Текст книги "Дикий"

Автор книги: Владимир Угрюмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Часть вторая

14

«На первых ступенях своего развития человечество знало только один вид возмездия за нанесенные обиды – кровавую месть. Все средства были хороши, если они достигали цели; встреча лицом к лицу не имела никаких преимуществ перед ударом в спину.

С завоеванием цивилизации идея мести постепенно облагораживалась. Нападение врасплох, из-за угла, откинуто как признак варварства; Назревает стремление предупредить противника о готовящемся возмездии и уже потом напасть, чтобы в случае победы достигнутое торжество не омрачилось укорами в убийстве беззащитного.

Рыцарство пошло еще дальше, облагораживая идею возмездия… Мы пройдем мимо последующей эволюции поединка, чтобы мелькнувшая в нашем изложении эпоха рыцарства не замутилась бутафорией французских и отчасти испанских дуэлей…

Россия никогда не подменивала дело чести шумной буффонадой. Русская литература имеет все данные проклинать дуэль, потеряв двух своих гениев, но именно эта потеря бесспорнее всего доказывает, как далеки мы всегда были от бутафории.

В последние десятилетия дуэль, – судя по первому взгляду, – идет к вырождению…»

Почти все время я один в этой комнате с высокими потолками и книжными полками по всей стене. Иногда приходят какие-то мужчины – чаще всего мордатый парень со свежим шрамом возле виска. Что-то читаю я в его лице знакомое и стараюсь вспомнить. Стараюсь – и не получается. Появлялся старичок в пенсне. Водил перед моим носом серебряным молоточком и стучал им по коленкам. Затем дедушка щупал макушку и щелкал языком. После мордатый парень что-то спрашивал его в коридоре, а я слышал ответ:

– Послушайте, Леша, что я вам скажу. Это амнезия. Легкая форма, надеюсь. Надо надеяться и ждать. Я зайду дней через десять… Спасибо, молодой человек, это слишком большая сумма для меня, хотя… Внуки, понимаете ли, внуки трясут деда, простите за выражение, как грушу.

Опять остаюсь один. На окнах занавески с рисунком. Фантастические фиолетовые птицы. А за окнами – настоящие. Скребут по карнизу голуби, воробьи мелькают. Весеннее солнышко и чистый запах новой жизни. Скоро снимут гипс, и надо будет тренировать мышцы. Почему-то я не помню своего имени, а вот как звали Пушкина – помню отлично. Александр Сергеевич! Это он написал про дуэль; как стоял человек и ел черешню. А другой ждал десять лет, чтобы выстрелить в ответ. Александра Сергеевича и самого грохнули на Черной речке. Помню, в школе читали его стихи на уроке и учительница рассказывала про дуэль. Он-то, Александр Сергеевич, не ждал. У него времени не было ждать. Упал в снег и пальнул в иностранца. Забыл его имя…

На полках много книг про декабристов, Пушкина и войну с французами. Чья это квартира? Понятия не имею. Нахожу на полке тонюсенькую пожелтевшую от времени книжку, называется она «Правила поединка». Под заголовком – «С.-Петербург. 1912». Мне стало интересно про Пушкина, и я читаю «Правила». Одному скучно в квартире, и поэтому, развлекая себя, читаю вслух:

– «…Предположим, что вы сидели в обществе или в клубе и играли в карты; кто-нибудь, руководствуясь целью вас оскорбить хотя бы ценою заведомо ложного обвинения, говорит вам: „Милостивый государь, вы передернули“. Как доказать, что этого не было? Вернуть фактов нельзя, а потому немыслимо наглядно подтвердить, что ваша мётка была безупречной. Больше того, разве значительная часть ваших друзей и знакомых, подавая вам руку при встрече, не подумают: „Бог тебя знает, может быть, ты и впрямь передернул!“ Это так именно и будет, потому что могущество неопровергнутой клеветы безгранично. В таких случаях нет иного способа реабилитации, как заявить всенародно: „Меня обвиняют, что деньги я поставил выше чести; смотрите, честь для меня так высока, что я ставлю ее выше жизни“. Такова скрытая ценность дуэли…»

Закрываю книгу и стараюсь думать о дуэлях. Не получается. Да и ни к чему. Одно ясно – передергивали в карты графы и князья. Иначе о чем базар? Поэтому и старались жить по понятиям. Для этого правила и составлялись. По ним дуэль между дворянином и недворянином недопустима… Себя я не помню еще, но прадед был казаком. Выходит, его хлипкий дворянчик мог обмануть, оскорбить, увезти женщину, а на дуэль его – нет, не по правилам! За такие правила дворян и перегрохали всех после революции. Выбросили из Крыма в море… Помню я Крым, что-то такое помню я связанное с Крымом. Нет, не могу я вспомнить про Крым ни фига…

Выскочив из поезда под моросящий дождик, я как можно быстрее перешел вокзальную площадь и, найдя телефон-автомат, стал набирать номер, который мне дал Анвер. Сперва оказалось занято, и, подождав пару минут, я набрал номер снова.

– Можно Андрея? – спросил я, когда трубку наконец сняли.

Женский голос ответил, что его пока нет, и спросил – кто звонит? и что передать? Я ответил, что позвоню позже, и повесил трубку.

В Харькове уже чувствовалась настоящая осень. Если в Крыму полдня я ходил в рубахе, то тут требовалась для комфорта кожаная куртка. Такая у меня имеется – значит, дела не так уж плохи.

Сейчас только девять утра, а Андрей уже смылся. Надеюсь, никакие неожиданности меня не встретят. Пусть только попробуют. На мне кожанка, а под кожанкой ствол. Удобные джинсы и штатовские модельные туфли с наворотами. Спортивная сумка через плечо – вот и весь образ. В поезде перед прибытием я нацепил под куртку галстук. Все-таки Харьков – миллионный город.

В девять утра под дождем гулять тоскливо. Но гуляю, ищу какое-нибудь кафе, где можно перекусить и скоротать время. Смотрю на вывески. «Цырульни», «перукарни», много вывесок на украинском языке, но народ говорит по-русски, а сам центр города похож иногда на Петроградскую сторону.

Вот и кафе. Открываю стеклянную дверь. На стенах деревянные панели. Оформители выжгли на них сказочных жар-птиц. Беру вареники. Тарелка дымится.

– Такой молодой импозантный мужчина, – что-то говорит щекастая буфетчица с тугой косой не по возрасту.

– Не понял?

– Может быть, водочки?

– Да что вы! В такую рань, – смеюсь я и беру чай.

Сажусь за стол из струганых досок и стараюсь есть не спеша. Да, сейчас в Хохляндии черт ногу сломит от национальных заскоков. Всякие «рухи», «беркуты», к ним менты и омоновцы, своя армия в советских погонах… Но до народа на улицах они не докапываются. В основном патруль из себя изображают. Следят за дорогами и сшибают бабки, как гаишники в России… В Крыму было на этот счет классно – ментов вообще не видно. Они только вылезают на трассу на пару часов посшибать деньгу, и все. У них у всех дома и большие огороды. Им охраной порядка заниматься некогда…

Так в праздных размышлениях проходит время. День постепенно разгулялся, показалось солнце. Брожу по центру, похожему на Питер местами, скорее людьми похож, говорящими по-русски. Захожу в другое кафе, курю, сидя над чашкой кофе, думаю. Как там сейчас Лика? Если любит меня, то случившееся будет для нее тяжелым ударом. Лучше б не любила. Если, конечно, Анвер не проболтается. Но он не должен. Это не игрушки…

Направляюсь в толпе к универмагу, дальше иду по проспекту, поднимаюсь вверх. Нет, не Питер это, где улицы ровные, на одной плоскости… Вот и театр с белыми колоннами. Сто лет не был в театре. До колонии меня Нина часто таскала. Возле театра сквер – гуляю по нему. Тут и зоопарк. Захожу. Животные в клетках. Уныло смотреть на них и неинтересно. Грязные медведи сидят в собственном говнище. Остатки жратвы валяются. Так, наверно, с говнищем и едят. Звери похожи на зэков и бичей – подневольные и несчастные. Но только не птицы. В высоких клетках редкие птицы мира. Читаю таблички. «Балийский скворец. Встречается только на северо-западе острова Бали, расположенного у восточной оконечности острова Ява». Откуда только добыли парня и что он тут, в Харькове, делает?.. Покупаю мороженое, надкусываю. Ленинградское, конечно, лучше. Читаю таблички дальше. «Мадагаскарская сипуха. Места обитания этого вида сходны с таковыми мадагаскарской толстоклювой кукушки. Это первичные влажные тропические леса преимущественно на северо-востоке страны. Известны встречи мадагаскарской сипухи в лесу Сианака близ Таматаве и на полуострове Масуала…» Желтых листьев на дорожках зоопарка еще не много, но деревья желтые, и скоро повалит листва. А вот и нечто вроде скалы за высоченной решеткой. Не видно никого на поддельной скале. Читаю: «Андский кондор». Снова поднимаю голову и… вижу два немигающих зрачка, словно два лучика, пронзающих меня. Вдруг распахиваются черные с синим крылья на вершине скалы, и кажется – холодное осеннее небо начинает падать…

Кидаю засранным медведям недоеденное мороженое и выхожу из зоопарка в город.

Что продают в Харькове? Все! Так и в Питере. Так и в Москве теперь. Город хороший, русский. Хрен с ним. Что мне делать, если квартира не готова. Гостиницы отпадают. Есть у меня паспорт чужой, но в гостиницу не пойду. Тормознуться на ночь у Андрея? Это не вариант.

Хожу по городу и дергаюсь немного, стараюсь не попадаться на глаза ментам. У меня ТТ с глушителем, пять полных обойм и патроны россыпью. Дежурная ксива в кармане – нашел, мол, и несу сдавать. Но и десять тысяч баксов в сумке тоже есть. Псы в форме могут отобрать запросто. Нет декларации на валюту, скажут, или еще что-нибудь. Псы – они не беркуты, собаки!

Захожу в обменник и спрашиваю:

– Почем баксы берете?

Называют астрономическую цифру. Меняю тысячу долларов. Выхожу из обменника, как мешочник, – полсумки хохляцких фантиков. В Крыму все рассчитываются русскими деньгами или долларами. Умные люди… В Джанкое у меня много денег. Не в деньгах счастье. Двадцать тысяч баксов оставил Анверу. Для Лики. Он протестовал, но я настоял. Это мои деньги, сказал, могу ими распоряжаться как хочу. «Еще сделаю бабки там, куда попаду», – сказал, а Анвер попросил: «Не рискуй зря. Скоро Леха бизнес откроет. Тогда проблем с финансами вообще не будет». Чуть не поругались из-за дурацких денег. А наркоту я пока оставил в Джанкое. Вот это деньги! Показал на всякий случай Анверу, где спрятал. В доме пока Женька живет. Там никто и не посмеет шарить…

Смотрю на часы – три. Пора звонить Андрею. Нахожу автомат и набираю номер. Та же женщина отвечает, что нет Андрея.

– Позвоню еще раз, попозже.

– Звоните.

Кладут трубку. Гудки в ухе.

Куда деть себя? Надоело ходить и думать. Думать надоело больше. Можно вспоминать детство и маму Нинку, которая не стала ждать. Три года в зоне даже можно повспоминать и то, как ломал ключицы «бугру», а тот успел всадить шило в бок… Все это надоело. Все это горько.

Нахожу кинотеатр и покупаю билет. Какое-то американское кино с голыми сиськами. Сиськи успел посмотреть, а остальное проспал. Снился кондор на скале и его проникающий взгляд. Чувствовал, как от взгляда сам становился кондором, хотел взмахнуть крыльями и улететь… Уборщица толкает в плечо.

– Милый, фильм кончился. Где же это ты так наклюкался?

– Не наклюкался я, мать, – отвечаю и просыпаюсь.

– Так ить чего ж спишь?

– Устал, мать, после ночной смены. – Встаю и ухожу на улицу из пустого уже зала. Пахнет пылью и семечками.

Теперь вечер. Столько болтаться по городу со стволом – это уже подстава почти. Набираю номер и слышу мужской голос. Но нет, не Андрюха еще. Муж той женщины.

– Когда Андрей-то появится?

– Может, и завтра утром. Или послезавтра. Что стряслось-то?

– Ничего особенного. Старый друг приехал. Он, возможно, обещал звонить? Или уже звонил? Спрашивал, может, кто ему звонил? Нет?

– Нет, не звонил еще, – отвечает мужской голос, и на том конце кладут трубку.

– Что он тут делает тогда, придурок! – говорю я, забыв опустить трубку. – Мудак девяностопроцентный!

Выхожу из будки и думаю. Думать не хочется, но надо.

Восемь часов вечера. Идти в ночной ресторан? Можно. Можно в кабаке и влететь со стволом и деньгами. Становится холодно. Поднимаю ворот куртки и сажусь возле Университета на троллейбус. Еду до конечной остановки. Это уже не центр города, который в каждом Мухосранске даже имеет свое лицо; это стандартная новостройка – коробки многоэтажек, сто тридцать седьмая серия, «кораблики». На конечной выходит народу прилично. Сухопутного моряка держит под руку тонконогая девица. Бабулька с тележкой на колесиках… Иду по улице туда, где кончаются дома и начинается пустырь с парой заснувших бульдозеров посередине. После утреннего дождя земля не высохла, и мои модельные туфли сразу же проваливаются в грязь. Я хотел добраться до леска за пустырем и там прокантоваться. Но это не Крым. А я не Павка Корчагин…

Возвращаюсь обратно к домам. Останавливаюсь, не доходя освещенной части улицы, достаю из сумки маску, а саму сумку перекидываю через голову за спину, чтобы не мешала. Достаю ствол. Проверяю работу затвора, чуть вытягиваю обойму. Кажется, в пазы ничего не попало и ствол чист. Загоняю патрон в патронник. Маску покуда кладу в карман. Пистолет убираю и надеваю перчатки. В свете фонарей появляюсь, как мирный житель. Как студент-заочник. Подтянутый и спортивный. Возле ближайшего дома растут кусты. Словно для меня их посадили. Не разбираюсь в кустах. Акации? Становлюсь в тень и жду недолго. Подъезжает тачка. Выходит водитель килограммов на восемьдесят пять и шагает к парадной. Чуть скрипит дверь и закрывается за водилой. Еще раз обегаю взглядом окрестности и бросаюсь в парадную на цыпочках. Мужик стоит возле лифта и поворачивается лениво. И я лениво – бью ему в горло без зверств.

– Извини, мужик, у меня проблемы сегодня, – шепчу и, подхватив тело, волоку к подвальной двери.

Она не закрыта, а могла быть на замке. Сперва стоило проверить дверь, мелькает мысль, а после на людей бросаться. Не будь мудаком, ругает меня мой же мозг. Мудак – это не Буревестник, это труп.

Дверь не закрываю плотно, чтобы в подвал проникал свет. В подъезде слышны шаги, и я замираю над телом. Слышно, как ползет лифт. Мудак я везучий. Затыкаю водиле рот носовым платком и связываю руки ремнем, который выдергиваю перед тем из его же брюк. На ладонях у бедолаги знакомые наколки. Надеваю маску и хлопаю мужика по щекам. Мужик дышит, он не мясо еще, а человек. Открывает глаза и понять не может. Я бы тоже не понял.

– Понимаешь, что я говорю? – спрашиваю шепотом.

Мужик кивает.

На нем пиджак, и я нахожу в пиджаке ключи от тачки.

– Я у тебя машину на ночь позаимствую. О’кей?

Мужик кивает.

– Не будешь вопить, если кляп вытащу?

Мужик кивает.

– Я снимаю с себя ответственность за твою жизнь, мужик, – говорю, достаю ТТ и навинчиваю глушитель так, чтобы водила видел. – Не ори. Хорошо?

Мужик кивает. Выдергиваю из его рта носовой платок. Водитель кашляет и отплевывается.

– Тихо ты.

– Никогда не ел носовых платков. Сопли соленые.

С юмором, бедолага. Нравится мне.

– Что тебе все-таки надо, парень? – спрашивает.

– Машина мне твоя нужна до утра, – повторяю я дружелюбно, потому что палец на курке лежит уверенно. – И еще прошу… Заяви об угоне только завтра. Завтра днем ее тебе уже найдут. Полдня можно потерпеть. Обещаю, что будет стоять на самом видном месте.

Достаю из джинсов стодолларовую купюру, показываю водиле так, чтобы видел, засовываю в нагрудный карман пиджака.

– Не фальшивые?

– Самые настоящие.

– Прокат с принуждением, но за хорошую плату, – бормочет мужик и не боится. Мне он нравится. – Согласен.

Освобождаю руки водилы от ремня и разряжаю пистолет. Свинчиваю глушитель. Мужик поднимается, кряхтя, и отряхивает брюки. Я достаю пачку сигарет из куртки и предлагаю водиле. Он берет сигарету и прикуривает от зажигалки.

– Ничего не имею против. Приятно поболтать с хорошим человеком. За сто баксов можете, молодой человек, и покататься. За такие деньги у меня нет причин вам не верить.

– Как вы себя чувствуете? Прошу прощения за причиненные вам неудобства.

– Ну что вы, молодой человек… Бывает хуже. Можем подняться ко мне и чайку попить.

Это уж слишком. Я весь как пружина. Мужик, видать, тертый. Я готов его вырубить. Мог и в чувство не приводить. Но мочить людей за теплую ночевку – это беспредел.

– Ответ отрицательный, – говорю и боком выхожу из подвальной двери, стараясь держать дистанцию.

Мужик пожимает плечами и поднимается к лифту, а я выхожу во двор, быстро сажусь в машину и уезжаю.

Старенькая «копейка» летит хорошо. Цена ей – пятьсот долларов в базарный день. По-нормальному, такие машины вообще не должны ездить. Бензина полбака, но мне далеко не надо. Мне надо из города выбраться и на гаишников не напороться. Вот и трасса. Проезжаю по ней пару километров, замечаю съезд и поворачиваю на проселок. Лужи оказываются колдобинами, поэтому врубаю первую передачу, чтобы не застрять. Фары высвечивают сегмент ночи, хотя я и без фар вижу по бокам дороги стены строящихся дач, стропила, торчащие словно скелеты древних зверей. Дачный поселок скоро кончается, и дорога углубляется в лесок, петляет лениво. Березы и осины подошли вплотную. Я боюсь тупика, но тесное пространство неожиданно распахивается, и передо мной оказывается берег небольшого озера. Его черная поверхность темнее ночи и неба. На другом берегу желтеет пламя костра. Поворачиваю, врубаю фары дальнего света – ехать можно. Выключаю дальний свет и медленно прокатываюсь вдоль берега как можно дальше. Заезжаю в кусты и глушу двигатель… Да, становится доброй традицией приезжать в новый город и похищать машину. В Джанкое в итоге все получилось удачно. Посмеиваюсь и включаю приемник. Кручу ручку, стараясь поймать музыку. Ловлю Пугачеву и достаю пистолет. Навинчиваю глушитель. Береженого Бог бережет. И мне нравится знать, что оружие в руке и в порядке. Закуриваю, держу сигарету в левой руке, а ТТ в правой. Наполовину голые деревья вокруг. Листья валяются на земле, словно бумажки с агитацией после выборов. Народ теперь живет напуганный и не шастает ночами по лесам. Хотя, за озером костер запалил кто-то. Думаю, бомж. Или грибник. Есть тут грибы или нет? Я любил когда-то ходить за грибами. Мы с Ниной собирали по целой корзине… Если нет народа в лесах, значит, и ментам здесь ловить нечего.

Выхожу из машины, и нога сразу проваливается в шуршащую листву по щиколотку. Приятно идти и мягко. Бреду к озеру и, стараясь не намочить обувь, пробую воду. Холод щекочет пальцы. Лето кончилось, бабье лето тоже кончилось. Все проходит. Кончатся и эти заморочки с наркотой. Начинает накрапывать. Возвращаюсь в машину и устраиваюсь на ночлег. Под дождь и спится легче. Ствол кладу под себя и проверяю не вставая пипки на дверях. Музыка сквозь дождь в лесу… Сон уже захватил часть мозга. Свободной частью спрашиваю себя: «Сможет мне Анвер права сделать?» Сам себе отвечаю: «Это для него не проблема. Проблема совсем в другом. В том, что проблема неясна…» Сплю, как кукушонок в чужом гнезде. Сплю…

Солнца еще не видно за лесом, но это утро. На серой глади озера плавают утки друг за другом. Утки и селезни. Молодые и пожившие. Которых еще не съели охотники. Через несколько минут озеро загорается – это сквозь ветви пробиваются солнечные лучи. Пора и мне на волю. Выбираюсь из машины. Легкие радуются. Такой свежий после дождя воздух. Ни единой души не видно по берегам. Сажусь на корточки перед озером и черпаю воду. Поднимаюсь и сбрасываю куртку и рубаху. Бросаю в себя воду и вскрикиваю. Утки хлопают крыльями и стартуют, испугавшись, одна за другой. Это их дело. А мое – быть в форме и рулить в город. Минут через десять рулю.

На трассе тихо. Гаишники спят еще, да и частников почти нет. Въезжаю в город и нахожу новостройки. Вот пустырь с бульдозерами. Паркую машину возле подъезда. Смотрю по сторонам – пусто. Стягиваю перчатки, а ключ бросаю в бардачок.

– Прощай, старушка. – Хлопаю по рулю и выбираюсь из «копейки».

Делаю несколько шагов прочь и слышу в спину:

– Эй, парень!

Резко поворачиваюсь, готовый стрелять. Около машины стоит вчерашний мужик. Откуда он только взялся? Килограмм девяносто в нем точно есть. Вокруг никого. Делаю несколько осторожных шагов обратно.

– Не заявлял еще об угоне? – спрашиваю, чтобы что-то спросить.

– Да нет еще. Не успел. Поверил тебе. И вот – не обманул. Может, ты, того, половину денег назад заберешь?

– Спасибо, – усмехаюсь в ответ. – Мы ведь сперва не были знакомы.

– И то верно. Что-то вроде компенсации за моральный ущерб?

– Что-то вроде.

– Может, на тачке что-нибудь совершено? – спрашивает мужик внимательно. – Тогда лучше отгони ее. А я попозже заявлю.

– Нет, я в ней только переночевал возле озера. Тут неподалеку.

– Знаю. Хорошее озеро. Может, тебя подбросить? Куда-нибудь в центр?

Чем-то мне водила нравится. Знакомыми наколками на ладонях, что ли? Ствол под курткой. До центра на троллейбусе далеко.

– Спасибо за предложение, – соглашаюсь я, сажусь рядом с водителем и прошу подкинуть до Университета.

Где-то семь утра на часах. Народу на улицах по-прежнему немного. Экономический, мать его, кризис. Все торгуют, а производить по утрам не ходят. Вот отоспится держава… В центре мужик останавливается, достает бумажку и пишет на ней цифры.

– Звони, если понадоблюсь, – говорит и протягивает бумажку. – И не волнуйся. Я в свое время оттянул семеру по сто сорок шестой. «Гоп-стоп» тогда говорили. Не знаю, как сейчас.

– Сейчас – так же, – киваю и беру бумажку.

– Тем более! Можешь меня и по городу поймать. Ношусь тут за извозчика. – Он называет места, где обычно ждет пассажиров. – Ты не думай, что я из-за бабок, – добавляет водила на прощание. – Просто не каждый может остановиться, как ты вчера в подвале. Сейчас убить легче. Психов много, а в тебе сила, дух есть. Бывай!

Я выбираюсь на тротуар. Мужик уезжает. Смотрю на номер телефона, запоминаю. Под ним написано – Вовчик. Ладно, Вовчик, может, и пригодится.

Ищу глазами телефонную будку. Нахожу. Набираю цифры и слышу длинные гудки. Если Андрей снимет трубку, я его задушу. Но через провода не задушишь. Приходится слушать сбивчивые извинения. Мол, через пять минут после моего последнего звонка он вернулся, волновался весь вечер и ночь. Где, мол, и как я ночевал…

– Короче, – обрываю его. – Жилье снял?

Андрей кричит в трубку, что снял двухкомнатную квартиру в центре на год. И дом за городом тоже есть. Он называет адрес, я достаю карандаш и записываю на сигаретной пачке… Ладно, если через провода не задушить, то и материться бессмысленно.

Ловлю тачку и еду к Андрею завтракать. Живет он в кирпичном доме, от центра недалеко. Третий этаж без лифта. Зато вокруг дома сквер. Я парня раньше видел в Крыму мельком. А теперь мы знакомимся по-настоящему. На парне спортивные штаны, кроссовки и футболка, облегающая костистое с развитыми мышцами тело. Чуть курносый нос. Светлые волосы торчат в разные стороны. Обычный молодой человек двадцати с чем-то лет. Вроде меня. Нет, мне уже скоро тридцать.

Сажусь за стол на кухне. Парень суетится, чувствуя вину.

– С Анвером связывался? – интересуюсь.

– Жду звонка. – На плите начинает свистеть чайник. Андрей выключает газ и наливает чай в чашки. – Ты где ночевал? Мне так неудобно…

– Ты, когда уходишь, оставляй своим информацию – когда вернешься. Если не собираешься ночевать – оставляй телефон, по которому с тобой можно связаться. Пока ты связной, должна быть возможность найти тебя в любое время.

– Да, босс. Больше не повторится. – Я кошусь на Андрея с интересом. Он что, «босса» от Лехи перенял?

После завтрака едем смотреть квартиру в центре. Она находится на Сумской улице в старом доме, и это хорошо, поскольку имеется черный ход. По нему можно попасть в узенький переулочек. Далее гнилые заборы. За заборами сквер. Сама квартира на четвертом этаже без лифта. Большая и светлая. Книжные полки в комнатах до потолков, на окнах красивые занавески. Мебель видавшая виды, стильная, однако, – у стульев гнутые подлокотники и ножки, большой стол под абажуром с вышитыми финтифлюшками, диван, торшер. Посуды немного, много и не надо. Холодильник работает. Телевизор можно поменять.

– Я старался, босс, – опять начинает извиняться Андрей. – Вчера и позавчера десять квартир осмотрел.

– Хорошо, хорошо. Сходи пока за продуктами. Мне квартира нравится.

Парень убегает, а я нахожу место для тайника. Даже для нескольких. Рассовываю деньги в разные углы, а оружие кладу в тяжелую вазу, стоящую в углу комнаты. Она заполнена какими-то лоскутками, связками пуговиц. На тумбочке возле дивана телефонный аппарат. Поднимаю трубку – работает. Сажусь на диван и закуриваю. Стряхиваю пепел в чашечку с нарисованными драконами. Осматриваюсь. Нравится мне квартира. Мой новый дом.

В карманах горы денег-фантиков. Кто я такой в Харькове? Обычный заезжий коммерсант.

Возвращается Андрей с горой пакетов. Лопочет что-то с кухни. Я не слушаю.

Теперь едем смотреть дом за городом. Точнее, в пригороде. Едем долго, переезжаем несколько раз трамвайные пути. Андрей кивает направо, налево, рассказывает про Тракторный завод. Мне неинтересно. Я не тракторист. Обычный заезжий коммерсант. Андрей продолжает тараторить, называет номера автобусов, идущих к дому от метро. Это он меня зря на автобусы сажает. Нет, просто парень чувствует вину, вот и старается…

Подъезжаем к воротам. Останавливаемся и выходим смотреть дом. Сад запорошило листвой, и сперва одноэтажное строение кажется серым и невзрачным, но внутри все в порядке – три комнаты, гостиная, кухня, даже туалет и ванная. Даже телефон есть и работает.

– Теперь прощаю! – радуюсь я. – Хорошо поработал.

– Да, босс. – Андрей счастлив. – Это дом моего дядьки. Он здесь все равно не живет. Я и договорился.

– Ты ему обязательно заплати.

– Обязательно. Во дворе и гараж есть.

– Отлично. Леха, возможно, на своей тачке приедет. Можно здесь ставить.

– Совсем забыл! На Сумской во дворе тоже гараж есть. Вот и ключи от него. – Парень достает ключ на веревочке и протягивает мне. – Хозяин профессор какой-то, он сейчас в Польше преподает.

Беру ключ и кладу в карман.

– Это еще лучше… Есть ли у тебя свои люди в Харькове, которые могут газовый пистолет достать? Не таскаться же все время с боевым!

Андрей отвечает, что проблем с газовиком нет, достанет элементарно.

На этой мажорной ноте мы и покидаем дом. По дороге я спрашиваю про Анвера. Если не позвонит, то пусть Андрей сам с ним свяжется. Андрей обещает… Я знаю, что Анвер посвятил парня в план моего исчезновения, и то, что Андрей останется в Харькове помогать Лехе. Еще несколько человек из джанкойской бригады приедут. А вот для них мое воскрешение окажется, надеюсь, радостным сюрпризом…

Так за разговорами и в раздумьях приезжаем на Сумскую.

– Ты свободен пока, Андрей, – говорю, вылезая на тротуар. – Вечером созвонимся.

– Где искать вас?

– Или здесь, или там, – отвечаю с улыбкой. – Найдешь!

Андрей уезжает. Я не поднимаюсь наверх в квартиру, а тут же беру тачку и прошу прокатить по городу с комментариями. Водила, молодой парень в кепке, рад халтуре и катает старательно – возит вокруг Университета, состоящего из оригинальных зданий. Не знаю названий архитектурного стиля. Показывает центральный рынок, куда я захожу на минутку купить гранатов. Нет, не Ф-1, а обычных ташкентских, в красно-желтой кожуре. «Черных» на рынке навалом. У каждого еще, наверное, и по мешку «дури». Но «дурь» – это не та наркота… На улицах возле магазинов тоже стихийные рынки. Тут бабульки торгуют фруктами и квашеной капустой. Захожу в «комок» и натыкаюсь на костюм, о котором давно мечтал. Из тонкой материи, но не летний. Черный, но не такой черный, чтобы в гроб укладывать. Покупаю. Денег на приятную вещь не жалко. Возвращаюсь к водиле и прошу отвезти в обувной.

– К хорошему костюму кроссовки не наденешь. Правда?

– Правда! – соглашается таксист и спрашивает: – Жениться небось собрался?

– Собрался, – смеюсь в ответ, и мы едем за ботинками.

Находим магазин, покупаю туфли. Уже день к вечеру клонится. Прошу отвезти меня в ресторан без понтов. Таксист понимает и отвозит к гостинице возле площади. Широкая площадь, покрытая диабазом. Как только ездят по ней зимой?

– А мы и не ездим! – смеется парень, получает деньги, благодарит и уезжает.

Еще тот ресторан в «хотеле», но борщ есть. Ем украинский борщ и стараюсь не думать о жизни. Крым далеко. Лика далеко. Теперь все так далеко, будто и не было вовсе… Когда я на зону попал, то мой сосед, пахан, говорил – забудь теперь все, что оставил. А я не мог забыть Нину, мучился. Три года она не стала ждать, хотя говорила – любовь у нас до гроба. Вот тебе и гроб. Через полгода замуж вышла, и я извелся совсем, стал выступать. Меня менты за дерьмовое – это их мнение – поведение перевели на «дальняк». Хорошо – без добавления срока. Я еще совсем пацан был. За пять тысяч километров от дома попал, ё моё! Там и пришлось «бугру» ключицы крошить. Он меня случайно не убил. Только месяц в санчасти пролежал… Три года за валюту – обидно. Сейчас за валюту только по головке гладят. Всего-то несколько лет прошло…

После обеда клонит в сон. Торможу тачку и через пять минут уже поднимаюсь Домой. На гулкой лестнице коротким эхом отдается каждый шаг. И это правильно – неуслышанным ко мне не поднимешься. Дробь каблучков сверху. Спускается школьница, говорит:

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, – отвечаю ей.

Открываю дверь и раздеваюсь. Зажигаю торшер и беру с полки пару книжек наугад. Включаю телевизор и ложусь на диван с книжками. Все не то. Я люблю хорошую гангстерскую драму. «Однажды в Америке» или «Крестный отец». «Унесенные ветром» – мне скучно. Однажды меня унесло ментовским ветром за пять тысяч километров – и с меня хватит. Когда-нибудь и у нас гангстерские драмы начнут снимать. Дожить бы.

Звонит телефон. Это Андрей.

– Я разговаривал с Анвером. Леха на своей тачке выезжает сегодня. Я дал Анверу твой адрес в городе. Леха к утру подъедет. Или даже ночью. И еще… То, что ты просил. Можно завтра. Могу и сейчас приехать.

– Давай сейчас. Завтра будет некогда.

– Еду. Мигом.

Он действительно мигом. Прямо в прихожей начинает показывать газовое оружие. Я велю ему идти на кухню. Он кладет на Кухонный стол небольшой газовик типа «вальтер» и мощную, мечта хулиганов, одиннадцатизарядную «беретту». Оружие ложится в ладонь, как родное.

– Мне оба ствола нужны, – говорю.

– Пожалуйста, – соглашается Андрей и называет цену.

Я отдаю деньги и поясняю:

– Один газовик для Лехи.

Пьем чай. Откуда-то появляется на столе банка с вареньем и сырники.

– Это дядька с теткой варят из крыжовника.

– Вкусно.

Андрей бойко рассказывает про злачные места в Харькове, где какие ночные клубы открылись, кабаки или игорные дома. Я слушаю, запоминаю что успеваю. Но это мне неинтересно.

Парень уходит, и я, выключив телевизор, падаю на диван. Хватает сил лишь на то, чтобы сбросить джинсы и рубаху. Стелить белье не могу, кутаюсь в плед. Сон приходит добрый, без птиц. Леха стоит перед моими глазами сна и рассказывает про Лику, про Колю-«гору» и Женьку, держит в руке яблоко и смеется. Настоящий мой бодигард…