Текст книги "... В среду на будущей неделе"

Автор книги: Владимир Клименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

«Вот почему он тогда сам сдавал рыбу!»

Ночью штормило, и следующий День был дня «Альбатроса» неудачным.

Рыбу искали вблизи косы, уходили мористей, но нигде не смогли обнаружить. Митрофан Ильич сказал, что во время шторма она спряталась не глубину и там отлеживается. Искать ее нет никакого смысла, потому что она покажется на поверхности лишь тогда, когда совсем установится погода. Глыбин с ним согласился и повел сейнер на пока еще тусклые огоньки Соковинцев. Судно встало на якорь, повернувшись кормой к берегу. После ужина рыбаки разошлись на отдых.

Митрофан Ильич немного задержался. Помыл посуду, дал поесть щенку. Павлик помог ему вымыть пол в камбузе и взобрался на площадку, чтобы полюбоваться далекой россыпью огней Соковинцев.

– Ну, а теперь и нам пора, – сказал Митрофан Ильич, закрывая дверь камбуза.

Павлику не хотелось идти в душную каюту, и он сказал:

– Я немножко посижу…

Павлик смотрел на созвездия огней, рассыпанные по побережью, а сам думал о матери. Как она там? Наверно, намучилась в переживаниях о нем. Дала согласие, а теперь жалеет. Ну, ничего, уже осталось недолго ей ждать. Механик говорил, что через три-четыре дня сейнер пойдет в Доброславск на пополнение бункеров соляром и маслом. Павлика отправят домой – это как пить дать. А как неохота покидать судно! Свыкся с ним, словно всю свою жизнь пробыл на море. И с рыбаками жаль расставаться. Особенно с Митрофаном Ильичем, с Мыркиным…

На корму пришел Брага. Боцман сегодня снова нес внеочередную вахту, сам изъявив такое желание.

– Все уже спят, – сказал он Павлику. – А ты чего совуешь?

– Красиво как! Охота посидеть… И жарко в каюте.

– Потом Глыбину сон перебьешь.

– А я в кормовой кубрик пойду, можно?

– Ну, как знаешь…

Брага прошелся взад-вперед по корме, завернул за угол надстройки и пошел к каюте Глыбина.

Однако в кубрике спать Павлику тоже не хотелось. А что если лечь на спардеке? Кому он там помешает?

Павлик спустился в кормовой кубрик, ощупью отыскал койку Тягуна. Взял одеяло, подушку и тихо, чтобы никого не разбудить, вышел на палубу. Над каютой Глыбина он умостился на куче старой дели, которую недавно вырезали из невода. Через несколько минут Павлик уже сладко опал.

Разбудил его негромкий плеск воды. К борту «Альбатроса» подошла шлюпка. Человек перебрался на сейнер, тихо ворча и отфыркиваясь. Глыбин вышел из каюты.

– Шлюпка от сваи отвязалась, – бурчал прибывший. – Пришлось по пояс в воду залезать.

Голос принадлежал боцману.

Пока Брага крепил шлюпку, Глыбин шепотом расспрашивал его о чем-то. Сначала разговаривали мирно, спокойно: кэп-бриг спрашивал, боцман отвечал. Но вдруг голос Глыбина дрогнул, будто по нему, как по проволоке, рубанули палкой.

– Врешь! Вчера одно толковал, а сегодня – что? Хочешь околпачить?

– Что ты, бог с тобой! – приглушенно вскрикнул боцман. – При чем я, если Лев Львович… Он говорит: теперь этот товар не ходовой, все магазины завалены.

– Ты мне зубы не заговаривай! Не дурачь, понял?!

– Я и не дурачу, – обидчиво произнес боцман. – При чем я, если Лев Львович…

– Молчи! – перебил его кэп-бриг гневно и презрительно. – Ну-ка, расстегни рубаху! Ну-у!!!

Брага отпрянул, но Глыбин поймал его за ворот. Он уже не сдерживался и не обратил никакого внимания на испуганно вскочившего Павлика. В ночной тишине хлестко прозвучали три пощечины. Боцман заскулил.

– Выкладывай! Все выкладывай! – приказал яростно Глыбин.

Брага слезливо засопел, шурша бумагой.

– Всего пару червонцев утаил, – сипел боцман, – сам тогда на рефрижераторе целых десять отхватил, так я же ничего… Даже виду не подал, что знаю, сколько ты рыбы и денег от бригады утаил. Мне за труды тоже положено: я товар таскал.

Они препирались шепотом еще несколько минут, но Павлик уже ничего не слышал. Дрожа от страха, он накрылся одеялом с головой, сжался в комок. «Десять червонцев, – думал Павлик. – Это же сто рублей! Вот почему он тогда взялся сам сдавать рыбу, не пустил Ивана Ивановича…»

Кэп-бриг в гневе

Рыбаки поднялись с первыми проблесками зари. Пока было еще темновато, пили горячий чай, который успел вскипятить Митрофан Ильич. Брага подошел к камбузу бочком, пряча от рыбаков правую щеку. Он налил из чайника кипятку и хотел так же бочком удалиться, но ему это не удалось.

Мыркин поглядел на боцмана и вдруг залился хохотом.

– Чего это ты с раннего утра? – удивился Иван Иванович.

– Гляди! Гляди! – смеясь, показывал радист на боцмана. – Где это он без кранцев швартовался?

Брагу окружили, заглядывая в лицо. Хотя воздух был еще совсем синий, но у боцмана под глазом было куда синее.

– Нес корзину с кулаками! – прыснул Печерица.

Брага прикрыл синяк ладонью и поспешил уйти от насмешников.

– Человек случайно на держак швабры наткнулся, а они зубы скалят, – сказал он, скрываясь в каюту.

Но Павлик-то знал, на какой «держак» наткнулся Брага!

Улучив момент, он пошел в камбуз. Митрофан Ильич подумал, что мальчуган пришел за добавкой, и протянул ему чайник. Павлик отстранил руку кока и шепнул:

– Я по важному делу, дедушка Митрофан!

Старый рыбак заговорщицки подмигнул и склонил голову набок: слушаю, дескать.

Павлик спросил, какой получился вес самого первого улова.

– А почему ты сейчас об этом вспомнил? – недоуменно прищурился кок.

– Я потом объясню. Так сколько же вышло?

Митрофан Ильич в раздумье затеребил нос-шишку.

– Не то сорок восемь, не то сорок семь по сто… Нет, кажись, строк шесть центнеров было. Ну да, точно: сорок шесть центнеров! Так, по крайней мере, говорил Глыбин. Ну и что же?

– Обманывает он! – сказал Павлик.

– Как обманывает? Что ты говоришь? – не понял старик.

– А вот так: Глыбин обманул бригаду. За пять центнеров рыбы деньги себе взял!

Павлик рассказал о ночной ссоре, о том, как на рефрижераторе он заглядывал в глыбинский блокнот, в который тот записывал каждую поднятую с сейнера бадью с рыбой. Последняя бадья была помечена цифрой 51.

– Честное слово; своими глазами видел пятерку с единицей!

– Может, просто показалось? – сомневался Митрофан Ильич.

– Да видел же! Видел! – обиделся Павлик. – Вы проверьте.

Митрофан Ильич поразмыслил, еще раз недоверчиво покосился на него, потом вышел из камбуза. Он тут же сообщил рыбакам о разговоре с Павликом.

Митрофан Ильич, Лобогрей и Гундера поднялись на спардек, где за штурвалом стоял Глыбин, прихлебывая из алюминиевой кружки чай. Павлик предусмотрительно остановился за спинами рыбаков.

Разговор повели с места в карьер. Глыбин от неожиданности сперва опешил, но тут же постарался взять себя в руки. Он посмотрел на Павлику двинул желваками – догадался, что мальчишка не смолчал. Рыбаки подметили его тревогу и перестали сомневаться.

– Ежели это враки, – говорил Митрофан Ильич, размахивая руками, – покажи квитанцию. И блокнот покажи!

– Недоверие! Смотри, полное недоверие! – нервничал кэп-бриг, застигнутый врасплох. Его зрачки скользнули по лицам рыбаков, снова переметнулись на Павлика и сузились до щелочек. – Наговор! Что ж вы, всякому пацану верите! Дожился… Дождался уважения за свои старания!

– При чем тут пацан? Покажи документы – и дело с концом! – требовательно повторил Митрофан Ильич.

– Давай, давай, Макар! – нетерпеливо добавил Гундера. – Нечего перед нами невинную жертву разыгрывать. Мы уж сами убедимся, какой наговор!

Глыбин растерянно забормотал:

– Что это, а? Как это, а? Я же… – И поперхнулся встречным криком с палубы:

– Рыба-а! Рыба-а!

Это кричал Брага.

Возглас боцмана будто сдул рыбаков со спардека: все мигом очутились внизу и заняли свои места.

И надо же было подняться рыбе в такую ответственную секунду! «Не могла повременить!» – злился Павлик, с силой швыряя под надстройку выпутываемую на ячеи скумбрию. Он смотрел на пляшущие блики в кольце поплавков, и ему казались, будто солнечные зайчики насмехается над ним. Эх, превратиться бы сейчас в ракету да улететь отсюда подальше… Глыбин, конечно, не дурак, чтобы не избавиться от опасной улики – блокнотика. А тогда как доказать, что Павлик прав? И что будет дальше – ведь кэп-бриг не простит ему!

Разговор, прерванный появлением рыбы, возобновился на площадке во время замета. Кэп-бриг стоял на спардеке, навалясь плечом на мачту. Он следил за работой рыбаков и без всякой надобности покрикивал то на Лобогрея, то на Митрофана Ильича, то на Гундеру. Словом, взял под обстрел тех, кто больше всего досаждал ему.

– Ничего, мы ему тоже испортим настроение, – тихо сказал Мыркин и обратился к товарищам: – А ведь Макар думает, что мы забыли о деньгах. Считает, что для него все обошлось.

– Ребята! – прервал Мыркина Лобогрей. – Не будем анархию разводить. Дело ясное. Нужно добиться, чтобы Макар признался и вернул деньги в бригадную копилку. Только давайте соблюдать порядочек!

Однако недовольство росло, как дождевая туча. Сердитые выкрики раздавались то в одном месте то в другом. Глыбин слышал, что речь идет о нем, но держался самоуверенно и насмешливо поглядывал на разгоряченных рыбаков. Больше всех шумел Чернобров. Полусогнувшись на краю площадки, механик укладывал нижнюю часть невода, сердито гремя тяжелыми стальными кольцами, и без умолку возмущался.

– Галдят, как на базаре! Чего разбушевались? – спокойно пробасил Глыбин. – Нашли преступника! Какие такие за мной страшные грехи, скажи на милость?

– Будто не знает, – скрипнул зубами Чернобров.

– Простачком прикидывается, – добавил Мыркин.

Глыбин усмехнулся:

– Из-за какой-то сотни такой концерт устроили… Я эти гроши для бригадных нужд оставил, на черный день припас… Неужто не имею права?

– Да, не имеешь! – отрубил механик. – Нечего простачком прикидываться. Видать, ты воробей стреляный, надо тебя хорошо прощупать. Да и боцманом заняться не мешает, что-то он к тебе сверх меры льнет и в рюмку чаще прежнего заглядывает. Никогда в нашей бригаде такого не было.

Лицо у Глыбина оставалось невозмутимым, но в глазах появились и заплясали злые чертики.

– Ну что ж…

Он медленно сошел на палубу и скрылся в своей каюте. Через минуту вернулся на корму с тонкой стопкой десятирублевок в руке. Рыбаки на время прекратили работу, следя за ним.

– Вот они! Вот, вот гроши! Нате! Нате! Хватайте! – С этими словами кэп-бриг разжал пальцы. Шелестящие листочки запорхали перед ним, как красные бабочки. Рыбаки смотрели на Глыбина с презрением. Брага кинулся было собирать деньги, но Глыбин яростно цыкнул на него.

– Ну? Чего ж не хватаете? Ну?! – сдавленным от злобы голосом твердил кэп-бриг. На скулах его появились багровые пятна, дергались тяжелые веки.

– Сам соберешь! – сдержанно произнес Лобогрей. – Соберешь и сдашь Ивану Ивановичу…

Глыбин на мгновение замер, точно истукан, потом передернулся всем телом и начал ожесточенно расшвыривать деньги ногой. Несколько десятирублевок упали за борт и розовыми латочками выделялись на бирюзовом стекле воды.

Павлик, который стоял бок о бок с Митрофаном Ильичем, пугливо приник к старому рыбаку, шепча:

– Он сейчас драться будет… Он будет драться…

Митрофан Ильич обнял мальчугана за плечи, успокаивая:

– Не волнуйся, Павлуша. Ты не бойся. Покуражится – и только. Ишь, разошелся. Думает, если над ним начальника нет, то и управы не найдется! Так да не так, бригадир непутевый.

Глыбин, пыхтя, с таким усердием топтал десятирублевки, словно это были змеи.

– На свою же голову стараешься, – тем же сдержанным тоном произнес Лобогрей. – Из заработка вычтем.

Глыбин последний раз топнул ногой, распрямился, перевел дух. Ни на кого не глядя пошел в каюту.

Встреча с приятелем

Солнце, чистое, посвежевшее, медленно оторвалось от фиолетовой черты горизонта и бодро начало набирать высоту. Вода вокруг была тихая, неподвижная. Только там, где проходил сейнер, на ней оставалась искристая зыбкая дорога.

Павлик посмотрел в сторону открытого моря. Он заметил вдали множество маленьких черных черточек, точно свисающих с неба на тонких синеватых ниточках. Это шли сейнеры. Мальчуган радостно догадался: «Дядя Юра все-таки «раззвонил» о большой рыбе у Гнездиловской косы!»

Появлению сейнеров Павлик был рад еще и потому, что на одном из них должен быть Игорь. Шторм, приключение на промысле, трагический случай с Тягуном – есть что порассказать рыжему приятелю.

Павлик заметил его на капитанском мостике «Меркурия», рядом с темно-красным бархатным знаменем, которое ярко пылало под лучами солнца. У Игоря был гордый вид и мужественная осанка. На груди поблескивал бинокль. Но когда рыжий узнал Павлика, вся напускная важность слетела с него. Он сбежал по трапу и, перегнувшись через борт своего судна, протянул Павлику руку в коричневых крапинах. Павлик с чувством пожал ее. Затем приятели очутились на «Меркурии».

Оказалось, бригада «Меркурия» выловила больше рыбы, чем глыбинская. Кэп-бриг «Альбатроса» зря надеялся, что скумбрия есть только близ Гнездиловской косы.

– Нам знамя победителей соревнования вручили, – хвастал Игорь. – Торжественная церемония была. Бон знамя, на мостике!

– Я уже видел, – завидуя, сказал Павлик.

– Ух и работнули! – продолжал восторгаться рыжий. – Я сто сорок рублей заработал. А ты сколько?

– Я же не за деньги помогал!

– Я тоже отказывался, да все-таки полпая мне начислили. Еще бы столько же заработал, но приходится из Доброславска отчаливать домой. На теплоходе пойду. Ты когда-нибудь видел теплоход?

– Видел. А почему тебя домой отправляют? Ведь до занятий далеко.

– Да у меня с алгеброй туговато… – замялся Игорь. – Подготовиться надо. Батя не хочет отпускать, но мать настаивает, радиограммы шлет на имя капитана. А мне ужас как неохота уезжать! Да! А как у тебя с мамашей сладилось?

Узнав, что мама Павлика не стала настаивать на его возвращении, Игорь похвалил ее, назвав сознательной женщиной. Шумно посочувствовал дяде Егору Крабову, которого так некстати «схватил» аппендицит, и, изобразив в лицах несколько случаев, приключившихся за это время на «Меркурии», наконец угомонился.

Теперь наступила очередь Павлика рассказать обо всем, что он видел и пережил на сейнере. Однако подробного рассказа не получилось. Едва Павлик, припомнив не совсем удачное начало своего морского путешествия, изложил подслушанный им разговор, Игорь схватил его за руку и потащил в укромный уголок.

– Ты это все своими ушами слышал? – вытаращив коричневые глаза, громко шептал он. – И какие меры принял? Сейнер обыскали? Может, они где в трюме прячутся?

Смущенный Павлик признался, что сначала он тоже очень беспокоился, а потом как-то забыл об этом происшествие. Ничего подозрительного ведь больше не случилось…

Игорь от досады даже покраснел.

– Ну и растяпа, – стукнул он кулаком по колену. – А если они уже смылись с сейнера, связались с Коршуном и теперь готовят какую-нибудь диверсию?

Павлик чуть не плакал, слушая эти упреки. Что же он наделал? Как теперь быть?

Но Игорь был не из тех, кто теряется и пасует перед трудностями.

– Выход один, – категорически заявил он. – Сейчас мы напишем подробное письмо, и завтра же оно будет у работников госбезопасности, это я тебе гарантирую. А ты нынче же все расскажешь в бригаде. Не всем, конечно, а тому, кому доверяешь, как самому себе.

Не откладывая, Игорь раздобыл лист бумаги, и приятели сели писать письмо.

Страшная ночь

Был поздний вечер. Тихое небо мерцало яркими звездами. Павлик стоял у борта, размышляя, кому же доверить зловещую тайну. Из-за надстройки вышел радист и весело сказал, хлопнув мальчугана по спине:

– Итак, вторник канул в прошлое! Пора на боковую, в дрейф ложиться! А то среда обещает быть хлопотливой. Пошли в кубрик, малец!

Павлик спустился в кормовой кубрик, где он теперь ночевал: после истории с деньгами рыбаки забрали его из каюты кэп-брига. Но ему было не до сна. На ком же остановить свой выбор? Мыркину, например, вполне можно довериться, да только он большой насмешник и балагур. Если ничего не подтвердится, будет подтрунивать. «Ну и пусть! – решил Павлик. – Радист лежит как раз на нижней койке и, кажется, не спит».

Мыркин и в самом деле не спал. Он прислушивался к беспокойной возне мальчугана.

– Сон не берет, малец? – шепотом спросил радист, приподнимаясь на локте и заглядывая наверх. – Ты, часом, не приболел, хлопче?

– Страшно мне, дядя Юра! – ответил Павлик. – Как подумаю, так волосы на голове шевелятся, будто водоросли… А вдруг кого-нибудь пристрелят или… или ножом пырнут?

– Э, да ты и на самом деле с температуркой! – насторожился Мыркин – Ну-ка, лезь ко мне. Давай, давай, со мной спокойнее будет…

Павлик мигом скатился с верхней койки. Он припал к уху радиста и зашептал, торопясь и глотая целые слова. Выслушав его горячую речь, Мыркин спросил, сомневаясь:

– Что ты говоришь? Сам все слышал? А может…

– Не может! Не может! Не во сне, а наяву все было, теперь я в этом уверен. Честное-пречестное!

– И письмо ты уже отправил?

– Отправил.

– Ай-яй-яй! Нехорошо сделал. Так не годится, малец.

– Почему?

– Поспешил. Ясное дело, поспешил. Чекисты – народ занятой, по пустякам беспокоить их не следует. Лучше уж сообщил бы в милицию, у тех все же работа спокойней…

– Разве это пустяки – шпионов задержать? Чекисты на то и поставлены, чтобы диверсантов ловить.

– Ай-яй-яй! – снова клацнул языком Мыркин. – Надо было прежде с нами побеседовать, посоветоваться. Горячку ты, братец, упорол. И какую горячку!

Павлик пожалел, что посвятил в тайну радиста. Во рту у него стало горько, на душе – еще горше. Он всхлипнул и обиженно засопел.

– Ну, уж это ни к чему! А еще собрался диверсантов ловить! – упрекнул радист.

– Обидно… Вы же не хотите верить…

Мыркин помолчал, поглаживая мальчугана по жаркой щеке. Он и в самом деле не знал, верить или не верить Павлику. Снял с гвоздя у изголовья наручные часы со светящимся циферблатом.

– Половина третьего. Отдыхать надо, Павлуша. Завтра будет день, завтра все и обмозгуем.

В это время на палубе слабо тявкнул Малек, послышались чьи-то шаги. Ночь, тишина, неожиданный разговор с Павликом, настроили Мыркина на тревожный лад. Чем черт не шутит? Дело, конечно, не в диверсантах, до этого не дойдет, но от Браги с Глыбиным, как видно, любой гадости можно ожидать – показали себя во всей красе. Что шептались той ночью (если только Павлику это не приснилось) кэп-бриг и боцман, в этом радист не сомневался… Стой-ка, а ведь нынче на вахте опять Брага! Что это он повадился, бессонница что ли мучает?

Распалившись такими мыслями, радист уже не мог улежать на месте. Он тихонько сполз с койки, шепнул Павлику: «Спи, я сейчас», – и осторожно выбрался на палубу.

Павлик немедленно последовал за ним. Радист только пальцем погрозил: им уже овладел азарт ожидания необыкновенных событий.

Вместе они бесшумно скользнули на спардек. Их учуял Малек. Щенок обрадованно тявкнул, выскочил из-под спасательной шлюпки и помчался на корму сейнера. В эту минуту на палубе появился Брага. Малек запрыгал около него, скуля. Боцман ругнулся, ухватил Малька за косматую гривку, шлепнул ладонью по мордочке и швырнул в «два нуля». Прикрыв дверь, внимательно прислушался.

Из каюты вышел Глыбин. «А этому чего не спится?» – удивился Мыркин.

– Что за шумиха была? – спросил кэп-бриг у боцмана.

Брага объяснил.

– Щенок не стал бы зря у трапа скулить, – сказал наставительно Глыбин. – Спардек хорошенько осмотрел? Наверх залезал?

– Залезал, – соврал боцман.

Глыбин закурил. В наступившей тишине было слышно, как скулит Малек да шаркают по палубе ноги боцмана.

– Может, часть товара сюда перенесем? – заговорил Брага. – Быстрей управимся… – Павлик потянул Мыркина за руку: тот стиснул его колено.

– Стану я за них жилы надрывать! – проворчал в ответ Глыбин. – Пусть сами вытаскивают. Ты лучше кубрики прикрой, уже время. Давай!

Брага ушел на бак. И тут в стороне открытого моря мелькнула крохотная искорка. Огонек вспыхнул трижды и больше не появлялся.

– Видали, дядя Юра? Видали? – зашипел Павлик, всем телом вдавливаясь в теплый бок радиста. – Это он, «черный парус», наверно! «Манечка»!

– Он не он, судить еще рано, – ответил едва слышно Мыркин.

Брага прикрыл дверь носового кубрика, посеменил на корму; тоненько скрипнула дверь кормового кубрика.

– Уже начало четвертого, – сказал боцман, – Почему же сигнала нету?

– Был сигнал. Только вторично не мигают…

И вслед за словами кэп-брига снова, уже немного ближе, три раза вспыхнул и погас огонек.

– Отвечай! – глухо приказал боцману Глыбин, швыряя за борт горящий окурок.

Павлика начало трясти. Мыркин предостерегающе шепнул:

– Тсс!..

Павлик услыхал шелест воды и тихие ритмичные шлепки весел. Скоро из потемок вынырнул черный силуэт шаланды с голым столбиком мачты. Павлика затрясло сильнее. Мыркин положил на его спину ладонь.

Шаланда привалила к борту «Альбатроса» мягко; неощутимо. Видно, ею управляли умелые руки. В ту же секунду рядом с Глыбиным очутился ночной гость. Он был в плаще с капюшоном, широкоплечий, коренастый, почти квадратной голове плотно сидела клетчатая кепка с длинным козырьком. На широком лице крючковатый нос. «Коршун»! – вздрогнул Павлик:

– Мы прибыли в срок, – сказал Коршун, подходя к Браге. – У вас порядочек?

– Все в полном ажуре! – весели ответил боцман.

Коршун обернулся и сказал кому-то на шаланде:

– Давай тару!

Глыбин что-то шепнул Браге, и тот посеменил к каюте. Боцман вернулся с двумя тюками.

– Сколько тянут? – спросил Коршун.

– По десять кило каждый, – ответил Глыбин.

– Что-то больно легок, – заметил Коршун, пробуя один тюк на вес. Потом добавил покровительственно: – Ладно, верю на совесть. А где основной товар?

– В трюме, – угодливо проговорил Брага.

Коршун махнул рукой тому, кто оставался в шаланде:

– Экспедитор, валяй сюда!

Дважды Лев подал с шаланды два вместительных рюкзака из парусины, две огромных плетеных кошелки, потом перемахнул через борт сам.

– Что это за тара? – недовольно произнес Глыбин. – Надо корзинами, быстрей управимся. – Кто с нами? – спросил он у Коршуна.

– Экспедитор.

– Пошли, – сказал Глыбин дважды Льву и шагнул в проход. Экспедитор двинулся следом. Брага замыкал шествие.

Коршун положил на планшир оба тюка, перелез на шаланду и снял их. «Трусливый, подальше от опасности прячется», – подумал Павлик. Он, почти не дыша, тесно прижавшись к Мыркину, смотрел на то, что происходило внизу.

Брага и Экспедитор спустились в трюм; Глыбин остался на палубе. Кэп-бриг положил на место створки трюмной крышки, натянул сверху брезент, погасил якорный огонь. Крадучись, прошел на корму. Здесь постоял как бы в раздумье. Потом клацнул выключателем на стене надстройки. «Альбатрос» погрузился в сумрак.

– Излишняя светомаскировка, – сказал Коршун. – Пограничники могут заподозрить неладное.

Глыбин не ответил. На шаланде блеснул огонек спички. Глыбин подскочил к борту, испуганно зашипел. Огонек папиросы тусклым метеором прочертил темноту и упал в воду.

– Долго что-то, – ворчливо раздалось с шаланды.

– Ваш небось и тянет! – огрызнулся Глыбин. – Наверняка каждую штучку обнюхивает…

– Вы тоже не из добрячков! – заметил Коршун.

Павлик услыхал легкий дробный стук в крышку трюма. Мыркин сразу насторожился, напружинил мускулы рук и ног, словно приготовился к прыжку.

– Вам задарма достается, – продолжал Коршун. – А нам еще по базарам шататься. А времена теперь какие, сам знаешь…

– Тихо! – зашипел Глыбин, услыхавший условный сигнал из трюма. Он поспешил туда. Наклонился над крышкой, спросил: «Годится?» – и принялся торопливо стаскивать брезент.

Кто-то засветил внизу карманный фонарик. В светлом квадрате трюмной горловины кэп-бриг казался гигантским фантастическим жуком… Ему подали корзину, наполненную серебристыми слитками скумбрии. Глыбин отволок ее к борту и передал на шаланду. Потом передал вторую, а пустую вернул в трюм. Так повторилось несколько раз.

– Все! – наконец глухо раздалось из трюма.

– Фонарь погасите! – приказал кэп-бриг. – Теперь не нужен.

Последним из трюма вылез Экспедитор. Появление дважды Льва будто подбросило Мыркина. Радист вскочил на ноги. «Вот, значит, какие делишки творятся!» – выкрикнул он и побежал к трапу. На палубе замерли от неожиданности, а когда опомнились, Мыркин уже гулко шагал по проходу.

– Стол, воры! – Радист преградил дорогу боцману, который шел впереди, согнувшись под тяжестью рюкзака.

«Что будет? Что будет? Дядя Юра один, а их четверо…» – Павлик, сам не зная для чего, начал медленно выпрямляться во весь рост. Рука его потянулась к темному цилиндру прожектора, ища выключатель.

Брага стоял перед радистом, опустив ношу к ногам. Остальные встревоженно шушукались за спиной боцмана.

– Воры несчастные! – между тем говорил Мыркин высоким голосом. – Не вышел ваш номер! Снимай поклажу!

Отстранив боцмана, вперед выступил Глыбин.

– Не шуми, Мыркин! – промолвил он незнакомым сиплым голосом. – Не горячись, Юра! Мы с тобой столкуемся, Юрчик. – Он протянул ладонь.

Мыркин отступил на шаг.

– Ну-у не-ет! Меня не купишь. Снимай поклажу, говорю!

– Полный пай отвалим, – обещал Глыбин. – Без всякого обмана. Ты же знаешь, что я своим словам хозяин. Не шуми, прошу тебя. Не надо… Да зам-молчи, говорю!..

Мыркин шагнул к кубрику, чтобы закричать, позвать товарищей. Глыбин прыгнул на него, пытаясь зажать ему рот ладонью. Послышалась возня, натужный хрип.

Павлик совсем растерялся и точно проглотил язык.

Радист стонал, задыхался. А Глыбин все уговаривал его. Экспедитор, прихватив кошелки, попятился назад. Обогнув трюмную горловину, он ринулся в противоположный проход.

Будто какая-то пружина лопнула в груди у Павлика.

– На помощь! На помощь! – завопил он не своим голосом, а сам присел, опасаясь, как бы его не подстрелили. Экспедитор достиг борта, у которого ошвартовалась шаланда, побросал в нее кошелки и спрыгнул сам.

– Стой! Стой! Куда вы?! Куда же вы! – заревел Глыбин, стараясь стряхнуть с ноги вцепившегося в него Мыркина.

– Паша! Пашок! Хлопцев буди! Жи-и… – взметнулся голос радиста и вдруг захлебнулся.

У Павлика волосы на голове стали дыбом. «Убили!» Под руку ему попалось пожарное ведро, и он изо всех сил принялись колотить им по спардеку. Потом вспомнил о прожекторе и метнулся к нему.

В этот миг от кормы «Альбатроса» пружинисто отпрянула шаланда, на которой тут же зарокотал моторчик.

Глыбин и Брага, брошенные сообщниками, растерянно заметались по сейнеру. Мыркин темным пятном лежал около радиорубки и не шевелился. Первым опомнился Глыбин. Кэп-бриг плашмя шлепнулся в воду и поплыл прочь от «Альбатроса» Брага в горячке просеменил к носовому кубрику, снова очутился в проходе, сопя, как загнанная лошадь. Боцман хотел перепрыгнуть через радиста, но упал: Павлик увидел руку радиста, протянутую к боцманской ноге…

Все это длилось несколько секунд. Павлик, наконец, нащупал выключатель, не на корпусе прожектора, где искал, а на дощечке, приделанной к поручням. Рыбаки появились на палубе вместе с вспышкой света, ударившей со спардека.

Павлик направил луч прожектора туда, где ругался и скрипел зубами Брага. Боцман полз к радисту, который лежал на палубе с неестественно подвернутой левой рукой.

– Убьет! Убьет! – опять завопил Павлик.

Лобогрей с хрустом заломил боцманскую руку за спину. Брага взвыл. На подмогу Лобогрею подскочили Печерица и Чернобров.

Возле радиста засуетились Митрофан Ильич и Иван Иванович. Старый рыбак встревоженно причитал, ощупывая шею, плечи, грудь Мыркина.

Павлик стоял на спардеке, словно замороженный. Вдруг его внимание привлек отдаленный рокот моторчика. Мальчуган очнулся от оцепенения и бросил взгляд в ту сторону: «Ушли!.. Удрали!..»

И вспомнил о Глыбине: он прыгнул с левого борта и поплыл не к косе, а в противоположную сторону, к дальнему берегу. К тому самому берегу, где несколько дней назад среди пыльной зелени небольшой рощицы Павлик заметил полосатый шлагбаум и часового в зеленой фуражке.

«Нужно сообщить пограничникам», – еще не додумав это, Павлик бросился со спардека вниз головой. Вынырнув, он принялся изо всех сил работать руками и ногами, держа направление на береговые огни. Сквозь всплески услышал тревожный возглас Печерицы.

– Еще один удирает! Держи!

– Стой! Стой! – наперебой закричали рыбаки.

Павлик хотел откликнуться, чтобы его узнали, но передумал: ведь где-то здесь плывет и Глыбин… Он начал загребать руками еще проворнее. Луч судового прожектора скользнул по смолисто-черной поверхности залива, метнулся вправо и задрожал на зыби, наткнувшись на голову Павлика.

– Он еще недалеко! – кричали на сейнере. – Скорей! Скорей!

– Две пары весел берите! – Этот голос принадлежал Митрофану Ильичу.

Через несколько минут Павлика нагнали шлюпкой. Теперь он подал голос, боясь, как бы его в сердцах не прихлопнули веслом. Лобогрей и Гундера, тяжело дыша, подхватили Павлика под мышки и втащили в шлюпку. Гундера пустился журить его за то, что он заставил их гоняться за собой по ночному морю. А Лобогрей внимательно выслушал сбивчивый рассказ Павлика и спросил:

– Так, говоришь, он от косы подался? Ты хорошо видел?

– Глыбин с левого борта прыгнул и начал забирать в сторону от косы. Я сразу догадался, что он следы путает.

– В таком случае мы его опередим. – Лобогрей обратился к Гундере: – Включай тягу на полную мощность! Через полчасика на песочек ступим!

Павлик сел напротив Лобогрея, ухватился за вальки весел, помогая грести. Шлюпка заскользила по воде быстро, рывками. Встречный ветерок упругой струей упирался в голую спину, неприятно холодя тело.

Шлюпка двигалась параллельно косе. Огни сейнера быстро удалялись.

Вскоре поравнялись с владениями Потапыча.

– Зря стараемся, – сказал Гундера. – Глыбин не дурак, чтобы одолевать залив вплавь. Он на косу выскочил, не иначе.

И словно в подтверждение его слов на косе вдруг раздались встревоженные выкрики:

– Эй, ты куда? Куда? Не лезь, а то всыплю! – Голос принадлежал Потапычу. – Ложись! Ложись, говорю!

Павлик прислушался, ожидая выстрела. Однако Потапыч почему-то медлил. «Ведь Глыбин прикончит его…» – ужаснулся мальчуган.

– Там Глыбин! Глыбин там! – теребил он Лобогрея.

Рыбак направил баркас к берегу.

– Не причаливай! Назад! Назад!

Сторожа нигде не было видно, но голос шел откуда-то с земли.

Павлик заметил Потапыча метрах в двадцати от того места, куда причалил баркас. Старик лежал за бугром, выставив ствол ружья. Павлику стало жаль сторожа: «Как он переживает, бедненький! Думает, что мы воришки…»

– Дедушка! Дедушка! – позвал он старика. – Не бойтесь, мы с сейнера, рыбаки!

– Чего? – удивленно и в то же время обрадованно спросил Потапыч.

– Мы с сейнера! – повторил Павлик. – Я тот мальчик… Помните?

Потапыч, узнав его, привстал на одно колено.

– Это ты, рыбачок? – Старик взял ружье в правую руку и начал осторожно приближаться к баркасу. – И что за побегушки в ночную пору? – ворчливо говорил он.

– Преступника ловим! – выпалил Павлик.