Текст книги "100 рассказов о стыковке. Часть 1"
Автор книги: Владимир Сыромятников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Поздней осенью 1965 года Королев пришел к нам, чтобы оценить техническое и организационное состояние дел с системой искусственной тяжести. Все казалось необычным в тот поздний вечер. С тех пор прошло столько лет, но многие детали сохранились в моей памяти по сей день. Примечательным было даже ожидание. Королев ценил свое время и приучил к этому свое окружение, о чем хорошо знали его помощники и секретари его заместителей. Поэтому подготовка пошла быстро. Были собраны все нужные специалисты из разных подразделений и необходимые документы. Это была научная организация труда в действии – НОТ, которая развилась и утвердилась почти стихийно, за счет деловой обстановки, целеустремленности и требовательности Главного конструктора, эффективности его указаний. Помню, как секретарь просила говорить погромче: слух Сергея Павловича начал сдавать.
Запомнился внешний вид Королева, его движения, в которых чувствовались размах и энергия этого необыкновенного человека; помню даже, как он снял пиджак и остался в спортивной рубашке темнобордового цвета, без галстука. Не забуду его пытливый, проникающий взгляд. Еще в приемной Королев напутствовал кого?то, уезжавшего в очередной раз на ракетный полигон. Помню, что говорил он о необходимости проявлять осторожность, заботиться о безопасности людей.
Мы собрались в кабинете Раушенбаха, воспользовавшись тем, что его хозяин был в командировке. Многочисленные вопросы и реплики Главного показывали понимание им общей задачи и умение не упустить важных деталей. Его цепкая память удерживала многие подробности конструкций уже летавших и создаваемых кораблей, их основных систем. Это особенно проявилось, когда предмет обсуждения касался надежности работы и безопасности космонавтов, о чем докладывал один из ведущих проектантов В. Молодцов. Почему?то был затронут и вопрос о созданных нашим отделом термодатчиках, по сигналу которых разделялись отсеки «Востоков» и «Восходов» в случае, если пиротехника не срабатывала по программе. Не помню почему, но Королев быстро вскипел: «У вас уже есть выговор за это!» (По Королеву: у кого не было выговора, тот по–настоящему не работал, потому и не отмечен руководством.)
Я обратил внимание на умение Королева не углубляться в излишние подробности или несущественные в данный момент детали, способность увязывать особенности проекта с возможностями производства и заданными сроками изготовления. В то же время он не скрывал своего возмущения преувеличением сложностей частных проблем, проявляя при этом знание психологии людей. В тот вечер почему?то досталось нашему знаменитому теоретику Токарю, может быть, за его уже тогда изрядно полысевшую голову.
Королев похвалил разработанную нами конструкцию, одобрительно похлопав по солидной кипе альбомов только что выпущенных рабочих чертежей. «Молодец, Вильницкий», – сказал он. Тогда мне показалось, что знакомство с этими чертежами, над которыми мы работали так долго и так мучительно, было слишком поверхностным. Позднее, много раз возвращаясь к этой примечательной и важной для меня встрече, я стал понимать, что такой подход необходим любому главному конструктору. Он должен быстро оценивать, отличать хорошее от плохого, осуществимое от нереального, учитывая возможные сроки исполнения задуманного на данном уровне техники и технологии производства.
Королев предложил всем присутствовавшим высказаться. Такой прием был характерен для нашего Главного. Однако, если Королев считал это нужным, то мог без колебаний нарушить демократию, прервав обсуждение. Как человек, твердо уверенный в правоте своих основных идей и планов, он нередко осаживал выступавших. Это я наблюдал и раньше на других совещаниях. Когда предложения уводили в сторону, Главный мог резко оборвать, даже высмеять человека. Он делал это сознательно, для пользы дела, для пропаганды своих идей, для воспитания соратников и подчиненных.
В тот поздний вечер был свободный обмен мнениями в духе Королева. Спустя какое?то время мне удалось уловить суть возникших сложностей, возможный путь выхода из тупика. Смысл моего предложения сводился к изменению последовательности запуска «Восходов», чтобы пропустить вперед длительный полет и за счет этого выиграть время. Королеву понравилось выступление, оно нашло в нем отклик, так как, по–видимому, не противоречило основным планам. «Так, Сыромятников, интересно, видите, как важно посоветоваться с народом, наверно, мы так и поступим», – были его реплики.
Конечно, не только удачное выступление имело значение. Гораздо важнее было одобрение нашей деятельности Королевым в более широком смысле. Оно отчетливо проявилось на этом совещании. Главный, как нередко сейчас говорят, положил на меня глаз, проникся проблемами нашей техники. После этой встречи наверняка можно было рассчитывать на его поддержку. Это очень многое значило для ускорения развития космических механизмов, нашего направления в целом, ведь как раз в это время на подходе был наш первый стыковочный механизм.
В начале 1966 года Королев лег в больницу, а я уехал в Азов. Из больницы он не вернулся.
Сначала мы не знали, чем закончится наша искусственная и связанная с ней естественная тяжесть. В начале марта мы еще провожали «Восход-3», предназначенный для длительного полета, на полигон. Я его так и запомнил висящим на кране в нашем, тогда новом «малом» КИСе на 2–м производстве. Тогда мне казалось, что вскоре мы будем провожать «Восход-4» с демпфером, механизмом перецепки и узлом отстрела троса.
Наверно, это был оптимизм социалистического реализма.
В течение 1966 года возникали проблемы, связанные с планами длительного полета на «Восходе». Ряд технических и политических соображений также говорили не в пользу старых кораблей. В конце концов наш новый главный конструктор В. П. Мишин приказал прекратить работы над всеми «Восходами». По его указанию проектанты некоторое время рассматривали возможность создать искусственную тяжесть на базе нового корабля «Союз». Вскоре стало ясно, что там реализовать это гораздо труднее, чем на «Восходе», несмотря на то что РСУ (ракетная система управления) нового корабля позволяла более эффективно выполнить многие операции. Мы пытались протестовать и спасти хотя бы один «Восход» с искусственной тяжестью, но нас никто не слушал. Вскоре другие земные, естественные и искусственные тяжести захлестнули нового главного и многих из нас.
Еще долго космические лебедки и другие узлы никем до сих пор не воспроизведенной системы хранились в приборном производстве, досаждая всем своими большими размерами, пока их не сдали… на металлолом к какому?то очередному празднику.
От всего проекта остались одни воспоминания, горечь и мой рассказ.
1.12 К Луне и на Луну
Ей – черепки разбитого ковша,
Тебе – мое вино, моя душа.
У. Шекспир. Сонет 74
Первый лунник сконструировали в ОКБ-1 уже в 1958 году, а запустили в январе следующего года. С тех пор Королев и его соратники держали Луну на постоянном прицеле. Автоматические аппараты облетели Луну, сфотографировали загадочную обратную сторону и наконец совершили мягкую посадку – прилунились (правда, это уже после смерти Сергея Павловича). Теперь черед был за человеком. Подготовка полета на Луну сильно подогревалась соревнованием с американцами, тем, что позднее назвали лунной гонкой. Как оказалось, пилотируемая лунная программа стала самой неудачной для Советского Союза. Надо сказать, что она получилась для нас какой?то странной, эта лунная гонка.
За каких?то 5—10 лет до запуска спутника, в годы нашей юности полет в космос казался таким далеким, почти несбыточным. Теперь, после полета Гагарина, распевая нехитрые бравурные песни типа «…первым будет на Луне мой Вася и…», мы искренне верили, что так оно и произойдет: ведь все, что замышлял наш Главный конструктор, неизбежно сбывалось и быстро свершалось. Однако наш лунный проект стал печальной историей с самого его зачатия в начале 60–х. Если разбираться объективно, опираясь на документы (даже ограничиваясь лишь опубликованными – не очень многочисленными), то можно увидеть, что основная вина лежит не на ОКБ-1 с его Главным конструктором. Разгар работ наступил после кончины Королева. В конце 60–х начались аварийные пуски лунной ракеты Н1, а завершился проект после продолжительной болезни насильственной смертью в 1974 году.
Если исходить только из достигнутого результата, то огромные средства, равно как и усилия наиболее квалифицированного инженерно–производственного персонала, пошли прахом. Теперь мне кажется, что было что?то фатальное в том варианте проекта, который были вынуждены принять. Слишком длинным, многоступенчатым получился наш ракетный поезд. Все начальные буквы русского алфавита ушли на обозначение ракетных блоков семиступенчатого комплекса: «Аз», «Буки», «Веди» выводили головной блок на околоземную орбиту; «Глаголь» разгонял его к Луне, «Добро» переводил корабли на лунную орбиту и тормозил только лунную кабину для спуска на Луну; для мягкой посадки и последующего взлета нужен был блок «Есмь», и, наконец, уход с лунной орбиты завершал блок «Ижица». Несмотря на все ухищрения и находчивость авторов проекта, попавших в трудные условия, собственно лунные корабли получились тоже не совсем полноценными в том смысле, что на Луну мог бы спуститься только один космонавт.
При всем при том эта гигантская техническая гамма включала сотни тысяч деталей и узлов. Все должно было сработать пунктуально, безотказно и вовремя, и это трудно себе представить.
Как стало ясно гораздо позже, провал нашей программы был фактически предрешен тогда, когда после нескольких лет тяжелой и непродуктивной борьбы пришлось остановиться на этом ущербном варианте, причем условия и обстоятельства его реализации также оказались неблагоприятными, не адекватными уникальной задаче. В то же время за океаном совершили чудо: полет человека на Луну стал, пожалуй, самым большим научно–техническим достижением космического века. К сожалению, и там не обошлось без жертв и без печальных итогов.
Кто?то может сказать, что 30 с лишним лет спустя легко говорить умные слова. В самом начале, похоже, и мы, и американцы проектировали ракету и весь лунный «поезд» почти на ощупь. Не так, конечно, как у Жюля Верна – «из пушки на Луну», но все же… Парадоксально, но существенная разница заключалась в том, что наша хваленая плановая экономика, раздираемая субъективными противоречиями, давала большие сбои; при Хрущеве она, похоже, действительно стала волюнтаристской, в то время как стихийная капиталистическая система с нарастающей силой демонстрировала способность мобилизоваться и, несмотря на многочисленные объективные и субъективные трудности и даже катастрофы, весьма скоординировано продвигалась вперед к поставленной цели.
Мне не пришлось быть среди тех, кто выбирал концепцию ракетно–космического комплекса Н1–Л3, я лишь разрабатывал механизмы, агрегаты и системы для лунного орбитального корабля (ЛОКа), лунного корабля (ЛК), который мы чаще называли лунной кабиной, а также привода и рулевые машины для ракетных блоков многоступенчатого комплекса. Многие из нас, молодых инженеров и руководителей среднего звена, как командиры маршевых рот и боевые комбаты военных лет, побывали в самом пекле космических баталий. Мы не всегда понимали стратегию «Ставки и Генерального штаба» (они и сами ею по–настоящему не владели), а из?за секретности получалось так, что чаще всего многого не знали; зато мы познавали дело изнутри, получая прямые указания сверху и проводя их в жизнь, доводя их до всех бойцов огромного космического фронта. Крах программы привел в конце концов к смене руководства нашей головной организации. Мы же, технари, несмотря на провал всей кампании, сохранили боевые порядки и даже окрепли, набравшись опыта и закалившись в трудной борьбе. Опять же, парадоксально, но в историческом плане технический опыт, добытый в ходе лунной гонки, оказался для становления отечественных молодых специалистов не менее полезным, чем для американцев, которые постепенно растеряли свой уникальный опыт.
За последние годы выпущено несколько обстоятельных, достаточно откровенных публикаций; в числе их авторов – те, кто руководил этими проектами: В. Мишин и Б. Черток. Особое место занимает основанная на подлинных документах книга «Королев и его дело», составителем которой стал Г. С. Ветров; в ней отображаются «светы и тени в истории советской космонавтики». К сожалению, многие архивы, по–прежнему хранящие секреты нашего прошлого, в том числе РКТ, в целом все еще закрыты. Вот, наверно, почему наша история такая же непредсказуемая, как и наше будущее. Зато у наших историков никогда не иссякнут ни потенциальные первоисточники, ни стимулы, ни источники вдохновения.
Я должен также упомянуть удивительную книгу о нашей лунной программе Азифа Сиддаки «Вызов Аполлону» (Challenge to Apollo), выпущенную в 2000 году, к сожалению, только на английском языке. Этому уникальному американцу пакистанского происхождения, с 17–летнего возраста погрузившемуся в историю нашей РКТ и работавшему над этой историей в течение последующих 17 лет, похоже, удалось проникнуть во многие наши тайны, в том числе – нашего менталитета.
И хотя мои коллеги могут не согласиться с моими оценками происшедшего, я все же решил выразить свое отношение к событиям тех далеких лет с позиций сегодняшнего опыта и знаний и, конечно, рассказать о том, с чем я был связан и над чем пришлось работать самому. При этом я старался использовать также информацию, которую мне привелось узнать от российских и американских коллег.
Я решил весьма подробно рассказать о лунных проектах, нашем и американском, еще и потому, что соревнование между нашими странами, так называемая лунная гонка, подвело итог развитию космонавтики и астронавтики на важнейшем этапе их становления. Пожалуй, этот этап оказался самым значительным, и не только в достижении конечной цели – Луны, но и в развитии ракет–носителей и космических кораблей. Эти итоги сильнейшим образом повлияли на дальнейшее развитие космической техники, на всю нашу последующую деятельность.
Прежде чем вернуться к лунным проектам, стоит сказать несколько слов о некоторых исторических аспектах развития космонавтики.
Освоение космоса могло пойти по другому пути, не такими бурными темпами, как это произошло на самом деле. Как и в другие поворотные моменты человеческой истории, эволюция определялась общими условиями и могла резко ускоряться обстоятельствами и ключевыми личностями. Уместно напомнить известные факты и привести мало известные.
Ростки идей полететь за пределы Земли появились в первой половине XX века в трудах корифеев космонавтики, начиная с К. Э. Циолковского. В 20—30–е годы экспериментаторы ракетного полета в СССР, Германии и США делали первые шаги. В годы войны Гитлер поддержал фон Брауна, который со своими соратниками создал первую баллистическую ракету военного применения «Фау-2». Ракета стала классической, в том числе для будущих космических ракет–носителей. После войны в СССР по указанию Сталина ученые и инженеры под руководством Королева, начав с «Фау-2», стали осваивать и шаг за шагом совершенствовать баллистические ракеты, создавать и наращивать всю наземную ракетную инфраструктуру.
В конце 50 – начале 60–х произошло несколько драматических событий и начались процессы, которые привели к коренному изменению темпов развития ракетно–космической техники. Это – и запуск королёвской «семерки», и сразу следом за ней спутника, и наращивание ракетно–космических программ, и воинствующий коммунизм Хрущева. Это – и наша система секретности, которая превращала космические достижения в сенсации мирового масштаба. Это – и реакция на спутник и другие события западной прессы, а вслед за ней – американских государственных и общественных институтов, что привело к мобилизации научно–инженерного потенциала в США. Это – и уникальная «Группа, озадаченная космосом», ставшая идеологическим ядром НАСА, Центра пилотируемых полетов в Хьюстоне, сумевшая в кратчайшие сроки совершить невероятный рывок, начав практически с нуля. И, конечно, это – полет Юрия Гагарина, и страстная реакция на это событие американского президента Дж. Кеннеди. И, даже, это – очень болезненная для американцев неудача с высадкой десанта на Кубу, предпринятая в том же апреле 1961 года. И, наконец, это – та открытость, отсутствие секретности в освещении космических полетов и их подготовки, которую приняло американское руководство, начиная с первого полета Алана Шепарда, и бурная реакция на это событие, которая компенсировала неполноценность «не совсем космического», неорбитального полета первого астронавта.
Соверши американцы суборбитальный полет Шепарда в марте, до Гагарина (а его задержали, по их словам, перестраховщики и бюрократы), реакция Кеннеди могла быть не столь экстремистской.
Поверив своим «гилрутам» и «шепардам», желая отомстить Советам за все космические и земные обиды, нанесенные престижу его страны, самый молодой президент США поставил перед своим народом почти невыполнимую, как казалось тогда, задачу. Позднее стали известны слова руководителя группы Р. Гилрута о том, что будь их президент постарше, он никогда не призвал бы их на такое уникальное свершение, граничившее поначалу с авантюрой. Действительно, послать человека на Луну и вернуть его благополучно обратно специалистам, с которыми он советовался и которые делали лишь свои первые суборбитальные «прыжки», казалось совершенно нереальным, почти неосуществимым.
Узнав от своих экспертов о первых эскизных проработках облета Луны, Кеннеди сразу выдвинул идею прилунения; он продолжал стоять на этом до тех пор, пока не услышал от своих подданных неуверенное «д–да…». На встречный вопрос, что для этого необходимо, Р. Гилрут и Дж. Лоу, который представлял на той встрече штаб–квартиру НАСА и которому наряду с Гилрутом предстояло сыграть выдающуюся роль в осуществлении высадки человека на Луну, а позднее – в нашей совместной программе «Союз» – «Аполлон», ответили очень мудро: время, поддержка президента и мандат Конгресса. Посоветовавшись, они назвали срок – 10 лет. Этот исторический разговор состоялся всего через несколько дней после первого суборбитального полета Шепарда…
А уже 25 мая Кеннеди выступил перед обеими палатами Конгресса, где объявил о том, что он «верит, что эта нация должна принять на себя обязательство высадить человека на Луну и вернуть его благополучно на Землю до истечения десятилетия». Для первых космических специалистов, по их же словам, то историческое заявление стало настоящим шоком; ведь они в те месяцы только–только готовили повторный суборбитальный и первый орбитальный полеты на относительно примитивной капсуле «Меркурий», которую и космическим кораблем?то назвать было нельзя, а самая мощная американская МБР «Атлас», в спешке приспособленная для орбитального полета, могла вывести на низкую околоземную орбиту неполных полторы тонны.
Как известно, инженеры обычно преувеличивают свои возможности на год вперед и по–крупному недооценивают то, что способны совершить в течение десятилетия. В данном случае человек из большой политики оказался очень прозорливым, нужно отдать должное самому молодому президенту США: интуиция его не подвела. Несмотря ни на какие сложности и препятствия, американцы высадились на Луне через 8 с небольшим лет.
С другой стороны, сами американцы позднее признали, что стратегически уникальный лунный рывок им обошелся слишком дорого. Дело было даже не в колоссальных, беспрецедентных затратах, не в тех 25 млрд долларов, расстроился последовательный процесс освоения космического пространства. Такое нарушение эволюции проявилось многосторонне, прежде всего в том самом невероятном рывке в космос, за которым был неизбежен спад. Космическая техника 60–х обогнала время, а после этого уже стало трудно чем?то удивить людей и удовлетворить американских налогоплательщиков. Недаром много лет спустя любители сенсаций в новой России выдвинули лунный антитезис и стали оспаривать, казалось, неопровержимые факты: они стали приводить «доказательства» того, что люди никогда не были на Луне. Чего действительно не сделали американцы в те годы, так это не сохранили свою инфраструктуру для дальнейшего последовательного освоения ближнего и дальнего космоса.
В конце концов самым печальным оказалось то, что уникальная «Группа, озадаченная космосом», хотя и создала все, что летало и продолжает летать за пределами Земли, от простейшей космической капсулы «Меркурий» до сложнейшего «Спейс Шаттла», не сумела по–настоящему передать свое наследие следующему поколению. Но это не их вина. Другое время – другие песни.
Любой полет в космос начинается с ракеты.
Сложность уникального проекта объяснялась тем, что изначально было совершенно не ясно, какая ракета требовалась для полета на Луну. Ясно было одно: чтобы долететь до Луны и вернуться обратно, требовалось не две—три ступени, как для полета на околоземную орбиту, а целый «ракетный поезд». Грузоподъемность ракеты определялась прежде всего весом корабля, которого тоже не было и в помине. Кроме того, схема полета на Луну и обратно имела много вариантов, а вес также зависел от многих факторов, в первую очередь от совершенства ракетных двигателей и эффективности топлива всего «поезда».
Еще в начале века теоретики космонавтики рассматривали разные схемы, в том числе варианты стыковки, сборки «лунного поезда» как на околоземной, так и на окололунной орбите. Однако это была лишь игра в кубики, пусть очень научные, но все же кубики. Пришла пора сыграть в настоящую космическую игру.
Уместно начать с американцев.
Хотя им тоже было не просто, они довольно быстро, практически за один–два года выбрали и концепцию проекта в целом, и параметры основных компонентов лунного комплекса. Уже в середине 1962 года проектанты НАСА приняли схему полета со стыковкой на лунной орбите, тем самым открыв дорогу к созданию и своей «лунной» ракеты «Сатурн-5», и лунных кораблей. Этому в первую очередь способствовали тотальная мобилизация сил, средств и мозгов.
Первое поколение специалистов НАСА сформировалось из тех самых уникальных авиационных и ракетно–космических инженеров, о которых уже рассказывалось. К лунной программе присоединились очень много талантливых и творческих ученых страны, как это могло произойти в Америке. Модули кораблей и ступени ракеты, а также огромный наземный комплекс, создавали самые продвинутые авиационные фирмы, еще не растерявшие опыт и патриотический дух войны. К этому времени часть из них прошла также практику создания первых ракет и, конечно, осуществления первой пилотируемой программы «Меркурий».
Поставив перед нацией уникальную задачу, президент Кеннеди обеспечил также беспрецедентные условия для работы. Уже в 70–е годы американские коллеги рассказывали мне о «золотом веке», когда НАСА по первому требованию получало практически любые средства и все, что имелось в стране и за ее пределами. Например, лишь около двух лет заняло сооружение уникального космического Центра в Хьюстоне, который вошел в строй уже в начале 1964 года. В это же время во Флориде, на мысе Канаверал, построили огромный стартовый комплекс, а в Хантсвилле (Алабама) возвели сооружения для испытаний будущих ракет–носителей «Сатурн». На государственные средства, щедро выделенные на программу, развернулись головные авиационно–космические корпорации в Калифорнии, Нью–Йорке и других штатах. Их бесчисленные субподрядчики и самые продвинутые лаборатории во главе с Массачусетским технологическим институтом приступили к разработке теоретических и технических основ и всех необходимых компонентов. Уместно отметить, что на начальном этапе проекта подрядчики и субподрядчики НАСА отбирались на конкурсных началах. Кстати, фирма «Норт Америкен», головная фирма, ответственная за создание корабля «Аполлон», получила этот заказ после жесткой конкурентной борьбы. Возможно, это было политическое решение, поскольку в то время фирма практически не имела космического опыта, что оказалось чревато серьезными последствиями. С этой фирмой, уже под названием «Рокуэлл Интернэшнл», в начале 70–х и в 90–е годы нам пришлось тесно работать над совместными проектами.
В проектировании серии ракет «Сатурн» ведущую роль сыграли немецкие ракетчики во главе с неповторимым Вернером фон Брауном. Они создали не только уникальный ракетный комплекс, но и то, что теперь принято называть наземной инфраструктурой, включая полигонные сооружения. Ближайший помощник фон Брауна – Курт Дебус – стал директором Центра на мысе Канаверал – полигоне НАСА. Зрелый талант 50–летнего фон Брауна проявился в этом проекте во всем блеске. Ни одна из всех этих ракет (Сатурн-1, 1Б и 5) не потерпела аварии в полете. Технический руководитель создания ракет «Сатурн» оказался многосторонне прозорливым. Например, в один из критических моментов он дал лунным «корабельщикам» из Хьюстона несколько дополнительных тонн, которые буквально спасли американский «Аполлон». Об этом много лет спустя тоже поведал мне коллега по «Союзу» – «Аполлону» К. Джонсон. Намного раньше стало известно, как почти простой инженер Дж. Хубольт выдвинул и сумел пробить через многоэшелонированную техническую бюрократию блестящую идею схемы полета со стыковкой на лунной орбите. Лунный модуль LM после возвращения с Луны стыковался с основным кораблем, ожидавшим на окололунной орбите. Только после принятия схемы с дополнительной стыковкой на трассе полета к Луне (для перестроения «лунного поезда») сложился весь многоступенчатый комплекс. Это принципиальное решение приняли уже в средине 1962 года, а всего через месяц подписали контракт на создание так называемого лунного экскурсионного модуля (Lunar Excursion Module – LEM) с известной авиационной фирмой «Груммэн».
Перестроение в полете позволяло также решить другую важную задачу: обеспечить спасение корабля при аварии ракеты на активном участке. В этом случае командный модуль (СМ) с астронавтами, вместе с двигателями САС (системы аварийного спасения), оставался в самой верхней части ракеты. Позднее идею перестроения на орбите использовали в проекте «Союз» – «Аполлон».
Стыковочное устройство корабля «Аполлон» с переходным тоннелем для астронавтов обеспечивало герметичное соединение СМ и LEM. В стыковочном механизме в отличие от нашего использовались пневматика и гидравлика, что мне не совсем понравилось, когда через несколько лет привелось с этим познакомиться.
Весь лунный комплекс также вписался в жесткий весовой лимит и без того гигантской и «очень совершенной» ракеты «Сатурн-5». В противном случае пришлось бы или стыковать два «Сатурна» на околоземной орбите, или создавать еще более мощную, совсем уж фантастическую, ракету «Нова».
Надо отметить, что схема полета со стыковкой на окололунной орбите была впервые предложена еще в 20–е годы нашим соотечественником Юрием Кондратюком, человеком огромного и разностороннего таланта и необычайно сложной судьбы. Об этом должны были знать Королев и Тихонравов и, скорее всего, американцы. Так или иначе, позднее наши проектанты тоже взяли эту концепцию за основу и по–своему стали ее реализовывать.
Чтобы отработать стыковку, а также выход в открытый космос и длительные полеты, как рассказывалось, параллельно с основной программой «Аполлон» НАСА с помощью других исполнителей (головная фирма – «Макдоннелл»), но по единому стратегическому плану, дополнительно развернула работы по программе «Джемини».
Надо вернуться к нашему лунному проекту.
Фактически подготовительные работы начались у нас в ОКБ-1 в конце 50–х. Уже тогда было понятно, что для полета на Луну требовалась на порядок более мощная ракета, чем «семерка», т. е. носитель, способный вынести на орбиту «лунный поезд» с новым кораблем, тоже на порядок более тяжелым и сложным, чем «Восток».
В самом начале 60–х в ОКБ-1 стала складываться целая программа создания и отработки суперносителя, который получил индекс Н1 (Носитель №1). «Девятка», о которой уже рассказывалось, оказалась не просто одиночной МБР и преследовала не только боевые цели. Это «продвинутое изделие», как многие другие ракеты Королева, открывало новые возможности и перспективы. Первым результатом, образцом нового класса ракет стала ГР-1, о
которой тоже упоминалось. Эта так называемая глобальная ракета, способная выводить боевой заряд на орбиту и доставлять его к любой цели по разным траекториям, со всех сторон вписывалась в план создания носителей, более продвинутых, чем «семерка», и как составное звено, и как промежуточный этап при отработке Н1. Наши ракетчики из ОКБ-1, подобно американским немцам, предлагали начать летную отработку поэтапно, в данном случае – с ракеты ГР-1, в первую очередь, с испытания новых ракетных двигателей. Дело в том, что разлад с Глушко, которого Королев называл Глушко, делая ударение на первом слоге, заставлял искать другую кооперацию. Новым смежником по основным кислородно–керосиновым двигателям для Н1 стал генеральный конструктор авиационных двигателей Н. Д. Кузнецов, сотрудничество с которым началась в конце 50–х по вариантам «девятки» и по ГР-1. В конце концов двигатели Кузнецова установили на всех трех ступенях Н1 (A, Б и В) и четвертой ступени «лунного поезда» (блок Г).
Надо также отметить, что благодаря так и не залетавшей ракете ГР-1 мы приступили к разработке ракетного блока многократного запуска в условиях космического полета, в невесомости. Подобный блок должен был стать 3–й ступенью этой глобальной ракеты.
Дальше в этой программе, как и у американцев в серии «Сатурнов», могли сначала полететь 2–я и 3–я ступени Н1, а также блок Г в составе носителей среднего класса Н11 и Н111. Этим планам также не было суждено сбыться все по тем же причинам, связанным с разладом в ракетно–космической стратегии. Не финансировали также создание наземного стенда для испытаний 1–й ступени (блок А) в целом. Забегая вперед, надо сказать, что это обошлось очень дорого: во всех четырех полетах Н1 аварии происходили именно на 1–й ступени, ее отрабатывали в полете.
Нашему отделу пришлось вести традиционную приводную тематику почти для всех блоков многоступенчатой ракеты, а также для отсеков лунных кораблей ЛОК и ЛК. В частности, мы создавали привода для основных ракетных двигателей Н1 Кузнецова. Впервые такие привода устанавливались непосредственно на камеру сгорания; сам двигатель выполнялся в виде моноблока вместе с турбонасосным агрегатом (ТНА), со всеми его клапанами, регуляторами и другими компонентами. Еще одна особенность этих двигателей состояла в глубоком регулировании тяги. За более плотную компоновку расплачивались проектировщики узлов, подвергаемых очень высоким виброперегрузкам. В середине 60–х, занимаясь виброзащитой приводов, я выезжал в Самару (Куйбышев), в КБ к Кузнецову. Помню напряженную атмосферу работы на заводе и в КБ, где трудились конструкторы под руководством Печенкина – заместителя генерального, отвечавшие за этот двигатель.
