Текст книги "Дедские игры в двух измерениях (СИ)"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Оставалось надеяться, что обойдется, что мы не пожалеем, и то ощущение правильности поведения не окажется ложным.

Когда нас объявили мы вышли и оглядели зал. Молодежь... Очень много молодёжи. Десяток секунд мы осваивались с инструментами, а потом я шагнул к микрофону. Ощущение, что край сцены передо мной это не просто рубеж, отделяющий артиста от публики, а какой-то обрыв, стало настолько ощутимым, что я попятился и отодвинул стойку с микрофоном немного назад.

– Есть песня, которую знают все, – начал я. -Её написали давным-давно, и вы ее узнаете даже без объявления.

Я обернутся, кивнул и, как мы и договаривались, Никита палочками осторожно поступал по ободу барабана. Кавалерия идет!

Мы отыграли первый куплет, тот самый в котором «шел отряд по бережку, шел издалека…» Никита палочками по барабанному ободу отменно изобразил проход красной кавалерии и даже несмотря на то, что в три инструмента она звучало очень бедно, слушали её приняли.

Музыка смолкла. Только Никита палочками поддерживал заданный ритм и тогда я начал говорить.

– Есть герои и есть песни о героях. Песни о героях Гражданской Войны сочинялись очевидцами, и получалась песня принималась слушателями, но новые времена несут новые ритмы. Сегодня мы хотим вам предложить новое прочтение этой темы....

Я повернулся к Никите и скомандовал:

– Вперед, кавалерия!

Палочки ударили по барабану чаще и Сергей выступил вперед. Покачиваясь из стороны в сторону он запел:

«Двигался по берегу воинский отряд.

У солдат молоденьких штыки огнем горят.

Впереди отряда – командир-орел.

Голова обвязана белым полотном...»

Мы доиграли до конца в полной тишине. А когда закончили...

А когда закончили, то не случилось ничего удивительного. Нет, небо не обрушилось на нас.

Слушали в едином порыве не вскочили с мест и не начали восторженно вопить, размахивая сорванной одеждой. Они остались на своих местах. Нам даже не аплодировали. Так... Несколько дежурных хлопков.

Глядя на все это всеобщее оцепенение Никита негромко пробормотал:

– Влипли... А я думал, что наши деды поумнее будут. Эдак они нас знатно подставили...

В моей голове вертелось что-то очень и очень похожее, но я промолчал, и только Сергей глянув на нас через плечо снисходительно объяснил спокойствие зала.

– Они пока до этой музыки не доросли... Я в дедов верю!

А зал действительно недоумевал. Молодежь, собравшаяся тут, просто не знала, как реагировать. То, что они слышали настолько выходило за рамки обыденного, того, что звучало в эфире, что оставалось только промолчать. Мы сложили инструменты, слово солдаты оружие. Но поскольку мы все-таки не были солдатами, то перспективы у нас были более радужные.

– В буфет?

Никто и не подумал возразить.

Мы ушли туда в состоянии какого-то внутреннего опустошения– мы же выплеснули слушателям свою душу, а они... Взяв по стакану сока устроились за столиком.

– Выстрел оказался холостым,– вздохнул Никита. Он что-то чиркал на салфетке – традиционно вычерпывал рифмы из настроения. Из того, что мы сейчас испытывали вполне можно было состряпать хороший блюз. – Жаль... Интересно как бы деды на это отреагировали? Это ведь провал? А они, похоже, рассчитывали...

– Скорее мы попали «в молоко», – поправил его Сергей. -То есть не туда, куда целились.

– Книга с названием "Если ты попал не туда" может оказаться как путеводителем, так и пособием для начинающего снайпера... – задумчиво сказал я, разглядывая программку концерта. Там все было традиционно: песни, пляски...

– Тут актуальнее название «Если ты пришел не вовремя».

Я развернул программку перед друзьями.

– Места для нового там не нашлось. Думаю, что мы действительно с этим несколько поспешили.

– Нет. Для снайпера она будет называться «Если ты попал не в того», – возразил Сергей и я понял, что уж он-то не потрясен нашим неуспехом. –А с твоим названием она и хирургов может заинтересовать...

– Как бы это все не называть ясно одно – надо остановиться. Экспериментов пока довольно. Для рэпа рано, а для рока время самое то...

Друзья, соглашаясь со мной закачали головами. Безразличие слушателей для тех, кто привык к успеху оскорбительно, хотя, надо сказать, подталкивает к правильным решениям.

– Идет время диско... – напомнил Сергей дедовскую подсказку. – Просто мы перескочили через ступеньку.

Закончилось первое отделение концерта и в буфете появились зрители. В их числе около прилавка обнаружился и наш знакомый из «Московского комсомольца». Увидев меня, он взмахнул рукой и, ухватив свой стакан кофе, присоединился к нам.

– Удивили,– сказал Александр Алексеевич, пожав нам руки. – Это как называется?

Мы посмотрели на Сергея. Он – родоначальник, ему и отвечать.

– Это рэп. – Спокойно, с внутренним достоинством, ответил Володин. – Новое слово в музыке...

– В музыке? – с сомнением переспросил журналист. – Там и музыки-то...

Он спохватился и задал новый вопрос.

– А это на каком языке? Что слово означает?

– На нашем. На русском языке. Аббревиатура. А означает это «Ритмическая энергичная проза». А если для заграницы – «Русская энергичная проза».

– И как это пришло вам в голову?

– Да вот как-то пришло...

Не то было настроение, что объяснять, что-либо, но въедливость журналиста не позволили нам уйти от темы.

– А что вы про заграницу говорите? Считаете, что это там воспримут лучше, чем у нас?

– Уверен,– твердо сказал Сергей.

Тон журналиста показался мне чуть-чуть назидающим. Ни дать, ни взять скучающий гений, знающий все наперед. Меня это задело.

– Нельзя стоять на месте... – сказал я. -Мир меняется, люди меняются. Меняются люди и музыкальная культура меняется вместе с ними. Мы посчитали, что подвиги наших отцов и дедов нуждаются в новом прочтении и перерождении в новой музыкальной культуре.

Сергей посмотрел на Никиту, предлагая присоединиться к разговору.

– Мы считаем, что о былых подвигах можно рассказать и иными музыкальными формами и готовы рассказать о подвигах иных поколений новым музыкальным языком.

И я не остался в стороне.

– Считайте, что сегодня родилось новое музыкальное направление.

– А вы его родители?

Мы с Никитой одновременно показали на Сергея.

– Он. Он родитель...

Сергей кивнул.

– Но роды пошли тяжело...

Журналист усмехнулся. Он, как человек творческий, мог оценить наше разочарование.

– Ну что ж, ребята... Всякое бывает. Кстати, формируется агитбригада для поездки на БАМ. Вы вроде бы хотели принять участие? Может быть провинция сможет оценить то, что не смогла оценить столица? Поедете?

Глава 7

12.

После концерта ничего нас в Москве не держало.

Ощущение неполученного триумфа томило нас, заставляя обиженно смотреть на этот мир. Мир до этой музыки не дорос... А мы– доросли. Точнее мои деды. Ощущения были сродни тем, когда испытываешь при легкой простуде. Только у нас не текло из носа, а было общее недовольство окружающим миром. Мы маялись... Хотелось побыстрее закончить все дела и сменить дислокацию. Агитбригада, в которую мы влились, убывала на Дальний Восток через четыре дня.

Срочных день у нас не было – майор из «Дальрыбы» был проинформирован и не возражал, с родителями все согласовали. Вроде бы все было нормально, но вот маячило на горизонте тучка – наше обещание Кобзону новой песни.

Песню, ту самую, что мы написали на слова Рождественского, мы решили всё-таки передать ему, но как только мы пришли к этому решению, так все остановилось.

Мы сидели вокруг телефона в нашей комнате и смотрели на аппарат. Казалось бы, что сложного? Решение принято и осталось только снять трубку и набрать номер, но...

Я взялся за трубку, но не снял её. Не решился. Несколько долгих секунд я думал, что же мешает мне набрать эти семь цифр, но тут влез Никита.

– Ну, – подтолкнул меня он. – Давай. Шевели пальцами. Звони товарищу Кобзону.

После его слов я-таки сообразил, что меня остановило. Это была формулировка «товарищ Кобзон». Убрав руку с телефона, покачал головой.

– Нет. Не могу. Давай ты звони...

– Это почему это? – удивился он. По лицу видно было, что и он не горит желанием разговаривать с артистом. – Твой дед песню придумал, значит тебе и звонить.

Какая-то странная логика в этих словах была, но решения я не изменил.

– Не смогу, – признался я. – Это же Кобзон!

Наверное, я произнёс фамилию с должной частью уважения к артисту.

– Ну и что? – притворился непонимающим Никита. – Мы с ними уже говорили.

– И не раз, – поддержал Сергей. Но я точно знал, что отвечу. Мои ощущения за эти несколько секунд оформились в нужные слова.

– Нет. Не мы. Они.

Я ткнул пальцем в потолок.

– Деды. Это они с ними на равных говорили, а у меня не получится. У меня с ними со всеми говорить так попросту не получится.

Глянув на товарищей, понял, что и им это задача не по плечу, о чем им и сообщил:

– Да и у вас, я думаю, тоже...

Друзья переглянулись, но ни тот, ни другой не поспешили ухватиться на телефонную трубку. Это было правдой. Той правдой, которая указывала нам то место в нашем мире, которое мы реально заслуживали.

Горько было это осознавать, но...

– Да и, честно говоря, недоделали мы песню. Мы же её не слышим.

Чуть помедлив, друзья кивнули. Все мы чувствовали одно и тоже. Если вместе с дедами мы знали, как должна звучать пеня и максимально близко к той реальности переносили её в нашу реальность, то с этой песней все получилось совсем не так. Точнее никак не получилось...

Слова были правильные. К ним претензий быть не могло. Музыка тоже наверняка была замечательная, но вот мы её не слышали. Мы чувствовали ритм, тот самый, что поймали на улице, но музыки, увы, не было. Нам даже не получится передать гитарные аккорды, оставленные дедом.

Не было музыки. И некому было хотя бы насвистеть нам её.

–Ушли деды... Ушли. – грустно сказал Сергей.

– «И блюдца ушли и стаканы. Остались они тараканы».

Мы все читали в детстве Чуковского, и Никита очень точно уловил наше общее настроение.

– В головах... – продолжил наш барабанщик. Я с ним не согласился.

– Да нет. Тараканы тоже ушли...

Никита кивнул. Да я был прав. Ушло все... Возможности, надежды... Все было как в сказке. В плохой сказке.

– «Горе Федоре, горе...»

Мы помолчали.

– Ну, что, – спросил Сергей. – Откладываем пока всё? И на БАМ?

13.

Поезд с агитбригадой уходил через два дня с Ярославского вокзала. Мы устроились в купе и ждали, когда поезд наконец-то тронется и начнется путешествие. Ехать нам предстояло долго, и мы планировали провести все эти дни с удовольствием: гитару я захватил с собой, вагон-ресторан в поезде был, деньги у нас также имелись, так что...

Время тянулось.

Мы с Сергеем смотрели на перрон, где суетились отъезжающие и провожающие. Скользили по асфальту носильщики с тележками, пищали дети. Прямо перед нашим окном, на перроне, выстраивалась сцена из стихотворения «Дама сдавала в багаж...» Там полная дама с чемоданами, коробками и маленькой собачонкой металась перед вагоном, пытаясь организовать свою вагонную жизнь.

Мы глядели на эту суету, а Никита чинно-благородно, как интеллигент неизвестно в каком поколении, листал стопку газет, купленных в дорогу. «Комсомолка», «Литературка», «Известия»...

Шуршание газетных листов стихло, и Никита радостно сказал:

– Опа!

На суету на перроне было интересно смотреть, но Никитино «опа» заинтересовало меня больше.

Я обернулся. Лицо нашего поэта закрывал лист «Комсомольской правды».

– Дождались, – радостно сказал он, откладывая газету. – Началось!

– Чего? – спросил я. – Сняли кого-нибудь?

С такой радостью можно было говорить только о переменах в политической обстановке в стране.

– Стреляли в кого? – добавил Сергей, подумавший примерно тоже самое. – Убили? Давно пора!

Но Никита нас удивил.

– В нас стреляют! Крупным калибром! Ретрограды и консерваторы проснулись!

Он с довольным видом положил перед нами газету и ткнул пальцем.

– Нас заметила центральная пресса. Вон. Статья про концерт.

Я пробежал глазами по тексту. Так... Заметки очевидца. Сразу видно было, что писал заметку кто-то немолодой, какой-то человек в возрасте, со сложившимся мнением и чётким пониманием, что молодежи нужно, а что– не нужно. Он точно знал, как играть и петь «правильно», а как «неправильно». Нас не то пригвоздили к позорному столбу, но поставили в один ряд с теми, кто на кого советская молодёжь не должна ориентироваться и ровняться.

Его слова вызывали не обиду, а скорее, недоумение, ибо настолько это было далеко от реальности, что...

«Неуклюжее топтание на месте, выдаваемое за танец...», «сдержанный прием слушателями музыкальной новинки», причем слова «музыкальная новинка» были взяты в кавычки. «Попытки двигаться вперед пародируя произведение старых заслуженных мастеров жанра...»

Дочитав до этого, я хмыкнул и отчеркнув ногтем абзац, передал газету Сергею.

– Это он еще твоей «лунной походки» не видел. А то хватил бы его Кондратий...

Сергей прочитал. Сложив газетный лист спросил:

– Ну и что тут хорошего? Где повод для радости?

– Реклама! – объяснил Никита.

– В смысле «...все кроме некролога»?

– Именно. Не вообще по площадям лупят, а прицельно по «КПВТ». Значит заметили. Значит оценили!

Я пожал плечами. Я всегда считал высказывание М. Твена про некрологи несколько преувеличенным, что ли. Сергей, похоже, тоже стоял на похожей точке зрения.

– В нас плюнули, – сказал он. – Отвечать будем?

Он не улыбнулся, а оскалился.

– Я им покажу мой рэп закрывать!

В этот момент состав дернулся. За окном потянулось стена вокзала и перрон с провожающими. Дама с собачкой куда-то подевалась, а люди заглядывали в окна и приветливо махали ладошками. Почувствовав движение, Никита оторвался от следующей газеты.

– Нет.

– Нет?

Он объяснил.

– Думаю, нам трибуну для ответа не предоставят.

– Согласен, – поддержал я друга. – Отвечать нужно делом. В этом случае– песней. Нужен какой-то новый рэп. Комсомольский...

– Если промолчим– сожрут... – возразил Сергей.

– Времена не те! – Уверенно сказал Никита. – Не сожрут. А начнут жрать– подавятся. Тем более, что ты же сам сказал «плюнули». Не укусили же...

– «Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь!» – напомнил Сергей древний лозунг борцов за чистоту в социалистическом искусстве.

– Может быть и так. Кто знает, насколько у них длинные руки? А если это компания?

– Сегодня ты играешь рэп, а завтра...

Я посмотрел на нас, ожидая продолжения.

– ...а завтра в тундре валишь лес...– закончил Сергей. БАМ уже будоражил нашу кровь.

– Тундра– это не лес. Тундра – это...

Никита попытался вспомнить что нам в пятом классе рассказывали про тундру на уроках Природоведения, но запнулся. А может быть по привычке начал отыскивать к этому слову рифму?

– ...Это тундра! – закончил я за него. – Нужно по-другому. «Сегодня ты играешь рэп, а завтра тащишь длинный рельс».

– Да. – Никита благосклонно кивнул. -Это про нас. Прямо «БАМ-рэп»!

Поморщив лоб, он выдал:

– «Под наш советский бодрый рэп ребята дружно ставят рельс...»

Я решил не отставать и продолжил:

– «И голубые поезда бегут неведомо куда.»

Нашу поэтическую дуэль остановил Сергей.

– Ну, во-первых, это не рэп. А во-вторых, мы же вроде бы решили повременить с рэпом-то? Решили, что не время?

– Ну тогда что бы отмазаться придется вместо рэпа написать что-нибудь патриотическое. Что-то о Родине.

– А что новое-то писать, когда уже старое есть?

Мы посмотрели на Сергея, ожидая разъяснений.

– Ну та песня, которую мы Кобзону хотели отдать. Давайте переиграем и сами её исполним. Тем более и она, я чувствую, немножечко рэп.

Он затоптался в такт покачивания вагона.

– Подумаем и прикинем как её до ума можно довести. Лично я думаю, что там все-таки хор нужен. Там ведь слова «Я, ты он, она...» Это просто прямой намек на кучу людей, стоящих на сцене. А что такое куча людей на сцене?

Никто из друзей отвечать на риторический вопрос не стал.

– Конечно хор!

Я обдумал слова Сергея. По-моему, он был прав. Слова стихотворения сидели в голове крепко, и я «просмотрел» их, прикидывая, какие из строчек могли бы быть пригодны для исполнения хором. Получалось, что как раз весь припев можно не петь, а скандировать! От радости я ткнул друга в плечо.

– Тогда тебе «отл»!

– Что мне? – не понял он.

Я засмеялся. Проблема, которую мы никак не могли решить все-таки разрешилась. Вот какая польза от путешествий!

– За твой «хор» тебе «отл». В смысле отлично. Это очень хорошая идея.

Погруженный в свои мысли Никита никак не отреагировал.

– Смотрите как получается...

Как мог, я объяснил, как вижу исполнение песни вместе с хором. Никита, с прищуром глядя на меня, тоже как-то представил общую картину.

– Явно видно детский хор. Кобзон впереди, а за его спиной три десятка мальчиков и девочек. «Черных, рыжих и льняных» ...

– Негров нам не нужно, – отозвался я, представив, что вместо детского хора на сцене стоят ребята, которые помогали нам на записи пластинки по следам фестиваля.

– А назовём как?

– Как автор стихи назвал. «Родина моя».

14.

Эту идею, с Кобзоном и хором, мы мусолили все время, пока ехали.

А ехали мы весело. Это слегка напоминало поездку на Фестиваль в Берлин. Ну, может быть, только не плясали пассажиры на каждой остановке. А вот что касается попеть пени... На этого желающих нашлось множество.

Разумеется, гитаристов в поезде хватало, но мы были особенными. Про «КПВТ» знали практически все, что обеспечивало нам пристальное и благосклонное внимание окружающих.

С первого же дня к нам в купе зачастили желающие посмотреть на нас и подрать горло.

Вот они и драли. Пели наши песни, свои... Народу было множество и каждый готов был себя показать. Частенько заглядывал нами руководитель бригады, Лёня Островский, которого почти всерьез называли «комиссаром».

Пели, спорили, смеялись, в общем было весело... Но как только у нас возникала идея что-то попробовать новое, то мы безжалостно выгоняли всех закрывались в купе и работали с песней.

Беда была в том, что ни один из нас еще «не слышал» её.

Может быть потому, что в этой песни было что-то от марша, что-то от рэпа и что-то от эстрадного шлягера.

Хотелось задавать ритм громко стукая ногами, но мелодии-то не было... С хором тоже не все было понятно.

Мы искали возможности, перебирали их, но решения не было.

– Если бы мы возвращались в Москву... – сказал Никита, глядя на мелькающие мимо нас елки.

– Вот-вот... Но мы в Москву не едем...

– Если бы да кабы... Место имеет значение!

Я назидательно поднял палец.

– Если бы кузнец Вакула полетел не в Петербург, к Екатерине, а в Париж, к Очередному Людовику, то вполне мог бы встретиться там с Атосом, Портосом и Арамисом... Вот роман мог же получиться! И название интересное: "Вакула, черт и три мушкетера"...

– Если бы он полетел в Ереван? – с интересом спросил Сергей, но Никита не дал ему себя сбить и подозрительно спросил:

– Это ты к чему?

– Это я к тому, что мы имеем то, что имеем.

– А черт-то тут при чем?

– Да ни причём. Просто, к слову пришлось. Нет у нас хора и в ближайшее время не будет, если только мы не организуем хор из тех, кто захаживает в наше купе.

– Ага, – мгновенно отозвался Сергей. – Нашел детей...

Ситуация сложилась безвыходная.

Наш опыт работы с хором в родной школе мы уже не могли использовать. Мало того, что мы были не в Москве, а в мчавшимся на Дальний Восток поезде, так ведь и школьники в этот момент были на каникулах. Кстати, наши соученики по ВКШ, то кто помогал нам в подготовке пластинки – тоже. Нужно было или откладывать песню в долгий ящик или искать решение в тех местах, куда мы должны были вскоре прибыть.

Отложив вопрос с хором до прибытия на место, мы перечитывали стихи и пробовали играть разные варианты мелодий по тем аккордам, что оставил мой дед.

В какой-то момент колесный перестук, ломающий ритм песни, смешался со стуком в дверь. Мы смолкли.

К нам ломились гости. Но на этот раз– неожиданные. В этот раз к нам пришел комиссар и принес пива.

– Привет, музыканты!

Пришлось двигаться. За спиной комиссара маячили еще двое попутчиков.

– Чем занимаетесь? Нетленку лепите?

Иронии и искреннего уважения в тон было 50 на 50. Поровну то есть.

– Стараемся, – сразу за всех ответил Сергей. Гитару отправили наверх, да и всем пришлось потесниться, освобождая место гостям и их бутылкам. Они расселись, поставили бутылки на столик.

– Новую песню, слышу, репетируете? Про родину?

– Да. Но вот что-то у нас не получается.

– Ну что ж. И на Солнце бывают пятна, – великодушно пошутил один их его сопровождающих, а сам комиссар серьезно предложил.

– Может быть помощь какая-то нужна?

Представив, как это может выглядеть я чуть не рассмеялся. Хотя он наверняка предложил это от чистого сердца.

– Спасибо, конечно... Это наши внутренние заморочки. Разберемся, –ответил я и, в ответ на явное любопытство на лицах пришедших, пояснил.

– Нам Роберт Рождественский очень хорошее стихи подарил, а мы тут думаем, как из хороших стихов хорошую песню сделать. Вот и собачимся...

– А что за стихи? Хорошие?

– У Рождественского плохих стихов не бывает. – Серьезно откликнулся Сергей. – Там везде знак качества. На каждой строчке.

А Никита добавил.

– Оно не очень известное и называется «Родина». Сами понимаете про Родину плохо писать нельзя. Вот и мы пытаемся соответствовать.

– Да. – согласился комиссар. -Про Родину плохо нельзя писать.

Он чуть напрягся и неожиданно выдал:

«Гой ты, Русь, моя родная,

Хаты – в ризах образа...

Не видать конца и края —

Только синь сосет глаза.»

– Что-нибудь лирическое пишите? – демонстрируя знание современной музыки спросил один из спутников – Какой-нибудь блюз?

Если это и была шутка, то с подтекстом.

– Да уж не серенаду.

– У Есенина Родина небольшая была...– откликнулся Сергей на цитату. – У Рождественского она побольше.

– Почему это?

Гость в очках, явно начитанный и образованный, возразил:

– Ошибаетесь. Есенинская Русь, а точнее Российская Империя побольше СССР была по площади. В неё ведь половина нынешней Польши входило...

И уже назидательным тоном добавил:

– Лучше надо было историю учить...

– Я о другом, – отмахнулся Сергей. – У Есенина эти стихи о родном крае. Так сказать, о малой родине...

– А есть еще и большая?

– Конечно! -сделал удивленные глаза Володин. – И могу доказать.

Он вопросительно поглядел на нас, потом на гостей. Гости были незваные и уже надоели и было бы неплохо, если б они ушли, конечно же оставив нам пиво. По вдохновенному лицу Сергея было ясно, что он готов опровергнуть обвинение в малограмотности делом. Точнее языком. Обвинение студента ВКШ в малограмотности было и оскорбительно.

– Родина... Родина– слово странное. Я бы даже сказал неоднозначное слово, – начал лекцию Сергей, показав на окно. Там, за стеклом бежали домики сельского вида да деревья с кустами. Где-то далеко железным пальцем торчала водокачка. Островский пожал плечами.

– А что в нем странного? Вот она. Перед тобой...

Володин оторвался от стекла.

– То, что мы сейчас видим – это окружающая среда, пейзаж... А вот что это такое «Родина»?

Он произнес это слово так, что сразу видно было, что с заглавной буквы.

– В нравственном смысле этого слова? Земля? Страна? Правительство? Соотечественники?

– Наверное и то и другое, и третье.... У каждого свое.

Сергей, похоже, поймал кураж и посмотрел на гостей как преподаватель на студентов.

– Должно же быть какое-то определение? Для всех общее?

– Ну-ну...– подбодрил я его. Видно было, что он-то имеет свое мнение по этому вопросу, а вот у гостей его нет. Разумеется, ему было, что сказать.

– А действительно, где моя родина? В Москве, где родился, или на Дальнем Востоке, куда мы едем со скоростью 70 километров в час? Расстояние-то между ними– о-го-го какое!

– Ну ты для себя уже решил или нет?

Островский демократически открыл пиво, подцепив пробку одной бутылки пробкой другой бутылки и пододвинул её к Сергею. Тот кивком поблагодарил.

– В принципе да....

Он поставил локти на столик, руками подперев голову.

– Вот давным-давно когда люди жили как племя, все было понятнее. Родина– это место, где ты родился, земля которая тебя кормит. Мир вокруг был необъятен...– как-то очень лирично начал Сергей.

– Да он и сейчас не стал меньше, – перебил его Никита, не зная в какую диссидентскую топь могут завезти его свои рассуждения, но Сергей только головой махнул, не мешайте, мол.

– Далеко от деревни люди не уходили и поэтому Родина была хорошо изучена. Все дороги, все тропинки. Человек знал где малина в своем лесу, где ручьи текут, где землю под зябь распахали. Вот это и была Родина по-Есенински: изба, где родился, церковь, где крестился, лес, где дрова рубил...

Мы согласно закивали головами.

– И если вдруг приходили враги, то Родину приходилось защищать исключительно из шкурных интересов, так как враги, завоевав тебя, банально лишали твое племя, соотечественников, кормовой базы. – Совершенно нелирическим тоном продолжил Сергей. – Ты не смог жить без Родины, так как не мог выращивать себе хлеб, добывать дичь и прочее... То есть защищая Родину ты реально защищал свою жизнь, свое существование на этом свете.

«Ну вот, – подумал я опять начал вести себя как творческая личность, которому все позволено, а не как студент ВКШ и комсомолец»

Островский тоже почувствовал душок вольтерянства, прищурился.

– Гнилая философия. Шкурная какая-то. Не находите?

– Ничуть, – отрезал Сергей. – Можно сказать, что это марксизм. У всего есть экономическая подоплека.

Не имея в памяти никакой подходящей цитаты из «Капитала» возражать Серёжкиному высказыванию никто не решился, и тот продолжил:

– Это же все исторический материализм! Появление государств расширило географию понятия «Родина», но не в голове простого человека, а в голове Князя, то есть Власти. Власть представила людям защиту от беззакония, установив Закон и силой постановила считать Родиной всю территорию, на которой она управляет.

– И собирает налоги! – вставил Никита. – Это экономика!

– Конечно! Как же без этого... Именно, что экономика! Это Маркс в чистом виде! С этого момента родин стало две– Малая Родина и Родина.

Он показал на окно.

– Про это все, что там за окном, наверное, можно сказать Большая. Малая Родина, хочу напомнить, – это как в понимании человека из племени: свой лес, своя речка, своя деревня.... Большую Родину можно представить на географической карте... Но ведь это «холодно». Территория не одушевлена нашим присутствием там, нашими воспоминаниями. Да вот взять тот же Дальний Восток... Не был я там никогда, но тоже вреде бы Родина.

– «Край далекий, но нашенский», – наполнил я Ленинскую мысль, покосившись на нахмурившегося Леню. Тот слушал создателя советского рэпа очень внимательно.

– Разумная мысль.

– Весьма! – кивнул Сергей.

– Я вижу, что ты хорошо учился последние полгода, – сказал Никита, хлопнув друга по плечу. – А ведь точно!

– Так что там с Дальним Востоком? – осторожно спросил Леня. – Что такое Большая Родина?

Поезд проскочил без остановки через какой-то провинциальный городок и за окном бесконечным лезвием двуручной пилы опять замелькали елки.

– Вот и я понял, что и как...

Сергей хлебнул из бутылки и объяснил всем, что имеет ввиду.

– Ответ прост... Именно вся эта территория, включенная в хозяйственный оборот, нас кормит. Мы ведь не выращиваем за околицей пшеницу и не вырабатываем на своем, стоящем на балконе ветряке, электричество, не качаем в огороде нефть и газ, но все-таки кушаем хлеб, ездим на автомобилях и пользуемся телефонами. То есть кто-то это производит и если позволить кому-то сломать налаженное взаимодействие, то не будет ни хлеба, ни электричества. Получается, что Родина– это та территория, которая обеспечивает наши комфортную жизнь. Налаженные хозяйственный связи – это вам не хухры-мухры!

Чело Островского как-то разгладилось. Похоже, что он Бог знает, что подумал про нас.

– Ну и что это было? – спросил я Сергея, когда гости ушли. – С чего вся эта лекция? Ты, я смотрю, умнее деда стал! Переучился что ли?

– Да надоели они уже...

Он показал нам смятую пробку от пивной бутылки с цифрами.

– И пиво у них не свежее...

Машинально оглянувшись и понизив голос спросил:

– А не подумал ты, что он теперь чуть ли не диссидентами нам считать будет?

– Да ладно, – отмахнулся Сергей. – У него своих забот хватает.

– Вот мы и есть наша забота.

– Нет. Наша забота у майора Иванова.

Глава 8

15.

Кочевая жизнь приносила одни удовольствия. Агитпоезд катился по рельсам и вместе с ним катилась наша развесёлая жизнь. Не то что мы превратились в бродячих артистов, но что-то романтическое в таком образе жизни точно было. Переезжая из города в город, из одного студенческого лагеря в другой, мы везли с собой культурную программу и хорошее настроение...

Мест, где студенческие строительные отряды помогали строительству железной дороги, имелось множество и поэтому, время от времени, агитбригада дробилась на части – кто-то ехал с выступлениями в одно место, а кто-то в другое.

Выступать приходилось и в домах культуры маленьких городков и даже под открытом небом, чуть ли не посреди леса или строительной площадки. Так что случаев хлебнуть таёжной романтики нам представилось множество.

Танцы мы отыграли, как всегда, на «хорошо» и «отлично». Думаю, что вся та молодежь, что приходила на концерт, хотела не слушать песни и пляски, а сама потанцевать, но.... Это ведь было мероприятие, и вся программа утверждалась в Москве, так что нам пришлось подчиняться. Все делали то, что должны были делать. Звали играть – вот вам пожалуйста.

Вот и в очередной раз мы уселись около костра, зажженным гостеприимными строителями стальной магистрали. Гитара, с которой мы не расставались, пошла по рукам, и я с удовольствием отпустил её. Мне уже хватило того, что выпало в этот день: полтора часа танцев – это полтора часа радости для танцующих и полтора часа тяжелой, хотя и приятной, работы для музыкантов.

Но все, рано или поздно заканчивается.

Костер горел, где-то рядом неизвестные люди неумело играли «Дом восходящего солнца».

Устроившись на каком-то чурбачке, я шевелил пальцами. После концерта их кончики немного побаливали.

– Устали? – спросил подобравшийся со спины Леня. Он, похоже, назначил себя на роль «отца-командира».

– Есть немного, – согласился я. Леня усмехнулся, кивнул на студентов, сидевших у костра рядом с нами.

– Эти устали побольше вас...

Вряд ли он имел ввиду танцы и я подумал: «Гад ты, оказывается, а не отец-командир.»

Следом за ним подошел кто-то из здешних, вроде бы командир отряда. Присел на корточки, улыбнулся.

– Спасибо, ребята. Слушать вас – большое удовольствие, – сказал он, пожимая нам руки. – Слушал бы вас и слушал…

Я услышал в его словах скрытый упрек. Мол, могли бы поиграть и подольше. Пришлось объяснить.

– Мы и сами играли бы вечно, если бы не это.