Текст книги "... В среду на будущей неделе"

Автор книги: Владимир Клименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

«От своих мозолей рыбешка аппетитней…»

Весь следующий день от зари до заката солнца «Альбатрос» бороздил морскую гладь, но никаких признаков рыбы нигде не было видно. Глыбин не сходил с мостика, даже ел там. На сейнере царило гнетущее молчание.

Мыркин запрашивал по рации невидимые судна экспедиции, надоедал самолету рыборазведки, но пилот твердил лишь одно: «Косяков скумбрии не наблюдаю. Следите за мной в начале каждого часа и прошу не приставать».

Так было и на другой день. И лишь под вечер третьего дня Глыбин в бинокль заметил косяк скумбрии далеко в море.

Однако замет получился неудачный. Что-то острое на дне в двух местах рассекло невод. В образовавшиеся дыры скопом валила скумбрия. Мыркин в акваланге метался от одной дыры к другой, но не успевал.

Невод выбрали из воды. Выпутанную рыбу перенесли в трюм и засолили в двух кадушках. Нехотя расстелили по палубе порванные сети и принялись чинить.

А вечер густел. Огромное лилово-красное солнце сползло с небес и, опираясь лучами, точно гигантскими веслами, на сине-фиолетовую зыбь, огненным кораблем поплыло за горизонт. Правее него, как предостерегающий темный палец, возвышалась башня Гнездиловского маяка.

Митрофан Ильич проводил солнце взглядом, понюхал воздух и сказал:

– Как бы завтра Мочилкин не расквасился…

Но дождь начался не завтра, а спустя два часа, и шел почти сутки. С берега прилетел душный, потный ветер, потом надвинулась иссиня-черная туча, набрякшая влагой, как губка. Туча блеснула гладкими, зализанными краями, ахнула раз, другой, и на палубу посыпался гулкий горох первых крупных капель. Потом капли сплелись в прерывистые дрожащие нити, соединившие тучу с морем.

Особенно сильно припустил дождь после полуночи. Казалось, что гром катается прямо по спардеку, как пустая железная бочка. Ветер выл в потемках. Павлик лежал на койке и пугливо косился на гудящий, грохочущий потолок. «Такой грозы на берегу не бывает», – думал он.

К утру трескотня, гул и вой затихли. Ливень перешел в мелкий, нудный, как туман, дождичек. А к полудню небо заулыбалось свежим, умытым солнышком. Над сияющим размахом воды замельтешили голубоватые паруса рыболовов-любителей.

«Альбатрос» снялся с якоря и рыскал по морю, точно ищейка. Все были наготове. Однако рыбы нигде не было видно. Даже любители-рыболовы поводили плечами, когда Глыбин спрашивал их о клеве. Рыбаки поняли, что принесенная береговыми потоками муть заставила скумбрию опуститься в донные, более чистые слои воды. Глыбин решил прекратить напрасные поиски, привел «Альбатрос» к самому берегу и приказал отдать якорь.

Услыхав грохот якорной цепи, Митрофан Ильич вышел на палубу. Кок был задумчив и блестел от обильного пота. Мутные капли стекали по его щекам, повисали на кончиках усов. Старик то и дело утирал их передником.

– С легким паром! – пошутил радист. Он сидел на влажном неводе, скрестив по-восточному ноги. На коленях у него лежала раскрытая книга.

Митрофан Ильич не обратил внимания на шутку радиста. Он отправился к Лобогрею и Ивану Ивановичу, которые сидели на планшире и вели тихий разговор.

Лобогрей говорил собеседнику, что, по его мнению, надо идти туда, где ведут лов все суда экспедиции. Гундера не возражал, но и не был в полном согласии с Лобогреем. В тени от площадки лежал на палубе Печерица. Рыбак опирался на локти и, уткнувшись лбом в поставленный на ребро учебник тригонометрии, полушепотом заучивал какую-то формулу. Павлик под стеной надстройки обливался из ведра забортной водой.

Остановившись перед Лобогреем и Иваном Ивановичем, Митрофан Ильич укоризненно произнес:

– Думаю, рановато на покой стали. Солнышко-то вон где, на самой макушке неба!

Лобогрей поглядел вверх, потом пробежал глазами по желтому от ила, как песчаная пустыня, морскому простору.

– Раненько, но что поделаешь? – вздохнул рыбак. – Скумбрия запряталась. Правильно сделали, что напрасные гонки прекратили.

– Мда-а, – неопределенно промычал Гундера, стаскивая с себя майку и повязывая ею голову.

– С такой работы пролежни можно нажить, – буркнул Митрофан Ильич.

– В этом вина не наша. Ты же сам говорил, что тут самое рыбное место. Вот мы…

– Погодь, – взмахнул рукой кок. – Ты послухай, что скажу, а тогда лопочи – наша вина, не наша.

– Ну-ну, говори, Шкертик, – пожал плечами Лобогрей.

И старый рыбак начал:

– Скажи: у нас камбальные сети есть?

Лобогрей переглянулся с Иваном Ивановичем и с улыбкой ответил:

– Ну, есть. А что?

– Ты не чтокай! Я спрашиваю: сети целые, для работы годные?

– Годные. Я сам их чинил.

– А на белугу сбруя имеется?

– Что за странный допрос! Будто сам не знаешь! Конечно же имеется!

– А крючья точеные? – не унимался Митрофан Ильич.

– Так точно, Кок Кокич, точеные! – за Лобогрея ответил Мыркин, который отложил книгу и прислушивался к вопросам кока. – Мы с Тягуном их навострили перед отходом сюда. Да ты ближе к делу!

Лобогрей уже смекнул, куда клонит Митрофан Ильич, и плутовато сощурился. Бросил зубрежку Печерица, оживился Иван Иванович. А Митрофан Ильич, приметив, что завладел вниманием товарищей, принялся запальчиво сыпать вопросы и сам же на них отвечать:

– Что же получается? Камбальные сети есть? Есть! Белужья снасть имеется? Угу, имеется! Все это находится на катере? На катере! Где покоится? В трюме! Так по какой такой причине полезные вещи должны в трюме валяться, а мы бока на солнышке морить? Мы прибыли сюда рыбалить или загорать?

Лобогрей не выдержал и громко воскликнул:

– А ведь ты прав, Шкертик! Честное слово, прав! Где-то по сетям да крючкам крупнокалиберная рыба тужит, а мы тут под солнышком кости прогреваем! Как курортники!

– Во-во, самые что ни на есть курортники!

Митрофан Ильич был доволен, что рыбаки его поддержали. Оставалось «утрясти вопрос» с Глыбиным. Как-никак, он в данное время замещал Егора Ивановича, следовательно, был на сейнере старшим по должности и нес ответственность за судно и бригадное имущество. Возложили эту миссию на Митрофана Ильича, поскольку он в вопросах дипломатии «стреляный воробей». Это, конечно, сказал шутник-радист.

Глыбин в это время находился в своей каюте. Разложив на столике карту залива, он внимательно изучал ее. Кэп-бриг был сосредоточен: видно, крепко над чем-то размышлял. Проскользив ногтем указательного пальцы, от Гнездиловского маяка к юго-западу в открытое море, кэп-бриг промычал себе под нос: «Тэ-экс», – хлопнул ладонью по карте и шагнул к двери.

На корме «Альбатроса» Глыбин очутился в тот момент, когда рыбаки шутливо голосовали за Митрофана Ильича.

– Что расшумелись, как галки на платане? – весело спросил кэп-бриг. Разморенно уселся на планшир, помял большим пальцем босой ноги вязкую колоску смолы между двумя досками палубы, запрокинул голову к небу и шумно вздохнул: – Ну и смалит светило!

Пришел Брага. Боцман остановился около Павлика, тоже пошаркал носком сандалия по доскам, покачал головой:

– Прохлаждаешься?

– Жарко. А что?

– Экий ты недогадливый! – досадливо поморщился Брага. – Палубу окати. Живо!

Павлик беспрекословно опустил ведро за борт, поднял его и принялся плескать воду на палубу. Делал он это механически, потому что сейчас его интересовало совершенно другое: хотелось услышать, как отнесется кэп-бриг к предложению рыбаков.

Брага следил за Павликом прищуренными глазами.

– Кто ж так делает – ворчливо сказал он. – Начинай от якорной лебедки.

– Я уже тут начал…

– Говорю: от лебедки начинай! – строго повторил боцман. – Склон оттуда.

Павлик недовольно поморщился, топчась на месте.

– Ишь, уши развесил! Иди, иди! Тут и без тебя обойдутся.

Бренча пустым ведром, Павлик поплелся на бак, недовольный. Позади себя он услышал голос Гундеры.

– Слышь, Макар! У нас к тебе разговор есть.

– Разговор? Какой разговор? – Глыбин устало вытянул ноги.

– Мы тут толковали… Надо бы камбальную и белужью посуды бросить. Что ж торчать на якоре, пока скумбрия захоронилась? Хоть себе на харч выудим!

Павлик оставил свое занятие и следил за кэп-бригом из-за угла надстройки: неужели заупрямится? Очень хотелось посмотреть, как ловят красную рыбу и камбалу, вкус которой он хорошо знал еще дома, в далекой Ильичевке. Правда, маманя покупала камбалу не свежую, а свежемороженую, привезенную с Дальнего Востока в вагонах-ледниках. Но одно дело – есть вкусную рыбу, а другое дело – видеть, как ее ловят, даже участвовать в этом лове.

Между тем Глыбин не говорил ни да ни нет. У него почему-то нервно перекатывались желваки под обветренной коричневой кожей. Отчего кэп-бриг нервничает, Павлик понял минуту спустя.

– Мда-с! А я сам как раз с этим сюда пришел, – наконец произнес Глыбин с сожалением. – Мозговал недавно в каюте. Даже местечко подходящее на карте выискал…

– Вот и прелестно! – обрадованно произнес Мыркин. – Так как же?

Глыбин подумал немного, затем сказал:

– Против камбальных сетей не возражаю. Есть охота – ставьте. А насчет крючьев – это вы перехватили. Чем их наживлять, позвольте поинтересоваться? Голые, что ли, белужка глотать стешет?

– Зачем – голые? – встрепенулся Митрофан Ильич.

– Разве что макаронами наживлять! – засмеялся Глыбин.

– Макаронами… – обиделся старый рыбак. – Макароны ты и сам за милую душу поешь. У нас скумбрия имеется. Давеча две кадушки засолили. Тузлучок слабенький делали.

– Тузлучок слабенький! Я, старче, о той скумбрии тоже маракувал…

– А чего, рыба как рыба! – вставил Мыркин, спрыгивая с площадки. – Для наживки в самый раз. Пахучая, за версту белуга учует.

Глыбин недовольно посмотрел на радиста, качнул головой:

– Без тебя знаю, что пахучая. Да только какой от нее запах, когда она соленые ванны приняла? Я еще не слышал, чтобы на соленую наживку ловить. Узнают, на все море смех поднимется. Как же, соленые рыбаки объявились!

– Умные смеяться не станут, а дуракам – потеха! – отчеканил Лобогрей, до этого не вступавший в разговор. – Над поисковыми эхолотами тоже посмеивались. А теперь поищи катер без эхолота. Как ты хочешь, а попытать счастья надо.

– Тэк-с, – почесал затылок Глыбин. По его виду можно было понять, что он держит в голове какую-то другую мысль, которую не решается высказать вслух. – Тэк-с, – повторил он и хлопнул себя по колену. – Насчет белуги у меня другая хорошая думка была…

Лобогрей настороженно уставился на кэп-брига.

– Договаривай, – сказал он.

Глыбин молчал.

– Говори, Макар! Может, думка толковая… – поторопил Иван Иванович.

Лобогрей поморщился, сказал:

– Я его думку знаю, он мне уже говорил о ней. И местечко на карте показывал…

Глыбин повел плечами, неторопко поднялся и уколол Лобогрея зрачками:

– Не ерепенься! Я не с тобой разговор веду! – И, отвернувшись от него, обратился к Моченому: – У меня вот какое предложение. Когда мы сюда шли, я в море буйки заметил. Флажки на них черные. Белужьи. Я на всякий случай то место на карте пометил.

– Поняли, какая у него думка? – не выдержал Лобогрей.

– Не мешай! – отмахнулся от него Глыбин. – По-моему, надо сходить туда, поднять посуду и… А потом опять бросить на место. Никто и знать не будет, кроме нас самих.

– Ай-яй-яй! – покачал головой Митрофан Ильич. – Вот это намаракувал!

– Такое не пройдет! – твердо сказал Лобогрей. – За такие делишки под суд отдают. Кроме того, мы сами рыбаки и знаем, как белуга достается.

– Нет, воровать не гоже, милейший! – поддержал Лобогрея радист. – В воришках еще не ходил, да и не имею такого желания! От своих мозолей рыбешка куда аппетитней!

– На чужом горбу в рай не пустят! – подал свой голос Печерица.

Брага понял, что Глыбин попал впросак, и решил помочь ему.

– А мы всю белугу забирать не станем, – прошепелявил он, покашляв в кулак. – На котел парочку – и хватит. – Боцман угодливо покосился на Глыбина, но тот не обратил на него никакого внимания. Брага осекся и замолчал.

Убедившись окончательно, что номер не удался, Глыбин решил свое предложение перевести в шутку. Он вдруг неестественно загоготал, выкрикивая:

– Молодцы! Го-го-го. Ей-богу, молодчаги! Я в вашей честности нисколько не сомневался! Понятное дело, за такие фортели по головке не погладят. А ну – по местам! Белуга так белуга! Вира якорь!

Павлик отбросил ведро под шлюпку и с радостью метнулся к якорной лебедке, чтобы помочь вращать розмахи [12]12
  Розмах – маховое колесо.


[Закрыть]. Теперь-то он наверняка узнает, как ловится «крупнокалиберная» рыба!

Но тут ему дорогу преградил Брага.

– Слушай, что ты за человек? – с укором сказал он. – Или ленивый или нарочно делаешь…

– Вы о чем, Фрол Антонович? – удивленно спросил Павлик и добавил: – Я же палубу окатил. Проверьте!

– Ну и пацан! – поморщился боцман. – Неужели ты и дома такой?

Павлик насупился.

– За что вы все время на меня нападаете? Стыдите…

– Ишь, притворщик! – сокрушенно покачал головой боцман. – Вроде не понимает. Ты куда ведерце швырнул?

– А-а! Так бы и сказали! Я сейчас! Я быстро! В одну минуту!

Он метнулся к шлюпке, достал ведро и отнес его в «два нуля».

Когда Павлик вернулся на бак, якорь уже выбрали из воды. Рыбаки разошлись по своим местам, а Брага ожидал его.

– Это бригадное имущество, – наставительно сказал боцман. – Если каждый будет так относиться… – Он помолчал и добавил с сожалением: – Хотел тебя на баркас взять, а теперь…

– Простите, Фрол Антонович! Я больше…

– Н-ет, хватит! Пеняй на себя.

– Ну, извините…

– Я Тебе много раз прощал.

– Это последний.

– Нет-нет! Сказал – значит, баста! Сам на себя обижайся.

– Какой вы бездушный! – с горечью вырвалось у Павлика. Он понуро опустил голову и медленно пошел от боцмана.

Радостная весть

Постановку камбальных сетей и белужьих крючьев Глыбин поручил Гундере, Лобогрею и Тягуну. Старшим на баркасе кэп-бриг назначил Брагу.

– По теченью сыпьте, – предупредил он боцмана, хотя прекрасно знал, что рыбаки в этом деле не новички.

Павлик суетился среди рыбаков, помогая им переносить тяжелые корзины с «посудой», надеясь, что этими стараниями заслужит себе прощение. Но Брага разгадал его тактику и старался отогнать подальше от борта сейнера, под которым стоял баркас. Однако Павлик проявил здесь удивительное упорство.

Он не скупился на слова, надеясь улестить боцмана. Называл Брагу и миленьким, и родненьким, но ничего не помогало: боцман оставался неумолим.

– Ну возьмите же, пожалуйста! Ну, что вам стоит, Фрол Антонович? – молил Павлик. – Я всю жизнь буду вас помнить! Весь век!

– Нет! Нет! Ты наказан! – отмахивался Брага.

Боцман стоял на баке баркаса, привязывая к белужьей снасти пробковый буек с ярко-черным флажком. Тягун и Лобогрей сидели на кормовой скамье, по-рыбацки – банке, и держались за отполированные руками вальки весел. Иван Иванович привязывал алый флажок к камбальным сетям, находившиеся в другой корзине.

По морю катились гладкие бирюзовые волны, баркас то плавно опускался вниз, то так же плавно поднимался до уровня борта «Альбатроса». На боцмана качка нисколько не действовала, точно он накрепко прирос к дубовому баку баркаса. Вот Брага прикрепил один буек, взял у ног второй и снова углубился в свое занятие.

– Отчаливай! – сказал он гребцам, не поднимая головы.

Павлика эта команда будто толкнула в пятки. Он изловчился и легко перепорхнул на корму баркаса, который Лобогрей тут же сильно оттолкнул от борта «Альбатроса». Рыбак оглянулся и одобрительно подмигнул Павлику. Мальчуган прятался за его широкой спиной до тех пор, пока не отгреблись довольно далеко от сейнера. Только теперь боцман заметил его и сурово пригрозил:

– Так ты еще и самоуправничать?! Ну погоди же…

Мимо баркаса проплывали медузы с фиолетовой окантовкой по краям купола, лениво шевеля дряблыми щупальцами. Лучи солнца, точно бронзовые прутья, пробивали голубую толщу воды и рассеивались в темно-синей глубине. Павлик принял рассеянный солнечный свет за песчаное дно и пристально всматривался, надеясь увидеть что-нибудь интересное. Но Лобогрей сказал, что его старания напрасны.

– Тут, Павчик, глубина метров двести, – говорил рыбак, сильно загребая веслом. – Сквозь такой слой водицы даже луч прожектора не пробьется. А ты думаешь глазами дно достать!

Павлику захотелось посмотреть на «Альбатрос» издалека. Сейнер он нашел в той стороне, куда устремлялась белая полоса течения. «Альбатрос» был похож на чайку, мирно дремлющую на голубом сверкающем шелку моря…

Впереди баркаса раздался шумный всплеск. На воде закачалось несколько желтых пробок, от которых во все стороны расходились мелкие круги. Флажка почему-то не было видно.

– Как же вы без флажка потом найдете? – спросил мальчуган у Лобогрея.

– Почему без флажка? Флажок на месте, – ответил рыбак. Он объяснил, что флажок поднимется над водой лишь после того, как «кошка» зацепится за грунт, а течение натянет капроновую шворку, идущую к буйку.

Брага возвышался на баке, широко расставив короткие ноги. Гундера пропускал между пальцами синий жгут сетей, который тянулся к боцману. А из рук Враги, точно трассирующие пули, вылетали желтые круглячки поплавков и устремлялись в глубину. Грузила гулко тараторили по форштевню баркаса. Снасть была связана из таких петель, сквозь которые можно было свободно просунуть голову. Баркас шел кормой вперед, гонимый веслами рыбаков и стремительным течением. Боцман изредка покрикивал на гребцов, чтобы не юлили из стороны в сторону.

Камбальные сети высыпали быстро. Брага бросил за борт вторую «кошку», потом буек. Гребцы налегли на весла, перегоняя баркас в другое место. «Альбатрос», словно конвой, следовал позади. Боцман и Гундера поменялись местами. Теперь Брага хлопотал над корзиной с крючьями, а рыбак стоял на баке, перебирая руками шворку, с которой свисали наживленные крючья.

Солнце еще не коснулось горизонта, когда в воду плюхнулась последняя «кошка». Лобогрей снял весла и принялся размахивать ими, подзывая сейнер.

Рыбаки сперва побросали на «Альбатрос» пустые корзины, потом перебрались сами. Павлик пошел по палубе и возле камбуза столкнулся с Мыркиным. По тому, как весело напевал радист, Павлик догадался, что тот чему-то очень рад.

Из двери камбуза выставил голову Митрофан Ильич.

– Чему радуешься? – спросил кок.

– Хорошей рыбе! – ответил радист бойко и шлепнул Павлика ладошкой по спине. – Ну, малец, с завтрашнего дня наши делишки веселей пойдут!

За ужином, когда рыбаки собрались на корме «Альбатроса», Мыркин громко сказал:

– Есть прелестная новость, братцы!

Рыбаки, как по уговору, дружно посмотрели на него.

Мыркин выжидательно молчал, чтобы больше распалить их любопытство.

– Да говори же! – не утерпел Лобогрей.

– Рыба пошла! – взмахнул рукой радист.

Тягун, сдирая с картофелины «мундир», хмуро буркнул:

– Она давно идет, да толку с того мало.

– На сей раз не такая! – Мыркин сел рядом с Павликом на ящик и взял из кастрюли картофелину. Глыбин, сидевший напротив, исподлобья взглянул на радиста, но ничего не сказал.

– Откуда у тебя такие сверхбыстрые сведения? – усмехнулся Печерица.

– Мартын на хвосте принес! – съехидничал боцман.

– Чудаки! Вот народец! – пожал плечами радист. – Я кем для вас являюсь?

– Двоюродный плетень моему забору, – шуткой ответил Лобогрей и добавил: – Ну ладно, не тяни! Знаем, кто: радист.

– То-то! – Мыркин обернулся к Браге. – А ты про какие-то летающие хвосты…

Глыбин опять пристально поглядел на сияющего радиста.

– Хватит умничать, – наконец произнес он. – Радиограмму получил, что ли?

– Так точно, словесную радиограмму! Только что с промыслом сеанс имел. Радистка говорит: такой рыбехи давненько не появлялось! Кишмя кишит!

– В каком месте?

– В аккурат на траверзе [13]13
  Траверз – направление, перпендикулярное курсу судна.


[Закрыть]Гнездиловского светильника!

Глыбин бросил в рот очищенную картофелину, спросил:

– Так и сказала – по маяку?

– Да. В миле от берега.

Глыбин оживился. Рыбаки тоже повеселели. Сообщение радиста отдало бригаду освежающим бризом.

– Не узнавал, кому еще растрезвонила? – через небольшую паузу опять спросил кэп-бриг.

– Интересовался. Говорит: никого больше дозваться не смогла. Рация у дивчины маломощная, дальше трех-четырех миль духу не хватает. Я пообещал завтра начальника экспедиции уведомить. А то в тех местах тоже не густо с рыбой. «Меркурий» жалуется – солнечные ванны надоели.

Ответ радиста пришелся явно не по душе кэп-бригу. Он нахмурился.

– Ну-ну, уведомляй…

Так, пасмурный, как дождливый день, Глыбин просидел весь ужин.

Когда рыбаки начали расходиться по кубрикам, он подозвал к себе Брагу.

– Сегодня твоя очередь на вахту заступать?

Боцман растерянно затоптался на месте.

– Почему – моя? Я недавно дежурил.

– Не имеет значения. Заступишь ты. Утрусятся рыбачки́, ко мне в каюту зайдешь.