Текст книги "Дикий"

Автор книги: Владимир Угрюмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

В правлении совхоза тучная женщина говорит, что председатель поехал домой. Домой так домой. Едем по адресу. Председатель уже встречает нас возле крыльца. Видимо, ему уже из правления позвонили. Пытается улыбаться, но губы дрожат у гада. На нем светлая рубаха навыпуск и коротковатые спортивные штаны. Пузо смешным клином топорщит рубаху. Идем между яблонь к дому и проходим в комнаты. Пахнет свежевымытым полом. Женщина с тазиком. Жена. Платье на ней в цветочек. Улыбается нам и косится на мужа.

– Погуляй, Клавдия, – говорит хозяин, а та, пробежав взглядом по нашим фигурам, предлагает:

– Может, кваску холодненького?

– Иди, иди, – кривит губы председатель.

Мы остаемся одни. Я достаю из-за пояса револьвер и крошу стволом председателю зубы.

– Гнида, – говорю спокойно. – Ты слова не держишь.

Взвожу курок. Председатель мычит. Не понимаю слов. Кровавая струйка слюны повисает на губе. Убираю ствол и толкаю председателя. Тот падает в кресло и каменеет от страха.

– Плакайся, мужик. – Вытягиваю руку и целюсь ему в лоб. – Что сказать хочешь в оправдание?

– Подождите, подождите, – прорывает хозяина. – Я ждал вас. У меня готово все. Я приготовил разницу по деньгам. Не собирался никого обманывать…

– Если бы собирался, то был бы уже покойник, – перебиваю я, а Леха стоит у меня за спиной и молчит, учится. – Деньги давай. Быстро!

Убираю револьвер. Председатель вскакивает, открывает шкаф. Дверь скрипит противно. Рубаха у хозяина задирается. На розовой жирной спине волосы растут ежиком в районе позвоночника. Появляется целлофановый пакет внушительных размеров.

– Здесь… Тут… Все правильно… Я считал… – Бессвязное бормотание. – Два миллиона российских рублей. Можно не считать. Точно все. Как в банке…

– Считать не будем. – Я забираю пакет и бросаю Лехе. – Ладно, – говорю, – крыса, в другой раз думай. Думай! Понял? – Качаю стволом револьвера.

Председатель складывает руки на груди, словно молиться собрался. Но мы не в церкви.

В дверях появляется хозяйка с крынкой кваса.

– Холодненький, – говорит она.

– Спасибо, – отвечаю ей и делаю глоток. Леха тоже пьет.

Мы возвращаемся к машине, и я забираюсь на заднее сиденье. Ложусь и сразу засыпаю. Слишком много всего для одного дня. Во сне птицы бьют крыльями, и у меня нет сил отгонять их…

Анвер так и сидит за столом. Сколько можно есть! Хотя он не ест, обсуждает разное с друзьями. А что тут обсуждать? Деньги – вот они.

– Два миллиона, – говорю я.

– Они твои, – отвечает Анвер.

– Нет, – отказываюсь, но, чтобы не обидеть, соглашаюсь. – Ладно, возьму… Леха, отнеси в дом.

Леха относит. Мы уходим с Анвером в сад. Садимся там на низенькую скамейку, закуриваем. Молчим, молчим, молчим. У меня есть главный вопрос, и после молчания я задаю его:

– Какие у тебя отношения с Симферополем?

Анвер думает – и, кажется, он умеет это делать.

– Не волнуйся, – проговаривает он по слогам. – Если что-тобудет, то ты сразу узнаешь.

– Спасибо… – И после паузы добавляю: – Пойду в дом. Умоюсь.

Во двор опять понаехало парней из анверовской дружины. Они обсуждают дневные новости, но мне до них дела нет. Вхожу в дом, в комнату и падаю на кровать. Насрать мне на птиц и их крылья. Пусть клюют во сне – это не страшно.

Просыпаюсь сразу и хватаюсь за револьвер. Но это только Анвер в комнате, сидит на стуле и курит, пуская табачные кольца в открытое окно.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, все нормально. Зашел тебя проведать… Не выходят у меня из головы эти «черные».

– Не думай, – отвечаю, помедлив. – Те бы вернулись сюда. Всех бы перестреляли. Тебя первого. «Черные» делают это страшно. Я знаю. Не могу даже представить Лику в их руках… А ты еще и авторитет перед парнями поддержал. Если, конечно, для тебя авторитет что-нибудь значит.

Встаю и подхожу к окну. Парни садятся в машины, замечают меня, машут руками на прощание. Фонарь, висящий над воротами, высвечивает их загорелые простые лица. Такие профили и анфасы рисовали на плакатах в годы первых пятилеток. Но те времена кончились. Теперь это просто бандиты. Да и я теперь просто бандит. Одиночка. Дикий.

– Все будет нормально. – Я поворачиваюсь к Анверу.

– У нас нет семьи, – начинает Анвер после молчания. – Я и Лика. – Обычно он сдержан, но теперь в его голосе отчетливо слышна тоска. – Я и Лика – это вся семья. Мне не за себя страшно… То, что я делаю… Ты и сам понимаешь. Может, еще женюсь… – Анвер замолкает, затем хлопает ладонями по коленям, встает. – Хотел тебя спросить насчет сестры.

– Спрашивай.

Он мнется и не спрашивает.

– Анвер, – начинаю тогда я, – со мной не стоит общаться намеками. Мы теперь работаем вместе, и я считаю тебя своим товарищем. Твоя сестра мне очень нравится. Очень. Именно поэтому я не могу позволить себе с ней грубость. Ты мне можешь доверять. Между нами ничего не произойдет, пока я не буду уверен в завтрашнем дне. Хотя, не знаю, кто сейчас может что-нибудь сказать о завтрашнем дне.

Анвер улыбается уголками губ и не отвечает. Он меня понял, и ему стало легче. Всем нам стало легче после не договоренных до конца слов.

– Ты ей тоже небезразличен.

– Вот на этой мажорной ноте и поставим точку! – смеюсь я, и Анвер смеется вместе со мной.

Он выходит во двор. Слышу звук мотора и скрип тормозов. Беру в руки пакет с деньгами и разрываю полиэтилен. Выдергиваю несколько пачек и выхожу во двор. Леха ковыряется в машине, посвистывает. Бросаю деньги на капот.

– Это тебе, парень. Заработал.

Леха удивленно благодарит, но я не слушаю благодарностей и возвращаюсь домой. Проверяю «тэтэшку», засовываю за пояс джинсов. Смотрю в узкое зеркало, висящее на стене, и удивляюсь увиденному лицу. Я его забыл совсем. Нос заострился, стал похожим на птичий клюв, щеки впали, кожа потемнела, а волосы выгорели немного. Самодельный револьвер кладу под матрац и возвращаюсь во двор. Леха готов ехать, и мы едем.

На вокзале я забираю вещи из камеры хранения, и мы отвозим их домой. Да, теперь есть дом. Хоть на некоторое время. Я говорю Лехе, чтобы ехал к себе, но он протестует. Хочет быть настоящим телохранителем. Пусть будет. Но сегодня он не нужен больше. Когда Леха уезжает, я прячу кейс с кокаином на чердаке, зарываю в старые стружки. Револьвер, который мне изготовили в Евпатории, засовываю в сломанную ржавую плиту. Ее я нашел в сарае.

Ночь пахнет морем, хотя море далеко. Отчего так? Далось мне это море. Хватит мне и лиманов…

Встречаю Лику возле кафе и провожаю до дома. Она чего-то рассказывает про подругу. У той подруги скоро родится ребенок, а мужа скоро забреют в украинские солдаты. Пытаюсь отвечать, но получается плохо. Когда я заметил машину без огней, медленно ползущую за нами, то был готов убивать снова. Но это всего лишь Леха на своей тачке изображает телохранителя. Пусть изображает. Я прощаюсь с Ликой, целую ее в щеку. Иду домой по пустой улице. Уже с зажженными фарами вылетает Лехина тачка из-за угла и тормозит рядом. Радостная Лехина рожа высовывается в окошко.

– Садитесь, шеф, – смеется.

Я ворчу, но не отказываюсь, сажусь рядом с Лехой.

– Во-первых, не садитесь, а присаживайтесь. Сесть всегда успеем. Во-вторых, если хочешь меня называть по-иностранному, то зови боссом. – Шутка не удалась, но Леха слушает внимательно. Плевать мне. Я не артист эстрады.

– Хорошо, босс, – соглашается Леха. – Да, босс. Босс – это будет круче.

Мы останавливаемся возле дома. Судя по всему, Леха собирается охранять всю ночь.

– Девушка у тебя есть, Леха? Если есть, то забудет скоро.

– Босс, я вижу, как вы относитесь к женщинам, когда занимаетесь делом. Мне надо учиться.

– Ладно, езжай. Я устал. Теперь уже от тебя.

Леха уезжает, но недалеко. Слышу, как глохнет мотор на соседнем перекрестке. Может, его ко мне Анвер приставил шпионить? Все может быть. Я думаю. Странный, дикий мир. Семь трупов утопили в лимане. За это называют боссом, говорят «вы» и хотят брать пример. Но не я создал мир. Кто тогда? Кто-то…

…Море ползет сантиметр за сантиметром. И оно тоже хочет отобрать. Пусть попробует только. Чайки, буревестники, альбатросы – пожиратели падали и нечистот – кричат и каркают вокруг меня. И семеро простреленных торговцев, вся их замороженная-размороженная рыба тут. Все они хотят миллионов, но миллионов меньше, чем их… Я протянул руки – вместо ладоней увидел трехпалые лапы и когти. Тонкие птичьи костяшки, сильные и дикие. Море, чайки, трупы! Кокаина вам не будет никогда. Долларов вам не будет никогда. Ничего вам не будет никогда. Потому что дикая птица, ставшая человеком, – это еще страшнее, чем человек, и страшнее, чем птица…

8

Сон забывается сразу, но голова с утра раскалывается. В окне уже распустился теплый осенний день. Леха ковыряется в моторе. Похоже, он так никуда и не уехал.

– Эй, бодигард, иди кофе пить! – кричу.

– Как вы меня назвали, босс? Я не понял. – Парень стоит в дверях, большой и комфортный, словно пеликан.

– Бодигард, – повторяю я. – Телохранитель по-английски.

– Да, босс, – соглашается он.

Мы пьем кофе и съедаем по паре сладких рогаликов. Их испекла для меня вчера Лика. Оса, тяжелая и шумная, залетает в окно и, покружив, возвращается на свободу.

– Если ты меня пасешь, Леха, то это только потеря времени. – Смотрю ему в лицо цепко, но вижу только простую пеликанью обиду.

– Что вы, босс! Я буду последней сукой! Можете меня сразу пристрелить!

– Сразу, – ворчу я. – Насмотрелся американского кино… Впрочем, ловлю на слове… Тебе дома-то показаться не надо? Мать, отец… Я не знаю… Еще кто?

Леха мотает головой отрицательно.

Скоро приезжает Анвер и начинают подтягиваться его парни. Похоже, этот дом становится штабом местных «войсковых» соединений.

– Мне сегодня надо смотаться в Евпаторию, – говорю Анверу, когда мы остаемся одни.

Тот никак не реагирует, только спрашивает:

– Нужны парни для прикрытия?

– Возьму только Леху с машиной. И еще. Если на дороге шмонать станут, то лучше б заранее револьвер в машине спрятать. Посоветуй.

Анвер кивает понимающе и зовет Леху. Объясняет ему насчет тайника. Я отдаю револьвер бодигарду, а тот, дурак, счастлив. Хороший парень. Теперь я отвечаю за него.

– Сегодня у нас стрелка, – говорит Анвер, когда Леха уходит. – Заправилы из соседнего района. Хочешь поприсутствовать?

– Стрелка мирная? Как считаешь? – интересуюсь. – Я же ваших дел еще не знаю.

Анвер разводит руками неопределенно:

– Надеюсь, что мирная. Встречаемся мы с ними на канале. Я тебе план начерчу, хотя Леха знает место.

Мы молчим и пьем кофе.

– Ты отправь на место встречи группу ребят с оружием. Часа за полтора. Пусть они устроятся незаметно и возьмут под контроль все подходы и дорогу.

– Так и сделаем, – соглашается Анвер и идет во двор отдавать приказания.

Я нахожу Леху и спрашиваю – как далеко до канала ехать? Оказывается, близко. На тачке полчаса. У нас еще есть время для того, чтобы позавтракать у Лики в кафе.

– После канала поедем в Евпаторию, – говорю я.

– Есть, босс!

…Все-таки Леха – отличный водитель, думаю я, когда мы несемся по дороге на место встречи. Он мастерски вписывается в повороты. Ведет машину смело и одновременно осторожно… Все-таки Лика – отличная девушка, думаю я, когда Леха сворачивает с шоссейной дороги на грунтовку, – нежная, мягкая, нежная соловушка… В моей руке коробка из-под обуви. В коробке две обоймы к ТТ и куча патронов россыпью, засунутые в стоптанные мокасины. Это Анвер передал мне через Леху.

По грунтовке мы добираемся до лесополосы. Теперь и до канала рукой подать.

– Мы опаздываем, – начинаю я, но не успеваю договорить.

Знойный день рассекает звук, и я понимаю, что это выстрел. И еще. Стреляют за холмом. Теперь уже хватит думать. Рывком открываю дверь и вываливаюсь на дорогу. Достаю револьвер, передергиваю затвор, кричу Лехе:

– На тебе тачка! Ляг у обочины! Оставайся живым! – и бегу к холму, к деревьям, растущим перед ним.

Прыжок, еще один. Из-под подошв выкатываются камешки. Нога скользит, я падаю лицом в пыль. Успеваю уловить горьковатый запах полыни, поднимаюсь, бегу, перепрыгиваю через кочки и ямки. Долго, секунд десять, очень долго взбегаю на холм. А за ним – еще несколько пистолетных выстрелов. Вот и короткие автоматные очереди начинают долбить воздух. Сейчас танки, блядь, поедут.

– Конец Анверу! Конец мне! – кричу. – Нет еще, бляди, не конец!

На вершине холма я падаю в пыль и осматриваюсь. На берегу канала стоят знакомые джанкойские тачки – две «шестерки» и белая «девятка» Анвера. Правее сразу пять чужих машин. Джанкойские парни прячутся за колесами. Только Анвера отчего-то не видно. Неужели?!

И где прикрытие? Никто не стреляет со стороны лесополосы. Джанкойские зарылись в пыль и не отвечают на выстрелы. Чужаки от машин расползаются веером, скоро прижмут парней к каналу и перебьют на хер. Вот и автоматчик, встает, гад, не боится, двумя короткими очередями дырявит «шестерки». Да, я для них подарочек! Встаю на колено и не торопясь прицеливаюсь в автоматчика. Два раза спускаю курок и вижу – тот выгибается и падает в пыль. Вскакиваю и начинаю палить по всему, что шевелится. Меняю обойму, бегу к сдохшему автоматчику и палю без остановки. Хорошо засранцы шевелятся, бегут врассыпную. Троим только теперь не шевелиться никогда…

Фьють, фьють. Так свистит коростель. Это не птица. Это пули выбивают под моими ногами столбики пыли. Кто-то из засранцев очухался и старается завалить меня. Хер вам!

Падаю в прыжке к мертвому автоматчику, хватаю оружие, перекатываюсь по сухой земле, стреляю из ТТ туда, откуда стреляют в меня. Палят из лесополосы. Туда убежали, гады! Бегу и петляю на них. Никогда не стрелял из автомата, плевать, жму, тот встает на дыбы, прижимаю к плечу, жму, еще жму, пиздец им! Патроны кончаются, бросаю автомат в сторону. Бегу, петляю к деревьям. Там мужик, гад, мудак, сука, покойник почти, целится в меня, козел, из пистолета. Хер попадешь! Стреляю мимо, и затвор уходит. Надо менять обойму. Мужик стреляет. Хер попадешь!.. Потные руки скользят, пустую обойму никак не выдернуть. Катаюсь по земле, словно перекати-поле, этакий роллинг стоунз… Получается с обоймой. Вскакиваю и не думаю. А мужик, гад, мудак, уже чешет прочь. За деревьями тень его. Бью по тени, и тень падает.

Из-за джанкойских тачек выползают парни, поднимаются и бегут ко мне. Среди них и Анвер, живой. Слава Богу.

– Четверых парней убили, сволочи, – говорит он спокойно, лишь от нервного тика дергается веко.

Из-за деревьев выволакивают того, кто в меня не попал. Левая брючина у мужика набухла от крови.

– Я! – орет мужик бессвязно и пытается заткнуть дырку в бедре. – Нет, не я! Это Андрей Степанович и его сучка Инна! Мы хотели только пугать! Нет, не я!

– Суки! Подлые суки! – орет в ответ Леха. – Они Миху убили! – Леха плачет. – Моего друга Миху убили!

Мой бодигард выхватывает револьвер и всаживает всю обойму в раненого. Мужик все дергается и не умирает. Добиваю его в голову, чтоб не мучился.

А день такой же тихий и теплый. Солнечный день вокруг.

– Как такое могло получиться? – спрашиваю у Анвера.

Веко у него продолжает дергаться.

– Мы приехали на встречу и стали парковаться. А те открыли огонь прямо из машин. – Анвер говорит трудно, по слогам почти. – Моего водителя, Костю, сразу убило, но я успел выскочить и спрятаться за бетонной плитой. – Анвер показывает рукой в сторону канала. – Она осталась после облицовки канала. Спасла меня плита. Остальные – кто как мог. Мы специально оружие не брали, понадеялись на прикрытие. Пять человек…

– Так где они?! – перебиваю Анвера, но тот лишь непонимающе мотает головой. Похож он на белоклювого дятла.

Возле канала лежат восемь трупов. Еще и полдень не наступил. Боевая ничья. Четыре на четыре.

– Надо обшарить окрестности, – приказываю я. – Возможно, они подсуетились и парней из прикрытия встретили заранее и перебили. Заодно соберите стреляные гильзы и брошенное оружие… Машины придется сжечь. Все равно они как решето теперь…

В Евпаторию я сегодня не поеду. Большая работа впереди. Облить бензином все, что нужно сжечь. Пламя полыхнуло в небо. Постарались запалить так, чтобы не пострадали тела анверовских парней. Их надо хоронить по-людски. Еще предстоит разбираться с ментами. С ними Анвер договорится.

Обратно машину я веду. Анвер сидит рядом, а Леха и еще двое парней на заднем сиденье вытирают слезы, стараются сдержаться. Это вам не шутки – быть бандитами. Да, обратно едем, можно сказать, налегке.

9

Несколько дней уходит на подготовку похорон. В то же время Анвер улаживает дела с местными ментами и теми, кто приезжал из Симферополя. Я приставил к нему парней, велев не отходить ни на шаг, а сам остаюсь с Ликой. У нее в доме постоянно дежурят несколько человек с охотничьими ружьями. Почти у всех есть разрешения на охотничьи ружья. Охотники, мать их… Но это хорошо. Леха с дробовиком не отходит от меня сутками. Лицо у него мрачное, желваки ходят на скулах. Смотреть на Леху страшно. Представляю себя беспечной дичью, птицей, сидящей на ветке. Все-таки не дичь я…

Парней из прикрытия так и не нашли. Скорее всего, сбежали. Устанавливаю наблюдение за их родней. Те не кажутся особенно печальными, знают, выходит, что-то о пропавших. Выходит, что живы парни, продали, подставили Анвера возле канала. Ничего, когда-нибудь всплывут, проявятся. Вот тогда и пропадут по-настоящему.

На похороны съезжается весь район. Вереница машин растягивается километра на два. Небольшая у Анвера, а все-таки империя. Империя должна воевать. Воевать – значит хоронить. Мы и хороним. Только я кто в этой империи? Суворов? Чапаев? Еще тот полководец. Учусь в полевых условиях, осваивая разные виды оружия на ходу. Это легко. Если отпустил тормоза, стал диким, то нажимать курки и передергивать стволы – плевое это дело…

Я оружия пока не ношу. Ментов в городе много – вдруг решат потрясти. Хотя с ментами мы вроде сработались. Я отбираю парней для ночного дежурства, и те патрулируют город. Теперь менты по ночам могут смело жен крыть. В городе тихо. Город боится войны. Война фактически началась.

– Леха, – говорю я, – возле вокзала видели пикап. Желтый «фольксваген».

Парень теперь понимает меня с полуслова. Тут же находят машину, обыскивают. Испуганные водитель и еще двое мужчин показывают удостоверения российского телевидения. Их отпускают, и они счастливы.

Я часто теперь задерживаюсь в доме у Анвера. Сижу возле кровати и жду, пока Лика заснет. Она, словно больной ребенок, не отпускает мою руку. После уезжаю с Лехой. Тот, кажется, не спит вовсе – по ночам дежурит с дробовиком.

Как-то утром приезжает Анвер.

– Анвер, – говорю я, – это война. Если мы не уничтожим их верхушку, то они это сделают с нами.

– Согласен, – отвечает он. – Нужно убрать всего двоих человек.

– Ты знаешь, как до них добраться?

– Не то чтобы знаю… В районе мы имеем двух осведомителей. Среди ментов. Обещали дать точные адреса.

– Адреса за тобой. Я же отберу парней для акции.

Анвер выходит во двор к машине и возвращается со свертком.

– Возьми, брат. – Он достает из свертка новый ТТ и протягивает мне. – К нему и глушитель есть.

– Отличный подарок, брат, – благодарю я, принимая подарок.

Теперь мы братья. Всегда мечтал иметь брата. Сестра у меня есть, но она далеко.

– Ты мне жизнь спас, – добавляет Анвер, но я его останавливаю:

– Перестань, – говорю. – Просто теперь твоя очередь.

Лика, Анвер, Леха, братва – вот моя новая родня, семья. Мы не гангстеры, бандиты, головорезы, ушкуйники. Мы – семья.

Еще через день Анвер появляется с адресами. Менты запросто могут и подставить, но Анвер утверждает, что канал проверенный, дело теперь за нами. Анвер планирует акцию на послезавтра, и я соглашаюсь, киваю, слушаю, как он называет имена парней, которых возьмет с собой. Разговор происходит в кафе вечером. После кафе Леха отвозит меня домой, и я прошу его подождать в машине. Взяв револьвер, ТТ и глушители, набив карманы патронами, возвращаюсь. Хлопаю дверцей и называю Лехе адрес.

– Едем!

Леха соображает не сразу.

– Едем, – повторяю. – Если Анвер отправится с командой, а он так должен поступить, поскольку старший, то и его могут убить, и парней побьют. Тут работа для одного.

– Да, босс! – Леха матерится и врубает сцепление.

Мы пролетаем по темным улочкам. Какая-то вечная осень в Крыму. В Питере все с соплями давно и в шарфах. Нравится мне Крым и его пыльная красота.

Наша цель – Красноканальск, районный центр. Мы и подъезжаем к нему через пару часов. Бодигард мой делает несколько хитроумных маневров по дорогам, объезжая городок. Наконец мы останавливаемся на обочине, и Леха объясняет:

– Я этот Красноканальск знаю отлично. Нужные адреса ближе к северной части города. Нам лучше по городу не светиться.

– Отлично, Леха. Сейчас пройдемся, и ты мне покажешь дома, а после вернешься к машине.

– Это частный сектор, босс. Судя по номерам, дома находятся близко друг с другом. Метров сто.

– А менты тут бродят? Патрули?

– Ну, менты везде бродят.

– Понятно. Идем.

На улицах нет ни людей, ни фонарей. Только брешут собаки, твари, во дворах. Под ногами то пыльная земля, то гравий, то асфальт. Хочется идти на цыпочках, но это лишнее.

Сперва привинчиваю глушитель к ТТ, затем к револьверу из Евпатории. Делаю это на ходу, нечего терять время. Леха касается моего плеча и молча указывает на двухэтажный дом, который темной громадой вырастает за забором. Свет виден лишь на втором этаже. Проходим действительно метров сто, и Леха показывает второй дом.

– Отлично, Леха, – шепчу. – Вали теперь к машине.

– Может…

– Вали быстро, – кричу шепотом, и бодигард растворяется в ночи.

У забора кустарник, и, стараясь не касаться ветвей, я ныряю в него. Сижу на корточках и стараюсь думать – потом будет поздно. Сколько народа в доме и что за публика – неясно. Возможно, придется стрелять много, а в ТТ удобно менять обоймы. Им и поработаю. Все. Хватит шевелить мозгами. Запрыгиваю на забор и мягко, так птицы планируют, соскакиваю на землю. Оглядываюсь – собаки не видно. Кажется, я начинаю видеть в темноте. Везде тихо. Где-то далеко шуршит легковушка. Свет со второго этажа еле освещает двор, и я проскальзываю вдоль сараюги к крыльцу. А вот и собачья будка. Из нее торчит морда дворняжки, ей тоже жить хочется – она и молчит. Огибаю крыльцо и пробую заглянуть в окно. Тянусь на цыпочках, но ничего не могу разглядеть сквозь шторы. Так и продвигаюсь на цыпочках вокруг дома, держа палец на спусковом крючке. Сантиметр всего на себя – и кому-то могила. Натыкаюсь на веранду, шарю по двери, нахожу ручку – заперто. За верандой обнаруживаю окно с открытой форточкой. Ставлю ногу на жестяной подоконник, ухватываюсь за раму, подтягиваюсь. Подоконник только хрустнул негромко. Просовываю голову в форточку и разглядываю махонькую пустую комнату. Хорошо, когда видишь в темноте. Не бандиты в Крыму, а чайники. При элементарной постановке дела мне бы давно башку продырявили. Опускаю верхний шпингалет и с трудом, но достаю до нижнего. Почти падаю с подоконника, удерживаюсь, открываю раму и соскакиваю в комнату. Половица скрипнула и заткнулась. Шаг в коридор и рысцой по первому этажу – нет никого! По крутой лестнице очень медленно поднимаюсь на второй этаж. В щели под дверью свет. Плечом в дверь – сейчас всех без остановки мочить начну, палец сдвинулся на полсантиметра, но – нет и здесь никого.

«Что это! – опять начинаю думать. – Накололи? Подставили? Сейчас со всех сторон полетят свинцовые птенцы?»

Пробегаю по лестнице вниз – и в дверь. Прыгаю за собачью будку и падаю на землю. Псина в будке даже не дышит от страха. Жду. Целюсь. Жду. Хорошо, когда видишь во тьме. Тишина вокруг. Тишина может получиться и с людьми, но эта тишина пустая. Перебегаю вдоль сараюги к забору обратно и запрыгиваю на него. В кустах под забором шевелится что-то. Палец тут же сдвигается на полсантиметра.

– Босс, это я, – доносится шепот.

Спрыгиваю и кричу шепотом в ответ:

– Ты что здесь делаешь, идиот? Я б тебя сейчас завалил.

– Здесь никого нет, кажется?

– Никого. Смотрим следующий. Может, подстава?

– Все может случиться.

– И поэтому тоже держись подальше. Тебе все равно, даже если меня грохнут, надо выбраться и сказать Анверу, что нас подставили. Вали к машине и через час, даже если стрельбы не услышишь, уезжай. Обещаешь?

– Обещаю, босс.

– И еще…

– Слушаю, босс.

– Если что… Сам придумаешь, как Лике сказать. Понял?

Леха пытается протестовать, но я гоню его прочь. Не надо никаких нежных чувств. Это не Брестская крепость и Бородинская битва. Обычная бандитская быль. Смотрю, как Леха скрывается в проулке.

Может, теперь все видят в темноте? После Чернобыля? Все бывает. Скольжу вдоль заборов и перебегаю улицу. Вот и нужный мне дом со светом на втором этаже. Заглядываю во двор сквозь штакетник. Машин во дворе нет, только темный силуэт посередине. Это псина здоровая, готовая грызть чужих. Достаю револьвер и наворачиваю глушитель. Бью в животное три раза, и псина мягко, как-то игрушечно валится на землю. Свинчиваю глушитель и убираю револьвер. Снова беру в ладонь ТТ с глушаком – это для массового отстрела. Заборы мне не преграда – через секунду приземляюсь во дворе. Смотрю вокруг, словно прибор ночного видения, прислушиваюсь. Пусто и тихо. Левой рукой достаю запасную обойму и крадусь к дверям. Пробую толкнуть указательным пальцем – заперто. Мудаки, но не полные. На девяносто процентов только. Опять на цыпочках прокрадываюсь вокруг дома. Вот и открытая форточка. Заглядываю аккуратно – в комнате нет никого. Мудаки они все-таки на девяносто девять процентов… Все это мы уже проходили. Через минуту спрыгиваю с подоконника. Половица скрипит и затыкается. Второй дубль, как в кино, только собака другая… Выглядываю осторожно в коридор и делаю шаг. Второй делаю шаг и третий. В комнате напротив пусто и в следующей – никого. Заглядываю в следующую дверь – есть! На диванчике одетым спит мордатый мужчина. Рядом с ним также спит автомат Калашникова. Мудак, он и в Африке мудак… Подхожу на цыпочках и забираю автомат, перекидываю ремень через голову. Направляю ТТ мудаку в лоб и бужу пинком. Мудак пытается вскочить, но, ткнувшись башкой о ствол, ложится обратно.

– Тихо, – шепотом кричу охраннику. – Один звук – и ты покойник.

Тот только глазами моргает. Глаза у него круглые и как будто плоские, как у филина.

– Сколько еще людей в доме? – спрашиваю. – Кто такие?

Мудак сглатывает слюну и шепчет в ответ:

– Шефы. Двое наверху. И еще братва. Двое в охране. Тоже наверху.

– Молодец. – Простая мысль приходит ко мне, и я решаю попробовать. – Дом окружен. Если через двадцать минут я не вернусь или будут выстрелы, то все равно вам конец. Но мы вас убивать не хотим. Ваши шефы перешли у канала черту и будут наказаны. Жить хочешь?

– Да, да, – задергал головой мудило. – Жить хочу. Очень хочу.

– Тогда позовешь охрану вниз. Сам придумай. Хоть чай пить, хоть в карты играть. Когда спустишься, то скажешь, чтобы не дергались. Забери обратно. – Я протягиваю мужику «Калашникова», и тот удивленно берет оружие.

Уходит. Слышу, как скрипит дерево. За такой эксперимент могут сделать из меня решето. Прижимаюсь к стене за шкафом. Слышу, как тяжело спускаются охранники вниз. Появляются. Стволы автоматов смотрят в пол.

– Добрый вечер, – говорю и забираю оружие. – Присаживайтесь. То есть ложитесь.

Парни покорно ложатся на пол и складывают руки на спине. Выдергиваю у каждого брючный ремень и связываю кисти рук.

Теперь я поднимаюсь наверх, останавливаюсь в небольшом тамбуре возле двери. Палец уже соскучился по курку. «Подожди немного, подожди, – мысленно говорю ему. – Сейчас». Делаю вдох-выдох и врываюсь в комнату. Будущие покойники сидят и играют в карты. Край сознания ухватывает зеленое сукно старинного столика, стопку долларов и даму червей. А под ней «десятка» – десять красных, кровавых сердец. Палец уже давит и давит. В сердце, в лоб, еще в сердце и в лоб другому. Такая вот тихая война. Тэтэшка пукает, мозги разлетаются вдребезги – но тихо; оба гада дохнут, не успев и слова сказать. Тихая скучная мясорубка. Даже не соколиная охота. Просто ястреб птенцов поклевал.

Я обшариваю карманы брюк и пиджаки, стараясь не измазаться в крови. Забираю документы. Прислушиваюсь к улице, но там, кажется, ничего подозрительного. Меняю обойму и спускаюсь вниз. Охранники так и лежат на полу, а при моем появлении начинают крутить головами.

– Значит, так, – стараюсь говорить бодро и спокойно. – Конфликт урегулирован. Мы все-таки соседи, поэтому приезжайте в гости, станем дружить. А про этих… – Киваю на потолок. – Про этих забудьте. Найдете себе новых. Честных. Живите дальше.

Выхожу во двор, а там все та же ночь. Тело собаки поленом лежит посреди двора. Прости меня, пес! Стараясь не шуметь, перепрыгиваю забор и короткими перебежками вдоль разномастных заборов, ворот и изгородей покидаю славный город Красноканальск.

– Босс! – почти плачет Леха, а я обнимаю парня, и мне неожиданно тоже хочется заплакать.

– Все нормально, Леха, получилось. Можем отваливать.

– Я извелся просто! Такое ощущение, что месяц ждал!

– Забирай трофеи. На всякий случай спрячь в багажник под ветошь.

– Три АКМа, – почти поет парень. – Вот это улов!

Скоро мы уже едем по шоссейке прочь. Леха трендит всю дорогу, а мне становится безразлично и противно. Так реагирует организм на адреналин. Гадов или нет, но людей мочить – работа энергоемкая. Тупо смотрю на дорогу. В свете фар наивные мошки. Дорога пуста так же, как и душа после убийства.

В Джанкой прибываем часам к четырем утра. Леха тоже устал базарить, но в последний момент говорит:

– За наших, конечно, отомстили, босс. Но спасибо, что ихних парней не стали мочить. Войны не хочется.

По пути встречаем две наши патрульные машины, и те узнают нас, приветственно моргают фарами. Да, это вам не Красноканальск – в Джанкое все четко по безопасности. Возле анверовского дома дежурит несколько человек с охотничьими ружьями.

– Откуда, братва? – приветствуют нас.

– От верблюда! – смеется Леха в ответ.

Выходит заспанный Анвер, и мы отправляемся в сад поговорить. Я оборачиваюсь и кричу Лехе:

– Достань трофеи из багажника!

– Есть, босс!

Сперва Анвер не может понять, о чем речь, а после, понимая, говорит, что еще не проснулся, надо кофе хотя бы выпить. Мы возвращаемся в дом, и я еще раз рассказываю историю этой ночи с подробностями. Вспоминаю о документах и выкладываю их на кухонный стол. Все-таки один паспорт запачкался красным. Анвер выпил залпом несколько чашек кофе, а с меня достаточно и апельсинового сока, литровую пачку которого я достал из холодильника. Наконец Анвер в форме. Он встает. И я встаю. Мы обнимаемся. В его глазах слезы. Что это они сегодня все рассопливились?

– Не могу понять – кто ты такой? Да это и не важно. Ты мой друг, мой брат. Если тебе понадобится моя жизнь – можешь ее забрать.