Текст книги "Сварогов"

Автор книги: Владимир Шуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

   За обедом подавали

   С пирожками суп-жюльен.

   – Где принцип коопераций?

   – И ассоциаций нет!

   Демосфен наш и Гораций

   Обсуждали сей предмет.

   Лишь за стерлядью солидной

   Разговор вновь общим стал:

   Кто с улыбкою ехидной

   Наш бюджет критиковал,

   Кто доказывал с экстазом

   Девальвации тщету,

   С Карлом Марксом вспомнив разом

   Про Ивана Калиту.

   XXIV

   Остолопов быль неистов:

   – Я, – он рек, – биметаллист!

   Вольный цех экономистов

   Был особенно речист.

   Либеральные витии,

   Встав, во весь кричали рот,

   Будто золото России

   За границу уплывет.

   Рубль кредитный троекратно

   Проклят был, лишенный норм.

   Каждый предлагал приватно

   Свой проект благих реформ.

   Лишь Сварогов молвил кротко,

   Вынув рубль из серебра:

   – Что: орел или решетка?

   Интересная игра!

   XXV

   Рядом спорили поэты.

   – Что ж, по вашему, символ?

   – Видите ль, бутылка эта? -

   Говорил поэт Эол.

   – Это херес!... Ярко, пылко

   Он блестит, сквозит в стекле.

   Но я пью!... – отпив, бутылку

   Обернул он, на столе:

   – Вот, теперь она пустая.

   Это образ. Если ж в нем

   Содержание, блистая,

   Светит внутренним огнем, -

   Это символ!– Браво, браво!

   Гений ваш тут налицо,

   И бутылка ваша, право,

   Как Колумбово яйцо!

   XXVI

   «В символизме много чуши!» -

   Дмитрий думал, но, друзья,

   Символические уши

   Все ж у вас заметил я.

   К символистам новой школы

   Вряд ли что-нибудь так шло:

   Эти длинные символы

   Украшают вам чело!"

   Но поэты-трубадуры

   Стали пить со всех сторон:

   "Мистицизм литературы!

   Декадентство – вещий сон!"

   Озирису и Изиде

   Культ и храм восстановив,

   Утверждал поэт в обиде,

   Что символ – иероглиф!

   ХХVII

   Между тем своим порядком

   Шел обед: пулярды, sauces...

   При десерте очень сладком

   Поднят женский был вопрос.

   Бабникам и феминистам

   Подавал Зевес пример.

   Но когда в огне искристом

   Вспыхнул шумный "Редерер",

   Некто с пеною в бокале

   Поднялся во весь свой рост,

   Предложив притихшей зале

   Спич свой выслушать и тост.

   Это был оратор славный,

   Речь метавший, как Перун,

   Словоблуд банкетов явный,

   Юбилейный говорун.

   ХХVIII

   – Господа! – храня серьезность,

   Рек он, – кто-то за столом

   Называл тенденциозность

   Нашей прессы явным злом.

   Мы партийны несомненно,

   Но журнал для нас ведь храм,

   Где мы, в храмине священной,

   Молимся своим богам.

   Есть у вас другие боги, –

   Стройте свой алтарь для них.

   В нашем храме на пороге

   Примем ли жрецов чужих?

   В их сужденьях, приговорах.

   В убежденьях их иных,

   В их кумирах, для которых... -

   Вдруг, смутясь, оратор стих.

   XXIX

   «Ah! Je veux voir Mйtиlla!» –

   Шансонетка, женский смех

   Пронеслись по зале смело,

   Приводя в смущенье всех.

   Пели с аккомпанементом.

   "Безобразие!", "Скандал!".

   Неожиданным моментом

   Был шокирован весь зал.

   "Где? Откуда?" – негодуя,

   Раздавались голоса.

   Стал оратор, как статуя.

   Кто-то крикнул вдруг: «C'est за!»

   Здесь в отдельном кабинете

   Ужин с дамами! – Не грех!

   Рек философ при газете,

   – Ah, bonne chance! – раздался смех.

   XXX

   Направление другое

   Принял сразу разговор.

   Казусу смеялись вдвое.

   Кто-то стал весьма остер,

   Появились бри, сигары

   И токайское вино.

   Анекдот был сказан старый,

   Но пикантно и умно:

   «Diligence de Lyon» известный.

   Хоть он был немного смел,

   Невеличко интересно

   Передать его сумел.

   Воробьев историэтку

   В стиле эллинском сказал,

   Как случается нередко,

   Оживившую весь зал.

   XXXI

   – Помнишь ректора супругу? -

   Остолопов говорил,

   Трогая коленку другу: -

   Эпизодик славный был!

   – В Юрьеве? А, помню! Знаю!

   Быль студенческих времен!

   Ты, брат, цвел, подобно маю,

   И в чужих влюблялся жен!

   – Хе-хе-хе! Слыхал, коллега,

   У Эразмуса жена...

   Жизни альфа и омега –

   Страсть любви... Ведь неверна! –

   Но приятеля потрогав,

   Остолопов вдруг присел:

   Перед ним курил Сварогов

   Папироску, тих и смел.

   XXXII

   Опишу ль эффект ужасный,

   Злую встречу двух врагов

   Перед битвою опасной

   В расстоянье двух шагов?

   Остолопов, зеленея,

   И испортив свой обед,

   И шипя не хуже змея,

   Мог нарушить этикет.

   Но спокойная фигура

   Дмитрия произвела

   Впечатленье... Сдвинув хмуро

   Складки грозного чела,

   Тяжким бешенства недугом,

   Как Отелло, возмущен,

   Не простясь с ученым другом

   Остолопов вышел вон.

   ХХХIII

   Дмитрий, нехотя, вмешался

   В ставший общим разговор.

   На банкете не стеснялся

   Уж никто, неся свой вздор.

   Откровенного цинизма

   Дмитрий сильно не любил,

   Анекдотов классицизма

   Чужд ему был пряный пыл.

   И, что с ним случалось часто,

   Чтоб нарушить аппетит,

   Дмитрий тут же, для контраста,

   Рассказал пустой на вид

   Анекдот, но столь скабрезный,

   Что всем стало не смешно...

   Так глоток противен поздний,

   Лишний, выпившим вино.

   XXXIV

   Все, привстав, прощаться стали.

   – Ты со мной? – Да я женат! –

   – Что за вздор! – носились в зале

   Фраз обрывки. Адвокат

   Звал магистра в сени граций,

   В маскарад веселых сцен.

   И насчет ассоциаций

   Говорил все Демосфен.

   Став над лестницей, Сварогов

   У перил следил вдали

   Лысины социологов...

   Лысины спускались, шли,

   Удалялись и сияли

   На макушках, на челе,

   Точно бра в померкшей зале,

   Или свет луны во мгле.

   XXXV

   – В кабинете кто? – лакея

   Дмитрий подозвал к ceбе.

   – Сольский князь! – С ним что за фея?

   – Этуаль-с! – Хвала судьбе!

   Позови-ка князя вскоре!

   – Доложить как-с? – Знает он!

   И Сварогов в коридоре

   Стал, зевая. Тишь и сон.

   – Это ты? – Мой жребий светел!

   За концерт спасибо, друг!

   Сольского Сварогов встретил.

   – Дело есть! – сказал он вдруг.

   – Говори, какие цели?

   – Ты имеешь сей талант,

   Я дерусь, а ты в дуэли

   Превосходный секундант!

   XXXIV

   – Что за вздор? – Нет, дело чести!

   – Говори, когда и как?

   – Остолопов полон мести

   За жену... – Встречал: дурак!

   – Сговорись с ним, caro mio!

   Послезавтра, где-нибудь!

   А засим, прощай! – Addio!

   – Buona notte! – Добрый путь! –

   И Сварогов от Контана

   Вышел, кликнув лихача.

   Ночь была темна, туманна...

   Мчал рысак, в торцы стуча.

   Блеск снежинок ближних, дальних

   Окружал фонарь порой...

   Рой снежинок, дум печальных,

   Улетавших Эльфов рой!

ГЛАВА ПЯТАЯ

МАСКАРАД

   Из-под таинственной,

                       холодной полумаски

   Звучал мне голос твой,

   отрадный как мечта...

   Лермонтов.

   I

   Чтоб часы перед дуэлью

   Скоротать, встречая гроб,

   Дмитрий отдал их веселью

   И провел, как филантроп.

   Тронут горем меньших братий,

   Он благотворить был рад, –

   Был в тот вечер, очень кстати,

   В пользу бедных маскарад.

   Дмитрий фрак надел корректный,

   Белый галстук повязал,

   Элегантный и эффектный

   Он явился в шумный зал.

   Масок пестрое мельканье,

   Мрамор розовых колонн, –

   Зал Дворянского собранья

   Был a giorno освещен.

   II

   Собралась тут вся столица,

   И Сварогов, как всегда,

   Маскированные лица

   Узнавал здесь без труда.

   Вот с мечом японский воин,

   Из Theatre-Michel актер, –

   Он воинственно спокоен,

   Уморительный Лортер.

   Старца с лютней в зале тесной

   Водит мальчик меж толпой:

   Наш художник интересный

   И атлет – сей бард слепой.

   Вот в костюме розы чайной

   Балерина Z идет,

   Вот какой-то гранд случайный,

   Паж, Диана, Дон-Кихот...

   III

   Всех цветов, теней и красок

   Домино толпу пестрят,

   И среди прелестных масок

   Черных фраков виден ряд.

   Веет все обычным сплином

   И банальностью интриг.

   Пролетевшим серпантинам

   Удалось развлечь на миг

   Маскарад однообразный,

   Петербургский карнавал,

   Где, отдавшись скуке праздной,

   Каждый долг свой отбывал.

   Лишь гвардеец с яркой каской

   В полуподнятой руке

   С дамой, скрывшейся под маской,

   Флиртовал там в уголке.

   IV

   Но в большой и шумной зале,

   В тайну дум погружена,

   Меж колонн, на пьедестале

   Есть Великая Жена.

   Пестрых масок вереницы

   У ее проходят ног.

   Бронзовой императрицы

   Молчаливый образ строг.

   Но порой Екатерина

   Внемлет музыке, речам,

   Жизни яркая картина

   Перед ней мелькает там.

   Звуки флейт покрыты скрипкой,

   Смех звучит, и светлый лик,

   Мнится, легкою улыбкой

   Озаряется на миг.

   V

   Для царицы, в жизни ясной,

   Были милы песни муз,

   И веселья пир прекрасный,

   Всех искусств живой союз!

   Но лишь тени набежали

   И погаснул свет огней,

   Вновь она в пустынной зале

   С думой строгою своей.

   Смотрит призрачно и хмуро

   Потемневший ряд колонн.

   Черной Женщины фигура

   Оперлась рукой на трон, –

   Может быть, всему дав меру,

   Нашим дням и дням былым,

   Мыслит вновь письмо к Вольтеру

   С замечанием своим.

   VI

   Пошлость века отмечая,

   Может быть, огнем тирад

   Блещет мысль ее живая...

   Современный маскарад,

   Убеждения личины,

   Маски взглядов, чувств, идей

   Под пером Екатерины

   Возникают, став смешней.

   Светлый век ее был славен,

   То искусства был расцвет.

   Пел умно старик Державин,

   Вдохновеннейший поэт...

   А теперь ласкает ухо

   Звучных рифм пустейший звон,

   И к прекрасному в нас глухо

   Сердце, ум туманит сон.

   VII

   Праздный мыслью, скудный чувством,

   Современный человек

   Равнодушен стал к искусствам.

   Век упадка, жалкий век!

   Только пошлость, только глупость

   Восхваляются у нас,

   Ограниченность и тупость -

   Выгружают дум запас.

   Пошлость всюду в важной позе,

   Всюду мелочная спесь, –

   В нашей жизни, в рифмах, в прозе,

   В маскараде шумном здесь...

   И над всем владычит паки,

   Безразлична и слепа,

   В галстуке, в манишках, фраке,

   Просвещенная толпа!

   VIII

   Лишь насмешливой сатире

   Наступили времена,

   Но едва ль на русской лире

   Может прозвучать она.

   Сочетать сарказм могучий

   Нам с иронией нельзя,

   И не впору звон трескучий!

   Мелким мелкое разя,

   Пошлость сделаем пошлее,

   И ее оружье взяв,

   Мы богиню в эмпирее

   Поразим среди забав.

   Не Державинские оды

   Нам нужны, не Кантемир –

   Колкий юмор, смех свободы,

   Легких муз веселый пир!

   IX

   В славу пошлости цветущей,

   На хорей меняя ямб,

   Нам с восторженностью пущей

   Не воспеть ли дифирамб?

   О, хвала богине новой!

   Создадим меж Россиян

   Ей кумир пустоголовый,

   Меднолобый истукан!

   Сложим вкруг него трофеи, –

   Книг нелепых, пьес и драм,

   Чем пошлее, тем милее,

   Чем глупей – любезней нам!

   Водрузив на пьедестале

   Пошлость, музу наших лет,

   Чтоб ее не осмеяли,

   Ей дадим авторитет!

   X

   Перед статуей прекрасной

   Так Сварогов размышлял

   О другой царице властной

   Наших сцен, собраний, зал.

   Истукан богини грубой

   С этой статуей сравнив,

   В славу пошлости сугубой

   Он готов был спеть мотив.

   Но его уже играли:

   Из "Маскотты" вальс живой

   Проносился в шумной зале

   Над наряженной толпой.

   Дмитрий вышел к зале смежной:

   "Редерер" в киосках там

   В пользу бедных, сердцем нежный,

   Продавал хор милых дам.

   XI

   Платья, Делькроа прически

   Меж цветов мелькали там.

   Павильоны и киоски

   Были чудны: каждый – храм!

   Листья фикусов, латаний

   Вкруг цвели, и в их тени

   Свет лили своих сияний

   Лампочек цветных огни,

   Точно звезды. Без сомненья,

   Меж киосков "Храм Любви"

   Был достоин удивленья.

   С "Храмом Счастья" vis-б-vis,

   Он блистал шатром лазурным.

   Купол – чудо красоты.

   Были роз огнем пурпурным

   В нем колонны обвиты.

   ХII

   Подымали шелк портьеры

   Золотых амура два.

   В храме, в образе Венеры

   И прелестней божества,

   Ingenue comique сидела.

   Современная Любовь

   Декольтировалась смело

   И слегка сурьмила бровь.

   Вкруг улыбки рассыпая

   И налив клико фиал,

   Всех звала Любовь живая,

   Храм ее всех привлекал.

   Ей платили и не мало:

   Десять, двадцать пять рублей,

   И богиня торговала

   В пользу бедных – все смелей.

   XIII

   Дмитрий думал: "Смертны все мы!

   Фракастор, поэт и врач!

   Пастушок твоей поэмы

   В мир принес печаль и плач.

   Вообще ж любовь прекрасна,

   Декольте пленяет взор,

   И не будь любовь опасна,

   Был бы милым этот вздор.

   Век чувствительных идиллий,

   – С милым рай и в шалаше -

   Миновал, его забыли,

   Чувства нам не по душе.

   Нам зато доступней страсти.

   Мы не любим глубоко,

   Ценим легкий флирт отчасти,

   И любовь для нас – клико".

   XIV

   Где же, как не в маскараде,

   Будем мы любви искать?

   Поспешим, интриги ради,

   Подойти, уйти опять!

   О, прелестнейшие маски!

   Из-за бархата у вас

   Светятся лукаво глазки...

   Я люблю свет женских глаз!

   Маскированные лица

   Так загадочны порой...

   Что под маскою таится

   И притворною игрой –

   Как узнать? Едва ль тут нужен

   Опытный и верный взгляд...

   В сердце вашем поздний ужин, -

   Он венчает маскарад.

   XV

   Жизнь не лучше карнавала,

   Бросим о любви мечту!

   Если женщина стяжала

   Премию за красоту,

   Ждет красотку Коломбину

   Блеск, успех, всех благ добро.

   Убежала к Арлекину

   Коломбина от Пьеро,

   От него к Пьеро обратно,

   И в пылу арлекинад

   Жизнь идет легко, приятно,

   Изменяясь, как наряд.

   Романтические бредни

   Не к лицу, конечно, нам!...

   "Храм Любви"... Киоск соседний,

   Вероятно, "Славы Храм".

   XVI

   Лавры в кадках возле храма

   Украшают светлый вход.

   Слава, ветреная дама,

   Там дюшесы продает.

   Там сияют ореолы,

   Пестрых лампочек игра...

   В храме виден череп голый

   Галлицизмова Петра.

   Романист наш франко-русский,

   К "Славе" он подсел и здесь,

   Он почти Золя французский,

   Но с нижегородским смесь.

   Озарен, лучист и ясен

   Маскарадный Пантеон.

   Но хотя сей храм прекрасен,

   В жизни все ж эффектней он.

   XVII

   В новом стиле, величавый,

   Рядом с биржей, с кассой ссуд,

   Возвышается храм Славы,

   И его усердно чтут.

   Барельефов муз и граций

   Нет на нем, и нет колонн, –

   Браков и рекомендаций

   Нам конторой служит он.

   В этом новом Пантеоне,

   Где свободный вход открыт,

   За прилавком на амвоне

   Мода милая сидит.

   Мода или Слава – дама

   Снисходительных идей.

   Секретарь ее – реклама

   Заседает рядом с ней.

   ХVIII

   Вкруг афиши представленье

   Ряд венков лавровых, лент...

   На таланты, даже гений,

   В окнах вывешен патент.

   И в часы аудиенций

   Здесь же критиков синклит

   Выдает род индульгенций...

   Кардинальски важный вид!

   Только луч блеснет Авроры,

   В храм спешат, чуть брезжит свет,

   Драматурги и актеры,

   И прозаик, и поэт.

   Золочеными дверями

   Все стремятся в общий зал,

   Где поставят вверх ногами

   Их на чудный пьедестал.

   XIX

   Вейнберг тут поставлен в позе,

   Красовался тут Надсон,

   Тьма других, что в рифмах, в прозе

   Наводили скучный сон:

   Переводчики пустые,

   Подражатели-певцы,

   Исказившие живые

   Дивных песен образцы.

   Тут стоит на диво свита,

   Хоть внутри он также пуст,

   Знаменитого Мачтета

   Реставрированный бюст.

   Все в российском Пантеоне,

   Ряд бессмертных недвижим...

   Эхо славы на тромбоне

   Громкий туш играет им.

   XX

   Ах, как быть? В наш век печальный

   Позабыть нам должно лесть

   И под аркой триумфальной

   Многих за ухо провесть.

   Но покрыть грешки чужие

   Я всегда сердечно рад,

   Пусть гремят певцы, витии, –

   Мы вернемся в маскарад.

   Видел маску Аристида

   На воришке Дмитрий тут,

   В тоге, прямо римской с вида,

   Перед ним прошелся Брут.

   Но докучного мельканья

   Пестротою утомлен,

   Погрузясь в воспоминанья,

   Дмитрий сел в тени колонн.

   XXI

   Край печальный и туманный!

   Волны Саймы, сосен ряд...

   Грезой тихой, грезой странной

   Дмитрий сумрачно объят.

   Вильманстранд, болота, скалы,

   Серый парус рыбака,

   Берег финнов одичалый,

   Пролетают облака...

   Дмитрий стал на камень бедный,

   В красной феске с ним Мамут.

   Плещет Сайма, Север бледный...

   Ах, зачем, зачем он тут?

   И запел Мамут, и горы

   Встали синею стеной,

   Кипарис, плюща узоры,

   Море, солнце, южный зной!

   ХХII

   – Тих и грустен в маскараде!

   Я тебя не узнаю! –

   Дмитрий смех услышал сзади.

   На пунцовую скамью,

   Шелестя, с ним села рядом

   Маска в черном домино.

   Дмитрий с этим мягким взглядом,

   Мнилось, был знаком давно.

   Блеск улыбки из-под кружев

   О былом напоминал...

   Кто она, не обнаружив,

   Маски Дмитрий не узнал.

   – Я с тобой встречался где-то! -

   Он шепнул. Знакомый взгляд!

   – Я incognito! – Для света? –

   – О, для всех! Здесь маскарад!

   ХХIII

   Маскарад дает мне право

   Быть на ты, интриговать,

   И – добавила лукаво

   Маска – я хочу, – как знать? –

   Откровенной быть с тобою!

   – Прямодушье в маске? – Да!

   – Но, интриги, я не скрою,

   Очень скучны! – Не всегда...

   Может выйти в маскараде

   Пресерьезный разговор...–

   – Лишь не это, Бога ради!

   Я предпочитаю вздор.

   – Клевета! Тебя я знаю

   С лучшей стороны давно.

   – Я не в маске. Полагаю,

   Знать меня не мудрено!

   XXIV

   – Но ты маску носишь в свете!

   – Как и все... – Зачем, скажи,

   Странности твои все эти.

   Пошлый вид и кутежи?

   Часто я тебя встречала

   И любила, может быть...

   Ты переменился мало:

   Сердце можно ль изменить?

   Но тебя томит забота,

   Тайна есть в твоей судьбе,

   И не выяснено что-то,

   Что-то кроется в тебе...

   Да, ты глубже, ты серьезней,

   Чем казаться хочешь ты!

   – Слушай, маска! Час уж поздний,

   Дай узреть твои черты!

   XXV

   Ты меня разоблачаешь,

   А сама под домино.

   Кстати, ужинать желаешь?

   Кажется, пора давно?

   – Брось притворство хоть со мною!..

   – Чем же мне прикажешь быть?

   Чацким? Маскою иною

   Милой даме угодить?

   Что же? Я готов, и с места

   Стану мрачен и глубок.

   С мизантропией Альцеста

   Я начну громить порок.

   О, я чту – Зевес свидетель –

   В наши суетные дни

   Совершенство, добродетель,

   В ком бы ни были они!

   XXVI

   Будь профессор ординарный

   Воплощенье качеств всех, –

   Жест ему комплиментарный

   Шлю, забыв лукавый смех...

   Добродетель буржуазна

   И пошла, конечно, в нем,

   Но его казнить нам праздно

   Саркастическим огнем.

   Будь вот тут иная дама

   Чистых грез, любви фиал, –

   Поклянусь, как рыцарь, прямо

   Я б к ногам ее упал!

   Дум явил бы благородство

   И возвышенность души,

   Строгой мысли превосходство,

   Даже нежность чувств – в тиши.

   ХХVII

   Наше общество безмерно

   Уважать я был бы рад,

   Будь оно нелицемерно,

   Но оно – лишь маскарад!

   В нем нельзя быть без личины,

   Искренним в нем быть смешно!...

   – А, так вот они, причины!..

   Прошептало домино. -

   Слушай, о твоей дуэли

   Знаю я... к чему она?

   Дмитрий вздрогнул: – В самом деле?

   – И дуэль уж решена?

   – Может быть... – Оставь, мой милый,

   Битву с призраком пустым!

   Ведь твои достойны силы

   Лучших дел, – отдайся им!

   ХХVIII

   Помнишь горы голубые,

   Светлой юности мечты,

   Где изведал ты впервые

   Грезы счастья, красоты?

   Где твой сын? Где то былое,

   Чем ты жил в тревогах чувств,

   Море в царственном покое,

   Вдохновение искусств?

   Скрылось все, как сон, как сказка.

   Или тень бегущих туч!..

   – О, скажи мне, кто ты, маска?

   Дай в лицо взглянуть, не мучь!

   – Но встречались мы с тобою...

   Голос мой ты не забыл?

   – Я измучился борьбою,

   Прежних дум нет, прежних сил!..

   XXIX

   В сердце только горечь смеха,

   Пережитого давно.

   Вновь во мне ты будишь эхо...

   Кто ты, злое домино? –

   Голову подняв устало,

   Дмитрий маске бросил взгляд...

   Где ж она?.. – Шумела зала,

   Домино и масок ряд

   Вкруг сновал, болтая праздно.

   Но скамья пред ним пуста,

   И в толпе однообразной

   Как узнать, где маска та?

   Ускользнула, скрылась странно,

   Как видение, как сон,

   Что тревожит ум туманный...

   Дмитрий был разбит, смущен.

   XXX

   С болью в сердце, утомленный,

   Он сидел, согнувшись весь.

   Кто она? Вопрос мудреный

   Разрешить не мог он здесь.

   Мнилось, слышал он дыханье,

   Аромат ее духов...

   Запах в нас воспоминанье

   Часто будит лучше слов...

   Но духи, улыбка, речи,

   Незнакомки нежный взгляд –

   О забытой, прежней встрече

   Лишь неясно говорят.

   Кто она? Зачем явилась

   Перед ним, встревожив ум?

   Но вокруг все суетилось,

   Мысли гнал докучный шум.

   XXXI

   – Баста! В путь пора! – сурово

   Дмитрий молвил, хмуря лоб.

   Зал с толпою бестолковой

   Бросив, вышел на сугроб,

   Молча он садится в сани

   И летит по мостовой...

   Ряд дворцов в седом тумане,

   Храм далекий купол свой

   Подымает величаво...

   Чуть светлеет ночи мгла.

   Как безумная забава,

   Ночь бессонная прошла.

   Не сомкнувши глаз, к барьеру

   Дмитрий станет поутру...

   Так игрок, метнув на веру,

   Ставит туз, начав игру.

   ХХХII

   Образ Нины в грезах ночи

   Снится Дмитрию опять...

   Хоть бы раз взглянуть ей в очи,

   Тонкий стан ее обнять!

   И теперь, перед разлукой,

   Все, что славно, мило в ней,

   Не слито с обычной скукой,

   Перед ним встает ясней...

   Слово нужное, две встречи,

   Незабвенных пять минут –

   Все ушло, ушло далече!

   Не ее ль окошко тут?

   Дом высокий на Литейной,

   Темный ряд кариатид...

   С занавескою кисейной

   Два окна... в них свет дрожит.

   XXXIII

   Свет дрожит неровный, шаткий

   По зеркальному стеклу...

   Спит она! – То свет лампадки.

   То ночник горит в углу!

   И велит остановиться

   Дмитрий кучеру... глядит, –

   Не она ль ему вновь снится?

   Не она ль в окне стоит?

   Чья-то белая фигура

   Меж гардин видна сквозь мрак...

   И на лоб надвинут хмуро

   Белый с кисточкой колпак!

   – Тьфу, профессор! – Дмитрий злобно

   Сыплет бранью, огорчен,

   И, ругаясь неподобно,

   Гнать велит вознице он.

   XXXIV

   Ах, совсем неинтересно,

   В миг, когда душа полна,

   Вместо женщины прелестной

   Встретить мужа у окна!

   Qui pro quo, увы, нередки,

   И встречаются нам вдруг,

   В спальне, в сумраке беседки

   Не супруга, а супруг.

   Случай нами правит властно,

   Много в жизни терний злых,

   И, открыв объятья страстно,

   Мы обман сжимаем в них.

   Часто радость смотрит хмуро,

   А печальное – смешней,

   И проказника Амура

   Заменяет Гименей.

   XXXV

   Не люблю я Гименея.

   Глуп и слеп он, но при том,

   Подозреньем пламенея,

   Ходит вечно с фонарем.

   Вот он бродит рядом с спальней,

   Оступился о порог,

   Лоб разбил, и тем фатальней

   На челе Гимена рог!

   Но порой, играя в жмурки,

   Купидона схватит он,

   Как ни прячется в конурки

   Шаловливый Купидон.

   Письмецо иди записка

   К Гименею попадут...

   Ах, без писем меньше риска,

   А писать – любви капут!

   XXXVI

   Стал Гимен добычей басен.

   Но порой сей страшен бог:

   В юбке Гименей ужасен

   Вдвое он ревнив и строг!

   Тут он ходит без повязки,

   Он забыл о слепоте,

   И супруги нашей глазки

   Видят даже в темноте.

   Правда, нет супруг рогатых

   (Хоть и злы чертовски все).

   Шалости божков крылатых

   Не вредят супруг красе.

   Все мы свыклись с Гименеем,

   И годам так к сорока

   Мы к Гимену тяготеем:

   Жизнь скучна холостяка.

   ХХХVII

   Коль достигну лет я этих,

   Я к торжественному дню

   О супружестве и детях

   Гимн Гимену сочиню.

   Ниспошли же мне супругу

   Добродетели верней,

   Равнодушной сделай к другу,

   О Гимен, о Гименей!

   Пусть сто лет, измен не зная,

   Проживу я вместе с ней,

   Пусть не получу рога я,

   О Гимен, о Гименей!

   Турьих рог не дай мне длинных,

   И бараньих, и длинней,

   И оленьих, и козлиных,

   О Гимен, о Гименей!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ДЕЛО   ЧЕСТИ

   Un duel met les gens en

                       mauvaise posture.

                                 Моlière.

   Сосu. Substantiv.

   Mari d'une femme infidèle.

                                 P. Larousse.

   On croit, j'en suis convaincu,

   Que vous me faites cocu.

                                 Bêranger.

   I

   Орлеанский и Туринский,

   Благородные бойцы*,

   В бой вступили исполинский,

   Легких шпаг скрестив концы.

   Итальянской полон мести,

   Ранил принца ловкий граф.

   Это было дело чести,

   И кто ранен, тот не прав.

   Суд свершился справедливый.

   Супостата одолев,

   С графом был, встряхнувши гривой,

   Сам Святого Марка лев!

   Если б был осел у Марка,

   То наверное и он

   В бой за честь вступил бы жарко,

   Клеветою возмущен.

   ________________

   *) Недавняя дуэль, наделавшая шуму в Европе.

   II

   Миллиметр в мильонной доле

   Уменьшив, взяв микроскоп,

   Рану принца в бранном поле,

   Не измерить, – смерть и гроб!

   Corps б corps в упорной схватке

   Принц пронизан был, и вот

   Страждет он; совсем в упадке:

   У него болит живот.

   Уязвлен был в деле чести

   Он не в сердце и не в грудь,

   Но в довольно низком месте,

   И припарки как-нибудь

   С черным пластырем английским:

   Паладина исцелят,

   И в Аид к брегам стигийским

   Он отправится навряд.

   III

   Честь, конечно, драгоценна, –

   Кто же с честью не знаком?

   Лишь прекрасная Елена

   Честь роняла кувырком.

   Диамант и перл жемчужный

   (Всех сравнений мне не счесть),

   Вещью ценной, вещью нужной

   Ты была для нас, о честь!

   Дар сокровищ, столь несметный,

   Честь в карман мы не кладем,

   Но, замкнув в ларец секретный,

   В сердце мы храним своем!

   Но потери, но хищенья! –

   Как вернуть нам честь? Как быть?

   Как общественного мненья

   Приговор нам отклонить?

   IV

   Но отмщается обида

   И у нас защита есть:

   Благосклонная Фемида

   Нам вернуть готова честь.

   Защищают честь нам гласно

   Адвокаты на суде,

   Диффамация опасна,

   Быть обидчикам в беде.

   Апелляции, решенья,

   Ряд инстанций, правды глас, –

   И юристы, без сомненья,

   Честь, сыскав, вернут тотчас.

   Но кровавые дуэли

   Хоть и модны в наши дни, –

   Все ж невинностью на деле

   Отличаются они.

   V

   Вызов сделан, ужас смерти

   Распростер Эреба мрак.

   Посылает, но в конверте,

   Пулю нам любезный враг.

   Вот в весьма эффектной позе

   Стали рыцари – разят...

   Но укол больней в занозе,

   А дуэль – один парад.

   Благородные турниры!

   Благородная игра!

   Нам иголками рапиры

   Заменить давно пора.

   В них ни смысла нет, ни цели,-

   Буффонада и скандал!

   Но иначе о дуэли

   Остолопов рассуждал.

   VII

   По примеру Менелая,

   Что разрушил Илион,

   Честь вернуть себе желая,

   На дуэль решился он.

   Он решил разрушить Трою

   (Троей той Сварогов был),

   И подобен стал герою, –

   Диомед, Аякс, Ахилл!

   Он один поход Троянский

   На Париса замышлял,

   Разъярен, как бык испанский,

   Красен, точно кардинал.

   "Крови, Яго!" – fa жестоко,

   Как Таманию, взял он.

   Этой нотою высокой

   Вызов был – Отелло стон.

   VII

   В бытность в Юрьеве студентом

   Фехтовал он между дел

   И "блестящим аргументом"

   В совершенстве овладел.

   Культ рапир во время оно

   Чтил он, знал их этикет,

   И хранил от эспадрона

   На щеке чуть видный след.

   Вот зачем для поединка

   Он оружием избрал

   Две рапиры старых – рынка

   Благородный арсенал.

   Но увы! – года и книжки

   Изменили стройный стан!

   Тучный, с приступом одышки,

   Все же был он ветеран.

   VIII

   В эту ночь перед дуэлью,

   Как мы знаем, он не спал,

   Поглощен своей постелью

   Меж подушек, одеял,

   Заблудясь в ней, как в пустыне

   Одинокий пилигрим.

   Дверь закрыта в спальню к Нине,

   И супруга в ccopе с ним.

   Клял профессор дней превратность:

   Ах, ах, ах! Кто ждать бы мог?

   Ах, какая неприятность!

   Размышлял он, на бок лег,

   Повернулся, но тревоги

   Гнали сон блаженный прочь.

   Думы, прошлого итоги, –

   Он уснуть не мог всю ночь.

   IX

   Романическою шашней

   Купидон, Сварогов, черт,

   Мир нарушили домашний

   И души его комфорт.

   Он служил своим пенатам,

   Для семьи он создан был! –

   Жизнь домашнюю с халатом

   По удобству он сравнил.

   Но явилась вдруг помеха,

   Расползались жизнь, халат,

   И, шокируя, прореха

   В них открылась, без заплат.

   Это было неудобно:

   И занятьям вред, и сну.

   Ах, Амур похитил злобно

   Счастье, туфлю и жену!

   X

   Правда, он, в сравненье с Ниной,

   Стар немного, но года

   Прежде не были причиной

   Их размолвок никогда!

   Прежде, возвратясь к обеду

   И салфетку завязав,

   Вел за супом он беседу,

   Мирных полную забав.

   Прежде, тихо сев к камину,

   Говорил он без тревог,

   Взяв за подбородок Нину:

   "Как мы чувствуем, Нинок?"

   После сытного обеда

   Спать он мог... но вторгся враг,

   Прельщена жена, как Леда,

   И чадит его очаг!

   XI

   Пунктуально, методично

   Прежде день свой разделив,

   Как ученому прилично,

   Он к занятьям был ревнив.

   Библиотека большая, –

   Восемнадцать тысяч книг, –

   Кабинет весь украшая,

   Умиляла каждый миг.

   Фолианты эти, томы,

   Пыльных полок пестрый ряд, –

   Поименно все знакомы,

   В нумерации стоят!

   Чужд сомненья и тревоги

   Он, не мучимый тоской,

   Алфавиты, каталоги

   Составлял своей рукой.

   ХII

   Он ходил по букинистам,

   Собирал, переплетал,

   Пятнышко на томе чистом

   Нарушало идеал!

   Труд ученый был с романом

   В шкафе этом, в шкафе том...

   Став прямым библиоманом,

   Он копил за томом том:

   Книги старые, новинки,

   Словарей толстейших свод

   И парижские картинки,

   Том пикантный, нравов плод.

   Этих книг на пользу ближних

   Не давал он, жадный к ним

   И своих сокровищ книжных

   Стал он Рыцарем Скупым.

   ХII

   Он, узнав жены интрижку

   Огорчен был и убит,

   Будто вдруг утратил книжку,

   Весь нарушив алфавит.

   Да, соперницею Нины

   Библиотека была,

   Друг профессора единый,

   Обожаема, мила.

   С нею он делил досуги,

   Этажерок, полок ряд

   Был мучителем прислуги,

   Домочадцев сущий ад.

   Позабыв о солнце, свете,

   Полки книгами убрав,

   Жил профессор в кабинете,

   Точно заперт в книжный шкаф.

   XIV

   Все же тучкою одною

   Омрачался горизонт:

   В счастье с редкою женою

   Ждал профессора афронт:

   Не было любви презентов,

   Деток, крошечных бебе,

   Граждан будущих, студентов

   И опоры в злой судьбе.

   Он помочь не мог изъяну,

   Он вотще богов просил,

   К чудотворному Нарзану

   Прибегал в упадке сил.

   Это было злым ударом

   Для супружеской четы.

   Нины смех встречал недаром

   Платонизм его мечты.

   XV

   Вопреки судеб закону,

   Коих он не мог постичь,

   Слепо в Нину, как в мадонну,

   Верил бедный Петр Ильич.

   Ни опасности, ни риска

   Он не видел в жизни с ней,

   И, когда бы не записка,