Текст книги "Дедские игры в двух измерениях (СИ)"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Annotation

Продолжение цикла Дедушки с гитарой.

«Дедские игры в двух измерениях» (Дедушки-4)

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

«Дедские игры в двух измерениях» (Дедушки-4)

Глава 1

В. Перемолотов.

«Дедские игры в двух измерениях» (Дедушки...-4)

(Внутреннее время книги – Июнь 1974 года.)

1.

Темнота светилась…

Краем сознания я понимал странность этого ощущения, но темноту и впрямь пронизывали тускло красные волнистые линии, словно кто-то размотал клубок выцветшей красной шерсти и несильный ветер шевелил эти обрывки у меня перед глазами.

И абсолютная тишина.

Я не слышал ни звука, и поэтому вся это черно-красная фантасмагория походила на древнее, немое, неумело снятое цветное кино. Ленты и линии медленно переплетались, становясь то тусклее, то ярче, то шире, то уже. Какими-то ленивыми червяками одни уползали из поля зрения и снова возвращались, а другие крутились, свиваясь в медленные спирали.

Какое-то время я смотрел на все это ничего не понимая, но потом возникло новое ощущение. Пришла боль. Она не была огромной или нестерпимой, она просто была, и мне стало понятно, что мир вокруг не ограничен темнотой и цветом. Вокруг меня существует целый мир, а не только несколько тусклых красок.

Именно боль потащила меня из темноты. Линии стали ярче и в какой-то неуловимый момент темнота стала светом. Белым светом.

В этот момент я почувствовал себя живым.

Надо мной парил потолок. Белый, словно снег. Двигаться было необычайно тяжело и меня хватило только на то, что повернуть голову. Одного взгляда достало, чтоб понять, что я в больнице. Казенная кровать с белой металлической спинкой, стойка с капельницей и какой-то аппарат с круглым темным экраном, на котором пульсировала зеленоватая линия. Повернув голову в другую сторону, я увидел друзей.

– Как вовремя-то,– сказал Сергей, увидев мой взгляд, а Никита, уловив страдальческую гримасу, поинтересовался:

– Ты как?

– Живой,– неопределенно прохрипел я.

Я еще не соображал ни где я, ни когда я. Не до этого было. Немножко подумав, добавил:

– Рука болит…

С трудом повернув голову, я посмотрел туда, где болело. Руку, в районе локтя, охватывала марлевая повязка и из неё торчала игла. Сразу стало понятно, что за боль вытащила меня из темноты. Капельница.

– Хорошо, что только рука. Тебя тогда неслабо приложило…

Слова из меня вылезали с трудом, соображалось тоже не очень, и я не ответил.

Когда я понял, что я скорее жив, чем мертв, мне стало спокойнее. По ощущениям понятно было, что мне изрядно досталось, но ведь жив же! Несколько минут я, просто молча дышал. Друзья также молча смотрели на меня. Мне показалось, что они чего-то ждут и спросил:

– Я что-то пропустил? Что-то случилось? Грузовик? Столб?

Сергей с Никитой переглянулись.

– Он еще ничего не понял, – сказал один другому.

От этих слов веяло неприятностями и напрягся. Вот только что я чувствовал себя довольным жизнью от того, что выжил, не погиб под обломками, но от слов друзей внутри сделалось как-то нехорошо. Похоже было, что я что-то важное упустил.

– Чего я не понял?

– Ну-ка вспомни-ка чего-нибудь… – предложил Сергей.

– Что вспомнить?

Друзья молча смотрели, не пытаясь подсказывать. Я напрягся, наморщил лоб. Мыслей в голове вообще никаких не было. Казалось, что внутри, в черепе, что-то гудит, словно трансформатор работает… Трансформатор... Электричество… Столб… Током меня что ли ударило? Или просто столбом приложило? Что ж они, гады, молчат? Я же помню, как тот столб валился на нас. С трудом ворочая языком я заговорил перемежая каждые два слова вздохом.

– Берлин помню... С Ленноном виделись… Пиво пили… Столб помню...

Мысль о столбе заставила тело содрогнуться, словно меня снова шибануло током.

– Ты будущее вспомни.

Я неуверенно улыбнулся. В голове продолжало гудеть, но я успел удивился связке слов «вспомни» и «будущее». Вспомнить то можно только прошлое! Что-то такое шевельнулось, но мысль мелькнула хвостом и ускакала.

– Вспомнить что?

С внезапным раздражением Сергей почти крикнул.

– Что будет через год, помнишь? А через десять лет? А музыку помнишь?

Эти вопросы я попросту не понял. Они не имели смысла, да интересовало меня в данный момент иное.

– Мы где? И когда?

Не дождавшийся внятного ответа Никита сказал, глядя на Сергея.

– Он, похоже, вообще ничего не понимает… И не помнит.

– Столб помню,– напомнил я,– и грузовик. Берлинский. И Джона Леннона.

Сергей сожалеюще поморщился.

– Мы уже в Москве. В госпитале.

Друзья сидели рядом, и я только сейчас обратил внимание, что они одеты в одинаковые больничные халаты. Почему-то мне вспомнился кусочек «Небесного тихохода», тот момент, где герои песни песню, прогуливаясь по парку.

– Мы в военном госпитале? – уточнил я. – Где летчики? Почему?

Сергей повернулся к Никите.

– Похоже, что этот чертов столб на него не один раз, а, по крайней мере, дважды.

– Ага,– поддержал его Никита,– и оба раза на голову. А потом еще и грузовик по мозгам туда-сюда проехал…

Мне стало смешно. Я засмеялся и пожалел. Было весело– стало больно. Смешно и больно.

– Хватит ржать,– сказал я. – Больно же… Рассказывайте, что тут в конце концов происходит.

– Лучше ты расскажи, как себя ощущаешь?

Требовательный взгляд друзей заставил меня напрячься и попытаться честно ответить на вопросы. Дурнота в организме куда-то потихоньку уходила. Словно туман в мозгах развеивался.

– Я же говорю – живой, а остальное приложится.

– Тогда вспоминай.

– Что?

– Все что вспомнишь.

– С какого места?

– С какого вспомнишь.

– А это поможет? – усомнился я.

– Поможет, поможет,– ответил Никита. – Давай... Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

Я наморщил лоб, вспоминая прошлое. В мозгу перед мысленным взором потянулись картинки... Вот школа, музыка, концерты. Вот Фестиваль… Потом всплыло лица Андропова, Пугачевой… Люди они, конечно, приятные, но от воспоминаний здоровья у меня не прибавилось.

– Помню. Только чувствую все равно хреново…

– Лет тебе сколько? – влез Сергей, не выдержав. Дурацкий вопрос.

– Восемнадцать…

Друзья переглянулись. Я видел, что мой ответ радости им не прибавил.

– Вот и нам по столько.

Кто-то из нас изрядно тупил. То ли они, то ли я.

– А сколько должно было быть?

Я все еще никак не мог понять, что вокруг меня происходит.

– Мы остались одни,– сказал Никита. – Мы – одни. Мы теперь только молодые. Мы теперь не умные и не опытные. Мы ничего не помним о Будущем.

Каждое следующее «не» звучало все громче и громче.

И тут я вспомнил ВСЕ.

События последнего года промелькнули перед глазами цепочкой стоп-кадров. Конкурсы, пластинки, статьи в журналах, выступления… Как высоко взлетели! К сожалению, трамплином для этого взлета стал не наш талант, а чужое знание. Чужое? Мысль дернулась, остановилась. Или не очень? Там же ведь были тоже мы… Точнее не мы, а... Мы другие, более старшие, более опытные, более знающие… В моей черепной коробке какое-то время назад жил кто-то другой! Более мудрый, более знающий и именно он стал тем, кто превратил никому неизвестных школьников в тех, кем мы сейчас стали.

Я попытался вспомнить хоть что-то из того будущего, в котором скрылся великовозрастный я, но ничего не получилось. Нет. Там не было никакой стены между Сегодня и Завтра. Стену можно было бы попытаться пробить взорвать или обойти, но тут… Там вообще ничего не было. Это было как конец провода. Вот он есть и вот– его уже нет…

Я закрыл глаза и снова попытался нырнуть в прошлое, что-то понять, что-то вспомнить... Ничего. За закрытыми глазами было темно, и только тускло переливались красноватые линии. Я видел, как они бледнели и снова наливались светом. Неужели все кончилось? Кто мы теперь без них? Никто? И звать нас «Никак»? КПВТ! Т– талантливые!

Захотелось зло рассмеяться и тут… Тут я вспомнил анекдот. Про мужика, нашедшего лампу с джинном. «У тебя все было!»… Это ведь про нас. Про нынешних нас!!!

Даже боль в рёбрах не остановила моего смеха.

– Вспомнил что-то? – встрепенулся Сергей.

– Да,– прокашлял я. – Анекдот… Старый.

Меня никто не понял. Им было не до анекдотов. Безуспешно обыскав свою память, и не найдя там ничего, друзья искали спасение в моей, но и в ней не нашлось ничего, кроме этого древнего анекдота, да черных дыр беспамятства. Зато их там нашлось столько, что… Короче, все наши планы, все надежды, верно шли на.., в... и ко... В смысле– ко дну.

– Про джинна помните анекдот? «У тебя все БЫЛО…»

Анекдот они вспомнили, но не улыбнулись. А ведь действительно это было смешно– мы стали реальными персонажами анекдота. Как и у того мужика из анекдота, у нас все было. Молодость, деньги, , репутация, связи... Не каждому в жизни так может повезти. Я вздохнул. В груди кольнуло.

Было и прошло… Было и сплыло в неизвестном направлении.

– Плохо нам будет, – подвел я итог безуспешным попыткам прорваться в Будущее.

– Плохо будет не только нам, – сказал Сергей. – Ты про Андропова подумал? Ему-то как в этой ситуации? Он на нас надеялся, а мы…

Вот тут Сергей был прав на все сто процентов. Наши беды – вот они тут и нам понятны, но ведь есть еще КГБ и Юрий Владимирович. То, что случилось с нами его не просто огорчит… Это расстроит какие-то планы. Что мне, что моим друзьям хватало жизненного опыта понять, как может повернуться дело. Только вот в этот момент я больше думал не об Андропове, а о нас.

– Значит, нам будет еще хуже, чем просто плохо… Если мы ничего не помним, если все наши планы перетерты в пыль, то что в сравнению с этим какое-то КГБ?

Я сказал и тут же спохватился.

– А вы кому-то говорили?

Друзья отрицательно качнули головами.

– Пока некому. Вокруг нас только врачи и санитары.

Я облегченно выдохнул.

– Хорошо… Значит пока есть время подумать над этим. А где мы?

Я огляделся более внимательно, но ничего нового не нашел. Палата она и есть палата. Нас тут лежало трое, но определенно раньше комната была рассчитана на четверых. Приглядевшись, увидел на полу метки, следы от четвертой кровати, что наверняка вынесли из комнаты, чтоб поставит столик с телефоном. Понятно, что никаких лишних ушей рядом с нами быть не должно – вдруг мы тут бредить начнем и рассказывать о позавчерашних тайнах? Подумал так и снова испытал острое чувство обиды. О забытых нами тайнах!

За окном шелестела листьями крона какого-то дерева, береза, похоже. Третий этаж как минимум. И погода хорошая. Лето.

– Какой-то военный госпиталь. Скорее даже не военный, а комитетский.

– А вы-то сами как?

Я оглядел друзей повнимательнее. Ну синяки, ну ссадины на лице… Но ни бинтов, ни гипса... Значит обошлось без переломов. Можно было бы сказать, что легко отделались, если б не потеряли самого главного. Вот и подергали Мироздание за усы…

– А долго мы тут…

– Три дня. Нас оттуда самолетом. Мы-то еще вчера в себя пришли, а тебя, похоже, и впрямь посильнее долбануло. Только вот сегодня и вынырнул.

Утомлённый новостями я прикрыл глаза и тут же открыл их, вспомнив фразу Сергея.

– А что значит «вовремя»?

Сергей недоуменно поднял брови.

– Ну, когда я очнулся, ты сказал «вовремя»?

– А! Сегодня наш майор Иванов должен приехать. Все здоровьем интересуется.

Новость была, конечно, ожидаемой. Рано или поздно это должно было произойти. Никита поежился, и я понял отчего. Чувство у нас сейчас было одно на всех. Это было чувство потери и неуверенности. И страха. Майор ведь придет не просто интересоваться здоровьем. У майора– служба. Ему нужно нас информационно доить. А у нас такое…

– У разведчиков это называется провал… Что ему скажем?

Мне никто не ответил и тогда я снова спросил.

– Страшно?

Наш поэт неожиданно покачал головой.

– Нет. Скорее необычно… Я ведь помню ощущение, как мы с ним и с самим Андроповым на равных разговаривали, а теперь внутри пробую так говорить и…

Он сморщился, словно не хотел, но вынужден был признаться.

–… не получается.

Никто не возразил. Нам ведь действительно придется заново выстраивать заново отношение с окружением.

– Если не можем быть, придется казаться… Про концерт не забыли? Концерт на «День Советской молодежи»? С ним что?

Я задал этот вопрос, что поддержать ребят, ободрить их и вдруг с ужасом понял, что не могу на него честно ответить. Этот вал ужаса был побольше того, что я испытал, сообразив, что остался один и не помню будущего.

В этот момент я не мог сейчас сказать, что я могу и чего не могу. Умею ли я играть сейчас также хорошо, как до поездки в Берлин и подлянки Мироздания?

Меня снова затрясло. Что мы все сейчас можем? Чего мы стоим?

То, что память пропала это, конечно же беда и Андропова мы сильно огорчим… А вот делать, если из головы исчезло умение играть? Как без этого дальше жить? Снова учиться? То, что мы не сможем дать миру что-то новое– это одно. Это плохо, но терпимо, а вот если мы сможем повторить даже старое… В горле мгновенно стало сухо, а в животе холодно.

– Гитара тут есть? – хрипло спроси я.

Друзья одновременно пожали плечами – мол откуда в больнице гитара? А меня снова словно холодом сыпануло. Я-то ведь помню, как я играл! Я умел играть! Я и сейчас аккорды помню… А что теперь?

– Капельницы тут есть, а с гитарами проблема...

– Нет гитары. Так что остынь и жди.

В палате повисло напряженное молчание. Страх все глубже и глубже вгрызался в душу. Я боялся даже представить, что это такое – потеря умения играть. Очередной вал паники остановил Сергей.

– Я попробовал представить себя за барабанами,– сказал он и, прикрыв глаза, выпрямился, словно уселся за воображаемую ударную установку. Руки его поднялись и, на мгновение замерев, вдруг проворно замолотили по воздуху. Руки летали беззвучно, но ветер пробежал по палате, разгоняя запах лекарств. Это продолжалось секунд тридцать. Сразу видно было, что стучит он в своем воображении не по парочке пионерных барабанов, а по полноценной ударной установке.

Потом наш барабанщик открыл глаза и с улыбкой пояснил.

– Мышечная память, похоже, не потерялась. Помнят ручки-то…

Стало чуть легче. Это хоть что-то… Луч света в темном царстве.

– Ох, твои ручки…– пробормотал я немного успокаиваясь. – Ну дай бог…

Ему-то было хорошо. Он уже знал, что может… А мы с Никитой? Может быть и впрямь не все так страшно? Глядишь, может быть и обойдется. Страх не ушел, но я затолкал его куда-то поглубже.

Я закряхтел и попробовал сесть, как друзья. Получилось. Смысла думать о дальних неприятностях сейчас не было. Нужно было готовиться к ближним неприятностям. Нужно ждать майора.

– Майор ведь для разговора придет… Сознаваться будем?

– Сознаваться нам пока вроде бы не в чем, – ответил Никита.

– Ты не ерепенься, – остановил его я. – Сам же понимаешь ситуацию. Даже если мы играть по-прежнему сможем, то им-то от нас не музыка нужна, а информация…

– А ты сам не напирай, – обозначил свою позицию поэт. – Может быть, через день другой все войдет в норму и станет, как было?

Этому разговору положил конец скип открывающейся двери. Сквозняк шевельнул занавесками на окне и в палату вошел Иванов. Разумеется, в гражданском и с белом халате на плечах. В руке, как и всякий нормальный посетитель больницы, майор держал белый целлофановый пакет. Сквозь пластик явно выпирали яблоки, а может быть и груши. Только я ждал не этого…

– А гитару случайно не принесли? – стараясь не показывать волнение, спросил я.

Гость улыбнулся.

– Значит, на поправку идете? – довольно сказал он. – Хорошо! Так и доложу.

Я нервничал и надеялся.

– Доложите, доложите. Гитара-то есть?

– А не рановато вам? – с сомнением спросил чекист, кивая на мою капельницу.

– Нормально,– ответил Никита. – Нам песня строить и жить помогает.

– Ага,– добавил Сергей. – А также выжить и выздороветь!

Майор улыбнулся еще шире. Это была улыбка Деда Мороза – человека с подарками! Для меня это было сейчас важнее всего. Выйдя в коридор, он вернулся с моей гитарой.

– Как знал, что она вам понадобится…

Игла в вене мешала, и я выдернул её. Сейчас для меня не было ничего важнее этой проверки.

Я с трудом разжал сведённые судорогой страха кулаки взял аккорд. Скрюченные пальцы царапнули струны, как вороньи когти. Струны задребезжали, и холодный комок продавился вниз, в живот. Сердце пропустило удар, но я взял себя в руки. Через десяток глубоких вздохов я все-таки смог сыграть начало «Лестницы в небо». Когда я понял, что умение играть, никуда не делось, я чуть не расплакался. Глядя на Никиту, я передал инструмент ему. С каменным лицом он принял гитару, взял один аккорд, другой… Того зажима, что был у меня, у него не было и он сразу заиграл «Ты меня на рассвете разбудишь…»

Умение никуда не делось!

– Пронесло,– сказал Никита, и я рассмеялся, а сквозь смех поправил его. – Миновало…

Майор, не понимая, чем вызвана наша радость, все-таки посмеялся вместе с нами. Для того, чтоб избавить себя от его вопросов следовало перехватить инициативу и спрашивать самим.

– А что там произошло? – поинтересовался я. – Ну, в том кафе…

Майор глянул остро, но никакой провокации на моем лице не обнаружил.

– Ничего страшного. Одна случайность нашла другую… Бывает…

– А врачи что говорят? – поинтересовался Сергей. – Вы у них были?

Майор кивнул.

– Говорят, что легко отделались, но дня три-четыре полежать придется. Так что вам лежать и выздоравливать.

Никита хотел что-то возразить, но майор строго взглянул на него, обрывая прения.

– Я к вам на минутку заскочил, мимоходом… Ничего нового для Юрия Владимировича у вас нет?

Мы все трое разом покачали головами. Без тени огорчения он кивнул в ответ.

– Ну, тогда отдыхайте спокойно. За вами тут присмотрят.

Он положил на столик рядом с телефоном пакет с передачей.

– Это вам, чтоб быстрее выздоравливали. Фрукты. С родителями мы связались, успокоили. Так что и вы о них не волнуйтесь. Да и вот телефон, позвоните… А мне пора.

Глава 2

2.

– «Случайность»,– пробормотал Никита, когда звук майорских шагов стих в коридоре. – «Одна нашла другую»…

Он вздохнул и посмотрел на нас.

– Про Мироздание такому ведь не расскажешь?

Мы промолчали. Молчание – знак согласия, а грустное – тем более

– А если и расскажем, то быстренько превратимся из просто «больных» в «психбольных»... Вопрос остается прежним – что делать-то будем?

Предложений не последовало.

Я вспомнил тот самый первый день, когда мы, еще школьники, сидели на школьном дворе и вместе с теми, кто сейчас нас покинул, задавались теми же самыми вопросами. Тогда вопросов было вдвое больше. Тогда это было «Кто виноват?» и «Что делать?», а теперь вопрос остался только один… Насчет того, кто во всем этом виноват сомнений ни у кого из нас не было. Явно ведь что не берлинский столб и не немецкий грузовик.

– Хорошо бы все исправить,– сказал Сергей. – «Вернуть на круги своя…»

– Знать бы как…

– Да, – мечтательно протянул Никита. – Если б всё вернулось!

Он провел пальцами по струнам.

– Это, конечно, лучший вариант, – согласился я. – Вернуть все обратно, и мы в шоколаде…

Мне хотелось того же самого, только я не испытывал иллюзий.

– И деды у нас были бы при деле, и нам было бы хорошо…– мечтательно продолжил Сергей.

– Не будет того,– возразил я.– Вероятность этого – ноль. Так что давайте выбираться из ситуации своими силами. Без потусторонних сил.

– Почему? – повернулся ко мне Сергей. Он улыбался. Мне показалось, что он прикидывает из чего можно прямо тут сделать еще одну бомбочку о которой нам рассказывали деды, что забросила их в наш мир. – Что мы знаем о вероятностях?

– Кое-что знаем… Например то, что снаряд в одно тоже место не попадает,– напомнил я.

– А пуля – попадает! – парировал наш барабанщик. – В «десяточку». Если винтовка в руках снайпера. Может быть, и бомбочка тоже в десяточку попадет? Я…

Я остановил собравшегося что-то сказать Сергея.

– Давай без бомбочек! Ты у нас не снайпер. Ты, скорее, артиллерист…Тебе только по площадям бить.

– Или сапер-подрывник,– поддержал меня Никита. – Хватит нам первого раз. Тем более, что не ты бомбочку ладил, а твой дед.

Сергей понял, что отклика в массах его идея не нашла.

– Если б хватило, то сейчас не сидели бы тут как лишенцы и не причитали,– проворчал он, сдаваясь. При этом он явно остался при своем мнении. Я почувствовал, что Серёга как-то завелся и подумал, что он ведь может всё-таки, пойти своим путем. Как Ленин… Только вот Владимир Ильич не захотел делать бомбы, как его старший брат, а Сережа вполне способен пойди по этому пути до конца и сделать еще одну бомбу. И взорвать. Следовало его остановить.

– Что мы знаем о вероятностях? – более спокойно и миролюбиво повторил я.– Тут ты прав. Мало знаем… Но одно понятно уже сейчас. Поверь, даже если у тебя что-то и получится, то все равно не получится.

– Это как? – удивился Сергей. – Не вижу логики. «Если получится– то не получится» …

С настоящим сожалением в голосе я обрисовал ситуацию так, как сам её видел.

– Если твоя бомбочка у нас тут сработает, то знаешь, что будет?

– Что?

– Не они вернуться к нам, а нас перекинет туда. В двадцать первый век. И что мы там делать будем со стариковскими болячками и незнанием реалий той жизни? Подумал?

Сергей погас.

– Вот так всегда,– сказал Никита назидательно. – Всегда есть очевидное, простое и неправильное решение… Бомбочка– это вот оно самое решение и есть.

– Но ведь что-то надо делать!?

Вот в этом наш друг был прав. В тот день, когда деды появились в нашем мире, они тоже думали, как все исправить. Тогда одним из предложений было «воззвать» к высшим силам. В тот раз это не сработало. Высшие силы на нас не обратили внимания. Может быть, попробовать в этот?

– Требовать у Мироздания мы не можем. Только просить…

Оба посмотрели сперва с непониманием, а потом Никита догадался:

– Воззвать? Думаешь кто-то ответит?

Он даже сморщился, словно я сморозил какую-то глупость. Не смущаясь, я кивнул. Одно чудо нас уже посетило, почему это не может случиться во второй раз? Кто тут только что говорил о пулях и снайперах?

– Да. А вдруг да получится? Вдруг да кто-то ответит?

Тогда Сергей тоже покривился и, покачав головой, процитировал:

– «Когда ты говоришь с Богом это молитва, а когда Бог говорит с тобой – это шизофрения». Мирозданию наши беды сейчас не интересны…

–Вот мы его об этом и спросим... Годится?

Никита кивнул, но Сергей перевел разговор в материалистическое русло.

– Кстати о неприятностях. Прежде чем взвывать к Мирозданию и плакать ему в жилетку, давайте как-то обозначим их границы.

Он, подошедший к столу и распотрошив пакет, начал выкладывать майорские подарки. Там что-то тонко звякнуло. Я насторожился. На больничном столе одна за другим появились румяные яблоки, крупный виноград, пачка печенья «Юбилейное», бутылки с виноградным соком… Майор был «правильный». Принести гитару он догадался, а вот на то, чтоб принести нам бутылочку вина интуиции ему не хватило. Интуиции или широты мышления.

Рядом с телефоном стоял казенного вида графин с водой и три стакана. Барабанщик посмотрел их на свет, дунул, выдувая какие-то соринки, и налил сок из подаренной нам бутылки. Ободрительно крякнув, словно это не сок был, а вино, он начал:

– Мы не помним будущего и, следовательно, теперь мы не интересны Юрию Владимировичу и «Дальрыбе».. Насколько я помню, какую-то информацию ведь из нас выкачали? Будем считать, что откачали её до дна. Всю, сколько мы знали…

– Мы?

– Ну не мы, а они, которые…

Я в этой ситуации, чтоб самим не запутаться, в разговорах нужно будет как-то разделить нас нынешних и тех нас, которые ушли в будущее. Нужно было как-то сказать самим себе, чтоб не путаться, да и других не путать. Не нужно было забывать, что нам еще Андропову объяснять, что тут такое случилось.

– Давайте так условимся,– предложил я, остановив многоэтажную конструкцию Сергея. – Мы есть мы. А вот те, кто из нас ушел – деды. Так всем понятнее будет…

Сергей кивнул, а Никита пожал плечами.

– Запомнили? Чтоб не было дальше путаницы. Мы – это мы. А они – это деды.

– Пусть так,– согласился Сергей прихлёбывая. – В любом случае дедов нет и колодец пуст…

– Пчелы улетели и мёд в улье закончился,– добавил Никита свою поэтическую иллюстрацию.

– Это плюс или минус? – спросил я.

– Пока не знаю. Давайте определяться. По-моему, это плюс, если нас перестанут дергать с предсказаниям, то нам останется заниматься своими делами.

Я не верил с то, что для нас все так легко закончится, но промолчал, а Серёга видя моё недоверие, продолжил:

– И дураку ведь понятно, что нам сейчас никакие инъекции от «Дальрыбы» никак не помогут. Каким шприцем и в какое место их не делай. Хоть в левое полужопие, хоть в правое. Делай-не делай, разницы не будет.

– Да ты оптимист,– сказал я.

– А что? – оценил Сергей мой сарказм. Пришлось объяснять.

– Хорошо, если они нам поверят. А то ведь…

– А что «а то ведь»? – обиделся Сергей. – Нет памяти-то.

– А если не в полужопие, а между? – предположил я.

– Это как? – удивился такой анатомии Сергей, а я продолжил.

– Это не шприцом, а клизмой.

Я улыбался, вроде как шутил, но улыбка у меня была кривоватой, так как я вполне допускал, что именно так и может всё обернуться.

– И не чудесными институтскими микстурами, а раствором типа «полведра скипидара с патефонными иголками»? Не появится от того память-то?

Сергей немного остыл, тряхнул головой и признался.

– Да… Такое даже представлять не хочется.

– А ведь может именно так и получиться. Что в этом случае делать?

– А в этом случае нам придется фантазировать,– сказал Никита. – В целях сохранения здоровья.

Я покачал головой.

– То есть врать? Не хотелось бы….

Сергей был со мной солидарен.

– После второго сеанса и сами расколемся.

– Будем надеяться, что ничего такого не случится.

Кузнецов вздохнул.

– Давайте всё-таки будем оптимистами. Ведь то, что мы играть по-прежнему умеем – это самый толстый и очевидный плюс!

Сергей отсалютовал ему стаканом и отхлебнул.

– Толстый как сытый Карлсон,– продолжил его Никита. – Да. Это уже как минимум не плохо.

– Что и минусов нет? – спросил я.– Прямо вот даже ни одного?

– Есть, есть,– не поддался Сергей на провокацию. – Но я сперва о плюсах. Помним еще, что у нас тут полсотни зарегистрированных песен, с которых нам продолжает капать денежка. Неплохо?

– Неплохо, – согласился я с ним. – Только хватит о плюсах. А с музыкой-то что делать? С новой музыкой?

Ответом на него была тишина. Она длилась, длилась, длилась...

– А что с ней делать, если её просто нет? – Спокойно ответил наконец Сергей. – И это, конечно, очевидный минус…

– Очевидный и толстый. И этот второй Карлсон поупитаннее первого будет.

– Правда у нас есть список… – напомнил Никита. – Помните? Мы же список составляли…

Он подумал и поправился.

– Мы с дедами…

Конечно, все помнили про список.

– А что с того списка? – спросил я. – Там одни названия и даты…

– Не только, – сказал Никита. – Я…

Он запнулся в термине, в определении.

– Ну не я конечно, а тот я, который…

Я понял, что он имел в виду.

– Говори «мой дед».

– Ага. Мой дед. Он как чувствовал что-то. Он мне кассету оставил.

От удивления Сергей чуть не выпустил стакан.

– С песнями?

Он не поверил нашему счастью и оказался прав.

– Ну как «с песнями» …. С мелодиями…– уклончиво сказал Никита.

– А точнее? – потребовал я, просто кожей чувствуя, что Мироздание насторожилось. Ну никак сейчас мир вокруг нас не мог оказаться так хорош, как нам бы всем хотелось.

– Он их насвистел….

– Насвистел? – переспросил Сергей упавшим голосом.

– Что-то насвистел, что-то налялякал и набубнил.

– И что? Что-то понять можно?

– Можно,– поджал губы Никита и, защищая своего деда, язвительно добавил. – Твой-то об этом вообще не подумал, а мой хоть что-то нам дал.

Сергей собрался было возразить, но Никита не собирался давать своего деда в обиду.

– Твой бы, если бы даже что-то вспомнил, то не насвистел, а настучал бы её. А из твоих барабанов вообще ничего не поймешь…

Я остановил пикировку.

– Ну хоть что-то… По крайней мере можно будет с чем-то работать. Вот это действительно плюс!

Я посмотрел на друзей.

– Кроме того есть ведь и наши собственные песни…

Никита хотел было что-то возразить, но я и сам понимал, что он хочет сказать.

– Понимаю, что это будет не те шедевры, да и слова слабоваты. Но!

Я поднял гитару и взял несколько аккордов. Звук был хороший, бодрый.

– Играем-то мы сейчас всяко лучше, чем год-два назад, когда эти песни придумывали, а что касается слов… Да и со словами вывернемся как-нибудь.

Я посмотрел на Никиту, но тот печально усмехнулся. Похоже, сбежавший из его головы дед прихватил с собой и свой старческий жизненный опыт и накопленное с годами умение писать. Поэтому я предложил другой путь.

– Например, станем подбирать к мелодиям стихи хороших поэтов.

Друзья молчали.

– Так что не будем падать духом! Попробуем как-то жить без них. Тем более кто знает, какие планы у Мироздания? Может быть со временем что-то и впрямь восстановится.

– Нам без них плохо,– сказал вдруг Никита. – А, интересно, как им без нас?

– Им хуже, чем нам, – убежденно сказал Сергей. – Старые, больные… Они нас сделали тем, что мы есть, а что им-то осталось? Вспоминать, что было, да доживать?

Он вдруг с каким-то ожесточением сказал.

– Надо, чтоб все как-то исправилось! Что бы все как раньше…

В раздражении Сергей грохнул кулаком по столу и графин жалобно звякнул. А может быть, это хихикнуло Мироздание? Я вздохнул и предложил:

– Давайте успокоимся и еще раз попробуем вспомнить хоть что-нибудь? Хоть что-нибудь!

– Ну давай, вспоминай первым. Мы посмотрим, – предложил Никита.

Я закрыл глаза. Призыв друга прозвучал как глас вопиющего в пустыне. Память была не просто темна. Она была пуста. Несколько минут мы сидели молча с закрытыми глазами. Я первым открыл глаза и дождался, когда это сделают друзья.

– Ну что? Кто-нибудь хоть что-нибудь вспомнил?

Я печально констатировал:

– Я помню только, что был старым и больным…

– Да оптимизмом тут не пахнет.

3.

Посередине кухни стоял маленький стол, вокруг него стояли табуретки, а посреди стола стояла полупустая бутылка. Большая бутылка. На табуретках сидели мы. Сидели и цивилизованно выпивали.

Нет. Мы не запили с горя, но разговаривать о том, что с нами случилось, без выпивки и закуски мы уже не могли. Горько было.

За окнами весело гудела автомобильными клаксонами Москва третьего тысячелетия, летнее солнце гладило кроны деревьев и детей на бульваре. За окном было тепло и весело, а у нас...

Мы вспоминали о том, что было, о том, что держали в руках и потеряли… Пусть не своей волей, но потеряли же!

Бутыль была наполовину пустой, а мы– доверху наполнены воспоминаниями. Вот уже второй час мы травили ими свои души. Они были хоть и приятными, но едкими, как слезогонка. Разумеется, никто не плакал, но… Как это было сказано в одном из фильмов? «Мужчины не плачут. Мужчины огорчаются». Вот и мы, хоть и не плакали, но сильно огорчались. В воспоминаниях мы жили жизнью, которой, увы, жить уже не сможем….