. И потом – я сказал искать, а не задерживать.

– А как мы будем его искать?

– Да просто. На ловца и зверь бежит, особенно если у зверя неполадки с электричеством.

– Но почему вы, Александр Александрович, решили, что у него неполадки с электричеством?

– Потому что они – неполадки – сейчас у всех. У кого электричество осталось. Электростанции простаивают. Разруха. Саботаж. Топлива не хватает. Даже в Кремле вожди порой при свечах работают. А тут – научное исследование, пересадка головы. Очень возможно, что упырь использует аппаратуру, приводимую в действие электричеством. И потому неполадки дота него – острый нож в чужих руках. Но как с ними, неполадками, справиться? Вот и пишет в газеты, прикрываясь именем академика Павлова.

– Как вы догадались, Александр Александрович?

– Видите ли, тезка, я именно догадался. А догадка – штука крайне ненадежная. Может, верно догадался, может – ошибся. Сидеть и гадать – дело пустое, нужно проверить. Поэтому и пойдут в дом номер сорок два, что на улице вождя товарища Троцкого, два электротехника проверять, как в означенном доме обстоит дело с электрификацией.

Шли они пешком. То ли отобрали машину у тезки А, то ли просто электротехники, подкатывающие к дому на «Паккарде», – перебор почище маузера.

Дом, по московским меркам, оказался небольшим, в два этажа поверх полуподвала. Небольшим и неорганизованным: предкомдомоуправа не было, вернее, был, но один на два дома, этого и сорокового, но все равно не было – уехал на день в деревню. Или на два, как получится. Заместителем его оказалась молодка, бойкая, но насчет сорок второго дома мало что знающая: дом этот был-де в каком-то городском резерве, то ли учреждение в нем открыть собирались, то лд детский дом, то ли дом для инвалидов-красноармейцев, толком она не знала, да и никто, по ее словам, не знал. Жильцов там мало, потому что не подселяют, чего подселять, если в любой день придется расселять, и потому они в домоуправлении сорок вторым домом почти не занимаются, жильцов знают слабо, хотя к общественным работам, безусловно, привлекают.

Александр Александрович покачал головой, но сказал, что выполнить указание начальства, проверить электропроводку и все остальное по электрической части – должен. Вдруг и правда детдом, детдому проводка нужна исправная. По просьбе бойкой молодки починил выключатель. Тут и другие жильцы потянулись, стали просить починить другое-третье. Арехин велел им составить списочек с указанием квартир и подробным описанием неисправностей, оставить списочек в домоуправлении, а они, электротехники, как с сорок вторым домом покончат, зайдут и сделают, что смогут, но смогут немногое – материала не хватает. Разруха.

По пути в сорок второй дом Сашка хотел спросить, зачем тезка А чинил выключатель и зачем вообще заходили в домоуправление, но передумал. У них в селе рассказывали, что упырь слышит, как волк, шепот на версту. Оно, конечно, упыри – суеверие и предрассудок, но ведь до сорок второго дома не верста, да и вообще – люди кругом, нехорошо, если поймут, что электротехники они не настоящие.

Тут ему в голову и ответ пришел – сам додумался. Александр

Александрович ведет себя как настоящий электротехник. Вдруг упыря в доме нет, в отъезде или просто по своим упырячьим делам ушел, так ему соседи про все и расскажут, какие электротехники, да как вели себя, да что делали. Если он заподозрит что – ищи-свищи. А не заподозрит – завтра сам прибежит в соседний дом ловить электротехников насчет ремонта.

Сорок второй дом оказался почти безлюдным. Сашка, живший в каморке (а каморка крохотная) подосадовал: сколько жилплощади зря пропадает. Тут же не только нет уплотнения, как в доме Александра Александровича, тут половина квартир пустая, больше половины.

Но с домом Александра Александровича сравнения никакого. Там – осколок прежней жизни, достаток, порядок, сытость, здесь же – запустение.

Однако не полное: работать пришлось всерьез. Жаловались и на поломанные выключатели, и на перебои с электричеством, и на текущие краны, и на засоренную канализацию.

От кранов и канализации Александр Александрович твердо открестился, но проводку смотрел внимательно, что-то записывал в блокнот, а выключатели разбирал, смотрел и чинил. Давал работать и Сашке. Сашка в грязь ни лицом, ни чем другим не ударил, и часа на два даже забыл, что пришли они сюда не только как электротехники.

А тезка не забыл.

– Здесь тихо, спокойно. Не знаю, надолго ли, – говорила дореволюционного вида старушка. – Самовольно некоторые пробуют вселяться. Без разрешения. Хорошо, у нас жилец есть решительный, настоящий мужчина. Дает отпор. Без крика, без шума, просто посмотрит в глаза, скажет пару слов – и уходят. Наверное, чекой грозит. Он на чекиста очень похож, но чекист ли, нет – бог знает.

– Это из семнадцатой квартиры?

– Нет, из ноль-пятой. В полуподвале которая. Прежде там дворник жил, да сразу после революции с семьей исчез. Уехал, наверное, к себе в Казань. Странно, по нынешним временам чекист бельэтаж себе без споров возьмет, профессорскую квартиру, никто поперек слова не скажет.

– А нам все равно, чекист или дворник. Наше дело – электротехника, чтобы порядок был, не искрило, не коротило. Иначе до беды недалеко. От замыкания и пожары бывают. Вот неделю назад на Патриарших прудах чуть дом не сгорел, хорошо, вовремя потушили. Самовар электрический жильцы включили, а проводка возьми и задымись. От проводки – обои, шторы… Один человек таки погиб в огне. А кабы сгорел дом? Не дом, домина, в шесть этажей. Куда жильцов? На уплотнение в другие дома? Поэтому очень важно держать всю проводку в исправности.

О жильце, чекисте-нечекисте, Александр Александрович не спрашивал, но Сашка почуял: вот оно!

Так и шли они от квартиры к квартире. Где-то их ждали прямо на пороге, где-то пришлось стучаться, и им открывали, а где-то и не открывали. Александр Александрович такие квартиры в книжечке помечал, писал «не осмотрены». А другие – осмотрены, и даже записывал, где какой ремонт сделан, а где будет нужно делать, и что для того ремонта потребуется. Все обстоятельно, неспешно. Одно слово – мастер.

Все квартиры обошли, и в полуподвале, и в первом этаже, и в бельэтаже. Обошли, но никого подозрительного не нашли. И чекиста-нечекиста тоже. Потому что подвальная квартира, вернее, дворницкая комнатушка оказалась запертой, но не изнутри, а снаружи – на хороший амбарный замок.

Александр Александрович нисколько не смутился, а, как обычно, пометил в книжечке «не осмотрена», да и пошел к выходу. В полуподвале никто больше и не жил. Зачем, если даже бельэтаж почти пустой?

Они уже пересекли половину двора, когда их догнал человек – молодой, худой, лицо простодушное. Ничего чекистского.

– Вы, простите, электрики?

– Электротехники, – поправил Александр Александрович.

– Да, электротехники, еще раз простите. Вы в мою каморку не зайдете? А то я у приятеля засиделся, ничего не слышал, а в коридоре встретил Анну Егоровну, соседку, она и сказала, что мастера все квартиры осматривают и ремонтируют. А у меня, как назло, то и дело неприятности с электричеством.

– Вы из какой квартиры?

– Квартиры – громко сказано, я в дворницкой живу. Ноль-пятый номер. Этаж – нулевой, другими словами – подвал.

Арехин неспешно перелистал записную книжку.

– Ноль-пятая, ноль-пятая. Да, есть, не осмотрена. Но мы, гражданин, еще и завтра работать будем, еще много непроверенных квартир осталось, помимо вашей. Вдруг еще жильцы объявятся.

– Но, может быть, глянете? Вдруг какой материал понадобится, а у вас завтра его не будет.

– У нас и сегодня ничего не осталось. – Арехин вел себя как уставший рабочий человек.

– Вот вы и осмотрите, что нужно, да завтра и захватите. Если что – то и прикупить можно.

– Прикупить?

– У частников. Я заплачу. Хорошо заплачу.

– Ну, ладно, – сдался Арехин. – Посмотрим Сейчас.

Хорошо, что тезка О вошел в роль, на жильца смотрел скучно, без интереса, только «заплачу» чуть оживило. Электротехник не жильцов запоминает, а неполадки.

Вернулись в подвал, жилец отпер дверь.

В дворницкой царили порядок и чистота. Вещей мало, мебели тоже – шкаф у стены, столик, тумбочка, железная кровать и две табуретки. Ни пыли, ни грязи. Пол чистейший. Окно заставлено картонкой, которую жилец тут же убрал.

– Чтобы не подглядывали, – объяснил хозяин. – Мне-то все равно ничего, кроме чужих ног, из окна не видать.

Арехин равнодушно пожал плечами. Какое дело электротехнику до вида из окна жильца?

Но проводка в дворницкой подкачала. Оплетка местами пачкала обои, дешевые, но явно поклеенные недавно, слишком свежими были они для дворницкой. Арехин прикоснулся пальцем – так и есть, крошится.

Он проследил за проводкой.

– Замыкает часто, – пожаловался жилец.

– А не должно бы. Лампочка слабая. В розетку самовар, поди, включаете?

– Электроплитку. Керосинку держать не хочется – дым, вонь. Не терплю грязи. – И, предупреждая вопрос, добавил: – Я ее, электроплитку, товарищу одолжил. Наденек.

– А проводка рассчитана на пятьдесят уаттов. С запасом рассчитана, даже с большим запасом, но плитка для нее – многовато. А главное – в распределительной коробке стоит предохранитель. Как свыше двухсот уаттов нагрузка на линию, он нагревается, срабатывает и отключает электричество. Потом охладится – и включает.

– И что можно сделать? Нельзя этот предохранитель… того… обойти?

– Если в вашей квартире установить другую проводку, то можно и предохранитель перенастроить. Иначе пожар случится. А еще на подстанции порой отключают и дом, и улицу.

– А что можно сделать?

– В этом случае ничего. – И Арехин прочитал привычную лекцию о состоянии и перспективах электростроительства в революционной России. – А вам нужно выбирать: либо никаких электроплиток, либо менять проводку.

– Так поменяйте. Мне хорошая проводка нужна.

– Это придется от распределительной коробки тянуть. Метров сорок.

– Скажите, сколько будет стоить – заплачу.

– Что деньги, пустое.

– Я старыми, империалами.

– Э… Я поищу, – сказал Арехин. – Но обойдется недешево. Двести рублей. С работой, – поспешно добавил он.

Жилец торговаться не стал, двести так двести.

На том и расстались – до завтра.

Пошли они не в МУС, а в отделение электротехнической службы. Вдруг кто следит, тогда странно покажется – электротехники, а с работы ушли в угро.

Из отделения вышли через заднюю дверь, одним проходным двором, другим, – а там уже и «Паккард» ждет. Все-таки автомобиль – замечательная вещь. Жаль будет расставаться.

– Мы что, завтра будем проводку менять? – с энтузиазмом спросил тезка О.

– Увы, нет. Время электротехников кончилось. Время браться за маузеры.

– Это – он?

– Жилец подвальной квартиры? Возможно. Во всяком случае, квартира интересная. Вы, Александр, заметили потайную дверь?

– Потайную дверь? Нет, не заметил, – честно ответил Орехин.

– Даже не потайную, а спрятанную. Шкафчиком заставленную. Но на полу характерные царапины, шкаф туда-сюда двигают.

– И в той комнате…

– В той комнате может быть все, что угодно. Даже вообще ничего. А мы ночью проверим.

– Ночью? А почему не сейчас?

– Вы, Александр, помните: когда Матвей Доронин бежал, серьезно пострадали трое конвойных. А нас всего двое. И потом, вдруг за тайной дверью – сообщник?

– Сообщник? У него есть сообщник?

– Не знаю. Но учитывать эту возможность нужно.

В МУСе Арехин вместе с тезкой О доложили Оболикшто: необходимо провести обыск в подозрительной квартире ноль-пять дома сорок два по улице имени товарища Троцкого.

– Это дело. Когда?

– Сегодня ночью. Не ставить же ему, в самом деле, новую проводку.

9

Сашка к делу подошел ответственно: разобрал, почистил, смазал и снова собрал маузер, патроны проверил – не разболтался ли какой. То же сделали и Лютов, и сам товарищ Оболикшто.

Арехин же весь вечер просидел за столом с единственным стаканом чая, правда крепкого.

Крепкого – оттого что из дома принес своего, музейно-буржуйского.

Пока он с Арехиным упырем занимались, МУС транспорт получил. Пролетку, лошадь средних лет и кучера, красно-армейца-инвалида Семкина. Понятно, неинвалиды из подходящих все на фронте. У Семкина трех пальцев на правой руке не хватало, а в остальном – хоть куда. Старик только, лет сорок ему. Для кучера – не страшно. Три месяца он со своей лошадью при каком-то театре состоял, да театр погорел.

Ну, МУС не погорит. Такое представление устроим, вся Москва в очередь встанет.

Ближе к полуночи тезка А, Лютов, товарищ Оболикшто и сам Сашка уселись в пролетку. Не «Паккард», теперь-то Сашка вправе сравнивать, но и они не баре. Лошадь неспешно брела по улицам. Колеса не скрипели, но что толку; пролетка на булыжную мостовую отзывчива. Москва ночью – город темный. Прежде, говорят, было светлее, но фонари теперь стояли более для украшения и устрашения. Не горели фонари. И в окнах темно, редко-редко в каком окошке увидишь тусклый свечной огонек. Как корабли в ночном океане, встречались дома с электричеством, во мраке сиявшие десятками ярких окон.

Домовые дежурные, верно, глядят на пролетку из-за ворот, боятся – вдруг бандиты. Нет, московские граждане, это едет МУС, который под корень изведет и бандитизм в целом, и бандитов поштучно.

Ночная дорога была вчетверо дольше, чем дневная, но

Сашка не жаловался. Дождя нет, ветер не свищет, мух да оводов нет. Откуда мухи, когда зима на носу?

Жаль, мимо Кремля не едут. Рассказывают, что в Кремле всю ночь в кабинетах вождей свет не гаснет. Работают вожди, куют победу мировой революции.

И МУС работает. Одно дело, получается, делаем.

Но Кремль был не по пути. По пути лежали совсем другие кварталы. Не Хитровка, не Сухаревка, но все ж наган нужно держать востро.

Сашка положил руку на кобуру. Пока вытащит, пока выстрелит… Он тренировался упорно, но пока стрелял только на счет «три». А вот Лютов – на «раз», и как стрелял!

Интересно, а тезка А стрелять умеет? Хоть бы и умеет, из чего? Маузером пренебрег…

Наконец они оказались на улице имени товарища Троцкого. Электричество в доме сорок два не отключали, об этом товарищ Оболикшто позаботился заранее. Лампочка над парадным, понятно, не горела, экономия энергии, но ее можно будет включить. Важнее включить свет в коридорах. А самое важное – в дворницкой, в квартире ноль пять. При обысках и арестах свет – первейшее дело. Кого арестуешь в потемках, что в потемках найдешь? Мимо бандита пройдешь, не заметишь, а он полоснет пером, да деру. В чужом доме да в темноте – поди, поймай…

– Проедем дальше, – сказал тезка А. – До сорокового дома.

Они проехали, разве трудно. Он, сороковой, рядышком.

Но сороковой они миновали тоже, завернули за угол, и только тогда Арехин остановил извозчика.

Товарищ Оболикшто еще прежде сказал, что в деле главным будет Арехин – он был здесь, знает место, знает обстоятельства, знает, наконец, в лицо убийцу.

Сашке показалось, что товарищ Оболикшто не слишком верит в то, что жилец подвальной комнаты и есть упырь. Но от обыска их не убудет. Глядишь, что и найдется. Всегда что-то находится. Если человек без колебаний предлагает империалами платить…

Они подошли к воротам. Те, как и положено, были заперты. Позвали дежурного. Подошел человек, в темноте не разберешь, из бывших или пролетарий.

– Что вам угодно? – спросил дежурный. Ясно, бывший.

– Уголовный сыск, – ответил Арехин. Хорошо ответил, по-нашенски. А то бы начал политесы разводить – будьте любезны, милстидарь… Неловко.

– Разрешите взглянуть на документ?

– Маузер наш документ. Показать?

Тоже правильно, тоже по-нашенски.

– Нет нужды, – ответил дежурный, и в воротах открылась дверь. – Какая нам, собственно, разница.

Это он на что намекает?

Но Арехин внимания не обратил, шагнул в ворота, прошел арку и оказался во дворе.

– Двор этого дома и сорокового бок о бок. Заборчик деревянный прежде был, да на дрова растащили.

Ага, ясно.

Узнав, что им нужен соседний дом, дежурный вздохнул с облегчением. Что толку в таком дежурном? Оружия у него нет, придут бандиты, что делать будет?

А ничего, если жить хочет. Откроет ворота, и только. Как им открыл.

Двором они подошли к сороковому дому. Тут дежурного не было – то ли у ворот стоит, то ли вовсе нет, дом маленький, жильцы старенькие.

– Из подвала есть два хода. Один обычный, через дом. Другой – через погреба.

Действительно, во дворе поодаль был вход в погреба, закрытый, впрочем, на замок.

– Изнутри снимет дверку с петли, секундное дело, – и все, – шепотом объяснил Арехин.

Хитро.

– Вас я бы попросил остаться здесь, – сказал он Лютову и товарищу Оболикшто. – Преступник наверняка будет выбираться этим ходом. А я с Александром пойду в дом. Не думаю, что у преступника есть сообщники.

– А хоть и есть, – равнодушно сказал Лютов. – Патронов на всех хватит…

Товарищ Оболикшто не сказал ничего, только маузер достал из кобуры. И правильно. Чего трепаться. За него маузер скажет.

Черный ход на ночь заперли, но ни стучать, ни ломиться Арехин не стал. Вытащил набор отмычек, немножко поколдовал, дверь и открылась. Ай да тезка!

Налаживали они электричество, налаживали, а темнота осталась. Не жгли электричество зазря, берегли. Правильно берегли, но в эту ночь могли бы и побаловать себя светом.

Не стали. Ну и ладно.

10

После болезни – той, детской, – Арехин удивлялся, отчего это другие в темноте видят плохо или вовсе не видят. Повзрослев, в гимназии узнал ученое слово «никталоп». Звучит обидно, вроде остолопа, а означает совсем другое – способность видеть ночью. У кошек, сов, волков встречается сплошь и рядом, а у людей редко. Он о своей способности помалкивал, еще будут котом дразнить: Тиша, Тиш, поймай мышь!

Но сейчас он был не один, и потому следовало позаботиться

об освещении. Проще всего было щелкнуть выключателем, но он предпочел способ более традиционный: достал свечу и зажег. Свеча у него была с собою, в футляре дорогой сигары, чтобы не сломалась, не покривилась.

Горящую свечу он передал тезке О. Пусть хоть одна рука у того будет занята. Сам Арехин шел тихо, почти бесшумно, американские ботинки на каучуковой подошве позволяли, но тезка топал за двоих. Сапоги есть сапоги.

Они спустились вниз. Наверху, верно, вздохнули с облегчением – не к ним. Если что услышали. Могли и не услышать – дом крепкий, стены, перекрытия толстые, добрые. Даже внутренние двери, он обратил внимание, дубовые. Старая работа.

Внизу беспокоить было некого – за исключением жильца квартиры ноль-пять. Но они к нему и шли. Внезапность и натиск? Нет, спокойствие и уверенность. Они – представители власти, а не налетчики.

Дверь оказалась запертой изнутри. Он днем заметил – засов крепкий да крюк.

Перед дверью остановились, постояли, прислушиваясь. Слух у Арехина был под стать зрению, кошачий. Никого за дверью нет.

Он, собственно, этого и ждал. Достал проволоку, просунул в щель, повозился немного. Сначала крюк откинул, потом отодвинул засов. Простенький, дворнику запираться не от кого.

Дверь открылась тихонько. Петли смазаны. Жилец постарался. Для уюта, чтобы соседей не беспокоить. Хотя соседей в полуподвале у него и не было никаких. Деликатность чувств, тонкое воспитание. Или просто – предосторожность. Жилец отсутствовал. Куда ушел? В другую дверь, которую отодвинутый шкаф теперь не загораживал.

От электрической розетки тянулся провод, уходящий в слегка приоткрытую дверь. Арехин пригляделся. Удлинитель, и хороший удлинитель, лучше проводки.

Он распахнул дверь пошире. Тьма та же, если не гуще – здесь окон не было вовсе. Зато тишина утратила целостность. Слышались не звуки, нет, только намеки, смутные даже для очень чуткого уха.