Текст книги "Молчание Сабрины 2 (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Брекенбок не разрешил Сабрине укрыться от дождя ни под одним из навесов, сказав, что не все ей там будут рады, к тому же ей, мол, нельзя отвлекаться от пьесы. Что ж, кукле и самой не особо хотелось знакомиться с Брекенбоковскими прихвостнями.

Актеры «Балаганчика» напоминали уродливые изломанные тени. Они пугали Сабрину. Они косились на нее, кто-то тыкал пальцем и смеялся, рассказывая приятелям явно что-то оскорбительное и обидное про Сабрину, но она пыталась все это игнорировать. Старалась не замечать насмешек.

Тем более, ей было не до того: она занималась делом.

Дело:

1. Учить роль, которую дал ей Талли Брекенбок;

2. Изо всех сил пытаться не промокнуть, сидя на старом сундуке и держа в руках зонтик;

3. Наблюдать за фургончиком Гуффина, надеясь, что тот куда-то выйдет, и тогда можно будет попытаться прокрасться внутрь.

Пока что она, вроде как, справлялась. Роль постепенно запоминалась. Реплики отпечатывались в кукольном мозгу Сабрины с поразительной легкостью, как будто вымышленная жизнь Бедняжки была ее собственной жизнью, словно те или иные моменты из пьесы были ее воспоминаниями.

Не промокнуть было сложнее. Ливень пытался прокрасться под зонтик, как воришка в крошечное окно кухни. Коварный, он, вроде как, ослабевал, заставляя решить, что отстал, но тут же начинал лить с новой силой. Зонтик, несмотря на то, что выглядел весьма хлипким, на удивление, пока выдерживал.

А что касается Гуффинова фургона и самого шута, то здесь была все та же картина: полосатая дверь полосатого дома на колесах заперта, Манера Улыбаться внутри.

Единственный раз, когда Сабрина видела Гуффина после своей починки, был едва ли не сразу же, как она очутилась под дождем.

Хозяин балагана указал ей на сундук у стены под фонарем и, убедившись, что она начала учить роль, исчез в своем фургоне. Стоило его двери захлопнуться, как отворилась другая.

Манера Улыбаться в своем неизменном зеленом пальто выпрыгнул под дождь, как Джек-из-табакерки, и, раскрыв зонт, направился прямиком к кукле.

– Я знаю, что ты делаешь, маленькая дрянь, – прошипел он, подойдя. – Немедленно прекрати.

– Прекратить учить роль? – дрожащим от страха голосом спросила Сабрина.

– Не прикидывайся дурочкой, – ухмылка на губах Гуффина превратилась в злобный оскал. – Ты пытаешься подвести этого болвана Брекенбока к определенным выводам на мой счет. Наводящие вопросы, мыслишки, которые ты ему вкладываешь в голову, хитрая маленькая дрянь.

– Но я не…

– Я все знаю. Я все вижу. И все слышу. Я всегда рядом. Я – повсюду! Если ты еще раз хотя бы заговоришь с Брекенбоком обо мне… или нет – хотя бы глубокомысленно промолчишь на его какое-то там высказывание, и он о чем-то из-за этого догадается, я возьму клещи и разломаю твою эту уродливую металлическую штуковину. Поняла?!

Сабрина кивнула.

– Мерзость! – прорычал шут напоследок, а затем скрылся в своем фургончике.

«Он догадался! – с отчаянием думала кукла. – Конечно, он подслушивал, пока Брекенбок чинил меня, но я надеялась, что он ничего не поймет…»

С того момента Сабрина заказала себе впредь что-либо говорить Брекенбоку о его главном актере. Если Гуффин действительно повсюду, ему ничего не стоит в любой момент сломать Механизм!

– Но только если ты не выйдешь куда-то, а я его не стащу, – прошептала Сабрина, с ненавистью глядя на полосатую дверь. – И я вовсе не слежу за тобой, мерзкий, плохой Гуффин, я просто учу свою роль. Ты ведь слышал, как Брекенбок велел мне сидеть здесь и заучивать реплики. Так что это совсем не подозрительно… и не странно… Я просто учу свою роль…

И Сабрина действительно учила роль.

Ливень лил. Молоток стучал. Горячий пар сушил вещи на веревках. Кухарка, мадам Бджи, набирала в котел дождевую воду. Все шло своим чередом…

…Вокруг фонаря мельтешили ночные бабочки. Они бились своими хрупкими тельцами о стекла плафона, их лапки оплавлялись, но эти крошечные существа были упорны в своем саморазрушении. Среди пыльно-серых и буро-ржавых крылышек мотыльков шелестели большие и красивые сиреневые.

«Откуда ты здесь? – подумала Сабрина, с восхищением глядя на сиреневого мотылька. – Должно быть, вылетел из какой-то трубы. Какой же ты…»

– Красивый, верно, милая мисс? – раздался хриплый голос откуда-то из ливня.

Сабрина вздрогнула и повернула голову. На нее глядел один из актеров Брекенбока. Она его уже видела раньше. Этот человек мелькал то здесь, то там, будто пытался пролезть в каждую щель, которую учует его нос. Брекенбок постоянно отправлял его по всяким мелким поручениям – в основном, вынюхивать, подглядывать, что-то украсть… Как же его зовут?

– Заплата, милая мисс, – представился этот человек. – А вы – кукла Сабрина, которая вскружила голову нашему боссу?

– Я никому ничего не кружила! – Сабрина уже была готова обидеться – она не понимала этого выражения.

– Ой, ну что вы, милая мисс. Здесь же нечего стесняться! – скривился Заплата, сплюнув в лужу и тем самым добавив переулку сырости и мерзости. – Наоборот – гордиться. Говорят, наш милый мистер Брекенбок вырезал себе сердце и спрятал его на донышко одного из своих чемоданов, где оно пылится среди прочего хлама. А вы его, видать, отыскали, милая мисс…

Сабрина поняла: для этого неприятного человека все кругом – «милые люди».

Она никак не могла взять в толк: Заплата – плохой человек или только выглядит, как плохой человек? Он подобострастно улыбался, а глазки его бегали по сторонам. Он дышал с присвистом, а когда говорил, неприятно шепелявил – это из-за отсутствия изрядного количества зубов. Заплата кутался в коричневое пальто, его длинные неаккуратные волосы торчали из-под мокрой бесформенной шляпы. Он не был стар, но выглядел как старик – вероятно, из-за образа жизни. И воняло от него изрядно: Сабрина давно поняла, что может чувствовать запахи, хотя другие куклы в лавке, вроде того же Малыша Кобба, этого не умели – более того, они даже не понимали, о чем идет речь, когда она спрашивала: «Что это там пахнет из корзины со старыми кукольными носами? Кажется, мышь забралась туда и там умерла…» Сабрине не нравились запахи, не нравилось их чувствовать. Наверное, потому, что она чувствовала лишь неприятные.

– Вы участвуете в пьесе, мистер Заплата? – спросила она.

– О! Мистер Заплата участвует, да, милая мисс! Он меняет декорации и ставит стулья для зрителей. Не так ему повезло, как милой кукле Сабрине и милому мистеру Манере Улыбаться, у которых главные роли.

От одного лишь упоминания шута Гуффина, Сабрина дернулась и опасливо покосилась на дверь полосатого фургончика.

Заплата проследил за ее взглядом и не сдержал злорадную усмешку.

– О, милый мистер Манера Улыбаться! – восторженно и подобострастно (аж до тошноты) проговорил он. – Как же ему повезло! И не только с ролью…

– В чем же еще?

– Ему достался целый фургон! – завистливо прошептал Заплата. – Говорят, Пустое Место откинул лапки и поминай как звали, и теперь их бывший с милым мистером Манерой Улыбаться фургон всецело принадлежит одному милому мистеру Манере Улыбаться! Какова удача! Я-то и вовсе живу под фургоном милого мистера Брекенбока, своим пока не разжился… да-да… Ну, я думаю, еще пара-тройка фликовских гастролей и таинственных пропаж шутов, и свой дом на колесах появится и у меня! Как считаете, милая мисс?

То, как Сабрина считала, вероятно, весьма огорчило бы Заплату, поэтому она решила не отвечать и сказала лишь:

– И что, в «Балаганчике Талли Брекенбока» совсем никому нет дела до сме… – она исправилась: – пропажи Джейкоба?

– Пустое Место он и есть пустое место, а я…

Заплата вдруг начал сотрясаться в приступе судорожного кашля.

Сабрине стало жаль этого доходягу, несмотря даже на его слова о бедном Джейкобе. Казалось, он вот-вот вывернется наизнанку и умрет.

– Ужасный кашель, – сказала она. – Бедный-бедный мистер Заплата.

– Прошу простить, милая мисс. Простыл, видать…

Сабрина вдруг вспомнила: «Хозяин назвал того, кто носил костюм, похожий на обивку старого кресла, в честь пилюль от кашля!»

– А вы принимаете… вы принимаете пилюли от кашля, мистер Заплата? – с виду отстраненно спросила Сабрина. – Говорят, их продают в аптеках…

– По аптекам не шарюсь, – хрипло ответил Заплата. – Где же мне взять денежки на пилюльки-то, милая мисс? Да и будь у меня пару пенсов, я предпочел бы потратить их на склянку желудевой настойки да на жареную кошачью лапу.

– А какие пилюли помогают от кашля, не знаете? Как называются?

– Да откуда ж мне? – Заплата махнул рукой. – Да и знай я – уже позабыл бы. Не люблю сложные слова и всякие там названия, поэтому мне и не дают важных ролей в пьесах… Я помню разве что «Виллармион де Гланд Тейнтюрр».

Сабрина была поражена. И как человек, который не запоминает сложные слова, смог запомнить такое?!

– Что это значит? – спросила она.

– Ну, желудевая настойка же!

– Понятно.

Сабрина отвернулась и, ее взгляд снова наткнулся на сиреневого мотылька. Он был очень красив. Какой сложный узор на крылышках! А эти витые усики, похожие на миленькие пружинки!

Пока Сабрина говорила с Заплатой, мотылек покинул своих обжигающих лапки и крылья у фонаря товарищей и сел на стену. Видимо, он нашел там сухое место. Мотылек то замирал, то оттаивал. Невероятное завораживающее зрелище. Крупица прекрасного в этом грязном, постылом месте. Он походил на проблеск надежды, который проник в тупик Гро и пытался ее уверить, что еще не все потеряно, что нельзя опускать руки, что жизнь кругом – не только лишь гнилая, залитая помоями яма. Прекрасное существо шевелило своими крошечными лапками, словно махало Сабрине, словно звало ее куда-то, мотылек тянулся к ней и…

Шлеп! Грязная разбитая туфля с размаху приземлилась на мотылька.

Сабрина застыла от ужаса. В первое мгновение она не поняла, что произошло. На том месте, где только что сидел мотылек, поблескивало жиром размазанное пятно. А Заплата с туфлей в руке самодовольно хихикнул.

– Зачем?! – воскликнула Сабрина. – Зачем вы его убили?!

– Хе-хе-хе… просто так! – Заплата надел туфлю обратно на ногу. – Кого хочу того и убиваю! Ясно?

Да, Заплата был совсем не хорошим человеком. Он был просто отвратительным человеком.

Тут дверь фургона Талли Брекенбока открылась, и на пороге появился сам хозяин «Балаганчика». Раскрыв черный зонт, он что-то пробормотал – судя по крайней степени досады на его лице, какие-то ругательства. Не глядя на Сабрину, шут спустился по ступеням фургончика и направился к навесу в тупике переулка, где сколачивали сцену, видимо, чтобы дать подчиненным какие-то дополнительные указания или чтобы попросту оттягать их за уши.

Завидев его, Заплата сорвался с места, напоследок ощерившись кукле, и, прыгая по лужам, поспешил к хозяину.

– Милый мистер Брекенбок! – завопил он. – Милый мистер Брекенбок! А Сабрина плохо учит роль! Она все время любуется бабочками! Она совсем не учит роль!

Брекенбоку сейчас явно было не до назойливого прихвостня-ябеды. Он отмахнулся от него и велел не путаться под ногами. Зайдя под навес, хозяин балагана, придирчиво осмотрел сцену. Стук молотков затих – ему на смену пришли ругательства Брекенбока и вой актера, которому он наступил ходулиной на ногу. Другой актер принялся оправдываться, почему доски положены криво, и попытался переложить вину на приятеля. Тот в ответ швырнул в него молотком. Завязалась драка, которую Брекенбок начал разнимать ударами зонтика, угрозами и плевками. Рядом весело скакал Заплата…

В кукольной душе Сабрины поселилась грусть. Все кругом – злобные, черствые и мерзкие. Что ей делать? Как ей выжить среди всех этих отвратительных людей?!

Сабрину вдруг посетила странная и внезапная мысль, которая перекрыла собой все прочие:

«Кажется, он не запер дверь! Точно, не запер!»

Сабрина поняла, что это ее шанс. Сейчас она узнает, что там такое нашел Талли Брекенбок в своем столе! Она просто обязана выяснить, что же было изображено на газетной вырезке…

Соскочив с сундука, она опрометью ринулась к фургончику Брекенбока. Обогнуть лужу! Три шажочка по горбатым камням брусчатки. Еще одна лужа… Скользкая ступенька. Вторая. Третья… Сабрина взялась за дверную ручку…

– И что это ты тут делаешь? – раздался за спиной голос Брекенбока.

Сабрина испуганно обернулась: и как он тут оказался?! Он ведь только что был в глубине тупика! Она не знала, что сказать, – признаться, разумеется, она не могла.

– Говори немедленно! – велел шут.

Сабрина молчала.

– Ты какая-то отсталая, как я погляжу! – проворчал шут. – Если ты так же будешь нелепить и теряться на сцене, то грош цена всей драме, которую я написал и вложил в твою роль! Что ты делаешь возле моего фургончика, я тебя спрашиваю?!

– Д-дождь усилился… – сбивчиво пробормотала Сабрина.

– О! Мы разродились очевидностями! – поморщился Брекенбок. – Уже лучше. Глядишь, в следующий раз, так и вовсе просто осмысленно ответишь на заданный вопрос! Я и без тебя вижу, что дождь усилился!

– Вы сами говорили мне…

– Что?

– Что мне не нравится дождь. Он вреден для платья и прически…

– Я выдал тебе зонт.

– Дождь усилился.

– Так, хватит! – проскрипел Брекенбок, как старая пружина в кресле. – Ты сводишь меня с ума! Если тебе так мокро, то что, скажи на милость, ты вдруг здесь забыла и… Постой-ка! – Его вдруг осенило. – Позволь поинтересоваться: неужели некая никому не нужная и никем не любимая рыжая кукла по имени Сабрина решила вдруг, что мой личный фургончик – вполне себе распрекрасное место, чтобы укрыться в нем от дождя? Так вот ты права! Он – вполне себе распрекрасное для этого место. Но ты и не права! Не для тебя! Это мой домик на колесах, и я там живу. Один! Мне не нужны соседи, вроде никчемных кукол, которые плохо учат свои роли. Тебе понятно?

– Д-да.

– Тогда с дороги!

Повиновавшись, Сабрина спустилась по ступеням обратно – зеленые туфельки тут же погрузились в лужу. Брекенбок прошел мимо, открыл дверь и нырнул в свой фургон.

Прежде, чем скрыться в нем, он обернулся. На его лице вдруг появилось что-то дикое и невозможное – вроде как, сочувствие. Сабрина даже слегка испугалась за его самочувствие.

– Ладно, можешь перебраться под навес мадам Бджи, – сказал он. – Я велел всем собраться там – скоро ужин. Если кто-то будет тебя обижать, скажешь, что это я тебя туда отправил. Если кто-то посмеет пискнуть, квакнуть или сделать тебе что-нибудь дурное, просто скажи: «Талли Брекенбок передал, что ему надоело его лоскутное одеяло и что он хочет новое». Они поймут.

Дверь захлопнулась. Сабрина глядела на нее, ее руки дрожали – едва не попалась! Она не могла поверить в то, что хозяин «Балаганчика» не догадался об истинных причинах, побудивших ее попытаться проникнуть к нему в фургон. Трудно представить, что было бы, раскуси он ее затею.

– Ты все еще там?! – раздалось из-за двери. – Не пущу, как ни проси!

И Сабрине ничего не оставалось, кроме как отправиться под указанный навес…

…Закуток, где собрались к ужину актеры «Балаганчика Талли Брекенбока», выглядел вполне уютно. Если, конечно, описывать его не нормальным языком, а языком нище-улично-театральным.

Если же описывать его языком Сабрины, то это место было ничуть не лучше прочих мест в тупике Гро – такое же захудалое, настолько же пропитанное тоской, безысходностью и местной зловреднючей крысливостью.

Навес был натянут между двумя фургончиками – Брекенбоковским и так называемым «дамским» и к тому же крепился к зеленоватой кирпичной стене дома на кривых толстых гвоздях – таким образом все пространство под ним отдаленно напоминало комнату.

В самой глубине этой «комнаты», отрастая от стены, бурела чудовищная ржавая печь с парой дюжин труб и тяжелыми глухими заслонками. В ее полукруглой утробе ярко полыхало пламя, облизывая бока огромного черного котла, из которого во все стороны брызгал жирный вар.

В трех шагах от печи стоял кривобокий стол, собранный из кофров, чемоданов и сундуков и крытый грязной скатертью, – на нам были расставлены жестяные тарелки, разложены гнутые вилки и ржавые ложки. Рыжий свет от развешанных под навесом керосиновых ламп привлекал ночных бабочек, и, сгорая, они падали прямо в тарелки, но никому не было до этого дела.

По обе стороны от стола стояли стопки чемоданов, которые служили актерам стульями. Единственный настоящий стул занимал почетное место во главе стола и явно принадлежал хозяину «Балаганчика». Садиться на него никто не смел – отчасти из-за авторитета Брекенбока, а отчасти из-за зубастого капкана, установленного на сиденье.

Если не считать Талли Брекенбока и Гуффина, под навесом сейчас собралась вся труппа.

Больше всего шума создавала мадам Бджи. Дородная женщина с круглым красным лицом и комковатыми седыми волосами, подвязанными грязно-кремовым девичьим бантом, мельтешила между столом и печью. Она громко, натужно пыхтела и в каждое движение при этом вкладывала невероятный трагизм и значение, как будто прямо сейчас выступала на сцене, хотя на деле кухарка просто помешивала в котле варево большущей поварешкой, или нарезала ножом коренья на столе, или давила что-то в ступке.

Прочие актеры время от времени поглядывали на то, что делает мадам Бджи, пуская слюни.

Уже знакомый Сабрине Заплата сидел за столом у здоровенного тюка грязных тряпок – схватив пустую тарелку, он в нетерпении грыз ее край, не сводя глаз с бурлящего котла. Судя по тому, что края у тарелки выглядели изгрызанными, очевидно, это было его любимое занятие перед ужином.

Рядом устроился пожилой мужчина с всклокоченными седыми волосами и вислыми щеками. На его мясистом носу сидели большие защитные очки с треснутыми стеклышками, а в зубах торчала папиретка, исходившая коричневым дымом. Старик выглядел более терпеливым, чем Заплата, – в ожидании ужина, он корпел над починкой какого-то здоровенного механизма.

Чуть поодаль сидели еще двое актеров – у обоих были одинаковые шляпы-котелки, пухлые губы и приплюснутые носы, из которых торчало по паре пучков волос, да и в целом обладатели котелков были похожи, как братья. Еще одной общей чертой обоих являлись перебинтованные грязными тряпками пальцы, что, впрочем, не мешало братьям играть в карты и, само-собой, жульничать: то один, то другой постоянно сбрасывал под стол неудачные карты.

Помимо всех упомянутых личностей, под навесом был еще кое-кто.

В некотором отдалении от печи, прислонившись спиной к стене, стоял невероятно худой тип в костюме-тройке, какие носят городские клерки. Костюм этот был покрыт пятнами, галстук поела моль, а воротнички рубашки зеленели от плесени. Да и его обладатель не сказать, чтобы выглядел таким уж свежим: сморщенное серое лицо как будто сперва забыли под кроватью, где оно валялось долгие месяцы, после чего надели, особо не чистя. Неухоженные бакенбарды, крючковатый нос, торчащие в стороны уши и крошечные очки в круглой оправе казались такими нелепыми, будто все это было лишь частью сценического образа и их прицепили на скорую руку.

Очкарик то и дело взрывался чиханием, а в перерывах между ним едва заметно сдвигался по стене, все ближе подбираясь к котлу.

Впрочем, то, что бы он там ни задумал, мгновенно пресекалось кухаркой.

– Вы только поглядите на него! – возмущалась мадам Бджи, когда замечала поползновения к еще не приготовленному ужину. – Вишь-ли, ему больше всех надо! Вишь-ли, ему скорее всех надо!

– А я что? Я ничего! – оправдывался тип в очках. – Никто не может с полной уверенностью засвидетельствовать, что ваш покорный слуга…

– Хватит болтать, болтун! – Мадам Бджи замахнулась на него поварешкой. – Тебе не заболтать меня своими скучными умными словечками! Я-то знаю, что ты задумал, Проныра!

– Апчхи на вас, мадам Бджи! – Проныра чихнул на кухарку и ловко отпрыгнул в сторону, уворачиваясь от поварешки. – И вообще, знаете, что я думаю?..

Что он думал, так и осталось загадкой, поскольку тут присутствие Сабрины наконец заметили.

Встреча куклы под навесом дружелюбием и не пахла. Она пахла злобой и презрительностью.

– А тебе что здесь нужно? – прошепелявил Заплата, и головы актеров «Балаганчика» повернулись к незваной гостье.

– Талли Брекенбок велел мне идти сюда! – с вызовом ответила Сабрина. – Дождь вреден для моего платья и красивой прически!

– Фу ты, ну ты! – разлился противным смехом один из котелочников с перебинтованными пальцами. – Ты слыхал это, Бенджи?! Дождь вреден тра-та-та платью и тра-та-та прическе их сиятельства!

– Да уж, Бонти, подумать только, какие мы важные! – ответил его карточный партнер. – Давайте посадим ее в бочку! Или швырнем в огонь! Да! Верно! Лучше всего так и поступить! Подкинем дровишек! А то что-то у мадам Бджи там все едва теплится…

Предложение Бенджи было встречено одобрительным гулом, но Сабрина и не подумала отчаиваться.

– Господин Брекенбок сказал, что если кто-то будет меня обижать, то…

– Что он там сказал? – прищурившись, спросила мадам Бджи.

– Он сказал, – ответила кукла, – что ему надоело его лоскутное одеяло и что он хочет новое.

Обычная, по мнению Сабрины, фраза возымела просто чудодейственный эффект. Ухмылки всех присутствующих мгновенно смыло с губ как тем ливнем. Члены труппы, тут же забыв о кукле, вернулись к прерванным делам. Бонти и Бенджи продолжили партию в карты, Заплата вонзил зубы в край пустой тарелки, Проныра занял свой пост неподалеку от котла, планируя очередную вылазку, а мадам Бджи голыми руками выжала в варево сок из двух луковиц, после чего отправила обе в рот и, даже не поморщившись, принялась их пережевывать.

– Зонтик можешь сложить, кроха, – добродушно сказал старик в защитных очках, чуть повернувшись к Сабрине, и кукла последовала его совету.

– Здесь на тебя не накапает и не натечет, – добавил он, задорно подмигнув Сабрине. – Разве только из чана «приветливости» нашей мадам Бджи…

– Я все слышу! – Подойдя к краю навеса, кухарка поставила на стол корзину с зеленью, грубо отодвинув в сторону детали механизма, который старик чинил.

– Да шучу я, Берта, – проворчал тот.

Кухарка на него раздраженно зыркнула, впрочем, тратить время на споры со стариком ей сейчас было недосуг. На лице мадам застыло не предвещающее ничего хорошего для Сабрины выражение лица.

Громадная Берта Бджи нависла над куклой, как цапля из Слякоти над тамошней же лягушкой.

– Подвинься, Спичка! – велела она сквозь зубы.

– Я не спичка. Я – Сабрина.

– Ты – Спичка. Похожа на спичку. Просто вылитая спичка. Сама деревянная, и голова горит.

– Но у меня не горит голова…

– Сейчас мы это исправим!

Женщина со смехом выхватила из кармана передника длинную спичку и зажгла ее о собственную щеку. Мадам Бджи, видимо, не боялась угрозы хозяина балагана, поскольку без затей поднесла горящую спичку к волосам Сабрины.

– Ой-ой-ой! – вскрикнула кукла и под всеобщий хохот актеров отшатнулась от грозной мадам.

Пытаясь увернуться от спички, Сабрина оказалась под дождем и тут же натолкнулась на что-то спиной. Не заметив, как смех мгновенно затих, она обернулась.

На куклу с высоты своего ходульного роста хмуро глядел Талли Брекенбок, собственной персоной.

– Что я тебе говорил?! – выстроив брови в одну хмурую линию, спросил он. – Ты меня совсем не слушала?!

– Нет, я все слушала, – оправдываясь, залепетала Сабрина. – А что вы имеете в виду? Что вы говорили?

– О том, что… – Брекенбок начал выговаривать по слову: – Тебе. Не. Нравится. Дождь.

– Я помню… но я не специально…

– Быстро под навес!

Сабрина поспешно выполнила приказ. Брекенбок забрался под навес следом за ней, но ему для этого пришлось пригнуть голову.

– Мадам Бджи, – сложив зонтик, сказал он кухарке, которая, высунув красные волосатые руки за навес, принялась мыть зелень прямо под ливнем, – что там с ужином? Виднеется земля на горизонте?

– Гхм… виднеется, – ответила мадам Бджи. – Почти готов. Осталось добавить кое-что в супчик, чтобы не слиплись кишки, и еще подсыпать туда то да сё, чтобы потом не вылезли ногти. А если не забросить в котел эти вот стручки, можно ослепнуть и покрыться коркой.

– Давайте без подробностей, – поморщился хозяин балагана. – Я думал, что приправы – по вкусу. Разве нет?

– Да все будет вкусно! – заверила его мадам Бджи. – Я ж не отравила вас до сих пор, вот и нечего переживать тут на ровном месте! Зря нервничаете – все волосы повылазят!

Брекенбок снова поморщился – он не любил, когда шутили над его лысиной, но мадам Бджи была единственной, кто умел варить суп, поэтому ему приходилось мириться с некоторыми ее… чрезмерностями и вольностями.

– Ладно уж, – смиренно сказал шут. – Вам виднее… Готовьте себе дальше, не буду отвлекать. Но раз уж я тут, как раз проверю, что ты, – он ткнул сложенным зонтиком в Сабрину, – успела выучить.

– Я? – испуганно спросила кукла.

– Ну да. Ты. Я же не в кого-то другого тычу зонтиком. Тут нельзя ошибиться. Или можно? Заплата! В кого я сейчас тычу зонтиком?

– В гадкую куклу в зеленом платье! – услужливо подсказал Заплата, ощерив в подобии улыбки полубеззубый рот.

– И? – Брекенбок уже устал ждать – терпение было не его коньком. – Что мы выучили?

– Мы? – с дрожью в голосе спросила кукла. Она уже ничего не понимала.

– Проклятье! Ты! – Шут в ярости шагнул к кукле, отчего та испуганно попятилась. – Ты, Сабрина! Горемычная бывшая кукла Гудвина! Что ты уже выучила из своей роли в пьесе?! Хватит выводить меня из себя! Показывай! – велел он. – В смысле, рассказывай!

Сабрина боялась. И стеснялась. Особенно сейчас. Особенно при всех этих неприятных людях, которые только и ждали, чтобы она ошиблась или сделала что-то не так, чтобы поглумиться над ней. Особенно, когда Брекенбок мог ударить ее зонтиком за любое неверно выученное слово, да или просто так, если ему взбредет это в его сумасшедшую голову.

– Не бойся, – сказал Брекенбок, насилу заставив себя успокоиться и быть терпеливым. – Рассказывай, что выучила. Ты же выучила… – в его глазах сверкнули злые искорки, – что-нибудь?

– Да.

– Тогда рассказывай. Ну же!

Сабрина сжала в кулачке бумажку с ролью. Дрожащим голосом она начала декламировать:

– «Я не делала зла, я не думала злое, я добра и невинна, Зритель, отметь же. Отметь же. Отметь же. Отметь же! Но беда приходит ко всем…»

– Хватит, глупая кукла! – прервал ее шут. – Ты выучила не то!

– Но здесь написано! – едва не плача, ответила Сабрина. – Я все учила, как…

Со всех сторон зазвучало насмешливое «у-у-у». Актеры замерли в ожидании наказания за споры с хозяином балагана. Никто (кроме, разумеется, своевольной кухарки) не позволял себе спорить или вести себя хоть сколько-нибудь непочтительно с этим типом в черно-белом колпаке.

– Заткнись, глупая кукла! – прорычал Брекенбок. – Не смей со мной спорить! Ты видишь вывеску? – Он ткнул зонтиком в сторону сцены. – Что там написано? Прочти нам!

– Там написано: «Балаганчик Талли Брекенбока!»

– Может, там написано: «Балаганчик куклы Сабрины»? – уточнил шут.

– Нет, там написано… – начала Сабрина, но хозяин балагана не дал ей договорить:

– Может, там написано: «Балаганчик Талли Брекенбока, но это ничего не значит, и его можно перебивать, с ним можно спорить и, пожалуйста, будьте так любезны, не забудьте попререкаться с Талли Брекенбоком, потому что он дурак»?!

– Нет, там написано…

– Я знаю, что там написано! – рявкнул шут. – Я сам намалевал каждую буковку! Прекрати спорить, дерзкая кукла! Ты не понимаешь, что ты выучила не так?!

– Я не понимаю…

– Тогда я поясню! Бедняжка говорит: «Я не делала зла, я не думала злое, я добра и невинна, Зритель, отметь же!» А дальше поет хор: «Отметь же. Отметь же. Отметь же!» Не ты. Поняла?

– Хор поет. А не я.

– Вот именно. Только попробуй провалить пьесу! – Он снова повернулся к кухарке. – Мадам Бджи, надеюсь, когда я в следующий раз сюда приду, ужин будет готов.

– Да вы не переживайте так, – усмехнулась кухарка. – Скоро все задымится и завоняет с тарелок! Вы, главное, когда уходить сейчас будете в гневе, не стукнитесь лбом о притолоку навеса.

– Хр-р-р, – зарычал Брекенбок на очередную колкость дерзкой кухарки, развернулся и, раскрыв зонтик, покинул навес. Голову, тем не менее, он предусмотрительно пригнуть не забыл.

– Р-р-руки! – крикнула вдруг мадам Бджи и с резвостью волчка подскочила к котлу. – Р-р-руки пр-р-рочь от супчика!

От напора кухарки Проныра отлетел обратно к стене, у которой до того стоял, выжидая, когда появится новая возможность засунуть в кипящее варево палец, чтобы потом можно было его облизать.

– Умоляю тебя, Берта, – заунывно и тягуче протянула еще одна женщина, приютившаяся под навесом. До этого момента она молчала, и Сабрина сперва приняла ее за тюк тряпья, привалившийся к столу. – Хватит этих криков… Голова болит, как будто голова – это шарманка, а кто-то крутит и крутит ручку, перемешивая все внутри. И тут ты еще со своим супом…

– Нет, ну ты видела, Клэри, ты видела? – возмущенно провозгласила мадам Бджи. – Какова наглость! Под самым моим носом!

Неудивительно, что Сабрина не сразу заметила эту Клэри: женщина сидела почти неподвижно, да еще и в весьма странной позе. Уперев подбородок в стол, она неотрывно глядела в мутный стеклянный шар на деревянной подставке, который стоял прямо перед ней. На ее еще совсем не старом лице застыл оттиск вселенской усталости, абсолютной беспросветности и немного… мигрени.

– Это же Проныра, – веско заметила Клэри, не меняя ни выражения лица, ни интонации. – Что с него возьмешь. Так и норовит пронырнуть куда-нибудь. Вот вчера зачем-то сунул нос в мою пудреницу, теперь никак не прочихается.

В подтверждение ее слов Проныра оскорбленно чихнул у стены.

– Вы, мадам Шмыга, несправедливы, – скороговоркой, как будто опасаясь, что у него вот-вот украдут какое-нибудь слово, затараторил в ответ Проныра. – Вы бы, знаете ли, не разбрасывали ваши вещички где попало. А то честные люди могут решить, что оно – брошенное, ничейное, особенно прошу заметить, свободно себе валяющееся и плохо лежащее, и захотят из сугубо научного интереса…

– Ой, оставь, Проныра! – утомленно перебила его мадам Шмыга. – Ты уже давно не законник, и в суд тебя никто не тащит. Хватит крючкотворствовать – голова болит.

– А вы бы в шар смотреть прекратили, глядите, и мигрень прошла бы… – это Проныра уже прошептал себе под нос, опасаясь разбрасываться подобными заявлениями в отношении балаганной гадалки.

Сабрина поняла, что мистер Проныра довольно труслив. При этом весьма любит поговорить и явно страдает как от избытка словарного запаса, так и от страсти пудрить людям мозги – как и все законники, то есть адвокаты. Сабрина поймала себя на мысли, что откуда-то знает, как именно ведут себя адвокаты…

– Держи, Клэри. – Мадам Бджи заботливо протянула мадам Шмыге крошечную бутылочку, наполненную мутноватой белесой жидкостью. – Это должно немного унять твою мигрень. Я добавила туда капельку кленового сиропа.