Текст книги "Тайна шести подков (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Полли дернула головой, и адвокатишка, потеряв равновесие, покатился по наклонившемуся полу.

«Я надела маску Зубной Феи, чтобы помогать людям… чтобы спасать тех, кто не может за себя постоять…»

«Нет никакой маски, – раздался в голове новый голос, злой и лязгающий. – Я – это ты, Полли. Зубная Фея – это возмездие. Живая и воплощенная месть. Ты думаешь, что ты – как те пожарные, которые бросаются в пламя на детские крики, но на самом деле ты та, кто приходит за монстром, устроившим пожар. Ты не спасительница – спасители не мстят. Ты не добрая, ты не знаешь жалости, ты…»

«Необходимое зло?» – с содроганием спросила себя Полли.

«Необходимая справедливость. Лежащая на чаше аптекарских весов, уравновешивающая настоящее зло. Твое появление заставило мразей испуганно озираться по сторонам – они знают, что ты где-то поблизости. Они боятся за свои шкурки, за свои зубки. Ты изменила этот город, ты дала ему нечто такое, чего он не знал многие годы…»

«Зубную боль?»

«Расплату. Ты ведь сражаешься не со свечниками, не с людьми Меррика или Доггвилами. Ты сражаешься с ощущением безнаказанности. Больше никто в Тремпл-Толл не может творить все, что ему вздумается. Они вынуждены таиться, вздрагивать от каждого скрипа…»

«Человек-блоха прав?»

«В том, что сказал – нет, в том, что делает – бесспорно. Они убили его мать, пытались убить его самого, и двадцать лет им сходило это с рук. Они заслуживают расплаты – больше, чем кто бы то ни было. Но его метод ошибочен. Он хочет их всех убить, вот только смерть – это вовсе не расплата. Это освобождение. – Голос стал еще злее. – Боль. Осознание того, что стало причиной этой боли. Вытаскивание их грязных тайн наружу и освещение их перед всем городом. Вот, что такое расплата. Они должны жить в страхе, в непрекращающемся кошмаре. Они должны жить, чтобы… испытывать. Человек-блоха не понимает, что мертвецу плевать, что со смертью долг списывается, а этого нельзя допустить. Убить просто. Ты могла бы убивать их, но как в таком случае возвращать им причиненную ими боль?»

«Хочется верить, что не только в этом моя причина не убивать людей…»

«Верь…»

«Я ведь хорошая? – спросила Полли, не понимая, как по-детски прозвучал вопрос. – Я хорошая? Умоляю, скажи, что я все еще хорошая…»

Лязгающий голос в голове молчал. Собеседница не ответила. Да ведь ее и не было. Как хотелось, чтобы можно было сказать: «Это Зубная Фея сделала – не я!»

Вот только Полли с горечью осознавала, что никакой маски и правда не существует и что…

– Зубная Фея – это я… – сказала она.

И вдруг с ужасом поняла, что произнесла это вслух.

Констебль Дилби уставился на нее.

Полли застыла.

– Вы… – начал было Джон. – Вы что-то сказали про Зубную Фею, мисс Трикк?

Полли вздохнула с облегчением – констебль не услышал самого главного.

– Я просто думала, – сказала она, – что нам бы сейчас пригодилась помощь Зубной Феи. Я не знаю, что мы будем делать, когда найдем Человека-блоху.

Констебль закивал.

– Вы правы: помощь мисс Феи нам бы пригодилась. Уж она точно справилась бы с Поразительным Прыгуном.

Полли невесело улыбнулась. Каким же все-таки наивным человеком был младший констебль. А еще добрым. Странно добрым, учитывая, что он родился и вырос в Габене. Еще одной положительной чертой Джона Дилби было то, что, в отличие от своих коллег, он не считал мстительницу в маске преступницей.

– Мечтаю заполучить открытку с изображением Зубной Феи, – сказал он. – Мастер Джаспер знает, где такую можно раздобыть.

– Неужели? – На этот раз Полли улыбнулась уже искренне: любовь к коллекционным открыткам у констебля и племянника доктора Доу была общей. – Не уверена, что подобные открытки существуют, ведь, что бы там себе Джаспер ни думал, вряд ли Зубная Фея стала бы тратить время на позирование у фотографа. Но если бы они и правда были, думаю, Зубная Фея стала бы неплохим пополнением вашей коллекции злодеев.

Джон возмутился.

– Что вы, мисс Трикк! Зубная Фея не злодейка! У меня есть другая серия: герои. В нее входят: Мистер Инкогнито, Цепочник, Профессор Сон и Энигман.

– Герои, да? – улыбка Полли исчезла. – Вы их так называете?

– Ну да, – простодушно ответил констебль. – Еще я заказал по почте открытку Человека-из-Льотомна.

Полли решила, что ослышалась.

– Напомню вам: Человек-из-Льотомна ограбил банк!

– Но это ведь был злодейский банк Ригсбергов.

– Поверить не могу, что этот хмырь зовет себя героем – еще и для открыток сфотографировался. Хватает же у него наглости…

Дилби собирался что-то ответить, но тут кэб встал. С передка раздалось: «Прибыли!»

Полли и констебль вышли из экипажа и огляделись.

– Но мы ведь не доехали целых два квартала!

– Я на Трубный пустырь не поеду, – угрюмо ответил кэбмен.

– Но нам нужно на пустырь! – возмущенно сказал Джон Дилби, впрочем, кэбмен перед констеблем никакого трепета не испытывал:

– Дотопаете сами.

Полли заплатила, и экипаж, развернувшись, покатил обратно.

Девушка и констебль пошагали по улице. Светящихся окон с каждым футом становилось все меньше, как и фонарей.

«Неудивительно, что кэбмен отказался туда ехать, учитывая все то, что рассказал Джон, – подумала Полли. – Хотя там ведь давно никто не живет…»

– Знаете, мисс Трикк, – начал констебль, – я тут подумал, что лучшего места для тайных встреч Человека-блохи и этого клоуна лучше и не придумать. Люди избегают Трубного пустыря, полиция туда не захаживает… Прошло двадцать лет, и все равно печальная слава самого жуткого из Габенских злодеев никак не рассеется.

– И что, он там жил у всех на виду, и все знали, кто он такой? – спросила Полли.

– О, само собой, в Тремпл-Толл никто не знал, кем именно является сэр Гидеон Дэрроу. Он был уважаемым членом общества, наследником старой габенской фамилии, одним из богатейших людей в Тремпл-Толл. В своем особняке он устраивал пышные ужины и давал званые вечера, которые посещали тогдашний главный судья Темпл, господин комиссар, банкир Ригсберг, хозяин биржи Фоггвилл и прочие почтенные люди Саквояжни.

– Думаю, ему доставляло удовольствие вращаться в высоких кругах и водить их всех за нос.

– Скорее всего.

– Видимо, все его бывшие приятели были очень разочарованы, когда открылось, кто он такой на самом деле. Как его разоблачили?

Джон пожал плечами.

– Его кто-то предал. Я точно не знаю, как обстояло дело, мисс Трикк. Об этом лучше спросить у констебля Лоусона – он участвовал в рейде, во время которого Гидеона Дэрроу убили. Мне известно только то, что для облавы собрали весь личный состав полиции Тремпл-Толл – у него не было шанса. На Трубном пустыре (тогда он назывался иначе) развернулось настоящее сражение. Констебли использовали технологии всех злодеев, которых поймали до этого. Всех прихвостней Дэрроу и его самого убили. А через две недели на вокзале поймали и Замыкателя. На этом Золотой Век Злодеев Габена завершился.

– У Джаспера есть открытка с изображением этого… гм… Гидеона Дэрроу.

– У меня тоже есть, – сказал констебль. – Я собрал почти всех – у меня не хватает только Филина и доктора Погодника – это очень редкие открытки. Мечтаю их раздобыть. Говорят, что где-то в городе есть даже открытки с аутограффами, но, думаю, это слухи.

– Такое чувство, что вы восхищаетесь этими злодеями, Джон.

– Они были великими! – воскликнул Дилби и, вздрогнув, понизил голос: – Да, они творили ужасные вещи, но с их исчезновением город стал другим. Когда схватили Последнего Злодея Габена, мне было десять лет, но я почувствовал эти перемены. Все почувствовали. Говорят, что война началась в тот момент, когда Замыкатель был арестован. Враг боялся их, боялся, что злодеи вступят в войну и отправятся защищать Габен, но когда их не стало, у него оказались развязаны руки.

– Вы думаете, что злодеи стали бы защищать Габен?

– Это их дом, – веско заметил констебль. – Конечно же, они вступили бы в бой. Но их всех арестовали или убили, и началась война, которая длилась долгих восемь лет.

За разговором Полли и не заметила, как они прошли два квартала и оказались на небольшой площади.

В центре ее некогда, очевидно, был разбит парк, но от него остались лишь скрюченные опаленные стволы деревьев без ветвей, смахивающие на ржавые печные трубы. Парк окружала старая, во многих местах выломанная и погнутая ограда. В глубине его виднелись очертания большого черного особняка, и Полли даже поежилась от внезапно охватившего ее и неизвестно откуда взявшегося чувства безысходности.

– Мы на месте, мисс Трикк, – сказал Джон Дилби. – «Дом Горемычника».

* * *

Под ногой констебля скрипнула половица, и они с Полли замерли.

Ни сверху, ни из-за стен слева и справа в ответ не раздалось ни звука. В доме, как и прежде, властвовала тишина.

Особняк Горемычника был темен и жуток – именно о таких домах писали в «ужасах-за-пенни», и в них всегда происходило что-то зловещее: кого-то мучили, кого-то убивали, кого-то замуровывали в стенах.

Полли посетила мысль, что сейчас дом на Трубном пустыре, вероятно, больше подходит тому, кто здесь жил, чем когда не был покинут.

Это место пропахло болью и отчаянием, хотя когда-то – и это было видно даже в тусклом свете «штурм-фитиля» в руке Полли – оно было богато обставлено, здесь ярко горел свет, звучала музыка из витых рогов граммофона, а по дорогому ковру ступали лакированные блестящие туфли. Теперь здесь жило лишь забвение…

– Жаль, с нами нет спиритуалиста, – прошептал Дилби. – Здесь же полным-полно призраков.

Полли улыбнулась. Спиритуалист с ними был – она. Расследуя тайну Призрака с платформы «Драппгейт», Полли притворялась охотником на призраков и делала это так профессионально, что до последнего никто и помыслить не мог, что она не та, за кого себя выдает…

Младший констебль Дилби был прав: это место выглядело так, что здесь просто обязаны были обитать призраки, но опасалась она сейчас вовсе не их.

На первый взгляд в особняке Горемычника давно никого не было: пыль толстым слоем лежала на ковре, по углам висела паутина, казалось, сюда не заглядывает даже сквозняк.

Сразу за входной дверью располагался большой холл, упирающийся в широкую лестницу. Вдоль стен стояли горшки с клыкастыми мухоловками – все они зачахли, побурели, да и вообще выглядели так, что могут развалиться в труху, стоит к ним лишь прикоснуться.

Повсюду в холле были следы произошедшего здесь сражения. Кое-где на стенах виднелись пропалины от взрывов и дырки от пуль, мебель была разломана, посреди холла на полу лежала громадная разбитая люстра. Большие напольные часы замерли на боку, циферблат и механизм был покорежен, рядом валялся маятник – судя по положению стрелок, часы встали ровно в полночь.

– Ой, что это? – спросил Джон, стукнувшись обо что-то башмаком, и тут же поднял свою находку.

Черный шар едва умещался в руке констебля, по центру в нем зияло крошечное круглое отверстие.

Полли вздрогнула.

– Очень осторожно положите на место, Джон.

– Но что это?

– Неразорвавшаяся фитильная бомба.

Констебль потрясенно распахнул рот и поспешно сделал то, что велела его спутница.

– И глядите под ноги – здесь может быть какая угодно дрянь.

Джон кивнул и крепче сжал свою дубинку.

Озираясь по сторонам, они обошли груду обломков, которая некогда представляла собой круглый стол и граммофон, и оказались у основания лестницы.

Констебль вопросительно глянул на Полли, она кивнула, и они двинулись наверх.

Стены вдоль всей лестницы были завешаны картинами – с них на Полли и Джона Дилби скалилось какое-то жуткое черное животное. Оно отдаленно походило на собаку, но при этом обладало круглыми выпученными глазами, пастью, полной длинных острых клыков и вздыбленной шерстью. Нет, это определенно была не собака.

– Кажется, Горемычник души не чаял в этом монстре, – прошептала Полли. – Собачники – что с них возьмешь…

Джон поежился и бросил взгляд назад – ему вдруг почудилось, что уродливый питомец все еще где-то здесь и наблюдает за ними…

Лестница привела констебля и его спутницу в широкий коридор-галерею. По сторонам него стояли большие аквариумы – все они были разбиты, на полу громоздились кучи битого стекла, среди которых белели скелеты зубастых рыб-удильщиков. Между аквариумами лежали груды разломанной мебели. Ножки шкафов, диванчиков и стульев были выполнены в виде резных щупалец спрута.

«Видимо, его гостей все это нисколько не смущало, – подумала Полли. – Как можно было не замечать подобных жутких деталей интерьера? Тут же буквально все вопит о том, что с хозяином что-то нечисто…»

Галерея упиралась в очередную лестницу. На стенах здесь также висели картины, но вместо питомца на них всех был изображен бледный черноволосый мальчик. Ребенок выглядел жутко: он был мертвенно-бледен и худ, вокруг его глаз залегали черные круги – судя по виду мальчика, все детство он провел в подвале.

«У Горемычника был сын? – подумала Полли. – Или это сам Горемычник?»

Поднявшись по лестнице, констебль и девушка вышли в еще один коридор.

Узкая дорожка ковра тянулась мимо распахнутых дверей. Между ними стояли мраморные постаменты – некогда на них красовались бюсты, но сейчас все они были расколочены и лежали на полу. Темно-красная ткань обивки стен в некоторых местах висела лоскутами. Тут и там виднелись следы, оставленные взрывами бомб, – черные пятна и полосы на стенах и ковре, закопченные обломки, в которых совершенно не угадывалось, что за предметы были уничтожены, гарь и пепел. Весь коридор был засыпан револьверными гильзами.

Полли походя заглядывала в комнаты – пыль и паутина не могли скрыть стоявший там разгром: вывороченный паркет, разбросанные книги, разломанные механизмы, повсюду лежали покореженные автоматоны – судя по частично сохранившимся ливрейным фракам, жилеткам и бабочкам, это была прислуга Горемычника…

– Куда дальше, мисс Трикк? – едва слышно произнес Дилби, когда они дошли до конца коридора и увидели, что тот разделяется на два одинаковых прохода.

Полли кивнула на проход слева, и они пошагали по нему, ступая по почти полностью сожженному ковру. Все стены этого коридорчика скалились длинными тонкими иглами.

– Думаю, это иглы из ловушек Занозы, – с дрожью в голосе пояснил Джон.

– Занозы?

– Миссис Кроукло, приспешницы Горемычника. Констебль Лоусон рассказывал, что прежде, чем ее убили, она забрала с собой дюжину констеблей. Хотя мне кажется, он преувеличивает – судя по тому, как восторженно старик о ней говорит, думаю, он был в нее влюблен. И тем не менее кому-то из служащих Дома-с-синей-крышей здесь все же досталось…

Дилби ткнул на стену. Там, меж игл, зияло пустое место, по форме напоминающие человеческую фигуру – Полли даже боялась подумать, что стало с теми, кому не посчастливилось столкнуться с оружием приспешницы Горемычника.

«Будем надеяться, что все ловушки уже сработали», – подумала она – в подушечку для иголок ей превращаться сегодня совсем не хотелось…

Коридор окончился тупиком. Дверь в глубине его была приоткрыта.

Полли, подняв револьвер кивнула констеблю. Тот шумно проглотил вставший в горле ком и осторожно толкнул дверь.

В комнате, как и во всем доме, никого не было. Место это походило на курительный салон в каком-нибудь джентльменском клубе. В центре стояли шесть кресел, между ними на полу вместо ковра лежала темно-серая шкура какого-то животного. У каждого кресла разместился небольшой столик на колесиках, на всех столиках лежали перевернутые сигарные коробки и разбитые винные бутылки. Повсюду в помещении в беспорядке валялись газеты, и Полли предположила, что это место было для хозяина чем-то, вроде читальной комнаты.

Стерев пыль с одной газеты, она прочитала:

«ПРОФЕССОР ПОГОДНИК СХВАЧЕН!!!

Сегодня на рассвете Гилберт Думдеррош, также известный, как “Профессор Погодник” был арестован в своем логове на маяке “Рейнлайтром”. Прежде, чем его схватили, он убил четверых констеблей, еще трое ранены. Профессор пытался сбежать на дирижабле, но тот был подбит и потерпел крушение на острове Эринс. Полиции удалось поймать безумного гения прежде, чем он скрылся. “Генератор Ливней”, с помощью которого Профессор Погодник намеревался утопить Габен, был захвачен. Ведутся розыски и обезвреживание всех “Ливень-станций” на аэробакенах над Тремпл-Толл.

Спешим сообщить жителям города, что дождей больше можно не бояться и…»

Остальная часть статьи скрывалась под бурым пятном, и прочитать ее было невозможно. Впрочем, Полли и не собиралась.

Оглядев напоследок читальную комнату, она кивнула Джону на дверь, и они пошагали обратно.

Второй проход привел их к еще одному тупику и очередной двери. Сказать, что та была распахнута, было бы не совсем верно: сорванная с петель, дверь лежала на полу.

Помещение, в котором оказались Полли и Джон, представляло собой гостиную. У противоположной от входа стены чернел зев камина – рядом с ним стояла пара глубоких кресел. Слева разместились диван и причудливый музыкальный инструмент, отдаленно похожий на фортепиано с торчащими во все стороны разномастными трубами, которые оканчивались воронками. Инструмент завалился на треснувшей ножке, трубы зияли дырами, клавиши торчали зубами, а рядом лежала перевернутая банкетка.

Полли вдруг почувствовала знакомый запах: незабвенный кисловатый аромат, оставляющий мерзкий привкус крысиной отравы во рту. Так же пахло в фургончике на Семафорной площади.

Бетти Грю!

Он был здесь!

Судя по тому, что запах клоунского парфюма был довольно свеж, Бетти Грю присутствовал в гостиной совсем недавно.

«Где же ты? Уже покинул дом? Или где-то прячешься? Выжидаешь?»

– Глядите, мисс Трикк, – Джон кивнул на одно из кресел – оно было развернуто к двери и прямо перед ним в ковре зиял круглый провал диаметром примерно в десять футов, который Полли сперва приняла за большое пятно.

Они с констеблем подошли к краю. Заглянули в чернеющий провал. Благодаря едва теплящемуся свету «штурм-фитиля» Полли, можно было разобрать лишь ближайшие пару футов, уходящих вниз кирпичных стен колодца.

«Колодец в гостиной? – подумала Полли. – Зачем он Горемычнику?»

– У вас есть что-то, что можно туда бросить? – спросил констебль.

– Зачем?

– Чтобы узнать глубину…

– Вот еще, – фыркнула Полли.

– Но ничего же не видно…

– Зажгите ваш фонарь, Джон.

– Но если нас заметят…

Полли покачала головой и закусила губу.

– Мне кажется, мы опоздали. Нас уже некому заметить.

Младший констебль снял с пояса фонарь, чиркнул спичкой и зажег фитиль. Грязно-рыжий свет вырвал из темноты выложенную кирпичом горловину шахты. Вниз тянулась лестница, состоящая из вросших в стену ступеней-скоб.

Колодец уходил вниз не меньше, чем на тридцать футов. Свет почти не добирался до дна, и все же Джон и Полли разобрали что там стоят какие-то механизмы и…

– Там что-то есть, – прошептал констебль.

Полли кивнула и, опустившись на пол, свесила в колодец ноги. Подошвы туфель встали на скобу-ступень.

– Что вы делаете?

– Спускаюсь вниз.

– Но это… это может быть опасно.

Полли задорно глянула на констебля.

– С вами мне ничего не страшно, Джон.

А затем, развернувшись, поползла вниз.

– Ну вот, – проворчал младший констебль. – Лучше и не придумаешь. Лезем в жуткий колодец в доме злодея.

Повесив фонарь на пояс, Джон Дилби вздохнул и начал спуск следом за этой неугомонной и бесстрашной Полли Уиннифред Трикк…

* * *

Коготь на ноге царапнул выломанную дверь, и Мартин Лакур вошел в гостиную.

Его встретило восклицание, которое он ненавидел всей душой.

– Фу-марфу!

Бетти Грю сидел в кресле, закинув ногу на ногу, почесывал подошву клоунского башмака и отвратительно, гадко улыбался. Он был в черном костюме, который надевал лишь по особым случаям, рядом стоял большой деревянный молот.

– Ну здравствуй, Попрыгунчик, – сказал Бетти Грю и, высунув изо рта язык, затрусил головой.

– Не называй меня так! – прорычал Мартин.

– Ой, кажется, кто-то не в настроении… Что за блоха тебя укусила, дружок? Хи-хи… Я так понимаю, это ты устроил погром в моем фургончике. И зачем, спрашивается? Теперь придется завести экономку, чтобы она там прибралась. А это, знаешь ли, хлопотное дело: писать объявление в газету «Почтенный джентльмен ищет порядочную женщину для ведения домашнего хозяйства», проводить смотр экономок, глядеть, чтобы не оказалась воровкой…

Мартин не слушал чушь, которую молол Бетти Грю.

– Ты… ты лгал мне!

– Ну, разумеется, я же клоун! Я всем лгу! А что ты имеешь в виду?!

– Ты говорил, ч-ч-что это труппа устроила заговор, ч-ч-что Труффо все организовал, а тебя усыпили! Ч-ч-что это они убили мадам Д.Ош-ш-ше и… маму.

– Все так и было.

– Это лош-ш-шь!

– Правильно говорить: «лошадь». А еще лучше: «конь»…

Мартин шагнул к клоуну.

– Это ты сказал Пламмеллини засунуть меня в меш-ш-шок и убить!

– Нет же, Мартин, это был Труффо, – насмешливо глядя на Человека-блоху, сказал клоун. – Гадкий карлик все устроил. Он подмешал мне снотворное в «Дурбадар», и когда я очнулся, они уже были мертвы, а ты умирал в мешке на цирковой свалке. Я нашел тебя и…

Мартин достал из-под пальто тетрадь в потрескавшемся красном переплете, и, увидев ее, Бетти Грю переменился в лице.

Раскрыв дневник, Человек-блоха начал читать вслух последнюю запись. Он шипел, так и не научившись произносить правильно некоторые звуки, но клоун этого не замечал – для него речь Мартина была чистой, ведь спустя годы с ним через дневник говорил вовсе не Мартин:

«Полночь.

Дорогой дневник, прости… мои руки дрожат, прости за кляксы… я так боюсь…

Только что я стала нечаянной свидетельницей заговора!

Я отправилась в блошинную комнату, чтобы взять кровь на ужин для Мартина, и услышала голоса. На манеже собрались все – вся труппа. Там же был и Бетти.

Сперва я решила, что он показывает им свою новую репризу: Бетти расхаживал по манежу, топал ногами бурно жестикулировал, что-то декламировал, а все молча внимали каждому его слову. Мне стало обидно, что они меня не позвали, а еще любопытно, и я прокралась в зал. Спрятавшись в партере, я стала слушать и… вдруг поняла, что это никакая не репетиция сценки. Бетти был в своем черном костюме, а ты знаешь, что это значит, дорогой дневник: Бетти надевал его, только когда планировал какое-то злодейство.

Что ж, в этот раз злодейство тоже готовилось. И это было худшее злодейство!

Бетти говорил о том, что с него хватит, что он больше не намерен терпеть. По его словам, мадам Д.Оже окончательно спятила – война с Помпео свела ее с ума. Он спрашивал у труппы, сколько еще циркачей должно бесславно погибнуть на этом манеже прежде, чем их терпение лопнет.

Господин Фармалетто спросил, что он предлагает, и Бетти ответил – он сказал, что хозяйка уже достаточно им командовала и что он больше не желает, чтобы она вытирала об него ноги.

Я ждала, что они поднимут его на смех, что обзовут спятившим, что… я ждала чего угодно, но только не того, что было дальше!

Слово взял Труффо. Он сказал, что это трудное решение давно напрашивалось и что цирковая война уже у всех в печенках сидит.

Господин Фармалетто был единственным, кто сомневался: “Как же “Цирк мадам Д.Оже” будет без мадам Д.Оже?”

Бетти сжал кулаки и зарычал: “Это не ее цирк! Она не дает номера! Лишь забирает себе все денежки с билетов! Это наш цирк! Без нас она – ничто! А мы без нее превосходно обойдемся! Мы здесь настоящие хозяева! Мы закончим войну сегодня же, а завтра переименуем цирк! Он будет называться “Безалаберный цирк Бетти Грю!”

Это труппу явно не устраивало: они начали возмущенно галдеть и спорить, и я понадеялась, что они вот-вот образумят Бетти, но каков же был мой ужас, когда я поняла, что на самом деле их всего лишь не устроило название!

“Цирк будет называться “Формалиновая Фантасмагория Фармалетто” – заявил Фармалетто.

“Нет, он будет называться “Труффонада Труффо”!” – вставил Здоровяк.

Прочие также начали предлагать названия, включающие их имена, но Бетти оборвал все споры. Он сказал: “Неважно, как цирк будет называться! Мы потом придумаем название! Но вы только подумайте – представьте себе, что это место принадлежит нам! Только нам! Пришло время сорвать ошейники! Да, по вашим рожам я прекрасно вижу, что вы и подумать о таком не смели! Так скажите мне: вы хотите этого? Хотите стать здесь хозяевами? Все кто за – швырните вашу метку сюда!”

Он ткнул пальцем себе под ноги, и все… все без исключения швырнули свои цирковые метки.

“У тебя есть план? – спросил Труффо. – Мы не можем просто так убить хозяйку – мадам Д.Оже обладает в городе влиянием, полиция нас схватит!”

“Не схватит, – заверил его Бетти. – Потому что никакого убийства не будет. Хозяйка сама все сделает! Она состроит птичку! – Он задрал голову и ткнул пальцем вверх, под купол цирка, а потом, засвистев, опустил руку и, указав на манеж, добавил: – Шмяк! – после чего достал из кармана платок и промокнул воображаемые слезы. – Мадам так горевала в последнее время, господин полицейский, так горевала! Дела шли очень плохо! Мадам боялась, что мерзкий Помпео победит, ее мучили бессонница и паранойя, и она не выдержала, ну, вы знаете, как это бывает… Если бы мы только знали, что она задумала! Мы бы помешали ей! Своими панталонами клянусь! Хоботом слона Оливера клянусь! Но откуда нам было знать, господин полицейский? Ой, какое горе! Как же мы теперь будем без нашей любимой хозяйки?! Она была нам так дорога! А знаете что? Мы тут посовещались с труппой, господин полицейский, и решили почтить память мадам новым невероятным представлением! Вот, держите, два билетика, господин полицейский: для вас и для вашей дражайшей женушки…”

Бетти расхохотался, и труппа подхватила. Они смеялись так гадко, так страшно…

Я выбралась из партера и украдкой выскользнула из зала. Они меня не заметили, дорогой дневник! Но… я боюсь, я так боюсь…

И все же я знаю, что должна сделать.

Я должна помешать им! Я предупрежу мадам! Как только она вернется из ресторана, я ей все расскажу…

Кто-то идет… Я узнаю шаги. Это он! Я прикинусь, что ничего не знаю. Он поверит – он всегда мне верит…»

Мартин дочитал и захлопнул дневник. С ненавистью уставился на Бетти Грю.

Клоун сидел с закрытыми глазами и блаженной улыбкой. Он слушал с восторгом, словно последняя запись в дневнике была чем-то невероятно прекрасным для его ушей. Он перебирал перед собой пальцами в воздухе, словно подыгрывал озвученным Мартином страшным вещам, перебирая невидимые струны.

– О, Мариетта, – сказал он, открыв глаза, – ты всегда так хорошо запоминала реплики… Но здесь оплошала. Я хорошо помню ту ночь и все свои слова: там ведь еще было очень много ругательств – жаль, что ты их не записала: картина вышла неполной. Но ничего, я все исправлю, только найду свой красный карандаш…

– Ты убил… маму! – закричал Мартин. – Зач-ч-чем ты ее убил?

– Это же очевидно, Попрыгунчик: чтобы она не предупредила мадам. Я никогда не любил Мариетту, я всегда завидовал тому, как глупый зритель ее превозносит, и тому, как с ней возится хозяйка. Никогда не любил ее… да. Но знаешь, я очень любил ее убивать. Это было недолго, но каждое мгновение… м-м-м… как жаль, что это не повторить. Я пришел к ней в гримерку и размозжил ей голову этим самым молотом. Она умерла не сразу – лишь с третьего удара. Помню, как она лежала на полу, помню, как хрипела, умирая, и молила пощадить своего ненаглядного сыночка-уродца. О, бедняжка, она не знала, что в это самое время Бабул с Пламмеллини убивали тебя…

– Ненавиш-ш-шу! Ненавиш-ш-шу тебя!

Мартин сорвался с места и бросился к Бетти Грю. Клоун, казалось, никак не отреагировал, продолжая ухмыляться.

Человек-блоха вытянул все четыре руки, чтобы схватить Бетти Грю, но не успел. Тот дернул рычажок под подлокотником кресла, пол под Мартином скрипнул и провалился.

Мартин с криком рухнул в черную трубу. И хоть он успел подобраться и приземлиться на ноги, ему это не помогло.

На дне погреба стояла громадная металлическая ловушка.

Когда Мартин упал на нее, один за другим с лязгом сработали шесть капканов. Скобы сжались, захватив конечности Человека-блохи, переламывая их, и он заревел от боли.

Клоун, насвистывая, спустился вниз по скобам-ступеням и подошел к корчащемуся пленнику, выкидывая в стороны колени. В руках он держал свой деревянный молот.

– О, как тебе моя ловушечка? Вижу, нравится… Такими когда-то ловили гигантских блох. Она будто для тебя создана…

Мартин дернулся, и скобы впились глубже в его плоть.

– Не шевелись, иначе будет больнее, – сказал Бетти Грю. – Хотя нет – давай, шевелись!

Мартин прохрипел:

– Будь… будь ты проклят!

Клоун изобразил на своем лице недоумение.

– Что? Я? Проклят? Почему ты меня проклинаешь? Ты – неблагодарный мальчишка! Я ведь спас тебя! Я с тобой нянчился в цирке и после него. Я же был тебе, как отец…

– Ты и есть… мой отец.

Клоун расхохотался.

– Это вышло случайно, знаешь ли. Я не хотел тебя! Возиться с детьми?! Фу-марфу! Я хотел избавиться от тебя еще тогда, когда она собрала труппу и поделилась «радостной» новостью, хотел избавиться от тебя, еще когда ты из нее не вылез.

– Ч-ч-что?

– А как ты думаешь, откуда в цирке взялся грубб? Груббы ведь невероятная редкость – эту породу блох давно вытравили в Габене, и мне пришлось повозиться, чтобы достать одну. При должном желании на изнанке можно достать, что угодно. Но тут я просчитался: я рассчитывал, что грубб загрызет Мариетту, но ее спасли. А потом родился ты…

– Это ты сделал меня таким! Уродом!

– Нет же, Мартин, все наоборот: я сделал тебя уникальным. Вместо того, чтобы в этот мир выполз очередной посредственный человечишка, появился ты. Ох, как я был горд! Собой, разумеется! Ведь благодаря мне на свет появился тот, кого этот свет еще не видывал! Но вскоре меня постигли горечь и отвращение: ты оказался таким же, как и все, обыденностью, посредственностью, никчемностью… Ты разочаровал меня, Мартин! Нужно было все же отдать тебя в кунсткамеру – в банке от тебя хотя бы был какой-то прок. Бесполезный… тебе нельзя было доверить даже такое простое дело, как похищение циркачей. Ну вот зачем ты убил Фокарио? Теперь мое антре не будет идеальным! Хотя… наверное, все же хватит и остальных.

– Ч-ч-что… ч-ч-что ты с ними сделаеш-ш-шь?

– С этими бездарностями? То, чего они заслуживают. Была бы у них хотя бы капелька таланта, я бы выдал им важные роли, а так… им уготована лишь одна роль – реквизита. Но ты не волнуйся за них, Мартин. Скоро все закончится… Когда я закончу свои дела в цирке, я приду к твоей слепой подружке…

– Не-е-ет…

– И покажу ей номер. О, ей понравится: можешь не сомневаться…

– Не трогай Летти…

– Ты ведь рассказал ей все. Как я могу позволить ей знать? И самая смешная шутка заключается в том, что ты не сможешь мне помешать.

Клоун поднял молот.

– Нет… отец…

Бетти Грю на миг замер, а в следующий с размаху опустил молот на спину Мартина. Раздался хруст. Мартин дернулся. Каменный колодец наполнился криком.