Текст книги "Молчание Сабрины 2 (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Мадам Шмыга, не отрывая головы от столешницы, безразлично выпила и чуть менее безразлично скривилась.

– Настойка дождевых червей, – с отвращением сказала гадалка.

– С капелькой кленового сиропа, – добавила мадам Бджи.

– Гадость.

– Ой. Ты сама виновата, между прочим! – Настроение кухарки мгновенно изменилось, как будто мадам Шмыга вдруг оставила свое кататоническое прозябание и полезла в ее котел.

– Я-то?

– Ты, Кларисса! – строго сказала мадам Бджи, уперев руки в бока. – Ясное дело, от чего у тебя мигрень! Вот только понять не могу, почему ты так переживаешь из-за этого Дуболома Брума? Хватит переживать, тебе говорят! Подумать только, какой он подлый, коварный, мстительный… ах-ах! – мадам Бджи не смогла подобрать слов – настолько остро ее задевало несчастье подруги. – Скотина! Из-за того, что ты отказала ему в его бессовестных попытках затянуть тебя в этот омут с семьей, детками, милым домиком и прочими гадостями, он заявляется сюда и мстит, как последний трус!

– Это его работа, Берта, – устало сказала мадам Шмыга. – Грегор же не виноват, что ему велели разгромить наш «Балаганчик». Он мне даже записку подбросил в осколки любимой вазы: «Прости».

– Ой ты, миленько-то как! – взвилась кухарка пуще прежнего. – Он извиняется! Лучше бы он извинился за то, что прикидывался честным парнем, когда увивался за нашей красоткой, а на деле оказался фликом проклятущим, да еще и каким – тьфу! – сержантом! И не называй его «Грегор», Кларисса! Его зовут «Сержант Брум», или «Дуболом Брум». Подлый, подколодный…

– Берта, умоляю тебя… Ты сейчас на него так злишься потому, что до сегодняшнего дня он казался тебе прекрасным человеком!

– Это было до того, как раскрылось, что он – проклятущий флик! До того, как он попытался затянуть тебя в Саквояжню и зачаровать своими хитрыми посулами, как принято у этого их племени!

– Фликов?

– Мужчин! – Казалось, мадам Бджи сейчас рухнет в обморок от охватившего ее гнева. – Ты подумай, что сказал бы наш Брекенбок, узнай он, что одним из тех фликов, которые участвовали в погроме, был «его славный Грегги», который таскал ему его любимое вино из города?!

– Он знает, – бессильно пробормотала мадам Шмыга. – Он сказал мне, что Грегор оставил ему по-тихому две бутылки «Не забывай мечтать обо мне» после облавы. Брекенбок не злится на Грегора. Потому, что понимает: это его работа – выполнять глупые приказы господина Саквояжного комиссара и вламываться в чужие дома, чтобы перевернуть их вверх-дном.

– Не злится он, тоже мне… – проворчала мадам Бджи. – Да если бы я могла достать хотя бы одну бутылку «Не забывай мечтать обо мне», я бы уже давно была королевой этого «Балаганчика».

– Со своей стороны смею заметить, мадам, – встрял в беседу очкарик Проныра, – что сержант Брум действовал явно неохотно – это было по нему хорошо видно, когда он всего лишь пару раз дал мне дубинкой по ребрам и башмаком в зубы.

– Тебя еще не спросили! – досадливо повернулась к нему мадам Бджи, и Проныра тут же снова превратился в чихающую тень. – А что Брекенбок сказал о Трухлявом Сиде? Старика прибили! Тоже – «просто работа такая»?! А Пискляк?! Он же был совсем мальчишкой! А то, что они забрали Громилу, близнецов Гарм, Феерверочника и… Марго, – на глазах у мадам Бджи от негодования даже выступили слезы. – Забрали нашу Марго…

– Хорошо, – мадам Шмыга оторвала тяжелую голову от стола, – я скажу тебе (и всем, кто здесь сидит и слушает, как будто это их дело) кое-что по секрету. То, что никому не должна была говорить, как просил меня Брекенбок… У Трухлявого не выдержало сердце, и он помер еще до того, как флики выскочили из своего фургона, а Пискляк… Пискляк был шпиком Смоукимиррорбрима. Что касается наших друзей, то их скоро вернут. Грегор устроит им побег.

– Побе-е-ег? Любопытненько… – начал Заплата, но мадам Бджи угрожающе подняла поварешку, и он замолчал.

– Слушай сюда, мерзкий слизняк, если ты выболтаешь хоть что-то хоть кому-то…

– Но почему он держит это в тайне? – спросил Бенджи, незаметно, как ему казалось, засовывая карту в рукав.

– Почему Брекенбок нам ничего не сказал? – добавил Бонти, ловко воруя лишнюю карту из колоды.

По лицу кухарки было видно: она прекрасно понимала, почему все озвученное держалось в тайне. Мадам Бджи уже раскрыла рот, чтобы озвучить свои мысли о том, что у кого-то язык, как помело, но старик в защитных очках ее опередил:

– Потому что вы – болтливее желтых газетенок. А у Смоукимиррорбрима везде есть уши!

– Поэтому хватит об этом, – велела мадам Бджи, как будто не она все это начала. – И вообще лучше не заговаривать больше о Дуболоме Бруме и о прочем, с ним связанном.

Кухонный навес погрузился в тишину. Все обдумывали услышанное. Мадам Бджи склонилась над котлом. Мадам Шмыга, тяжко вздохнув, снова уставилась в свой шар. Господа Перебинтованные Пальцы сверлили друг друга преисполненными подозрительности взглядами. Проныра уже и думать забыл о полицейских рейдах и полицейских же сержантах – всем его вниманием снова завладел булькающий в котле суп. Заплата и вовсе, видимо, не придал никакого значения услышанному. Ну а старик… Он, как и прежде, корпел над странной машиной, пытаясь ее починить.

Сабрина задумчиво глядела на него, на его большие рабочие перчатки, на масленки, стоящие рядком перед ним на столе, на разводные ключи, на горку пружин и шестеренок и на машину. Представляла эта машина собой ящик на двух колесах, из которого торчали разномастные трубы: самая толстая – в обхват ладони, самая маленькая – с полицейский свисток. Трубы были погнуты и смяты. Иногда старик что-то нажимал, и они издавали едва слышное гудение, из клапанов при этом вытекали ржавчина и дождевая вода. Эта машина чем-то напоминала и сам «Балаганчик» – уличный театр Брекенбока выглядел побитым и потрепанным, но он все еще был тут, еще дышал, ругался и сплевывал в грязь. Может, и его кто-нибудь починит…

Сабрина думала обо всех злоключениях, которые обрушились на «Балаганчик» незадолго до ее появления здесь. Полицейская облава, арест половины труппы, включая исполнительницу главной роли, гибель двух актеров, которые сейчас лежали под сушильным навесом, завернутые в театральный занавес… Мадам Бджи и прочие винили кого-то далеко. Они не знали, что ко всем постигшим их невзгодам напрямую причастен тот, кто находился буквально в нескольких шагах от них. Тот, кто прятался в своем полосатом фургончике.

Почувствовав взгляд куклы, старик вдруг поднял голову и добродушно улыбнулся, а затем кивнул ей на стопку чемоданов у стола рядом с собой.

Этот человек глядел на куклу приветливо. Почему-то Сабрина не боялась его, и вскоре поняла, почему. Как ни вглядывайся, в нем нельзя было разглядеть тех скрытых или явных черт, которыми изобиловали лица и фигуры прочих членов уличного театра.

Расхрабрившись, Сабрина последовала приглашению и села рядом со стариком.

– Что, нравится штуковина? – спросил тот, кивнув на свое изломанное и искривленное детище.

«Непонятная», – подумала Сабрина.

– Красивая, – сказала она.

– Ну еще бы. Она ведь редкая и дорогущая – стоит, как целый часовой экипаж. Это самое ценное, что есть у нас в «Балаганчике». Брекенбок ее привез в Габен из цирка, в котором когда-то выступали его дядюшки. А там она оказалась после того, как ее сняли с речного парохода. Тут даже осталась гравировка. Умеешь читать, кроха?

– «Красотка Бенуа. Льотомн», – прочитала Сабрина витиеватую надпись в ажурной рамочке на шильдике одной из труб. – А что такое «Льотомн»?

– Это город на севере. Говорят, у них там всегда осень. Странное место…

– А что, Брекенбок там бывал?

– О, где он только ни бывал, – хохотнул старик. – А как думаешь, почему у него столько чемоданов, в его фургоне? Да потому, что он всегда на них сидит. Как, впрочем, и мы все… хе-хе…

– А куда он ездит? На гастроли с «Балаганчиком»?

– О, нет, – грустно ответил старик. – «Балаганчик» всегда в этом тупике и квартировал. Однажды выехали на Горбатый пустырь, так потом по возвращении пришлось отбивать тупичок у обживших его блох. Собирались как-то в Страну Дураков – это в сотне миль к югу от Габена, но так и не выбрались. Тяжко сейчас. Конкуренты и злопыхатели только и ждут, чтобы ты собрал манатки и освободил местечко. Особенно этот Смоукимиррорбрим с его «Прекрасной Жизнью Смоукимиррорбрима». Толстый злыдень так и норовит изжить со свету нашего Брекенбока и нас вместе с ним заодно. Но у него ничего не выйдет, поверь мне на слово, кроха. Талли Брекенбок не такой дурак, каким прикидывается. И… – он понизил голос, – не такой уж и безумец, каким все его считают. Брекенбок… Да уж… Ты больше не встретишь таких людей. Их просто нет. Нигде. Он такой один. И у него всегда спрятан козырь в рукаве. Он еще покажет всем и каждому – особенно гнусному Смоукимиррорбриму.

– Я много слышала про этого Смоукимиррорбрима, – сказала Сабрина. – У него что, действительно прекрасная жизнь?

– О, кроха, это только название. – Прочистив трубу черным от копоти ершиком, старик взял ключ и принялся откручивать какой-то вентиль. Сопряжения так проржавели, что старый механик даже пыхтел от натуги. – На самом деле более отвратительное шоу тяжело себе представить. Таких пьес, как та, которую ставим мы сейчас, никто больше в Габене не делает. Городской театр в упадке. Все пытаются побыстрее нажиться, прикладывая поменьше усилий. А настоящая драма требует настоящего таланта и недюжинных сил, нервов всяких. Поэтому сейчас эти… гм… тоже-мне-актеры либо просто грабят доверчивого зрителя, либо потчуют его мерзостями, как Фенвик Смоукимиррорбрим, либо делают ставку на дешевые трюки, как Дядюшка Фобб с его «Дрессированными блохами». «Замечательная и Невероятная Жертва Убийства» – очень важная пьеса. Ты ведь слыхала, что сам бургомистр явится на нее поглядеть? И как только Брекенбоку удалось его заманить, ума не приложу… Гнилые шапокляки! – возмущенно воскликнул вдруг старик, накручивая винтом непоседливую пружину, которая раз за разом срывалась и распрямлялась. – Не выходит!

– А что вы делаете с этими трубами?

– Чиню, кроха. Не от ржавчины же чищу… Хотя я вру.

– Врете?

– Да. От ржавчины я их тоже чищу.

– А что это такое за машина? Вы так и не сказали…

– Это – каллиопа, кроха. И флики отыгралась на ней основательно. У нас есть запись музыки к пьесе на граммофонной пластинке, но это не то. Негоже, чтобы зрителя встречал граммофон. Каждый уважающий себя уличный театр должен иметь свою каллиопу. Уличный театр и каллиопа неразделимы, как кот и мерзкий запах, когда он прогуляется по туфлям, как крыса и ее помет в муке, как кукла и ее сердце.

– А у меня нет сердца, – сказала Сабрина.

– Не может такого быть…

– Почему?

Старик пожал плечами.

– Ну, так заведено. Когда куклу создают, обязательно делают для нее сердце – именно оно и определяет ее характер. Знавал я парочку кукольников в старые времена. Это железное правило.

– А у меня нет сердца, – упрямо повторила Сабрина.

– Может, ты просто не знаешь, о нем? Может, оно спрятано где-то в груди?

– Нет, там пусто.

– Странно это очень, – пробормотал механик, проверяя на свет целостность зубчиков у какой-то шестерни. – Ну, всякое, конечно, бывает, но чтобы так… нет, странно это очень…

– А как вас зовут? – решив сменить тему, спросила Сабрина. Ей казалось, что это как-то невежливо называть (даже мысленно) этого старика стариком.

– Джеймс Фоули, – представился механик. – Но все кличут меня Бульдогом Джимом.

– А я – Сабрина.

– Да знаю я, – усмехнувшись, сказал механик. – Все знают. Особенно после того, как Брекенбок тыкал в тебя зонтиком и громко называл по имени.

– Точно. А почему вас называют Бульдогом Джимом? – простодушно поинтересовалась Сабрина.

– Хм. – Мистер Фоули почесал ключом седую макушку. – Одни говорят, что по молодости я был фликом здесь, в Фли, когда Дом-с-круглым-окном, местное отделение полиции, еще не закрыли. Другие – что я промышлял вышибальством у мадам Гринуэй, хозяйки здешнего театра-варьете, когда оно еще работало. Но все сходятся во мнении, что злющий был, как тот пес.

Сабрина покачала головой:

– Как это может быть, что вы и тем, и тем были?

– Да не был я и тем, и тем, – пропыхтел Бульдог Джим, натягивая ремень на два цилиндра, управляющих мехами. – Кем-то из них был. Да может, и ни одним из них. Не помню я. Выпал, как мне рассказали, из взлетающего аэрокэба и стукнулся головой о печную трубу какого-то дома. С тех пор не помню ничего, что было до того.

– А вы тоже участвуете в пьесе?

– Участвую. А как же?! Управляю занавесом и сменой декораций, машинерией всякой. Я больше закулисник. Не всем так повезло, как кукле Сабрине и, шут его дери, Манере Улыбаться.

– Вам не нравится Гуффин? – шепотом спросила Сабрина.

Бульдог Джим скривился, как будто съел что-то горькое или выпил настойку дождевых червей, и даже капелька кленового сиропа не помогла.

– Манера Улыбаться – редкостный хмырь. Вылезает постоянно, как крыса из норы. И все ему, видишь ли, мерзость. То – «Мерзость!», другое – «Мерзость!» Мерзкий тип, одним словом.

– Но зато у него теперь есть свой собственный фургон. – Сабрина с презрением глянула на Заплату, который ковырялся во рту обломанной вилкой, намереваясь, видимо, выцарапать еще один мешающий ему зуб.

– Бедный Фортти, – тяжко вздохнул старик. – Я надеюсь, что он просто сбежал из этого паскудного места, и нашел для себя работенку получше.

Сабрина промолчала.

– Хотя, – продолжил механик, – думается мне, что нет больше в живых бедного Фортти. Да и люди поговаривают, будто Гуффин его того… из-за фургона и извел.

– Из-за фургона?

– Ну да, чтобы заполучить его целиком.

Сабрина завороженно глядела на то, как ловко старик управляется с каллиопой. Прочистив все трубы и прогнав их по очереди – каждая при этом отозвалась своим голосом, – он запустил машину: крутанул ручку, и ремни привели в движение цилиндры, но стоило ему ручку отпустить, как клапаны захлопнулись. Каллиопа пока еще не работала. Механик искал причину.

«Если Бульдог Джим так хорошо разбирается во всяких механических штуковинах, – подумала Сабрина, – может, он знает, что такое этот мой Механизм?»

– Дело в замке завода – он сломан, – пробормотал меж тем старик. – Чтобы его починить, нужен шарнир.

– Вы говорили, что знали кукольников, – напомнила Сабрина, пытаясь постепенно подвести Бульдога Джима к разговору о Механизме: если она опишет ему эту штуковину, может, он вспомнит что-то похожее…

– Да, знавал, – ответил мистер Фоули, перебирая разложенные на столе детали в поисках подходящего шарнира. – Монти Монтескью. Утонул то ли в вине, то ли в канализационном люке. Мастер своего дела был. Еще знавал я мадам Дуддо из подвальчика на улице Мятых Роз. Эксцентричная особа. Не позволяла никому снимать шляпу в своем присутствии.

– А знали… – Сабрина вздрогнула, – Гудвина из переулка Фейр?

– Не имел чести, – задумчиво сказал мистер Фоули, прикладывая деталь за деталью к замку каллиопы, но ни одна не подходила. – Где же сейчас найти шарнир?..

– Но вы знакомы с кукольной машинерией? С деталями и механизмами, которые делают кукольники?

– Ой, какая ты молодец, кроха! – Бульдог Джим вдруг поднял на куклу обрадованный взгляд.

– Правда? – Сабрина настолько не привыкла к похвалам, что даже не поняла, как ей реагировать. И тем более она не поняла, что успела сделать или сказать такого, чтобы заслужить подобное.

– Да! Ты ведь подсказала мне, как заменить шарнир для замка завода!

– Но я ничего не понимаю в механике!

– Вернее, чем заменить…

– Я же просто сижу здесь и говорю с вами. Откуда мне знать…

– Вот именно. Просто сидишь. И говоришь. – Бульдог Джим пристально поглядел на куклу, его глаза под стеклами защитных очков сузились. – А теперь ты отдашь мне свой палец.

– Что? – Сабрина решила, будто ослышалась.

– Твой палец, – как ни в чем не бывало кивнул механик и пояснил: – Мне нужен шарнир для замка. Полагаю, указательный палец подойдет.

– Вы… что? Я не…

Сабрина решила, что все это какая-то шутка, но на сухих потрескавшихся губах старого механика не было и тени улыбки. Более того – на его лице больше не было и намека на былое добродушие. Он выглядел, как человек, которому просто нужна деталь и который желает получить ее во что бы то ни стало.

– Я не…

– Хватит спорить! – Стремительно схватив руку Сабрины, Бульдог Джим прижал ее запястье струбциной к столу.

Кукла вскрикнула.

Сабрина уже поняла, что от людей (особенно здесь, в «Балаганчике») можно ожидать, чего угодно, но тот кошмар, который начал с ней происходить, был тем ужаснее, что стал для нее полнейшей неожиданностью.

– Мне просто нужна деталь – не визжи ты так!

– Это не деталь! Это мой пальчик! Мой!

– Не трепыхайся!

Происходящее не могло не привлечь внимание всех, кто прятался от дождя под кухонным навесом. Актеры «Балаганчика» были в восторге – они сгрудились вокруг стола. Кто-то рассмеялся. Кто-то начал потирать руки. Никто и не подумал о том, чтобы помогать кукле.

– Ломай! Ломай! Ломай! – подзадоривал старика Бонти.

– Ломай! Ломай! Ломай! – вторил ему Бенджи.

– Не надо! – закричала Сабрина, пытаясь вытащить руку. Из-под глаз-пуговиц потекли зеленые слезы. – Больно! Мне больно!

– Сиди смирно, – велел Бульдог Джим. – Мне нужен только один сустав. Ты даже не почувствуешь…

– Оставь ее в покое, Бульдог! – Мадам Бджи протиснулась в «первый зрительский ряд». – Если ты ее испортишь, кто будет играть на сцене?!

– В печь ее! – заверещал Заплата. – В печь!

– Ломай! Ломай! Ломай!

– Ломай! Ломай! Ломай!

– Замолчите вы все! Голова болит! – воскликнула мадам Шмыга.

– Полагаю, это всего какой-то кукольный палец, – вставил Проныра, вытягивая шею, чтобы ничего не упустить. – Почему такая суета из-за какого-то одного еще даже не отломанного кукольного пальца?! Прецедент еще не возымел место, а уже столько шума…

– Ломай! Ломай! Ломай!

– Ломай! Ломай! Ломай!

– Не нужно! – взмолилась Сабрина. – Прошу вас! Нет!

– Отпусти ее, Бульдог! – хмуро сказала мадам Бджи. – Нашему Брекенбоку не понравится, что ты затеял.

– Мне нужна деталь! – упрямо ответил механик. В его руке появились клещи. Он сжал их на указательном пальце куклы, у самого основания.

– Нет! Прошу вас! Не позволяйте ему! Талли! Талли!

В ужасе и отчаянии Сабрина неосознанно позвала на помощь того, кого она ни за что не позвала бы, будь у нее возможность все хорошенько взвесить и обдумать.

Высокая тень выросла поблизости и проникла под навес, яростно складывая зонтик.

– Что за безобразие здесь творится?!

– С точки зрения закона ничего незаконного, мистер Брекенбок! – пробубнил Проныра. – Но если подходить к делу с моральной стороны вопроса…

– Бульдог хочет отрезать нашей главной актрисе руку, сэр! – тут же доложил Заплата, не упустив случай не только наябедничать, но и усугубить происходящее.

– Не руку, а только палец, сэр, – обыденно уточнил мистер Фоули, начиная крутить клещи, тем самым постепенно выламывая кукольный палец из паза. Сабрина дергалась и кричала.

Брекенбок не поверил своим ушам.

– Что?! Я же ее только починил! Прекрати немедленно, Бульдог!

– Мне нужна деталь, чтобы починить каллиопу, – пояснил механик.

Он полагал, что босс все поймет, рассудит по справедливости, подойдет к вопросу с, так сказать, точки зрения рациональности и целесообразности, и позволит ему продолжить свое дело.

– И ты что, собрался оттяпать у нее палец для этого?! – Брекенбок явно не торопился подходить «рационально» к вопросу, а уж тем более – ничего позволять был не намерен.

– Оттяпать! Оттяпать! Оттяпать! – горланил Бенджи.

– Заткнись! – Брекенбок ударил его по голове зонтиком. – Никто ничего не оттяпывает!

– Тогда ломай! Ломай! Ломай! – вопил Бонти.

– И не ломает! – Брекенбок переключился на него:

– Заткнись тоже!

– Сэр, не переживайте вы так! –разлилась своей деланной заботой мадам Бджи. – А то сломаете свой любимый зонт!

– Как же болит голова! – сквозь всеобщие крики протиснулся усталый голос мадам Шмыги. – Почему вы все орете так громко?

– Вот ведь мерзавец! – воскликнула мадам Бджи. Воспользовавшись сумятицей, Проныра, на которого никто не обращал внимания, решил залезть в котел. Это поспешное решение добавило ему пару шишек на голове от размашистых ударов поварешкой. – А ну, прочь от котла! Вы видели? Видели, сэр? Я уже устала с этим бороться…

– Ломай! Ломай! Ломай!

– Ломай! Ломай! Ломай!

– Пустите! – плакала Сабрина. – Отпустите меня! Мне больно!

– Отпусти ее сейчас же! – Брекенбок топнул ногой. – Кому говорят!

– Вы что, не хотите, чтобы я починил нашу каллиопу?

– Конечно, хочу, но…

– Может, вы все же не хотите? – уточнил старик. – Не хотите, чтобы она работала? Не хотите, чтобы пьеса удалась? Не хотите, чтобы «Замечательная и Невероятная Жертва Убийства» всем понравилась? Может, вы сами, сэр, работаете на Смоукимиррорбрима?

– Что?! – У Брекенбока от подобного бреда даже глаза на лоб полезли. – Что ты несешь?! Совсем свихнулся?!

– Ломай! Ломай! Ломай!

– Ломай! Ломай! Ломай!

– Да замолчите вы все! Голова болит!

– А-а-а-а! Мне больно!

– Ух ты! Мерзость! – раздался голос из-под дождя. – Что я пропустил?!

Под зеленым зонтиком стоял Гуффин. Он был явно в восторге от происходящего.

– Вы только поглядите, кто решил высунуть нос из фургончика! – презрительно бросил Брекенбок. Только Манеры Улыбаться сейчас и не хватало.

– А как я мог пропустить такое представление?

– Да! Такое ты не мог бы пропустить! – язвительно сказал Брекенбок. – Не то, что свой выход в пьесе «Жалобник» в прошлом месяце!

– Ой, сэр! Ну вы прям вспомнили, – снисходительно махнул рукой Гуффин. – Когда же это было? Кто старое помянет, тому глаз вон…

– Что? Ты на мой глаз слюни пускаешь?

– На ваш глаз? Мои слюни? Мерзость!

– Я тебе сейчас покажу «мерзость»!

– Ой, давайте только не сегодня. Я что-то подустал…

– Что ты сказал?

– Да пусть уже отломает ей палец, сэр! – бесцеремонно заметил Гуффин. – У нее их еще девять! Да она только убедительнее будет выглядеть в роли Бедняжки!

– А если я тебе отломаю сейчас пару пальцев, ты будешь убедительнее играть свою роль?

– А вот и нет! Я расплачусь и убегу. Запрусь в своем фургоне и вообще откажусь играть!

– Ну тогда я просто подожгу твой проклятый фургон вместе с тобой внутри! – Брекенбок побагровел даже сквозь грим.

– Сэр, не нервничайте так! Вам вредно! Еще поперхнетесь угрозами!

За всеобщим гвалтом никто не услышал шагов под дождем. Никто не услышал чиркнувшей спички.

– Ломай! Ломай! Ломай!

– Ломай! Ломай! Ломай!

– Мне больно! – кричала Сабрина. – Талли! Заставь их прекратить!

– Прекратить! – Брекенбок уже бил зонтиком по голове всех, до кого мог дотянуться. – Всем немедленно всё прекратить!

– Мне просто нужна деталь, сэр!

– Мы не отламываем руки у наших же актеров, чтобы сделать из них детали для чего-то там! – уже едва ли не исходя пеной, проревел Брекенбок. Давненько его так не выводили из себя.

– Не руку – просто палец.

– Я покажу тебе «палец»!

Хозяин балагана несколько раз ударил старика по голове зонтом. Один удар рассек тому бровь. Другой пришелся прямо в темя, и механик, потеряв сознание, безвольно рухнул на землю.

– Сэр, накажите их! – заверещал Заплата, тыча грязным пальцем во все стороны. – Проныру, братьев Уирдли, мадам Бджи, Шмыгу или куклу! Все равно кого! Просто накажите!

Заплата получил зонтиком по зубам и скуля отполз прочь.

– Как же болит голова! Вы замолчите сегодня все когда-то, или нет?! Сэр, заставьте их замолчать!

– Сэр, это всего лишь кукла, – вставил Гуффин.

– Сэр, не нервничайте так, а то упадете в обморок, а с вашей высоты падать – это…

– Сэр, а мадам Бджи ударила меня поварешкой! Ни за что!

– А-а-а-а-а! – закричал Брекенбок. – Хватит! Хватит выводить меня из себя!

Казалось, сейчас вот-вот прогремит взрыв.

– Какое славное местечко! – раздался вдруг тихий голос из-за навеса, и тут же повисла тишина.

Все присутствующие повернули головы и в недоумении уставились на незнакомца в грязном пальто, замершего под черным зонтиком в облаке желто-красного папиретного дыма.

Незнакомец улыбался.

– И знаете что? – добавил он. – Кажется, я попал по адресу.