Текст книги "Не склонив головы"

Автор книги: Владимир Калачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Ну, как же, этот офицер гестапо ваш хороший знакомый… – напомнил доктор своему гостю.

– Не настолько, как вы полагаете, – опять без желания продолжать разговор на эту тему отозвался Рамке. Он сел в кресло и, спросив разрешения, взял со стола сигару, аккуратно обрезал, закурил.

– Собственно, уважаемый профессор, я приехал к вам посоветоваться относительно закупки новой партий полуфабрикатов для нашего предприятия. – Рамке выпустил кольцо дыма, свободно закинул ногу за ногу. – Если позволите, профессор, я коротко изложу вам суть дела.

– Опять закупки… курс акций… – Майер невольно поморщился.

– Но, уважаемый профессор, это и ваши дела, – возразил Рамке.

– Сколько раз я просил, чтобы вы сами решали все вопросы. – Ученый посмотрел на гостя и понял, что Рамке крайне недоволен. Доктор опустился в кресло напротив гостя.

– Хорошо. Я слушаю вас…

4

…В 1937 году незадолго перед смертью отец Майера передал в руки своего единственного наследника – сына все дела по управлению небольшим промышленным предприятием – заводом точных приборов. Но старый предприниматель очень скоро убедился, что его сын не хочет и не может успешно вести дела. И тогда отец посоветовал сыну взять в компаньоны опытного инженера и передать ему управление заводом.

Выполнить волю умершего родителя оказалось не так просто. К тому времени финансовое положение предприятия настолько пошатнулось, что никто из знакомых промышленников не пожелал вкладывать свои капиталы в столь бесперспективное дело. Сам доктор был целиком поглощен научно-исследовательской работой в центральной лаборатории мощного концерна «Динкельбарх-верке», поэтому не мог найти способ поправить дела на собственном заводе. От полного разорения, как считал ученый, его спас герр Рамке…

Около двух лет назад Майер получил письмо из Америки, от старого знакомого отца, Доктор никогда не видел этого человека, но помнил, что отец всегда очень хорошо отзывался о нем. И вот, совершенно неожиданно – от него письмо. Американский немец советовал Майеру принять в дело пайщиком состоятельного и опытного дельца Рамке. «Он не пожалеет сил, чтобы наладить производство, и будет лично заинтересован в этом, – писал старый друг семьи. – Рамке – молодой, энергичный коммерсант, располагает солидным капиталом, что, безусловно, поможет оздоровить предприятие».

В конце письма указывался адрес Рамке.

Так доктор Майер познакомился с Рамке, который с первой же встречи произвел на ученого хорошее впечатление. Всегда подтянутый и аккуратный, Рамке без лишних слов занялся делами на заводе, вложив в предприятие солидный капитал и, став совладельцем, он по-настоящему поднял производство.

Через год Рамке добился процветания в делах предприятия и своих собственных. В его руках очутился контрольный пакет акций завода.

Доктор Майер не имел претензий к Рамке. Наоборот, ученый почти совсем освободился от хлопот на своем предприятии, мог снова целиком отдаться любимому делу – радиолокации. Кроме того, через некоторое время Майер начал получать от завода прибыль – вдвое большую, по сравнению с тем, что имел раньше. Понимая, что его материальное положение улучшилось благодаря стараниям Рамке, доктор Майер проникся еще большим уважением к этому удачливому промышленнику и чувствовал себя обязанным ему.

Однако полгода назад произошло событие, чуть было не испортившее отношения между этими людьми…

Доктор Майер как-то задержался в лаборатории. Опыты проходили удачно, ему не хотелось прерывать их. Поэтому доктор отпустил своих ассистентов поздно. А примерно через час после того, как все ушли, доктор закончил дела и, включив в своем кабинете свет, распахнул окно. Он с удовольствием постоял несколько минут, вдыхая свежий воздух. Уставший, но довольный прошедшим днем, Майер не зажигал свет, убрал свои бумаги в сейф и собрался ехать домой. Он позвонил в гараж. Шофер сказал, что сможет подать машину лишь минут через двадцать.

Ученый вышел из лаборатории, решив подождать машину во дворе. Было тепло, чуть-чуть влажный ветерок приятно обдувал лицо. Майер остановился под старой липой. Воздух, казалось, был полон приятного, немного сладковатого аромата липового цвета. Над головой шелестели листья. Сквозь густую крону где-то далеко-далеко мерцали звезды. Доктор, окинув взглядом огромный двор, тускло освещенный фонарями, прикрытыми маскировочными козырьками, стал наблюдать, как солдаты охраны, придерживая рукой автоматы, неторопливо прохаживаются вокруг.

Через некоторое время внимание доктора привлек длинный лимузин, показавшийся из-за угла. Лимузин бесшумно подкатил к лаборатории. Из него вышли два человека и скрылись в здании лаборатории. Подойдя ближе, Майер увидел, что машина чужая. Было непонятно: кто мог пожаловать в столь поздний час? В это время лаборатория обычно находилась под замком. И это прекрасно знает охрана. Но почему же тогда солдаты беспрепятственно пропустили неизвестных в здание? Встревоженный и удивленный, ученый подошел к машине. В ней сидел лишь один шофер.

– Позвольте, кто…

– Не могу знать, – предупредил вопрос водитель.

Доктор Майер еще раз посмотрел на здание лаборатории, направился в подъезд.

Уже в коридоре Майер чуть было не столкнулся со Шницлером. Гестаповец выходил из кабинета ученого. Вслед за ним шел какой-то человек в форме эсэсовского офицера. Когда эсэсовец повернулся, ученый увидел, что это Рамке, который при всяком удобном случае подчеркивал, что он абсолютно не интересуется делами доктора Майера в лаборатории. «Моя стихия – коммерция», – невольно вспомнил ученый любимое выражение Рамке.

Встретив Рамке и Шницлера в лаборатории в столь поздний час, Майер от неожиданности растерялся. В свою очередь растерялись и запоздалые посетители, вернее, только один Шницлер. Рамке, наоборот, выглядел так, словно ничего не случилось. Он сразу же заговорил.

– Дорогой профессор, очень рад. Я разыскивал вас. – Рамке кивнул в сторону майора: – Герр Шницлер, мой старый знакомый, он любезно вызвался помочь.

– Так поздно? – все еще не понимая, зачем так срочно он потребовался Рамке, спросил Майер. Ученый пристально посмотрел ему в глаза. Они ничего не выражали, были, как всегда, бесцветны, холодны. – Вы застали меня здесь случайно. Совершенно случайно, – повторил ученый.

– Ну, вот видите, герр Шницлер, – обратился Рамке к гестаповцу. – Я говорил, не стоит нам ехать в лабораторию, – и сухо добавил: – Конечно, нам помог случай.

– Нет, отчего же, мы…

Рамке не дал гестаповцу договорить, бесцеремонно перебил его, повернулся к Майеру:

– Мне нужно переговорить с вами, профессор. Все о заводских делах, – добавил он.

– Разве вы, герр Рамке, не могли подождать до завтрашнего дня?

– В данном случае, профессор, срочно нужна ваша личная подпись. – Рамке перешел на деловой тон. Он коротко сообщил Майеру о том, что один баварский промышленник сегодня вечером согласился вложить крупную сумму в их общее предприятие. Но он, конечно, требует гарантийный процент в прибылях.

– Один я не мог решать такой вопрос, – заключил Рамке. – Нам необходимо вместе оформить все документы.

– Неужели все это так срочно? – опять удивился Майер.

– Дело никогда не ждет, – холодно прозвучал ответ.

– Хорошо, поедемте ко мне, подпишу все, что вы сочтете нужным.

Всю дорогу Майер и Рамке молчали. Чувствовалась какая-то неловкость во взаимоотношениях между этими двумя людьми. Только в кабинете, прихлебывая из маленькой чашечки кофе, поданное фрау Эльзой, Майер спросил у своего компаньона:

– Скажите, герр Рамке, что означает ваша форма?

– Я хотел объяснить этот маскарад еще там, в лаборатории. Но при Шницлере счел неудобным. – Рамке по привычке спокойно уселся в кресло, закурил сигару и неторопливо продолжил: – Дорогой профессор, простите за прямоту, но вы слишком оторваны от настоящей деловой жизни Германии. И возможно сразу не поймете меня так, как хотелось бы.

Майер поднял глаза на Рамке, с минуту молча смотрел на своего собеседника. Потом спросил:

– Вы стали интересоваться политикой? Странно, а раньше…

– То было раньше… – развел руками Рамке. Он встал, подошел к двери, прикрыл ее и подвинул ближе к Майеру свое кресло.

– В наше время любой делец, если он хочет, чтобы его предприятие не обложили налогами, чтобы оно получило в достаточном количестве сырье, имело сбыт – должен иметь не только способности промышленника, коммерсанта, финансиста, но стать еще и политиком, И это я понял. Да, да, дорогой профессор, понял. – Увидев, что доктор хочет что-то сказать, возможно возразить, Рамке предупредительно поднял руку: – Политиком необходимо быть! – и уже тише пояснил: – Я вступил в национал-социалистскую партию. Это я сделал ради коммерции…

В кабинете воцарилась тишина. Было слышно, как в углу тикают большие старинные часы. Первым нарушил молчание доктор.

– Позвольте, но при чем здесь форма оберст-лейтенанта? Странно, коммерсант – и эсэсовский офицер.

Рамке пренебрежительно махнул рукой и как бы нехотя, словно говорит о прописных истинах, пояснил:

– Я уже сказал, что главное – вступление в партию националистов. Остальное – приложится. К тому же я – офицер запаса. Вот мне и посоветовали одеть форму, так сказать, для укрепления позиций. А это сделать, смею уверить вас, профессор, сейчас совсем несложно. – Рамке усмехнулся: – Кредитовал одного приближенного Гиммлера круглой суммой, и… через двадцать четыре часа был подписан приказ о моем производстве в офицеры СС и «прикомандировании» к свите самого рейхсфюрера СС. Теперь наше предприятие еще быстрее пойдет в гору! – бодро закончил Рамке свое повествование.

– Вы так полагаете? – Майеру было не по себе от столь быстрого превращения своего компаньона в эсэсовского офицера. Ученому было непонятно, почему Рамке до сих пор скрывал от него все это. Ведь только случай позволил узнать, что Рамке – офицер СС.

Между тем, Рамке поторопился изменить тему разговора.

– Забыл сказать вам, профессор, что наш завод уже получил специальный заказ, – делая ударение на последних словах, проговорил Рамке. – Заказ крупный, – подчеркнул он. – Придется значительно расширить производство. А это повлечет за собой новые вклады. Я полагаю, что мы понесем определенные расходы. Впрочем, это не страшно. Еще бы парочку таких специальных заказов и все окупится с прибылью.

– Каких? Специальных?

– Как обычно, на оптику, но по военному ведомству. Заказ очень выгодный и, знаете, с гарантией.

Рамке начал объяснять, какую большую прибыль получит завод в ближайшее время, переключившись на новый заказ. Но Майер слушал рассеянно. Не отдавая себе отчета, он не вполне доверял объяснениям Рамке, Доктор не мог так быстро отделаться и от того впечатления, которое произвело на него неожиданное вторжение Шницлера и Рамке в лабораторию. «Что ему надо была в моем кабинете? Он не мог не знать, что меня там нет – кабинет я закрыл. Значит, у него есть второй ключ?! – Майер нахмурился. – Неужели Шницлер меня в чем-то подозревает и решил побывать в мое отсутствие? Но при чем здесь Рамке? Зачем он оказался в лаборатории? Значит, и Шницлер и Рамке были там вместе?!»

…Прошло полгода. Увлеченный своей работой, ученый постепенно забыл о событиях того вечера.

И только теперь, после происшествия в цеховой лаборатории и крайне неприятного разговора со Шницлером, Майер вдруг вспомнил, что Рамке в хороших отношениях с шефом местного отделения службы гестапо. Это ученому показалось несколько странным. Но сейчас в беседе с Рамке он промолчал. Разговор между доктором Майером и Рамке касался только коммерческих дел. Однако в этот вечер разговор получился очень коротким. Рамке вдруг заторопился. Он энергично пожал руку Майера и быстро покинул его кабинет.

5

Когда совсем стемнело, повалил мокрый снег. Он падал крупными хлопьями и, медленно тая, превращался в густую, серую грязь. На шоссе, ведущем из Берлина в Бельциг, в этот вечер машин было мало. А те, что изредка встречались, главным образом легковые, шли в одном направлении – к столице. И если обычно по автостраде машины мчались с огромной скоростью, то сейчас они двигались по ней вслепую. Мокрая скользящая поверхность шоссе, плохая видимость – не долго и до катастрофы!

К полуночи машин на дороге совсем не стало. Снегопад усилился, в десяти – пятнадцати метрах невозможно было что-либо разглядеть. Местные жители едва ли решились бы выехать за город так поздно. Кругом было пустынно…

Спустя некоторое время на шоссе показался низкий заснеженный лимузин. Миновав последние жилые строения пригорода Берлина, он направился в сторону Потсдамского леса. Пройдя километров шесть, машина свернула на край дороги и остановилась. Водитель вылез из автомобиля, отошел в сторону и стал внимательно вглядываться в темноту. Снег, не прекращавшийся уже более часа, слепил глаза, лез за ворот шинели. Через каких-нибудь две-три минуты на шинели водителя уже нельзя было различить погончики с офицерскими знаками отличия, кокарда фуражки и та скрылась под слоем липкого снега. Но водитель машины – оберст-лейтенант Рамке не обращал внимания на непогоду. Он продолжал вглядываться в темноту. Наконец, убедившись, что за ним по дороге никто не едет, подошел к своему автомобилю, стряхнул с себя снег и сел за руль.

Недалеко от леса машина замедлила ход, Рамке несколько раз мигнул фарами, затормозил. Из-за ближнего дерева отделилась фигура человека в плаще. Он быстро подошел к лимузину и, удостоверившись, что за рулем находится именно тот человек, которого он ждал, открыл заднюю дверцу и молча сел на мягкую кожаную подушку.

– Проклятая дорога, продрог совсем.

– За сиденьем спирт, – отозвался Рамке.

Машина тронулась дальше. Рамке некоторое время молчал, ждал, пока пассажир подкрепится. Шоссе здесь было ровным, и низкий длинный лимузин быстро начал углубляться в лес.

Согревшись, пассажир сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой.

– Погасите сейчас же, – бесцеремонно приказал Рамке. – Вы что с ума сошли?

– Здесь никого…

– И молчите…

Только через четверть часа, отъехав на значительное расстояние, машина остановилась. Рамке открыл дверцу и знаком позвал пассажира следовать за ним. Они прошли вперед с полсотни шагов. Машину совсем не стало видно, и только тогда Рамке сказал:

– Говорить в машине опасно.

Пассажир недоуменно уставился на собеседника.

– Я не могу ручаться, что где-нибудь в кузове не приспособлен подслушивающий аппарат.

– Понятно.

– Зачем вызвали меня? – в голосе Рамке послышалось раздражение: – Я же информировал о работе Майера. Передайте там, что торопливость может повредить.

– Это нам известно.

– В чем же дело?

– Получено донесение, что известный русский специалист в области радиолокации профессор Органов находится на одном из заводов концерна «Динкельбарх-верке». Органов представляет для нас особый интерес, его необходимо разыскать. Это мистер Локк поручил вам лично.

Когда таинственный пассажир произнес фамилию Органова, Рамке вздрогнул. Но он ни слова не сказал своему собеседнику о мелькнувших у него воспоминаниях, связанных с этой фамилией. Это было так давно… в России… И об этом не рассказывают.

Рамке обернулся и, прикрываясь рукой от снега, спросил у своего пассажира:

– Если найду профессора, что делать дальше?

– Мистер Локк приказал немедленно дать телеграмму: «Обеспокоен молчанием». Вам будут даны дополнительные инструкции.

– Что еще?

– Все.

Они вернулись к машине. Рамке развернул лимузин, достиг перекрестка дорог и поехал в обратном направлении уже по другой автостраде.

Длинный низкий лимузин остановился, не доезжая нескольких километров до города. Здесь была небольшая роща. Пассажир, полчаса назад севший в машину, выпрыгнул на дорогу и тут же скрылся в ночной темноте.

Только на рассвете машина показалась на широких асфальтированных улицах Берлина. Снегопад только что прекратился, но асфальт, бетонные плиты улиц, кажется, уже успехи не просто вымыть, а вычистить щетками. Сырой, пронизывающий ветер как по трубам-великанам, врывался в уличные коридоры. Разгоняя раннюю дремоту зимнего утра, он гнал по небу низкие облака.

Лимузин свернул в один из переулков, проехал еще немного и остановился около небольшого дома. Из машины вышел Рамке, Он устало поднялся на крыльцо, нажал на кнопку звонка. Прошла минута, две, никто не открывал. Рамке сильнее надавил на кнопку и отнял руку только тогда, когда дверь открыла молодая немка.

– О, простите, я не знала, что вы сегодня вернетесь, – испуганно проговорила она, поправляя сбившуюся прическу.

– Скажите, чтобы машину поставили в гараж, – не обращая внимания на ее извинения, резко проговорил Рамке.

– Слушаюсь… Сию минутку.

– Дайте мне крепкого кофе, – распорядился Рамке и прошел в дом.

6

Гестаповский следователь лейтенант Курт Меллендорф заметно пьян. Это он «подзарядился» перед допросом. Курт пил не только перед тем, как приступал к своим делам. Он пил систематически, безудержно. И странно было видеть, как у этого здоровенного гестаповца мелко-мелко трясутся пальцы темных волосатых рук. Сослуживцы побаивались лейтенанта Он был жесток и мстителен. У него нет ни родных, ни друзей, но есть маленькая собачонка – Бетси. Глаза у нее так же, как у хозяина, – навыкате, нижняя губа отвисла, и видны мелкие острые зубы. Бетси очень лохмата, она всегда вертится возле ног хозяина. Даже едят Курт и Бетси за одним столом…

Бетси злая. Она несколько раз кусала самого Курта. Но Курт никогда не бьет, ее. Он только вливает ей в пасть шнапс, пьет сам, а затем с интересом наблюдает, как Бетси дрожит, не может удержаться на кривых лапах и падает…

После допроса, проведенного Куртом, человек редко выживает, И тогда Курт и Бетси провожают труп, очередной жертвы до тюремного кладбища – огромной ямы, залитой известью и постепенно заполняемой человеческими останками и землей.

При допросе Органова гитлеровец спросил у него только одно:

– Коммунист?

И еще:

– Зачем копался в аппаратуре?

Аркадий Родионович стоял молча. Следователь не кричал, он, покачиваясь, подошел к Органову и коротким натренированным ударом опрокинул его на пол. Подождав, пока Аркадий Родионович поднялся, снова свалил Органов помнил, что к нему подбежав ли еще два гестаповца. Они стали молча помогать следователю.

Гестаповцы основательно поработали кулаками, не задумываясь, они пускали в ход и тяжелые кованые сапоги. И все же их жертва продолжала молчать…

Очнулся Органов к вечеру… Мрачная, сырая камера – пять шагов в длину, три – в ширину. Но человеку, только недавно жестоко избитому, не нужно большого помещения, он не в состоянии сделать даже одного шага.

Камера изолирована от внешнего мира толстыми стенами и напоминает собою глухой склеп. О существовании на территории завода таких камер никто из пленных не имел понятия. Не знал о них раньше и Органов. С внешним миром камера могла быть связана только через тюремное окно. Но оно было расположено очень высоко. В него видно днем хмурое, серое небо, вечером – мерцание далеких и холодных звезд.

Аркадий Родионович долго лежал неподвижно. Все суставы непомерно распухли, болят – не дотронуться. Тупая боль в теле и тишина камеры действовали угнетающе, вызывали мрачные мысли. Его сознание часто возвращалось к только что пережитому допросу. Органову казалось, что он снова и снова слышит яростный голос гитлеровца:

– Коммунист?.. Отвечай! Отвечай!

И опять у Аркадия Родионовича появлялось ощущение, будто тело его воспринимает удары, без конца удары. И словно в кошмарном сне, в промежутках между ударами слышался все тот же злой и яростный голос:

– Коммунист?.. Отвечай! Зачем копался в приборах?.. Отвечай!

От страшных видений Органова начало знобить. Но кровавые картины не исчезали… Ему кажется – он вновь чувствует прикосновение к телу чего-то холодного, мокрого… «Ага, – догадывается Аркадий Родионович, – это было тогда… Это отливали из ведра… чтобы скорее привести меня в сознание…»

Он пытался припомнить, что делал Луговой в лаборатории, когда туда вошли полицейские. Его начали мучить сомнения: «Не попал ли Луговой в тюрьму так же, как и он?» Но после того, как в памяти начали восстанавливаться события того дня, у него появилась уверенность, что Петр Михайлович не схвачен. Если бы гестаповцы арестовали Лугового, то Органов должен был бы встретить его в машине по дороге в тюрьму. К счастью, этого не случилось. В автомобиле, кроме Органова и двух сопровождавших его охранников, никого больше не было.

* * *

На следующий после допроса день в камеру к Органову вошел пожилой человек в халате. Он ни о чем не спрашивал Аркадия Родионовича, молча поворачивал и осматривал опухшее, в кровоподтеках и ссадинах тело. Так же молча он накладывал повязки, компрессы, растирал какими-то мазями. Затем в камере появился солдат. Он поставил перед Органовым миску с горячим бульоном и, не произнеся ни слова, хлопнул за собой дверью.

Все последующие дни Органова хорошо кормили, лечили. Перемена в режиме питания и медицинский уход не только удивили, но и насторожили ученого. Однако ответить на вопрос: «Чем это вызвано?» – он не мог. Как и раньше, никто из обслуживающего персонала тюрьмы не разговаривал с ним.

К концу недели Органов окреп настолько, что без особого труда смог передвигаться по камере. Только ходил он теперь прихрамывая – пальцы ног, разбитые при допросе следователем Меллендорфом, не позволяли ступать нормально.

Органова не беспокоили дней десять… Он терялся в догадках, почему его оставили в покое? Но однажды утром за Аркадием Родионовичем пришел конвой.

На допрос Аркадий Родионович отправился без боязни. Он был уверен, что его снова начнут пытать, может быть, этот короткий путь – от камеры до следователя – последний в жизни. Но Органов знал, что фашисты ничего не узнают от него, своих товарищей он не выдаст.

На этот раз за столом сидел уже не здоровенный лейтенант в пенсне, а сам майор Шницлер. Он милостиво указал Органову на стул и спросил по-немецки:

– Как ваше самочувствие, профессор?

Аркадий Родионович вздрогнул: «Профессор?! Откуда гестаповец знает, что я профессор?» – И тут же страшное предположение: – «Кто-то предал!» Усилием воли Аркадий Родионович постарался не выдать своего волнения. Он, как мог спокойнее, по-немецки ответил:

– Почему «профессор»?

– Разве я ошибаюсь? – маленькие глазки майора ощупали пленного, поднялись до уровня его лица, застыли. Вынув из выдвижного ящика стола измятый конверт, нацист показал его Аркадию Родионовичу.

– Вот ваше письмо. Нам все известно.

Органов успокоился. Он понял, откуда гестаповцу стало известно о нем. У Аркадия Родионовича словно свалилась с плеч огромная тяжесть: его никто не предал. Это главное. Ну, а письма, что ж, не страшно… Оно лежало в куртке и когда перед допросом у него отобрали одежду, то в кармане, видимо, нашли злополучный конверт. Сослуживец сообщал Аркадию Родионовичу в Бронск, что их институт эвакуируют из Москвы и в своем письме назвал его профессором.

* * *

За две недели, прошедших после ареста Аркадия Родионовича, многое изменилось. Гестаповцы узнали, что «завербованный» русский рабочий Органов – известный советский ученый, крупнейший специалист по радиолокации. Органовым заинтересовались в канцелярии рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Об Органове стало известно в генштабе.

…О том, что Органов находится в Германии, стало известно и далеко за океаном. Так же, как и в канцелярии рейхсфюрера СС, о нем ждали сведений и в Пентагоне. Полковник Локк поручил своему агенту – эсэсовскому офицеру Рамке – установить точное местопребывание русского ученого. Между тем, в гестапо тоже не теряли времени…

Майора Шницлера вызвали в канцелярию рейхсфюрера. Ему сказали, что поручают очень важное задание – добиться согласия русского профессора работать в одной из лабораторий. При этом Шницлеру намекнули: «Не приведи бог, если он не сумеет выполнить поручения!»

Шницлер серьезно испугался свалившейся на него ответственности. Он даже попытался увильнуть от поручения, но ему очень внушительно сказали, что на этот счет имеется указание самого рейхсфюрера СС.

Шницлеру пояснили, что руководство решило само пока не беседовать с русским ученым, чтобы этим не подчеркнуть, какое значение придается согласию профессора работать на Германскую империю. Майору Шницлеру дали ясно понять, что на него возлагают большие надежды, и он должен вести себя с профессором очень осторожно, ни в коем случае не прибегать к грубости, насилию… «Учти, дело тонкое, – сказал на прощанье Шницлеру знакомый ему следователь из имперского управления. – Не промахнись…»

Когда Шницлер начал было рассказывать следователю, что подозревает Органова во враждебных действиях, то следователь, расхохотавшись, доверительно похлопал Шницлера по плечу: – «Дурак, зачем тебе это? На русском ученом можно сделать карьеру, используй случай…»

Слова следователя из имперского управления крепко запали в душу майора Шницлера. Раздумывая над всем тем, что ему сказали в канцелярии рейхсфюрера, гестаповец понял: если Органов согласится работать в лаборатории как специалист, то может подняться на большую высоту. «А тогда используем это в своих целях», – решил Шницлер.

Прошло уже несколько дней, как майору дали ответственное задание. Однако он все еще не приступал к его выполнению. Шницлер тщательно обдумывал, как лучше начать дело, чтобы не допустить промаха, ведь от этого будет зависеть многое… Русский ученый – натура сложная и, по-видимому, сильная, с таким, как он, гестаповцу не приходилось сталкиваться. Это майор понял с полмесяца назад, когда впервые вызвал к себе профессора на допрос. Слава богу, он уже знал, что перед ним ученый и, словно предчувствуя, что этот русский окажется нужным Германии человеком, не допустил по отношению к нему никаких грубостей. Правда, первый допрос был очень коротким. Шницлер провел его только для того, чтобы получить некоторое представление о человеке, которым заинтересовались в верхах, но Шницлер надеялся, что и эта короткая встреча оставила у профессора хорошее впечатление о нем, майоре Шницлере. И сейчас гестаповец вполне отдавал себе отчет, что положение у него очень сложное. Что тут скрывать, он не знает, как вести себя с русским профессором!

На какой-то миг в маленьких глазках шефа местного отделения службы гестапо мелькнул испуг, Шницлер почувствовал, как трудно стало ему дышать. Он вылез из-за стола и подошел к окну.

Во дворе, растянувшись длинной колонной, под охраной брели русские рабочие. На оплывшем лице гестаповца отразилась злоба: «Вот кто держит в напряжении службу безопасности!» Он вспомнил о недавнем расследовании, проведенном специальной комиссией под руководством ассистента Эрнста Генле. «Черт возьми, старое дело о поломке блоков радиолокационной аппаратуры уже в который раз вызывает у него тревогу. Конечно, не случайно начальство недавно намекнуло ему, что не следует пренебрегать советами таких преданных людей, каким является Герберт Хюбнер!»

Шницлер резко отвернулся от окна у него возникла интересная мысль…

Шеф местного отделения гестапо майор Шницлер интуитивно почувствовал, что нашел именно то, что искал все эти дни. К майору впервые пришла уверенность: «он сумеет выполнить поручение высокого начальства!» Шницлер отошел в глубь кабинета. Маленькие глазки гестаповского офицера стали совсем колючими, в них появился какой-то желтоватый огонек. «Использовать случай… – прошептал он чуть слышно, – случай!» И начал думать о том, как бы сделать так, чтобы не только выполнить приказ из канцелярии рейхсфюрера, но и извлечь из этого пользу для себя лично.

Разговор с гестаповцем вначале вызвал недоумение Органова. Он не мог понять, что от него хотят. Между тем, майор Шницлер продолжал говорить загадками:

– Вами кое-кто заинтересовался в верхах!

– Мною? – Аркадий Родионович пожал плечами. – И что же?..

Нацист многозначительно поднял указательный палец:

– Возможны блестящие перспективы! – и вдруг он в упор посмотрел в глаза ученого: – Что вас интересовало в лаборатории?

Органов не отвел взгляд. Зная, что терять ему нечего, он твердо проговорил:

– На это я не буду отвечать.

К удивлению Аркадия Родионовича, гестаповец не вскочил с места, не ударил. Больше того, майор продолжал оставаться таким же спокойным, он даже любезно улыбнулся.

– Как угодно, можете не отвечать.

Начальник местного отделения службы гестапо предложил русскому ученому сигареты.

– Не курю…

– И отлично делаете. Яд!

Возникла короткая пауза. Делая вид, будто целиком занят раскуриванием сигареты, гестаповец незаметно наблюдал за ученым.

– Собственно говоря, профессор, нам уже все известно, – наконец нарушил молчание Шницлер.

«Все известно? – Органов поднял взгляд на майора. – Зачем же тогда он допрашивает? Не для проформы ведь!..»

– Да, да, профессор, нам все известно. – Продолжал Шницлер. – Ваши товарищи рассудили очень здраво, – и он убежденно заключил: – Жить-то каждый хочет. – С минуту гестаповец молчал, чтобы дать возможность Органову лучше осмыслить всю безвыходность его положения. Затем, придвинувшись ближе к ученому, майор добавил:

– И знаете, профессор, они рассказали нам все. Буквально – все! – Шницлер подождал, что ответит русский ученый. Но профессор молчал. Он не верил ни одному слову гестаповца. «Все это ложь! – заключил Аркадий Родионович. – Ведь майор не назвал ни одной фамилии подпольщиков, не привел ни одного факта…»

– Профессор решил молчать?!

Но и на этот раз Органов не ответил, хотя заметил, что за напускным равнодушием гестаповец старается скрыть кипевшую в нем ярость.

– Ну что ж, будем считать, что об этом известно только нам, – доверительно посмотрев на ученого, отозвался Шницлер. Он прошелся по кабинету. Затем приблизился к Органову, подсел рядом.

– Не могу долго стоять на ногах, подагра проклятая…

Органов спокойно рассматривал кабинет нациста.

– Вы – ученый. И если вы пожелаете, то вам будет предоставлена возможность заняться по специальности. Как видите, несмотря ни на что, мы умеем ценить людей.

Органов насторожился. Последние слова гестаповца, наконец, приподняли завесу. Сомнений быть не могло – ему хотят предложить сотрудничество! Значит о нем действительно знают больше, чем он думал. Дело принимало серьезный оборот. Однако Аркадий Родионович все же промолчал, он ждал, не уточнит ли гестаповец, что хотят от него конкретно?

Между тем, Шницлер расстегнул ворот кителя, вытер платком толстую шею.

– Вам создадут отличные условия работы, профессор, понимаете, отличные! – громко говорил он, почти уверенный, что дело идет на лад.

– Какие условия? Я и так работаю в цехе, – очень спокойно и, казалось, бесстрастно, спросил Аркадий Родионович.