Текст книги "Девяностые: сказка"

Автор книги: Владимир Коркош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Семь лепестков. Второй приход

Сегодня я обедал с Костей. Воскресный обед в семейном доме. Света, беременная вторым ребенком. Мальчик трех лет, увлеченно играющий в «лего». Белые чистые стены, светлая комната, вкусный обед. Я выпил немного вина – Костя сказал, дорогого, – и неожиданно вспомнил все те дома и квартиры, где побывал полгода назад, когда мы играли в Шерлока Холмса и Ниро Вульфа.

Квартира Романа была неживой – как воплощение мысли, что сам он нежив, что – не существует. Хорошая мебель, голдень, позолота, в ванной джакузи, но даже на кухне пусто в шкафах и в холодильнике – холод и пустота.

Сидор жил в особняке на Ордынке. Я, когда шел туда, думал: золото, роскошь, хай-фай и хай-тек. А оказалось – тот же бардак, что у всех. Тот же бардак, что снаружи. Я смотрел на него, как он курит, сидя на подоконнике, гасит бычок прямо в стакане, и вдруг догадался: у него в голове тот же хаос, что всюду. Огромные деньги, усадьба, машина, вся эта роскошь не отличают его от алкоголика в доме напротив, от советского функционера, от инженера НИИ.

Я сегодня обедал у Кости. Белые чистые стены, светлая комната, вкусный обед. Я выпил немного вина и понял, что деньги и алкоголь еще ничего не решают. Что все эти люди, Сидор и Альперович, Рома и Леня, даже мой брат, все они – разные. Каждый решает сам за себя, как ему жить. Я понимаю, звучит довольно банально, а для меня это было открытие: деньги, что человек заработал, еще ничего о нем не говорят.

Я заново вспомнил всех этих людей. Вспомнил, что сочинил о них Горский, подумал: здесь что-то не так.

В пятницу ночью я танцевал в клубе "Летюч" (Шиповский, как обещал, раскрутил его круто). Я съел таблетку и через час, как обычно, почувствовал счастье.

Я посмотрел на людей, танцевавших вокруг, и подумал: ведь у них все хорошо. Они счастливы вместе. Мне показалось, где-то в толпе на танцполе я видел Леру – но, может, и нет: мало ли нынче в Москве полных девчонок, танцующих в платьях, ботинках "док мартинс" и толстых носках?

Я сегодня обедал у Кости – и думал об этом все время. Ведь у него тоже все хорошо. Они со Светой счастливы вместе. Они ждут ребенка, через три года он тоже играть будет в "лего", как сегодня играет его старший брат. Счастливы вместе. Словно на рейве. И я подумал: вещества не важны, и не важны деньги. Может быть, важна только любовь, как пели "Битлз".

Я заново вспомнил всех этих людей. Вспомнил все, что сочинил о них Горский, и подумал: здесь что-то не так.

В этой истории ни у кого не было шанса на счастье. Рома не понимает: деньги совсем не важны, если мы говорим о любви. Сидор никак не находит ответов: зачем он живет? где его самурайская честь? кому должен служить самурай, если хаос повсюду? Вспоминает жену, ездит в Лондон, сына видит раз в месяц. Леня мечтает, как станет писателем или поэтом, даже не может оплакать женщину, которую он так любил. Даже Поручик, если поверить прозрениям Горского, прячет под маской отчаяние, страх и тоску. И Альперович, который так любил Женю, не получил от нее того, что другим слишком легко доставалось. Женя все время считала: ей недодали, не замечала, что пять человек – может быть, шесть – любят ее, а это немало.

Горский рассказывал мне историю о невозможности счастья. Тычинки наружу, лепестки по ветру, сейчас все сойдется, вот прямо сейчас.

Он говорил: исход детектива зависит от автора – и он был прав. Полубольной инвалид, в электрическом кресле глядит каждый день то в окно, то на стену напротив, слушает музыку, ждет, когда кто-то заедет, набьет косячок и диск поменяет. Такой человек и не должен верить в счастливый конец.

А я знал: здесь что-то не так. Я помнил все время безмолвный балет, семь человек, "Shamen" в ушах.

Я знал тогда – и верю сейчас: эти люди были счастливы. Они стояли вокруг стола, будто семь лепестков волшебного цветка, будто люди на рейве, танцующие в одном кругу. Я знал: в этот момент они любили друг друга. Что бы ни случилось потом – любили и были счастливы.

Я попытался забыть все, что рассказал мне Горский. Исход детектива зависит от автора – и значит, все в моих руках. Нужно только сделать усилие, сдвинуть точку сборки – и все пойдет совсем по-другому. Люди, которые пьют водку и зарабатывают большие деньги, тоже имеют право на счастье.

В пятницу ночью я танцевал в клубе "Летюч". И я сказал себе: даже такие, какими увидел их Горский – в этом я почему-то по-прежнему верю ему, – так вот, даже такими они заслужили краткий момент безмятежности, радости, счастья, любви. Даже если потом они поубивали друг друга. Даже если потом все кончилось плохо. Краткий момент счастья. Этого хватит для них и для меня.

В ночь, как сегодня, нельзя отказать в счастье любому. Сейчас все сойдется, вот прямо сейчас.

Альперович сказал: ты же знаешь, я люблю только тебя. Я думал: это улика. Но если предположить, что это признанье в любви? То, что мужчина говорит женщине, которую любит. Например, после ночи, проведенной вместе.

Почему я так уверен, что Альперович не спал с Женей? Потому что никто об этом не знал? А если это случилось в последнюю ночь? Если он просто не захотел об этом рассказать? Я бы, например, не захотел.

В пятницу ночью я танцевал в клубе "Летюч". Все хорошо, мы счастливы вместе. Когда люди танцуют всю ночь, появляются новые смыслы. Многое видишь потом по-другому.

Смерть и несчастье – это как сбой в программе. Тут нету злой воли, потому что, когда ты танцуешь всю ночь, трудно поверить в существование зла.

Отчего умерла Женя? Вдруг в самом деле – какой-нибудь брак, слишком много амфетаминов, плохо на водку легло, просто сердце отказало, мало ли что? Ведь никакого пенициллина не было – а мы все поверили в аллергический шок. Вон, я слышал недавно, от экстази в Англии умерло человек десять: принимали его миллионы, так что довольно немного, но это неважно. Несколько сотых процента, несчастный случай – почему это не могло случиться с Женей?

Семь фигур в колодце холла, безмолвный балет, тайная красота, скрытый смысл. Если уж искать Истину, то надо предположить, что наша жизнь в самом деле имеет какую-то высшую цель.

Если той ночью Женя в самом деле переспала с Альперовичем, это значит: круг замкнулся. Я вспомнил алхимические знаки у дверей в комнаты, вспомнил истории Горского: в каждой из семи историй была та или иная планета. Солнечное тепло жара от аллергии; Луна в проеме балконной двери; Марс – бог войны – и Сидор в армейской форме; бог торговли Меркурий, которого хотел видеть из окна Роман; Юпитер, бог грома и молнии, загоняющий Альперовича и Женю в "Хинкальную"; Венера, покровительница влюбленных, сводящая вместе Женю и Леню. И, наконец, Сатурн: последняя планета, объединяющая всех в единый круг. Семь планет, соединенные любовью. Алхимический брак.

Тычинки наружу, лепестки по ветру, сейчас все сойдется, вот прямо сейчас.

Пять королей и две королевы. Они должны переспать друг с другом – и тогда из руин восстанет разрушенный замок. Ажурные башни, крики птиц, шум волн. Две девочки, играющие в принцесс. Дни напролет в вымышленном мире акварельных рисунков, кукол в самодельных платьях, замков из немецкого конструктора – прообраза "лего", в который играет мой трехлетний племянник. Замок из конструктора. Из маленьких кирпичиков. Из камней. Замок.

Две девочки, играющие в принцесс и не знающие о скором конце советской империи. Конечно, они думали – это замок. Они просто не знали слова "храм".

Первый хозяин дома был, вероятно, масоном, располагал комнаты в согласии с тайным, символически-осмысленным планом. Поклонник Иоанна Арндта и Роберта Фладда, вольный каменщик, руководивший крепостными строителями, он хотел, как и положено, воссоздать разрушенный Храм.

У домов – своя судьба. Потребовалось двести лет, революция, перепланировка усадьбы, новая смена власти, перестройка, приватизация, семь человек, не подозревающие о своей миссии. Может быть – девять, если считать Милу и Алену.

Семь человек выбирают себе комнаты. Они шутят, думают, что это не имеет значения. Но все давно решено за них, каждый выбирает свою планету. Этой ночью на холст наложат последний мазок. Наутро они встретятся в колодце холла, словно семь планет, семь лепестков магического цветка, семь камней, положенных в фундамент Храма, семь металлов, семь дней недели. Семь узлов любви на традиционном масонском красном шнуре.

Семь человек – словно люди на рейве, танцующие в одном кругу. Люди, объединенные любовью. Что бы ни случилось потом, в этот миг Храм существовал. Ажурные башни, крики птиц, шум волн. Момент полноты бытия, почти непереносимой.

В этот момент Женя умирает – сделан круг, ее миссия выполнена. Отчего она умерла? Дурная примесь? Злой умысел? Дележ активов и собственности? Вещества не важны, и деньги не важны. Важна только любовь – а они любили ее.

Это был краткий миг – и они не знали о нем. Может быть, Женя знала – но она умерла. Все остальные так и не узнали, что с ними случилось. Не захотели поверить, что даже смерть не отменяет мгновенья любви. И потому – суицид, два убийства, невозможность счастья.

Сегодня я обедал с Костей. Воскресный обед в семейном доме. Света, беременная вторым ребенком. Мой трехлетний племянник, увлеченно играющий в "лего". Белые чистые стены, светлая комната, вкусный обед. Я выпил немного вина – и Костя сказал: слушай, мне нужен человек, которому я смогу доверять. Нормальное дело, без криминала, только уход от налогов. Я спросил: а что надо делать? Костя сказал: страховую компанию. И я ответил: а давай попробуем. Я раньше вина не любил, но тут выпил еще бокал. Я знал: вещества не важны, и не важны деньги.

– Помнишь, – спросил я Костю, – я рассказывал историю про семерых одноклассников и девушку, которую отравили? (Он кивнул.) Так вот, сегодня я понял, как все было на самом деле. Эта девушка, Евгения Королева, она умерла счастливой.

Лепесток седьмой

Август, 1994 год

Второй приход

Тихий стук. Женя вскакивает с кровати, голая подходит к двери, открывает, даже не спрашивая, кто там. Не зажигает света, знает: Леня. В темноте обнимаются на пороге, влажные губы, горячее дыхание. Ответив на поцелуй, Женя понимает – ошиблась.

– Альперович, ты? – И отодвигается.

Он поднимает Женю, несет к постели. А если Леня придет? шепчет она. Да он напился пьяный и спит, отвечает Альперович и снова целует.

Мальчики, мальчики, думает Женя, поддаваясь на ласки, закрывая глаза, как я люблю вас. Десятый класс, Альперович блюет в ванной, она стоит растерянная, смущенная, а сейчас проводит рукой по седеющим волосам, подставляет грудь под жадные губы, ногами обхватывает бедра. Я люблю тебя, говорит Женя и знает: это правда. Это главные слова ее жизни.

Они занимаются любовью. Они любят друг друга. Сколько у меня было мужчин, думает Женя, с каждым – все по-иному.

Потом курят в темноте, обнявшись. Я столько лет мечтал об этом. Чего же ты ждал, глупый? Не знаю. Он пожимает плечами:

– Мне казалось, ты любишь меня только как друга.

– Я тебя просто люблю, – говорит Женя, целует его и думает: сколько у меня было мужчин, с каждым – по-своему чудесно. Но если знаешь мужчину всю жизнь, ночь любви – настоящее чудо.

Женя стоит у перил галереи, смотрит вниз на одноклассников. Мальчик-официант старательно, но неловко разносит блюда. Поручик пьян и кадрит Леру, Рома сидит, надув губы, молчит; похмельный Леня шепчется с Альперовичем. Мальчики, мальчики, думает Женя, как я вас всех люблю. Она улыбается – и словно почувствовав улыбку, Альперович поднимает голову. Женя еле заметно кивает. Альперович допивает водку, не спеша встает и направляется к лестнице.

– Скучаешь? – спрашивает он.

– Нет, просто так стою.

Женя знает: он хочет обнять ее прямо сейчас – но сдерживается. Он улыбается, смотрит вниз, спрашивает: Вы что, с Ромкой поссорились?

– Я думаю, мы разведемся, – отвечает Женя и понимает: на самом деле, я не могу развестись. Потому что всю жизнь я замужем за этими вот людьми, всеми шестерыми.

– И зря, – говорит Альперович, – у вас хорошая семья.

У нас очень хорошая семья, думает Женя и под перилами балюстрады пожимает руку Альперовича. Большая, хорошая семья. Дурной каламбур: семь "я". Мальчики, мальчики, как я вас люблю.

– Помнишь, как мы в городе смешно встретились? – спрашивает Женя и вспоминает: голос Ветлицкой по радио, дождь за окном, лепесток на полу "Хинкальной". – Ничего отыграть не получилось, ты знаешь.

– Все равно каждый получает, что хочет, – говорит Альперович. – С цветочками или без.

Да, так и есть, думает Женя и крепче сжимает его руку. Каждый получает, что хочет. У каждой есть все, что она хочет: только надо не забывать, чего хочешь на самом деле. Мальчики, мальчики, думает Женя и прижимается бедром к Альперовичу, как я вас люблю. А ты кого любишь?

– Ты же знаешь, – улыбается он, – я люблю только тебя. Всю жизнь.

Мальчик-официант проходит за спиной, громыхая посудой. Глянув вниз, Женя бегло целует Альперовича. Влажные губы, горячее дыхание. Быстрый, счастливый поцелуй, шальное напоминание о недавней ночи. Женя снова сжимает его руку и говорит:

– Пойдем обедать.

– Уоу, уоу, Распутин, рашн крейзи лав машин, – фальшиво поет Поручик, кивая на недопитую бутылку "Распутина" и подмигивая Жене. Русская секс-машина – это он. Луна в проеме балконной двери, неумелые поцелуи, осторожные касания, стремительный финал. Им семнадцать лет, они лежат обнявшись, длинные волосы Поручика мокрые от пота, Женя гладит его по голове. Они только что впервые занимались любовью, только что любили друг друга, она любят друг друга сейчас. Даже спустя четырнадцать лет.

Потлач, говорит Лера, это форма символического обмена. Конкурирующие вожди кланов обмениваются подарками. Кто больше подарит – тот и круче.

Лерка все-таки страшно умная, думает Женя. Всегда была страшно умная. Мне кажется, женщина не может быть такой умной. Женщина должна просто любить, вот и все.

Женя вспоминает: две недели назад, Лерка только что вернулась в Москву, позвала в гости. Сплетничали, вспоминали школу, пили "бейлис", потом – водку. В два часа Женя позвонила Роману, сказала: домой не придет, тут останется. На самом деле – собиралась к Леньке, но Ленька уже уснул, к телефону не подходил. Женя огорчилась, и тут Лерка сказала: да ладно, зачем нам мужики, нам так, что ли, плохо? и в этот момент Женька вспомнила, как они дружили в школе, как Лерка оборвала для нее два первых лепестка, вспомнила, как они почти не общались в институте, как она увела у нее Ромку, как не написала ни одного письма в Лондон, не позвонила даже, когда приезжала, – и вдруг заплакала пьяными слезами, сказала: Ты же моя лучшая подруга, правда? и Лерка сказала: Конечно, а ты что думала? и они засмеялись и выпили еще "бейлиса", а потом опять водки.

Женщина должна просто любить, вот и все. И мужчина, наверное, тоже.

И в конце концов, объясняет Лера, ничего не остается. Они сжигают свои дома, убивают скот… полная, тотальная деструкция. Логическое завершение потлача.

Я же говорил: похоже на "пиздец", смеется Поручик.

Да, говорит Онтипенко, лучше подарки сразу не брать.

А я всегда брала, что давали, думает Женя. Это не соревнование, не конкуренция. Просто подарок – овеществленная форма любви. Как же можно отказаться от любви? Мальчики, девочки, как я вас люблю.

Женя идет через весь зал к стереосистеме, вечернее платье, обнаженные плечи, длинные ноги мелькают в разрезе. Тридцатник, а фигура как у двадцатилетней. Она включает музыку, кричит Пойдемте танцевать!

Как хорошо, думает Женя. Как прекрасно, когда ты с людьми, которых знаешь всю жизнь, которых любишь всю жизнь. Поручик обнимает Лерку, они танцуют. Они красивая пара, думает Женя.

Девочки, мальчики, как я вас люблю.

Жене кажется – они все танцуют: похмельный Рома, неподвижно сидящий на стуле танцует свою обиду, свою любовь, свое горькое счастье; Леня, глядящий влюбленными глазами, – танцует свою любовь, свою нежность, надежду на продолжение счастья; и Альперович – длинные пальцы отбивают ритм по столу – тоже танцует любовь, память о ночи, воспоминание о всех тех годах, когда он об этом мечтал.

Жене кажется – они образуют круг, чуть касаются друг друга руками, улыбаются, смеются. У них вся ночь впереди, вся жизнь.

– Восемнадцатый век, не хрен собачий! – кричит Сидор. – Красота! Главное – подоконники широкие.

Черный ход, восемьдесят второй год, широкие подоконники. Мы все помним, мы ничего не забываем, наше прошлое всегда с нами, как я вас люблю.

Сидор поет:

 
Синий, синий иней лег на провода
В небе темно-синем синяя звезда
Только в небе, в небе тёмно-синем.
УУУУ…
 

Поручик подпевает не в такт:

 
УУУУ… Пиздец!
Билет в один конец!
 

Пиздец, русский потлач, думает Женька. Какое это все-таки счастье: одна и та же музыка, одни и те же шутки, одни и те же мужчины. Пять мужчин и Лерка. А больше никого не нужно.

Она улыбается, берет сумочку, достает прозрачный конверт. Маленький клочок бумаги, в самом деле – как лепесток. Даже рисунок похож. Все равно каждый получает, что хочет. Вот и хорошо, думает Женя, а я уже все получила. Большая хорошая семья. Пять мужчин и мы с Леркой. Красивый дом, семь комнат. Места хватит на всех. Будем по ночам приходить друг к другу, заниматься любовью, любить, рассказывать истории, вспоминать прошлое. Я хочу, думает она, чтобы этот миг никогда не кончался.

Наркотики останавливают время, говорила Лерка. Вот и хорошо.

– Эй, смотрите, – кричит Женя, – марка ЛСД! Мой последний лепесток! Давайте поделим на всех!

– Доза небольшая, – говорит Лерка. – Хочешь – ешь одна, мы просто посмотрим.

Читаю стишок (…через север через юг…), вижу круг, лепестки вокруг цветка, мы все – вокруг стола, тычинки наружу, лепестки по ветру, кольцо Сатурна остановилось, замерло время. Я кладу бумажку на язык, две девочки у телевизора, луна в проеме окна, бритая голова Сидора, колечко с цветком, орел над прилавком, самолет посреди дискотеки, семь планет, семь комнат, мальчики, мальчики, как я вас люблю – и мы кружимся быстрее и быстрее, круг сделан, пора вернуться, мое тело падает на ковер, а душа летит ввысь к ослепительному сиянию белого лотоса, раскрытого всей тысячью своих лепестков.

Эпилог

Летом 2004 года, в пять часов утра в субботу Антон встретил в клубе Mix Александра Воробьева, постаревшего «летюча», мужчину, давшего свое имя целой эпохе. Антон вспомнил первые рейвы, веселые и страшные девяностые, время исполнения желаний, время невозможности сказать «нет», вспомнил квартиру на четырнадцатом этаже, семь башен Семитронья, семь лепестков.

Прошло десять лет. Антон никогда больше не встречал героев истории семи лепестков, но ему хотелось верить, что все у них сложилось хорошо.

Времена "экстази" и травы сменились героиновым шиком, пушеры настойчиво предлагали второй номер пришедшим за травой и гашишом, глянцевые журналы два года писали о новой психоделической революции, потом тема вышла из моды, а может, Антон перестал читать журналы. Он по-прежнему работал с Костей, вместе с женой воспитывал дочку, иногда встречался со старыми друзьями, еще оставшимися в Москве.

Олег стал клубным промоутером и при каждой встрече грозился привести в Москву "Current 93". При этом он хлюпает носом и прячет под темными очками расширенные зрачки. Вася-Селезень женился и после рождения ребенка совсем исчез с горизонта. Паша на исходе бэд-трипа выбросился из окна. Никита уехал в Германию и, по слухам, оттуда перебрался в Амстердам. Только Алена по-прежнему работала то секретаршей, то референтом-переводчиком. Она часто меняла работу: раз в месяц, иногда чуть реже, на неделю запиралась дома с двумя стаканами шишек и курила, не подходя к телефону. У нее была коллекция трубок, дюжина видеокассет и CD, специально подобранные альбомы и кальян, купленный в магазине "Путь к себе". За это время Алену обычно увольняли с работы, она давала себе зарок больше никогда, устраивалась в другую контору, потом опять исчезала на неделю и возвращалась к реальности с младенчески ясной памятью, где хранился только доведенный до автоматизма basic English, профессиональные навыки секретарши и постоянно растущие цены на траву. Как написал Антон в письме Горскому, Алена пустила свою жизнь под откос без помощи сильнодействующих средств.

Антон и Горский иногда обменивались мэйлами – и несколько лет назад Антон узнал окончание старой истории. Горский писал:

Представляешь, мне здесь рассказали. Оказывается, в семидесятые этот парень – который носил в кармане кусок пушкинского гроба, – уехал с женой в Штаты. Лет семь назад у него умерла мать, и жена поехала в Москву, разобраться с квартирой и всяким имуществом. И вот, на вылете в Шереметьево таможенники стали досматривать багаж и нашли среди вещей покойной свекрови шкатулку. Ключа не было, но ларчик все равно открыли, а внутри был пакет с марихуаной, немного выцветшей, но не потерявшей своих, так сказать, полезных свойств. Времена были довольно либеральные и даму отпустили, согласились, что только идиот повезет в Калифорнию траву, которую тут купить проще, чем в Москве. Наверно, однажды родители все-таки нашли у парня коноплю – но на этот раз побоялись выкинуть. Вдруг окажется, что это прах Гоголя?

Вот и я, писал Горский, чувствую себя обладателем такого же ларца, где под крышкой лежат воспоминания о временах не столь далеких, но тоже безвозвратно ушедших. Они трогательны и бесполезны, будто никем не выкуренная трава, чудом сохранившаяся в шкатулке, словно цветик-семицветик, засушенный на память между страниц книги.

В пять часов утра в клубе Mix Антон подумал: Горский не прав, ничто не проходит безвозвратно. Есть моменты, которые остаются навсегда: семь фигур в колодце холла, безмолвный балет, тайная красота, скрытый смысл. Цветик-семицветик, не отцветающий до тех пор, пока веришь: твои желания сбываются.

2000-2001, 2005