Текст книги "Битва за Дарданеллы"

Автор книги: Владимир Шигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

– Мы не будем торопиться и посмотрим, чем кончится ваш спор с русским адмиралом!

Пользуясь возможностью, Сенявин тем временем произвел обмен пленными. Французы вернули гардемарина Яминского и два десятка солдат и егерей. Когда Миша Яминский прибыл на линейный корабль «Ури-ил», там изумились, ибо мальчишка-гардемарин был напрочь седой. Когда же Яминский начал рассказывать о своих злоключениях в плену, то гневу слушателей не было предела. Дело в том, что, взяв в плен гардемарина, французы сразу же ободрали его до нижнего белья, а затем сбросили с высокой скалы (любопытствовали: уцелеет или нет?). Миша, однако, уцелел. Затем несколько раз, перепившись, водили на расстрел. Веселясь, на спор палили в живую мишень, но пули, к счастью для гардемарина, летели мимо. После этого Яминский был брошен в тюрьму, где сидел с солдатами на хлебе и воде. Лечили и перевязывали себя сами, кто как умел. Те, кто имел несчастье попасть в плен тяжелораненым, шансов выжить не имел никаких. Гардемарин сказал, что если бы перемирие не было заключено еще какой-то месяц, то менять было бы уже некого.

– Мы еще понимаем, когда над пленными глумятся дикие турки, но ведь французы считают себя самой передовой нацией? Как же идеи Вольтера и Дидро? – удивлялись одни.

– Если и был Дидро, то нынче весь вышел, а теперича у них Бонапартий, по колено в крови ходящий! – ничуть не удивлялись вторые.

В кают-компанию корабля зашли пленные французские офицеры, которые, по указанию Сенявина, столовались наравне со всеми и имели полную свободу. Французы сегодня уезжали и пришли попрощаться. Глядя на Яминского, со стыдом отводили взоры.

– У нас тоже есть разные люди! – говорили, оправдываясь. – Простите нас!

– Бог простит! – отвечали им. – Езжайте и помните, что честь нации определяется не свирепостью к слабому, а снисхождением к беззащитному!

***

По возвращении вице-адмирала в Катторо, австрийцы, прознав что-то о предмете его переговоров с Лористоном, попытались было объясниться. Сенявин видеть их не пожелал:

– Надоели хуже горькой редьки! Пусть объясняются с Сенковским!

Но статский советник от дипломатии тоже выяснять отношения с союзниками не захотел. Он, как обычно, оказался больным и закрыл свой дом на засовы.

Пользуясь передышкой, офицеры и матросы увольнялись на берег, где предавались скромным развлечениям. Из воспоминаний мичмана корабля «Уриил» Григория Мельникова: «Сего 11 числа поутру, получа позволение как от своего командира, так и от вице-адмирала Сенявина, отправился по собственной своей надобности в город Катторо вместе с некоторыми офицерами фрегата «Венус» и, пробыв там до вечера следующего числа, возвратился на корабль.» Причиной увольнения была свадьба одного из его однокашников, Володи Броневского.

Захваченные к этому времени призы в сопровождении корабля «Ярославль» были отправлены на Корфу. Одним из них после починки и переоборудования предстояло стать вспомогательными судами российского флота, другим быть проданным местным купцам и мореходам.

Чтобы не оставлять без внимания французов и австрийцев, в крейсирование вдоль далматинского берега были направлены отряды контр-адмирала Сорокина и капитана 1-го ранга Белли: «Параскевия», «Азия», «Уриил», «Венус». Блокада побережья продолжалась.

Тем временем произошла серьезная рокировка и во французском стане. Недовольный медлительностью и нерешительностью Лористона, Наполеон заменил его более энергичным генералом Мармоном. Последний был любимым адъютантом Наполеона еще в Египетском походе, а потому император считал Мармона бесконечно преданным. Увы, придет время, и маршал Мармон в самый сложный момент предаст своего благодетеля, сдав Париж союзникам. Однако до этого еще долгих девять лет Мармон пользуется полным доверием Наполеона.

– Этот Сенявин упрям, как черт, и никак не хочет отдавать Катторо! – вводил в курс дела своего преемника Лористон.

– Скифы всегда упрямы! – ухмыльнулся Мармон. – Но вся их азиатская хитрость на виду, а от упрямства излечивают картечью!

– Увы, не все так просто, – вздохнул Лористон. – Впрочем, ситуация теперь в твоих руках, так что желаю удачи!

Свое вступление в должность генерал ознаменовал новым наступлением. Получив большие подкрепления и доведя силы своей армии до двадцати пяти тысяч человек, Мармон напал на черногорцев. Однако застать воинственных горцев врасплох ему не удалось. Черногорцы успешно отразили все атаки, а затем отошли в полном порядке в урочище Мокрино. Потерпев неудачу с горцами, Мармон попытался оттеснить передовые войска генерал-майора Попандопуло, чтобы, отрезав русский отряд от Герцеговины, быть в готовности уничтожить его сразу же по возобновлении войны. Был момент, когда французы обошли русских со всех сторон, но в конечном счете у них и здесь ничего не вышло. Предусмотрительный Попандопуло вовремя отвел своих солдат в полном порядке. С моря их прикрывали боевые суда. В открытых портах зловеще чернели пушки, готовые в любой момент разрядиться картечью по французским гренадерам. Укрепив небольшие крепостицы Херцегнови и Эс-паньолу, русские окончательно остановили противника. Несколько раз в горячке Мармон пытался вплотную подойти к крепостям, но грозный вид подошедшего к самому берегу линейного корабля «Ярослав» вынудил его отказаться от этой попытки.

– Я не верю ни царю, ни его адмиралу. Последний вообще продувная бестия, спит и видит подложить мне свинью и поднести Катторо на блюде проклятым Джимми! Но я не могу драться с Сенявиным в силу мира между нашими державами, а на законы и договора он плюет с самой высокой мачты! – рассказывал Лористону Мармон. – Послушай, окажи мне последнюю услугу перед отъездом в Париж, навести нашего упрямого «визави». Может тебе удастся напоследок сделать его уступчивее!

Лористон неопределенно вздохнул. В успехе своей миссии он не был уверен. Однако отказывать старому другу было не в его правилах, тем более, что теперь вся ответственность за здешние дела лежала на нем.

– Хорошо! – сказал Лористон, для приличия подумав. – Я постараюсь сделать все что возможно, хотя в таком деле ручаться за успех никак нельзя!

В Катторо Лористон прибыл в легкой коляске и с небольшим конным конвоем.

– Я уже не от себя, а от нового командующего генерала Мормона, – сказал он Сенявину при встрече. – Генерал просил меня узнать, когда же все-таки вы намерены освободить город?

Шесть лет спустя под Москвой в Тарутине тон генерала Лористона, умоляющего Кутузова о мире, будет совершенно иным. Сейчас же в его голосе слышался металл. Франция еще не познала разгрома, и ее генералы просто не умели не быть надменными с неприятелем. Но у них все еще впереди… Поза Лористона не произвела на Сенявина ровным счетом никакого впечатления. Российский главнокомандующий к подобным вещам был вообще не восприимчив.

– Ведь я говорил уже вам, генерал, что ни в коей мере не отказываюсь исполнять параграфы подписанного договора Убри. Мне необходимо лишь подтверждение от императора!

– Это хорошо! – снисходительно кивнул головой француз. – Тогда успокойте бокезский народ и уверьте его в том, что мой император готов забыть все былые прегрешения, если они станут ему служить столь же ревностно, как некогда служили вам! – Непременно! – Но когда же вы передадите нам Катторо?

– А хотя бы 15 августа! – с деланым равнодушием ответил Сенявин.– Число для меня роли не играет. Я готов покинуть город хоть завтра. Однако все сейчас упирается в статского советника Сенковского. Он представляет здесь интересы нашего Министерства иностранных дел, и без его визы я не могу сделать и шага!

Лористон нахмурился. Ни о каком Санковском он не имел ни малейшего представления. Внезапное появление еще одной инстанции у русских было весьма неприятным сюрпризом.

– Где этот ваш Сенковский? – с плохо скрываемым раздражением спросил генерал. – Увы, он давно болеет! – И тяжело?

– Чрезвычайно! – сделал скорбную мину Сенявин. – Но, даст Бог,вылечится!

– Могу ли я его потревожить? – Лористон всматривался в лицо русскому командующему: говорит ли тот правду или это опять очередное скисЬское коварство. Сенявин был непроницаем.

– Нет, нет и нет! – сказал он со всею возможной грустью. – Болезнь столь заразна, что я вынужден выставить вокруг его дома крепкий караул.

– Ну, что же, – вздохнул Лористон. – Мы согласны некоторое время подождать. Главное, что мы все с вами решили в принципе!

– Разумеется! – кивнул Сенявин. – Всего вам доброго на новом поприще!

В передней Лористон лицом к лицу столкнулся с прознавшими о его приезде и прибежавшими по этой причине австрийцами. Эмиссары Вены подобострастно заулыбались. Лористон прошагал мимо, даже не повернув головы.

– Наш адмирал! – влетели к Сенявину в кабинет австрийцы. – Мы любим вас всей душой, ценим ваш ум и прозорливость! Проявите их еще раз и передайте Бокко-ди-Катторо нам, а не французам, и мы гарантируем вам здесь самое лучшее отношение и обеспечение всем необходимым!

– Многоуважаемые! – поразился их наглости Сенявин, – по-моему, мы все уже обсудили и возвращаться к этой теме смысла более нет!

Тем временем Лористон отписал письмо Мармону: «…Я только что переговорил с адмиралом Сенявиным, мой дорогой Мармон, и я с ним условился о том, каким образом произойдет передача города и фортов Бокко-ди-Катторо. Я не мог назначить день, потому что г. адмирал не может ничего решить без статского советника Сенковского, которому поручена вся гражданская власть. Г. Сенковский нездоров и находится в Катто-ро. Я дал понять адмиралу, что эта болезнь не должна нисколько задержать выполнение мирного договора…» Получив письмо и прочитав его, Мармон со злостью швырнул бумагу на пол: – Идиот! Сенявин провел его, как мальчишку!

Любимец фортуны, Мармон боялся малейших неудач. Свое назначение в Далмацию генерал расценил как непродолжительное путешествие, долженствующее принести ему победы и славу. Да и что могло угрожать ему в этом захолустье Европы после битв на главных полях континента! И вот, невесть откуда появляется никому неизвестный русский адмирал и начинает нагло водить за нос! Кто выдержит такое? Скоро все, естественно, станет известно Наполеону, и тогда вместо благодарственных писем жди хорошей трепки.

– Передайте Лористону: пусть этого Сенявина берет за грудки и трясет, как грушу, пока тот не осыпется! – велел он.

Мармон просчитался. Когда Лористон в очередной раз заявился на «Селафиил» и стал было топать ногами, Сенявин внезапно заявил:

– Успокойтесь и отдышитесь! Теперь Катторо я оставлять вообще не намерен!

– Но как же Убри, письма и, наконец, ваше слово? – опешил французский генерал.

– Еще нет примеров в истории, чтобы выполнение мирных статей когда-либо могло иметь место прежде размена ратификаций! – объявил Сенявин, заранее подготовленную фразу.

– Но ведь это целая вечность! – невольно в отчаянии вырвалось у Лористона.

– А почему бы вам не оставить самовольно занятые батареи на входе в Катторский залив на мысе Остро! Покажите ваше миролюбие на деле! Иначе я буду вынужден принять ответные меры!

Лористон погрустнел. Генерал Мормон занял батареи уже после перемирия, а потому это являлось незаконным. Но не уступать же русским, показывая свою слабость!

– Генерал Мармон человек не того характера, чтобы испугаться кого-либо, а потому его войска не отступят ни на шаг!

– В таком случае мы тоже не отступим ни на шаг из Катторо! Честь имею!

Владимир Броневский в своих воспоминаниях эту сцену описал следующим образом: «Лористон, удивленный такой переменой, прекратил переговоры и, свидетельствуя личное свое уважение адмиралу, сожалея о потерянном времени и прощаясь по обычаю французских дипломатиков, сказал, «что он от сей остановки опасается весьма бедственных для Европы последствий и что адмирал сим отлагательством навлечет государю своему и отечеству большие неприятности».

***

В конце лета 1806 года политический калейдоскоп, в который уже раз резко изменил весь расклад сил в Европе. Поэтому упрямый строптивец Сенявин в одно мгновение превратился в настоящего героя. Август 1806 ознаменовался крутым поворотом большой политики. Санкт-Петербург наконец-то удостоверился, что Лондон при всех брожениях тамошних умов никогда не пойдет на мир с Парижем. Профранцузски настроенный лорд Фок так и не смог пройти во власть, а миссия к Наполеону лорда Ярмута потерпела полное фиаско. Не сложился альянс у Парижа и с Берлином. С каждым днем в Пруссии росло раздражение действиями Наполеона. Еще бы! Французский император, наплевав на всех, беспардонно присоединил к себе добрую половину всех германских княжеств, в том числе и обещанный ранее Пруссии Ганновер. Фридрих Вильгельм, обидевшись на все это смертельно, сам начал разговоры о скорой и неизбежной войне с «лягушатниками». Что же касается России, то позор Аустерлица еще столь больно жег сердца россиян, что неприязнь к Наполеону была сильна, как никогда ранее. Александр Первый все более и более склонялся к мысли поддержать Фридриха Вильгельма и дать решающий бой зарвавшемуся корсиканцу.

– Миссия Убри была ошибкой! – признался Александр.– И теперь я вместе с моим верным другом Вильгельмом начинаю новую битву за Европу! Он повернулся к стоящему рядом дежурному генералу.

– А что там в Далмации? Сдал ли Сенявин французам или австрийцам Бокко-ди-Катторо?

– Нет, ваше величество! Сенявин, как всегда, упрям и своеволен! В Катторо он впился, как голодный пес в сахарную кость!

– Браво! – улыбнулся император. – Хоть одна приятная новость! Оказывается, иногда упрямство приносит пользу. Сенявин будет моим первым горчичником Наполеону! Немедленно передайте ему, чтобы Катторо ни в коем случае не отдавал и вышвырнул вообще французов из Далмации!

Как часто бывает в подобных случаях, неприятель узнал о наших намерениях куда раньше, чем мы сами. Поняв из срочной наполеоновской депеши, что новой войны с русскими не избежать и его катторская авантюра с треском провалилась, Мармон все же предпринял последнюю отчаянную попытку вырвать у Сенявина город. Он буквально забросал вице-адмирала угрожающими письмами, но никакого эффекта это не возымело. Все посягательства на Катторский порт Сенявин отклонял.

26 августа изнуренный бешеной скачкой курьер доставил вице-адмиралу письмо. С трепетом в душе Сенявин вскрыл его, пробежал глазами и сразу камень с души свалился. То было высочайшее повеление возобновить боевые действия с французами. Александр писал, что если до прибытия курьера Катторо уже сдано, то необходимо немедленно вернуть его назад. Слова «Воля его императорского величества есть на всемерное продолжение воинских действий…» вице-адмирал перечитывал, наверное, с десяток раз.

Прилагались к письму и запоздалые императорские награды за занятие Катторо: Сенявину учреждалось отныне ежегодно 12 000 рублей столовых денег, статскому советнику Сенковскому орден Святой Анны 2-й степени, осыпанный бриллиантами. Митрополиту Петру Негошу была прислана украшенная бриллиантами митра и три сотни медалей для раздачи храбрейшим из черногорцев. За митрополита и черногорцев Сенявин был рад. Известие о прибавлении столовых денег встретил иронически:

– Куда мне столько съесть! Более всего был рад самому письму.

– Ну теперь покажем мы господам якобинцам кузькину маму! – приговаривал адмирал, бережно поглаживая ладонью письмо и отдав распоряжение о немедленном созыве совещания старших офицеров.

Не меньше радовались возобновлению войны черногорцы и бокезцы. Всю ночь в их лагере шло гулянье. Награжденные хвастались медалями, остальные горели желанием заслужить такие же. Все палили в воздух. Ружейной пальбе вторили пушечные залпы, то торопились в море предприимчивые корсары. Эти хотели наверстать упущенное и заработать хорошие деньги на захвате ра-гузских судов, которые еще не успели разбежаться по своим портам.

– Откуда начнем, Дмитрий Николаевич? – спросили Сенявина собравшиеся на совет.

– Начнем с мыса Остро! – был ответ. – Мы русские, а потому порой медленно запрягаем, зато ездим быстро! А теперь, кажется, пришла пора прокатиться с ветерком!

От Катторо до мыса Остро несколько минут хода. Туда немедленно был направлен корабль «Святой Пётр». Развернувшись бортом против батарей, он дал полновесный залп, за ним другой и третий. Бомбардировка длилась весь остаток дня и прекратилась лишь с темнотой. За ночь французы подправили свои укрепления, но с рассветом все снова было сметено ядрами. Начальник французского авангарда генерал Молитор решил подкрепить свои батареи. Загрузив припасами и порохом два транспорта, он послал их к мысу. Но только транспорты отошли от берега, как были перехвачены «Венусом». Французы-шкиперы протянули Развозову бумагу. Молитор извещал русского капитана, что он якобы приказал прекратить боевые действия, возникшие из-за каких-то недоразумений, и уже договорился с Сенявиным о посылке на своих судах нескольких бочек воды и провианта для гарнизона Остро. Шкиперы смотрели преданно, но Развозов засомневался. Задержав транспорты, он послал баркас в Катторо за разъяснением ситуации. Ответ от Сенявина пришел немедленно. «Неприятелю верить не должно, тем паче французам. Вы, господин капитан, отвечаете, если суда не будут взяты». Разумеется, приказание было немедленно исполнено. На следующий день Остро пал.

Затем русские очистили от врага еще одно передовое укрепление – Молохитский редут и взяли в добычу три груженных ядрами и порохом судна.

А спустя всего один день уже черногорцы во главе с митрополитом Петром и бокезцы с не менее храбрым воеводой графом Невличем внезапной атакой выбили французов из их укреплений на выходе из Катторского залива, на который возлагали столько надежд и Лорис-тон, и Мармон. С моря атакующих поддержали огнем российские корабли.

Бее это, однако, не помешало европейским журналистам написать, что Катторо уже захвачен Мармоном. В Венеции о новой победе объявили при барабанах в городском театре. Новость дошла до Наполеона, и командующему Далматинской армией пришлось долго оправдываться перед императором.

– Начало комедии не годится ни к черту! – зло констатировал происшедшее Мармон после хорошей взбучки из Парижа.

Тем временем Сенявин наносил удар за ударом: словно сжатая до предела гигантская пружина, начала возвращаться в свое первоначальное состояние, круша и сметая все на своем пути. Французов с каждым днем отбрасывали все дальше. Отряды графа Войновича и знаменитого юнака Вуко Юро напали на одну из французских колонн и, перебив ее большую часть, прогнали остальных до самой Рагузы. Затем уже со стороны берега был взят небольшой, но хорошо укрепленный порт Молонта, что в полпути от Катторо к Рагузе. Трофеи захватили знатные: сорок пушек и десять груженных припасами судов.

Особенно жестокое сражение разгорелось за урочище Волчье жерло. И там верх одержали русские! Оставив с полтысячи убитыми, французы снова бежали. Как всегда, впереди были неустрашимые черногорцы. В битве за Волчье жерло пал известный храбрец воевода Ускоко-вич. Мармон оказался запертым все в той же Старой Рагузе. Из Италии через горы к нему спешно перебрасывались новые полки. Французская флотилия попыталась было что-то предпринять, но, выйдя в море и увидя российские корабли, сразу же повернула вспять и более уже не показывалась. Зато прямо к нашим направилась тяжелогруженая требака под французским флагом.

– Уж не брандер ли?– заволновались моряки, изготовившись к расстрелянию.

Но над требакой подняли белый флаг. Когда выяснили что к чему, почесали затылки. Чтобы не утруждать себя заботой о раненых, Мармон собрал самых тяжелых, числом за две сотни, и, погрузив на требаку, отправил прямо к русским, сопроводив несчастных письмом о милосердии и сострадании.

– Знает, подлец, что мы с увечными не воюем! – ругались моряки, понимая, что у них нежданно-негаданно прибавилось забот.

Однако делать нечего, требаку сопроводили в Катторо, где побитых французов перенесли в госпиталь и окружили заботой. Увы, столь знаменательный факт отечественной истории был впоследствии почему-то предан совершенному забвению, а ведь здесь есть над чем думать и чем гордиться!

Решающее столкновение между противниками произошло на реке Лютой. Там Мармон попытался взять реванш за все предыдущие неудачи. Нашим пришлось нелегко, бой и вправду выдался лютым. Сражением руководили генерал-майор Попандопуло и митрополит Не-гош. Все происходило столь стремительно и яростно, что в один из моментов едва не был пленен митрополит, дерущийся, как всегда, впереди всех. Отбили его верные витязи-юнаки. Почти в то же время черногорцы окружили и убили одного из французских генералов, заодно перебив и весь его штаб.

В разгар сражения к противнику подошли свежие полки. Авангард французов возглавил сам Лористон. Густыми колоннами его гренадеры шли в бой со знаменами и барабанами. Они были полны решимости добыть победу.

– В огонь! – кричал Мармон, посылая вперед все новые и новые полки. – Все в огонь!

Русские расстреливали наступающих из ружей и картечью из горных пушек, укрепленных на спинах лошаков. Противники то и дело сходились в штыки. Уступать не желал никто. Перелома в сражении у Мармона не получилось. Все стояли крепко. Рота сражалась против батальона, а батальон против полка.

«Во время сражения один французский офицер, подбежав к нашему солдату и схватя его за грудь, требовал, чтоб он сдался, но между тем, увидев сие, один из солдат Козловского мушкетерского полка и сказав следующие слова: «Дай повеселю себя в последний раз!», кинулся с яростью на французского офицера и, подняв его на штык, бросил под гору к стоящей там французской колонне, из которой в то же время бросилось к нему несколько человек рядовых, но он, не теряя бодрости духа, также из числа сих последних, успел четверых положить на месте; но после сего, пришед в изнеможение, сам стал жертвою оставшихся своих неприятелей, которые до такой степени были им раздражены, что, изрубив его труп на мелкие куски, бросали их в наши войска.

Еще на одного нашего егеря наскакав, ехавши верхом, французский офицер и, сделав по нем из пистолета выстрел, попал ему в кивер, который, притворясъ убитым, упал тотчас на землю, но, когда французский офицер, не опасаясь уже более сего своего неприятеля, проехал мимо его без всякого внимания, то егерь, вос-полъзуясь сим случаем, выстрелил по нем так удачно, что тот, получа смертельную рану, упал с лошади. При сем заметим, что егеря наши во время сражения, с малою со своей стороны потерею, более всех прочих войск наносили вред неприятелю. Они, переняв у черногорцев, употребляли обыкновенно сию уловку: сняв с себя кивер, ставили его на какой-либо камень, сами, между тем, расположись за другим, ближайшим к нему камнем, производят, таким образом, по неприятелю пальбу, который, увидев кивер и полагая на сем месте своего соперника, стрелял без всякого причинения вреда самому егерю», – так писал современник.

В самый критический момент наших вовремя подкрепили недавно прибывшие с Корфу колыванцы, коз-ловцы и витебцы. Впереди сражался доблестный 13-й егерский полк и неутомимые черногорцы. В лагерь примчался сам Сенявин. Два дня продолжалась битва на реке Лютой, при общем соотношении сил пять тысяч против двадцати! Русские устояли!

Тем временем куда-то бесследно исчезли из Катторо все австрийские эмиссары. Впрочем, их никто и не разыскивал!

***

«Венусу» в те жаркие дни Сенявин, как всегда, поставил задачу особую. Фрегат, покинув порт, прошел вдоль берега, сбивая батареи врага. Встретив сильнейшую, «Венус» укрепился на шпринге и вступил в дуэль. Батарея живо отвечала. Французы стреляли хорошо, и скоро их ядра уже ломали реи и разрывали снасти.

– Наконец-то настоящий бой, с равным по силе противником! – радовался Броневский, распоряжаясь орудиями среднего дека.

В чаду стоящего дыма, запаха пороха, уксуса и пота мелькают обнаженные по пояс матросские тела. Глаза слезятся, сколько ни три, в горле горечь, уши ничего не слышат от пушечного грохота. Но зато в сердце азарт боя! – Заряжай! – Накатывай! – Наводи! – Веселей гадшпугом! Хорош! – Готовы! – Фитиль!

Огненный смерч вырывался из оскаленных стволов, и освобожденные от смертоносного плода пушки рвутся из опутывавших их канатов. От каждого залпа старик «Венус», как живое существо, содрогается всем своим телом. – Заряжай!

Воспользовавшись маловетрием, французы попытались захватить русский фрегат с помощью вооруженных лодок с десантом. Но едва лодки появились из-за мыса, как сразу же попали под шквал ядер. Пришлось поворачивать вспять.

– Выход был хорош, но номер не удался! – шутили моряки. – Просим на «бис»!

Но второй раз французы появиться не решились. Зато вдалеке, на выходе из залива, возникло нагромождение парусов: то спешил на помощь сражавшемуся собрату линейный корабль «Святой Пётр». Едва линейный корабль подошел к месту дуэли фрегата и батареи, как неприятельские орудия внезапно разом замолкли. Затем со стороны неприятельских укреплений раздался сильный взрыв – это французы, уходя, уничтожили пороховой погреб.

– Посчитать потери! – велел старшему офицеру командир фрегата. – Раненых и убитых не имеем!

– Слава Тебе, Господи! – сняв шляпу, широко перекрестился Развозов, затем взял в руки рупор:

– Господа офицеры и вы, братцы-матросы! Поздравляю с одолением!

– Ура! – кричали разом и господа офицеры, и братцы-матросы.

– Ради таких мгновений стоит жить! – пожимал руки своим сотоварищам Броневский.

– Что ж, день и впрямь прожит не зря! – согласились те.

Все были перепачканы пороховой гарью, усталые, но веселые и почти счастливые.

– Господ офицеров прошу ко мне в салон на шампанское! – объявил Развозов. – А команде двойная чарка!

И снова над палубой «Венуса» прокатилось раскатистое «ура!»

***

В это не слишком легкое для Мармона время, вице-король Евгений Богарне писал ему из Италии требования Наполеона: «После того, как пройдут большие (летние) жары, пусть генерал Мармон соберет все свои силы и, имея двенадцать тысяч человек, нагрянет на черногорцев, чтобы отплатить им за все содеянные ими варварские поступки. Пока эти разбойники не получат хороший урок, они всегда будут готовы выступить против нас».

Когда Мармону передали письмо, он лишь саркастически усмехнулся:

– Поди отплати, когда они сами лупят нас в хвост и в гриву!

Линия фронта к этому времени определилась к западу от залива, в глубине которого располагался Бокко-ди-Катторо. Взамен сбитых «Венусом» батарей французы лихорадочно строили новые на большем удалении от залива. Наши при первой возможности стремились их уничтожить. Сам Мармон, запершись в Старой Рагузе, стягивал туда свои разбросанные войска, готовясь к долгой и упорной борьбе за Далмацию. На все упреки Наполеона в медлительности и нерешительности оправдывался: «Я бесконечно много раз требовал от адмирала, чтобы он выдал мне Бокко-ди-Катторо, но его ответы, всегда рассчитанные на откладывание, показывали его недобросовестность, и я должен был не доверять и наперед готовить средства, чтобы бороться с ним».

В первые дни осени Сенявин устроил на французских морских дорогах настоящий погром. Бриги и фрегаты под Андреевским флагом буквально растерзали французские коммуникации. Капитан 1-го ранга Белли, ворвавшийся в Рагузский залив, дерзко-вахватил там две большие требаки с запасом военной амуниции и пороха для французской армии и много пленных.

– Французам сей запас явно лишний, а нам как раз кстати! – обрадовался Белли и отправил добычу на Корфу.

В Бокко-ди-Катторо стояли на якорях в готовности к выходу в море: вице-адмиральский корабль «Селафи-ил», «Святой Пётр», фрегат «Автроил» и прибывший совсем недавно из Севастополя черноморский бриг «Александр» лейтенанта Скаловского. Фрегат «Кильдю-ин» держал ближний дозор.

Непосредственно у Старой Рагузы действовал отряд контр-адмирала Сорокина: линейный корабль «Пара-скевия» в паре с бригом «Бонасорт» и «Уриил» в паре с бригом «Феникс». Пока линейные корабли держали под присмотром морские дороги, легкие и мелкосидящие бриги подходили к самому берегу, совершая набеги на батареи и селения, всякий раз удачно ускользая от взбешенных французов.

При набеге на местечко Сан-Джоржи, что на острове Лавиза, русские взяли огромный винный магазин, который французы готовили для себя. Пока противник понял, что к чему, и подтянул солдат, все содержимое сего важного магазина было уже в трюмах российских кораблей. Матросы этой добыче радовались особо. Тем более что капитаны разрешили всем опробовать захваченный трофей, годится ли к потреблению.

– Еще как годится! – солидно кивали головами матросы. – Да что-то не распробовали с первого-то раза, налей-ка еще малость!

Ввиду того, что у капитана-лейтенанта Сульменева на «Фениксе» оказался некомплект офицеров, Бычен-ский командировал к нему мичмана Мельникова. Прикомандированному Сульменев был весьма рад:

– Будет вам, господин мичман, задача ответственная, но веселая! Готовы ли?

– Готов! – тряхнул русой головой мичман с «Уриила››.

– Вам следует пройтись вдоль самого берега между островками и поглядеть, не прячется ли там кто-нибудь. Если противник по зубам, то нападайте. – А если нет?

– Тогда облизнитесь и возвращайтесь! Давиться слишком большим куском, право, не стоит!

Вместе с бриговским шкипером Мельников был послан на катере к островам, что лежали подле Нарент-ской бухты, неподалеку от Рагузы. Для внушительности на носу катера водрузили фальконет на скрипучем вертлюге.

Едва завернули за первый из скалистых островков, как обнаружили далматинскую брацеру (разновидность требакулы с тремя мачтами и латинскими парусами) и австрийскую требакулу. Затребовали документы. Кормчие нехотя протянули смятые бумаги. Так и есть: зафрахтованные французами суда! В трюмах нашли треску и сушеные сливы-смоквы. Французские солдаты-караульные, пытавшиеся было поначалу спрятаться, отдали свои ружья без сопротивления.

Оставив на судах призовые партии, продолжили поиск. В близлежащей небольшой бухточке нашли еще два рагузинских судна с фасолью и кукурузой.

– Великолепно! – радовался Сульменев. – За каких-то пару часов четыре приза! Чем я могу вас отблагодарить за проявленную храбрость?

– Дозвольте мне отвести захваченные призы к «Уриилу»! – попросил смущенный Мельников.

Командир «Феникса» кивнул понимающе: сам когда-то был мичманом!

Спустя несколько часов Мельников привел к борту своего линейного корабля плененные требакулы.

Доложившись командиру, подошел к своим сотоварищам-мичманам.

– Вот, – сказал, небрежно махнув рукой в сторону плененных транспортов. – Захватил тут между делом, по просьбе капитана «Феникса»! Можно было и поболее, да уж что-то леность напала! К тому же четыре абордажа за день – кому угодно надоесть может. Так шпагой намахался, что чуть руку из сустава не вывернул!