Текст книги "Дикий"

Автор книги: Владимир Угрюмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Козлов порежу! Это козлы местные, которых мы после танцев пиздили!

– Не ори, Леха, – стараюсь я успокоить парня. – Здесь голая девушка.

– Да. Голая, – соглашается бодигард и выходит на кухню.

Вика одевается, а мы изучаем следы от выстрелов. Ничего особенного. Стреляли, видимо, жаканом и сразу из двух ружей. Если таким в лоб закатают, то лба больше не будет.

Опять доносится с улицы звук. Но это не атака, а Денисыч прилетел на мотоцикле. Он вбегает на крыльцо с карабином в руках и начинает ругаться:

– Гады. Вот гады! Не жизнь, а война. И на Азове семь человек поубивали. Тут теперь палят! Это я знаю кто! Завтра будет им!

Денисыч рассматривает расстрелянную дверь и продолжает грозить неизвестно кому.

– Леха, может, это как-то с рисом связано? – спрашиваю я. – Местный рэкет?

– Какой рэкет? – вмешивается хозяин. – Двери вон испортили!

– Нет, – отрицательно мотает Леха головой. – Они еще не созрели. Но быстро прогрессируют.

– Я услышал – стреляют! Сразу понял, что по вам палят. Сразу сюда. Вы не бойтесь – это они так пугают. На большее у них еще писька не выросла…

Так успокаивает нас Денисыч, и я соглашаюсь с ним, поскольку могли и машины расстрелять, но духу не хватило.

– И вообще, – подвожу я черту. – Мы будем сегодня спать или нет?

С утра пораньше в доме появляется местный мент. Мы с ним уже общались после танцев. Я в разговор не ввязываюсь, а Леха с ним что-то активно перетирает за чашкой чая.

– Все вопросы решим! – обещает капитан. – А то черт знает что творится. Слышали, что произошло в Славянске и возле моря тоже?

– Да как-то так, – неопределенно отвечаю ему. – Ходят по станице слухи.

– Слухи! Убивают милиционеров! В двери мирным людям палят. Я за Россию не отвечаю, но у себя в станице порядок наведу! – Капитан допивает чай, пожимает нам руки и уходит.

И я тоже собираюсь.

– Куда ты? – спрашивает Вика, а я отвечаю, что надо сигарет купить.

Завожу БМВ и еду на рынок. Рынок в станице – это и дом культуры, и политбюро одновременно. Ставлю тачку чуть в стороне, чтобы раньше времени в глаза не бросаться, и иду вдоль овощных рядов. Покупаю пачку «Космоса». Если их высушить, отличные сигареты получаются. Когда мы с Лехой махались с местными после танцев, то я их машины запомнил. Время было темное, но узнать можно. Перед рынком одна из тех машин стояла. Не знаю, чего Денисыч и капитан руками машут: приехали б на рынок и сразу разобрались… Дрались мы с парнями не в картофельном поле, а почти под музыку. Вижу – парень торгует кассетами с лотка. На нем потертый ватник и модная клетчатая кепка. Покупаю у него кассету и спрашиваю:

– Где хозяин? «Шестерка» его стоит у ворот. А сам-то где?

– Мишка, что ли? – переспрашивает продавец.

– Мишка, Мишка, – улыбаюсь я.

– Он в ларьке всегда.

Ларек новенький, чистый. Сбоку дверь. Открываю ее. Там трое умеренно молодых местных дебилов.

– Простите, – произношу вежливо. – Кто из вас будет Михаил?

Тот, что сидит на ящике спиной ко мне, начинает поворачиваться и произносит:

– Ну, я…

Больше я слушать не хочу и, вспоминая клуб «Олимп» на Моховой улице, вонзаю ребро ладони в его мясистую наетую шею. На пару минут он свободен. Двое других вскакивают, мешая друг другу в тесном ларьке. Ближнего достаю ногой в солнечное сплетение. Специально надел кожаные крепкие ботинки. Парень скрючивается, словно гусеница. Ему больно. Так бы и склевал его… Третий дебил забивается в угол. Зеленая сопля от страха вылезла из ноздри. Перешагиваю через первого и второго и говорю третьему:

– Сопли вытри, щенок.

Он вытирает рукавом и смотрит на меня, моргая от страха.

– Милый мой, – начинаю говорить очень спокойно и следя за дикцией. Спокойная и четкая речь до дебилов часто доходит лучше, чем матюги. – Милый мой, если ты, твои друзья или кто-нибудь еще из местных сделают что-либо подобное, то мне придется – я это говорю с сожалением и печалью, – мне придется вырезать всю вашу долбаную команду, как кур. Ты понял?

Парень кивает, он понял.

– С сегодняшнего дня, – продолжаю все так же вежливо и четко, – ты и твои приятели будут мне лично отчитываться об обстановке в станице.

Парень кивает, он понял. Его приятели начинают шевелиться, потому что они еще живые. А покойники мне надоели. Нет от них никакого прока.

– А Денисычу привезете новую дверь. Иначе он на вас всех ментов спустит. Менты нынче злые.

Парень кивает, он понял. Его приятели продолжают шевелиться. Легонечко провожу прямой удар парню в то место, которое называется пахом. Глаза у него выкатываются, сопли вываливаются, слюна изо рта вытекает. Он сползает на пол ларька и шевелится там вместе с приятелями.

Днем я отправляюсь в Славянск вместе с Викой. Больше я здесь никого мочить не собираюсь, просто надо как-то скоротать время. В Славянске имеется своеобразный центр с несколькими старинными домами купеческого вида. На реке есть набережная, гуляя по которой под руку с Викой, я вспоминаю Неву и Питер – далекие воспоминания, словно из чужой, прожитой кем-то другим жизни.

С утра накрапывал дождь, но теперь сухо. Медленное умирание природы вокруг. Времена года – это не Ф-1, когда все сразу и скучно разлетается в кровавые клочья. Осень – естественная и желанная смерть, к ней нет претензий. За жизнь человек переживает много таких справедливых кончин, за это осень и любят… Постепенно мои мысли переходят на более конкретную тему, точнее, на Анвера. Он, конечно, крайне занят, работа (если это можно назвать работой) рисковая, но хотелось бы знать, как мы продвигаемся к цели и сколько мне еще выполнять функции штатного киллера. Хотелось бы, как и другим людям, побольше осеней пережить. А так я могу и до ближайшей зимы не добраться. У меня к Анверу вопрос – подбираемся ли мы к верхушке, убрав которую я сам смогу спокойно убраться или, наоборот, остаться, но без этой регулярной стрельбы. Есть и второй вопрос к Анверу, брату, – выполняя моими руками заказы наркодельцов, он, видимо, получает за покойников приличные суммы; деньги меня мало волнуют, но я должен обновлять снаряжение и платить тем, кто мне помогает, рискуя жизнью… Грабить жертвы я не могу. Вопрос к Анверу звучит так – сколько он получает за мою работу? Мы, правда, далеко друг от друга. При встрече все разъяснится.

Вика рядом со мной – классная, дикая девушка. Я смотрю на ее мягкий профиль и вспоминаю, какая она бывает в постели и какое у нее лицо, когда она держит оружие. Такая же дикая, как и я. Только ей хочется крови, а я уже устал… Я смотрю на нее и вспоминаю Лику, которую забыл совсем за последние недели смертоубийства и злого секса. Она для меня – как Нева и Питер, часть другой, часть чужой жизни.

Ближе к ночи подъехал Денисыч на своем мотоцикле с коляской. Он долго возился возле ворот, и Леха уже собрался идти ему помогать, но тут хозяин все-таки появился во дворе с огромной дверью на спине. Он тащил ее, словно Иисус – крест. Только Денисыч здоровее и тащить поближе.

Дверь мне безразлична. Вика сидит рядом со мной на ступеньках, и я предлагаю ей:

– Давай завтра поедем в Краснодар? Может, в театр сходим?

Вика обрадованно соглашается. До меня доносится голос Лехи-бодигарда:

– …Вы себе можете представить – двадцать пять тонн настоящего краснодарского риса! В сто раз лучше вьетнамского!

– Я рис вообще не ем. Я картошку люблю с жареной рыбой, – говорит Денисыч.

Часть четвертая

22

…Огромные окаменевшие сосны стояли, изумленно подняв ветви. Я и сам, подойдя к лесу, проскользив к нему на коротких лыжинах, остановился. В голом поле лицо обжигал ветер, а здесь казалось почти тепло. Поднятые руки леса показывали вверх, и я поднял голову – синева дня была такой чистой, что казалась ядовитой. Прожив ползимы в продымленной избушке, я привык к незначительным блеклым предметам – щепкам и мусору возле печки, выцветшему лоскутному одеялу, окуркам в баночке, консервным банкам с китайской тушенкой, сломанному пластмассовому радио и старым газетам. Я привык к сумеречным дням с ветром и снегом, когда о существовании солнца можно было лишь догадываться по серому свечению, чудом пробивавшемуся сквозь летящие облака.

Стоя возле леса с запрокинутой головой, я восстанавливал в памяти цвета – чисто-белое поле и льдистый снег на ветках, абсолютная голубизна над головой и холодный жар желтой головы солнца.

Впрочем, отправился я в лес с совершенно другой целью. Одурев от безделья, я хотел поохотиться на дичь, коей в лесу, по словам местных охотников, хватало. Охотники уходили далеко за пушниной. Мне же они посоветовали экономить патроны и воспользоваться рогаткой. Мой сосед – кряжистый и кривоногий Петр – принес саму рогатку, изготовленную, как он сообщил, еще его отцом.

Толстая ручка, отполированная временем, удобно легла в ладонь. К бывшим сучкам была примотана толстая тугая резина со вшитым посредине кожаным квадратом.

В него следовало, так пояснил охотник, вложить гайку, натянуть резину, прицелиться и… забирай добычу.

– Только убитых птиц не разглядывай, – закончил объяснения Петр.

Я не стал переспрашивать его – почему. Сосед ушел к себе, а я стал собираться.

…И вот теперь я стою перед лесом, в котором я бывал прошлым летом бесчисленное количество раз, и мне как-то боязно заходить в его зимние, чужие для меня недра.

За ночь снег несколько запорошил лыжню, но лыжи скользили отлично, и я значительно углубился в чащу. Во всем виделась остановившаяся жизнь. Было довольно сумрачно. Солнце и небо оставались где-то за пределами леса, а внутри него всякая острая живая линия сглаживалась снегом. И мое движение казалось мне противоестественным здесь, хотелось также замереть и приостановить свою жизнь до весны. Но я двигался. Птиц не было видно. То есть они были здесь – просто я плохо смотрел. А когда всмотрелся, то…

На толстой ветке заледеневшей березы сидело – мозг мой не нашел слова! Белая грудка и серо-зеленоватые крылья, аккуратно сложенные по бокам. Блестящая, словно панцирь у жука, голова с грузинским профилем… Фалко перегринус!

Птица была живая, но неподвижная, как и лес. Неожиданно я увидел еще несколько птиц на соседних деревьях, и еще, еще… Я достал из кармана полушубка рогатку и мягким движением сбросил толстую варежку. Вложил гайку в кожаный квадрат и, ухватив его пальцами, стал натягивать резину и медленно приближаться к березе. Фалко перегринус смотрел на меня, подходившего, и только один раз чуть пошевелил головой.

Я встал напротив и прицелился. Птичьи глаза смотрели на меня не мигая, и, стараясь, чтобы гайка проследовала по траектории наших взглядов, я отпустил кожаный квадратик рогатки. Никакого звука не раздалось. Только «пук» – это гайка попала в птицу. Под березой намело, и я поспешил к сугробу. Фалко перегринус лежал, несколько погрузившись в снег, и смотрел на меня угасающими глазами. Я наклонился над птицей и долго следил за ее умиранием. Теплое мое зрение, казалось, погружается в птичьи зрачки, взамен него холодная мертвая дикость леса заструилась в меня… Это «долго» длилось несколько секунд. Почувствовав озноб, я быстро поднял добычу и запихнул в рюкзак. Вечером я поджарил птицу и съел. А после долго спал на горячей русской печи, чувствуя себя больным…

Какая, к черту, птица в Сибири! Нет, в Сибири я был и на птиц охотился. Бил их пулями и гайками иногда. Это уж как получалось. Просто я перечитал книжку о дуэлях, вот мне и привиделась человеко-птичья дуэль. Фалко перегринус! Я помню книгу моего детства. Сапсаны, конечно, везде живут, кроме Антарктиды. Есть даже подвид сапсана, гнездящийся в лесотундре и тундре восточнее полуострова Канин. Пацаном я искал долго этот несчастный полуостров и не мог найти. Потом мама принесла мне большую карту, и я был крайне счастлив, обнаружив его наконец. В книге я тогда прочитал – и помню до сего дня, – что численность сапсанов быстро сокращается. Хищная птица поедает птиц-жертв; в мясе тех накапливаются ядохимикаты, которыми человек обрабатывает поля. ДДТ в итоге убивает фалко перегринуса!

Да Бог с ним! Завтра мне снимут гипс, и скоро я смогу выйти на улицу. Буду тренировать ногу круглые сутки и хоть с палкой, хоть без палки, но выйду. Про город Харьков я немного расспросил Алексея – парня, ухаживающего за мной, – и он много что рассказал интересного. Но самое интересное – Россия и Украина теперь разные и почти враждующие между собой страны. Алексей говорит, будто я попал в автомобильную аварию и скоро все вспомню. Скорее б! А пока мне нечего делать, и я снова и снова листаю книженцию о поединках. Охота – не дуэль по правилам. Про дуэль прочитать все равно интересно.

«32. Стреляющий первым не имеет права произвести выстрела в воздух, а стреляющий вторым – имеет это право…»

Если перевести на современный язык, то становится сразу все понятно. Стрелять следует первым и точно, тогда твой противник хоть и успеет спустить курок, но промажет.

«42. Осечка всегдасчитается за выстрел».

И этот пункт правил понятен. Оружие обязано быть исправным. Случится осечка – сам получишь пулю в лоб.

«Раненому противнику предоставляется право с момента получения раны стрелять в течение одной минуты».

Только мудак позволит стрелять в ответ раненому. А мудак – это будущий труп!..

Большой город Краснодар, да Питер в сто раз больше. До Питера мне еще надо живым добраться, а по настоящему городу погулять хочется.

В театр мы не идем, поскольку Вика, поглядев на афиши, забраковала местный репертуар, зато целый день таскаемся по магазинам. Денег в карманах, как у дурака махорки. Но Вика бракует и местные магазины – ни тебе Версаче, ни тебе Кардена, ни тебе Годара, ни тебе Мориа; нет ни хрена, кроме дешевых товаров народного потребления из дружественного Китая да местных джинсов под названием «Леви Страусс».

Приходится вместо театра идти в ресторан «Интуриста» и сидеть там до вечера. Впрочем, театр получился. Не успел я оставить Вику одну, выйдя по нужде в туалет, как, вернувшись, застал на моем месте дородного господина с хорошим пробором и древнеримским профилем. Мой профиль, возможно, и похуже, но советские времена кончились, когда у нас нянчились со всяким заграничным дерьмом. Древнеримский профиль порядком нализался и хотел Викиного общества. Я, честно говоря, боялся за девушку. У нее ведь «вальтер» есть. Я его, похоже, забыл в тайник переложить. Сейчас достанет из трусов и пальнет по этому самому профилю.

Начинаю господина уговаривать, но тот в ответ лишь матерится почти без акцента. Приходится вырвать из-под него стул и сломать этот стул о его темечко. Тут набегают охранники с бицепсами, но я их корректно прошу позвать кого-нибудь из начальства. Появляется низенький тип с лысиной в полчерепа и сперва пытается наезжать. Но, с одной стороны, я трезвый; с другой стороны – достаю две стодолларовые купюры и прошу обеспечить неприкосновенность столика и моей девушки.

Деньги сделали свое дело, и в радиусе десяти метров всех пьяных удалили. Добавляю еще двести – и вокруг нас образовывается стена из железных тел и конечностей. Это забавляет. За деньги можно самим поставить какой хочешь спектакль. Глубоко внутри второй голос корит за броское поведение, намекая в том смысле, что не надо устраивать шоу и светиться, не надо, чтобы запоминали лицо и то, как много денег в карманах… Но первый, главный на данный момент, голос утверждает обратное – говнюков следует учить, несмотря на профили, а деньги для того и пришли, чтобы с пользой уйти… Бонни и Клайд, одним словом, Краснодарского краснознаменного края.

Делаю жест рукой, и возникает начальник охраны – низенький тип с лысиной. Но плечи у него, как у штангиста, покатые, а уши, как у борца, висячие. Знает, поди, свое дело.

– Мне приятны ваши молниеносные действия, – говорю я негромко и веско, как Сталин. – И я ценю ваш профессионализм, поскольку сам военный офицер морского спецназа в отставке. Вы достойны премии, и я ее выплачиваю незамедлительно.

Достаю бумажник, купленный Викой несколько часов назад, и выплачиваю каждому, кто охраняет наш столик, еще по двести долларов. Вика косится на меня без одобрения, но и без жадности.

На выходе нас провожал почетный караул. Я пожал на прощание лысому руку и обещал до отъезда из Краснодара еще раз проверить дисциплину на вверенном ему объекте. Начальник охраны готов был выскочить из формы от рвения.

Когда мы сели в машину, Вика спросила лениво:

– Что это на тебя нашло?

– Не знаю, – отвечаю я честно. – Надоело прятаться. А может, просто хочу эти деньги побыстрее истратить.

– Отдай в детский дом, если не знаешь, куда деть, – посоветовала Вика несколько язвительно, и я не нашелся, что ей ответить на это замечание.

– Парни, видимо, подумали – я свихнувшийся спецназовец, который теперь в мафии.

– Да, босс, ты меня приглашал в театр – и театр состоялся.

– Давно меня боссом не называла. Почему?

– Некогда было. – Вика склоняется ко мне и целует в губы. – Ведь стекла у тебя с улицы не прозрачные, да? – спрашивает она.

– Не прозрачные, – соглашаюсь я, сперва не понимая, куда она клонит.

Но клонит она в одну сторону. Обхватывает за плечи и опрокидывает на себя. Я больно ударяюсь о рычаг коробки передач.

– Что ты делаешь?! – отбиваюсь. – Дай хоть от «Интуриста» отъехать!

– Не дам, – заявляет Вика. И не дает…

Переговорный пункт еще открыт, и Вика звонит в Харьков родителям. Она звонит через день. Я спросил ее как-то – неужели, если не свяжешься с родней в течение недели, они так волноваться начнут? Вика ответила, что раньше никуда одна не уезжала и, вообще, привыкла приходить домой не позже десяти вечера. Насчет десяти вечера она, конечно, загнула…

Я жду ее, сидя на скамеечке.

– Дикие гуси, дикие гуси, – бормочу себе под нос.

Появляется Вика, и мы садимся в БМВ.

– Дикие гуси, дикие гуси, – продолжаю бормотать и стараюсь не думать.

– Что ты такое бормочешь? – улыбается девушка.

– Так, ничего, – вздрагиваю я. – «Дикие гуси», наемники. Их девиз: «Что угодно, где угодно, когда угодно».

– Ты такой же?

– Не знаю. Наверное.

– Я люблю тебя, дикий…

Ночью выезжаем из Краснодара в Ростов. Рано утром мы уже в Ростове. Вика спит на заднем сиденье. Я и сам бы сейчас поспал, но времени на сон нет. В городе я не ориентируюсь, но нужную улицу все-таки нахожу. Адреса на фотографиях я выучил наизусть. Вот и нужный мне дом – желтоватая «сталинская» махина. Лестницы выходят во двор, и я заезжаю туда, обнаруживаю скверик и с десяток припаркованных вокруг скверика машин. Вычисляю парадную и останавливаюсь так, чтобы не бросаться в глаза. На моих часах восемь тридцать. Один за другим из парадной выходят жители и спешат на работу. Моего клиента пока нет. А вот и он, голубчик, в рыжеватом дорогом пальто. Больно рожа помятая – сразу и не узнаешь. Но точно – он!

Бодрым шагом клиент выходит на улицу, и я выезжаю за ним. По тротуару он движется, как дредноут. Утренний люд, чувствуя силу, расступается. Чуть отпускаю его. Через два дома рыжее пальто сворачивает во двор, я подъезжаю и останавливаюсь так, чтобы были видны внутренности двора. А там и смотреть нечего. Все просто, как таблица умножения. В глубине двора стандартные гаражи без охраны. Клиент выезжает из одного на «ауди», вылезает, закрывает гараж на висячий замок. Даю ему уехать. Пусть покатается. С ним вообще никаких проблем не предвидится.

Кадр с другой фотографии, чья физиономия мне казалась смутно знакомой, живет в другом районе, и мне приходится поплутать, прежде чем я нахожу его дом – четырехэтажное кирпичное строение на перекрестке.

Жду, слушаю радио. Обещают сухие дни. Рубль опять пикирует относительно доллара. Дались правительству эти рубли! Лучший способ остановить инфляцию – это ввести доллар официально. И так даже бабульки баксы закупают на пенсию… Жду долго. За спиной Вика шевелится, просит не курить. Я и не курю. Второго я, похоже, упустил. Жду еще. Выбегаю из машины пописать. Писаю, скрывшись в кустах, поглядываю на парадную дверь. Жду еще немного. Все, надо отваливать. Надо ко второму клиенту в контору наведаться. А его офис – это не хухры-мухры, солидный ресторан в центре города. Без десяти двенадцать на часах – скоро откроется. Заодно и позавтракаем с Викой.

– Помыться бы, – проговаривает Вика за спиной.

– Сейчас, малыш, помоешься, – соглашаюсь с ней и врубаю передачу.

Еду по улицам, стараясь не думать о будущих покойниках. С ними и так ясно. Вика вон молодец, осваивается на любом месте. Хотя БМВ и не самое плохое место на свете. Лучше кладбища и лучше зоны, по крайней мере.

В центре Ростова, словно в столице, толчея и машин навалом. Так же крутые Тачки стараются ездить не по правилам. Я же правила дорожного движения не нарушаю, себе дороже. Нахожу ресторан и паркуюсь.

– Вика, – говорю, – ты на меня в кабаке не обращай внимания. Я стану капризничать и требовать директора. Так надо.

– Надо так надо, – соглашается девушка, и мы выходим из машины.

Вид у нас, конечно, не самый лучший после стольких часов в тачке. Ноги, тело, шея затекли. Сейчас бы зарядочку сделать, побегать по залу, вспомнить юность в клубе «Олимп»…

Ресторан уже открыт, и мы сперва расходимся с Викой по туалетам, приводим себя в порядок. Сам зал на втором этаже – поднимаемся туда, находим свободный столик. Народа для раннего часа в ресторане много, кажется, здесь организована кормежка комплексными обедами для работающих в центре города. Публика, судя по рожам и одежде, зажиточная. Простым трудящимся сейчас даже комплексных обедов в ресторане не потянуть. Гиперинфляция – есть такое новое русское слово!

Официант предлагает комплексный обед № 2, поскольку № 1 уже кончился. Я говорю, что не ем в ресторанах таких обедов, и прошу принести сперва два кофе и два апельсиновых сока. Заказываю себе и Вике по запеченному мясу, мясу по-ростовски – так оно называется в меню.

Через полчаса мясо по-ростовски приносят. Вика ест с удовольствием, и я съедаю кусочек. Вкуснятина! Слопал бы и еще попросил. Но мне нужен повод, а для обеда не обязательно было в Ростов тащиться.

Подзываю жестом официанта.

– Какие-нибудь проблемы? – спрашивает вежливо официант.

– Это у вас проблемы, – делаю недовольную физиономию. – Это не мясо.

– Не мясо? – Официант растерянно заглядывает в тарелку.

– Это не мясо по-ростовски, – говорю первое, что приходит в голову.

Вчера был офицером спецназа, сегодня – гурман. Такова жизнь.

– Но вашей спутнице…

– Я хочу видеть директора!

– Мы готовы заменить блюдо…

– Ничего не надо менять! Позовите директора!

Не люблю я таких базаров и тех, кто их заводит. Я сам себе противен, но директор ресторана – мой клиент. А я клиент его ресторана. Клиент же имеет право посмотреть директору в глаза, свериться с фотографией, чтобы убедиться…

Официант уходит и через несколько минут возвращается к столику с солидным мужчиной в хорошо подогнанном костюме. Бриллиантовая печатка. Начищенные туфли блестят.

– Чем могу вам помочь? – спрашивает директор, разглядывая меня с холодной учтивостью.

Мне его лицо показалось знакомым еще на фотографии, а теперь я разом узнаю его. И его лицо начинает меняться. Брови летят вверх, а на лбу появляется удивленная складка.

– Ты?! – спрашивает директор.

– Я, – отвечаю ему…

Нарядчик у Дэна приятель, и поэтому мы сегодня не поехали работать на «промку», сегодня мы больные. Не надо дергаться на разводы, съемы, проходить шмоны. Сегодня мы просто отдыхаем в бараке, пьем чифир и тащимся по лени. Шизо нам не светит – не отказники мы, а больные.

– Сегодня этап распределяют, – говорит Дэн.

Я киваю в ответ и пытаюсь читать замусоленную книгу без начала и конца. Мадам Бонасье уже подставила д’Артаньяна, а три мушкетера вовсю машутся с гвардейцами кардинала.

Полгода назад я также прибыл сюда. Дэн был в лагере за пахана. Он уже оттянул семеру на этой зоне, пропер через все шизо и «буры», наработал авторитет, и сидеть ему оставалось полгода. Если сегодня действительно подъедут с воли, то мы разживемся чайком, сигаретами и прочими балабасами. Чалиться мне на зоне еще «двушечку». Сперва ко мне здесь присматривались. Бугор Бурят и поднял меня, не желая того, на сегодняшнюю зоновскую высоту. Дэн и его блатные только поглядывали на новичка, а Бурят сразу достал с работой. Я же на него и его работу болт забил, пошел искать курево.

Вечером ко мне и подвалили. С Бурятом был его подручный Скелет – жилистый, сильный – гнусный тип. Он первым и рубанул меня по челюсти кулаком, затем и Бурят принялся. Отметелили они меня не хило. Только в общем режиме такой беспредел, сами же зэки напрягают на работу…

Весь отряд только приперся с ужина. Я оклемался чуток, сполоснул лицо в умывальнике, достал пожарный топорик и пошел на Бурята. Он схватился за шило, а Скелет куда-то сдернул. Для Бурята история кончилась больничкой, куда его отправили с переломленными ключицами. А от его шила в моем боку дырка образовалась…

Свидетели подтвердили версию произошедшего – Бурят упал с верхней шконки, а я споткнулся о него и напоролся на шило. Откуда на полу оказалось шило – этого никто не знает.

В тот же вечер Дэн пришел с Макаром ко мне в санчасть, выгрузили на тумбочку уйму всякого зоновского дефицита.

Так авторитеты решили, что я нормальный пацан, приняли в семью. Все это время я Скелета не трогал. Мог бы встрять по беспределу, но сдерживал себя, старался держаться старых зоновских понятий. Ждал, когда Скелет запорол серьезный косяк…

Последние страницы в книге вырваны. Хотел прочитать, как миледи башку отрубили, но не получилось.

В барак вваливается завхоз отряда, а за ним двое новичков плетутся. Мы с Дэном разглядываем их со шконок. Завхоз подходит к нам.

– Вот привел. Поговорите?

Дэн подзывает новичков, и те с опаской подходят к нашему углу.

– Ты что, цыган? – спрашивает пахан мелкого чернявого паренька.

– Ага, – кивает тот.

– Статья какая?

– Сто сорок шестая, часть вторая, – с некоторой даже гордостью отвечает цыган.

– Понятно. «Гоп-стоп». Сам откуда?

– С Хакасии. Черногорки под Абаканом. – Цыган уже освоился и начинает улыбаться.

Город Абакан, а тем более Черногорки ничего не говорят. Сам Дэн только раз из Магадана выехал и снова загремел в зону.

– А ты? – Дэн смотрит на хмурого мощного парня, второго новичка.

Тому, видно, отвечать не хочется. Не хочется, а придется. Такова традиция.

– Сто сорок седьмая, вторая часть.

– Откуда?

– Из Ростова. Театр возил, а тут…

– Театр?! – Дэн хохочет, тычет меня в плечо. – Смотрите, у нас Артист появился. Ладно, привет, мошенник!

Насмеявшись, Дэн приказывает завхозу:

– Покажи, где будут спать. И обоих в мою бригаду.

Ближе к ужину с «промки» притопал отряд, и тут Скелет таки косяк запорол. Он подвалил к Артисту со старыми, раздолбанными сапогами и потребовал взамен новые. Артист поглядел на Скелета, на его сапоги и поднялся с табурета, на котором сидел.

– Не катит, – пробубнил хмуро, но не агрессивно.

– Ты чо! Падла! – с пол-оборота завелся Скелет, а новичок повторил уже с напором:

– Не катит! «Чо» – по-китайски жопа.

– Ты! Пидар! Дерьмо жрать будешь!

Скелету отступать было поздно. Он выхватил невесть откуда взявшуюся заточку. Я дернулся на шконке, но Дэн придержал меня, сказав:

– Подожди. Посмотрим.

– Нет, Дэн, Скелет встрял по беспределу. Учить пора!

Скелет вертелся вокруг новичка, а тот стоял напрягшись, чуть расставив руки.

– Стоять, гнида! – закричал я, налетая сзади.

Скелет уже обернулся и прыгнул в мою сторону. Я хотел сделать обманное движение, уйти в сторону и достать его сбоку ногой в темечко, но, зацепившись за табурет, упал в проход между шконярами. Еще мгновение – и Скелет вонзит заточку… Новичок быстрым движением сгребает Скелета и, вывернув его ладонь, насаживает на его же оружие. Заточка входит как раз в область сердца. Не отнимая руки, Скелет падает, хрипя, на колени. Я отлично вижу, как стекленеют глаза Скелета. Несколько секунд всего – и он мертв.

– Это тебе за пидара! – Новичок пинает стоящего на коленях покойника, и тело падает на пол.

Дэн, Макар, Джонни и еще несколько наших парней тут же придумывают версию для администрации. Зэки слушают их и запоминают. Я поднимаюсь с пола и подхожу к Артисту.

– Тебя как зовут, братишка?

– Николай…

– Николай! – Я поднимаюсь из-за столика, и мы обнимаемся.

Я волнуюсь и не сразу догадываюсь представить Николаю мою спутницу. Но Вика и сама справляется, встает и протягивает Николаю руку. Николай тащит нас к себе в кабинет. Мне не приходилось пока бывать в кабинетах у министров, но, думаю, у них хуже. Появляются официанты и сервируют столик. Мы смеемся и хлопаем друг друга по плечам и по спине.

– Чего это ты завозникал?! – смеется мой кореш, а я смеюсь ему в ответ:

– Не помню, Коль, ерунда. Не выспался просто, извини!

Садимся за столик, и Николай откупоривает бутылку коньяка.

– Так и не пьешь? – спрашивает.

– Нет, – отвечаю ему.

– А я выпью глоток за встречу. Не возражаешь?

– Пей, конечно.

Николай и на зоне умудрялся выпивать, за что и сидел в шизо больше всех.

Сперва наш разговор не имеет цели – просто вспоминаем друзей, рассказываем о том, как живем на воле. После я спрашиваю Николая про ресторан, про его бизнес. Удивляюсь – чего это он в сферу обслуживания полез. Предполагаю – ресторан небось для прикрытия.

– Да. – Николай соглашается. – Есть еще куча всяких дел. И головных болей, кстати! Ты надолго к нам?

– Не знаю еще.

– Если тебе что-то надо от Ростова по бизнесу – город к твоим услугам.

– Тебя что – в мэры выбрали? – смеюсь я.

– Мэр – это пешка, – отмахивается Николай. – Что мэр может?! Так у тебя бизнес?

– Что-то вроде бизнеса…

– Тогда остановишься у меня! Мой загородный дом – твой дом!

Вика смотрит на Николая с любопытством. Не нравится мне ее выражение лица, и, извинившись перед приятелем, прошу ее выйти, посидеть в баре, выпить кофе.

– Или водки, – говорю я почти резко.

Вика фыркает, но выходит из кабинета без обиды.

Николай смотрит на меня с новым интересом, а я смотрю на него и представляю, каким он может быть солидным покойником. Но покойник – это не Буревестник. Это мудак. Николай мудацкой смерти не заслужил.

Достаю из кармана куртки фотографию и протягиваю приятелю. Николай узнает себя и быстро переворачивает фотку. На обратной стороне его домашний и рабочий адреса.

– Почему? – Он только чуть-чуть побледнел, и голос стал несколько глуше.

– Не знаю, – отвечаю честно, – но хочу узнать. Мне самому нужно выйти на заказчиков. Надо все это обсудить. И быстро. Пока они ждут моего исполнения – ты жив. Но не уверен, что заказ не продублирован. Короче, время есть. Но его мало… Что будем делать?

– Едем! – Николай поднимается из кресла решительно.

– Подожди, – прошу его. – Доем. Классное мясо. Мясо по-ростовски…